Силы Земные

LXIX

Он был в Соединенных Штатах одновременно со мной. Я пытался утешить свое одиночество, в отличие от его собственного не избранное добровольно, длинным туром лекций в различных университетах. Моими агентами были сотрудники компании ACM (American Circuit Management), находившейся в Нью-Йорке по адресу 666 Авеню Америк; они брали 30 % комиссионных и организовывали лекции, встречи, транспорт и постой в гостиницах. Гостиницы были чаще всего “Холидей Инн” со стандартными комнатами с двумя кроватями от Флориды до Мэна, с едва заметным запахом табачного дыма, кондиционерами, чистыми туалетами и телевизором. Папа приехал сюда благословить американский народ, чей язык был ему практически родным, выступить в Организации Объединенных Наций, служить мессы при огромном скоплении народа на футбольных и бейсбольных стадионах. Одну из этих церемоний я видел по телевидению, кажется, это было в городе Прескотт, штат Аризона, лежа на кровати перед дневной лекцией с бутылкой кока-колы в руке. На этом стадионе в Ньюарке собралось несколько тысяч молящихся, и слова молитвы гулко разносились по стадиону громкоговорителями. Служба велась по-английски, на простом и деловом английском без всяких загадочных и темных выражений. Никакого положенного церемонии благородства не было, и фразеология казалась неуклюжей. На фразу “Господь да пребудет с вами” приходилось отвечать “и с вами”, но необходимость ударения на втором “с вами” делала фразу потешно вздорной. Для более активного участия аудитории применялись разные трюки, вроде мирного поцелуя. Алтарь был похож одновременно на кружевной столик для спиритического сеанса и на мясницкую колоду. Но телекамера показала крупным планом круглое лицо Карло с его причудливой формы носом и хитрыми глазами, которым он сейчас придал благочестивое выражение, показала, как он пьет из потира, а не только его широкую спину украшенную крестом. Причастие раздавалось целым отрядом помощников; я попытался представить, сколько бушелей пшеницы пошло на просфоры. Я был странным образом тронут.

В Бойсе, штат Айдахо, вечером накануне лекции я увидел и услышал Карло в ток-шоу в прайм-тайм. Потея и улыбаясь в свете юпитеров, в слегка запачканной белой папской сутане и сдвинутой набекрень скуфейке, он отвечал на вопросы неверующих. Прыщеватая девица в джинсах желала знать, какие имеются доказательства того, что Бог есть.

— Я могу привести вам знаменитые пять традиционных доказательств, — ответил Карло, — но лучше я сперва спрошу вас, что вы подразумеваете, говоря о Боге. Так что же вы имели в виду?

— Ну, типа кто-то там наверху, кто типа все это сотворил, знаете ли, и кто знает про все наши дела и очень, понимаете ли, возмущается грехами и посылает людей на небеса или в другое место.

— Вселенная существует, — ответил Карло, — значит, кто-то ее должен был создать. Вы с этим согласны?

— Она могла сама себя создать.

— Могут ли часы сами себя создать, или телевизор, или книга или музыкальное произведение?

— Ну, это типа другое.

— Правила те же. Созвездия и планетарные системы куда сложнее часов или радио. Создатель необходим. Этот Создатель создал все, включая нас. Вы хотите знать, какое отношение создание вселенной имеет к достоинству и греху, к раю и аду…

— Именно.

— Все сложное движение вселенной есть пример упорядоченности. Создатель любит порядок и ненавидит хаос. Достоинство есть порядок. Грех есть хаос. Достоинством является создание и его поддержание. Грехом является разрушение. Грешник часто не осознает того, насколько он разрушает порядок. Он должен понять это. Именно поэтому мы имеем учение об аде. Душа преданная порядку присоединяется к высшему божественному порядку.

— Что вы подразумеваете под душой? — спросил спортивного вида мужчина в парике.

— То, что остается от человека, когда тело более не существует. Ту часть человеческого целого, которая озабочена не насущными нуждами, а ценностями — такими сущностями, как истина, красота, добро.

— Откуда вам известно, что после смерти что-то остается? Никто не возвращался из мертвых. Если не считать рассказов о привидениях.

— Я не стану упоминать о воскресении Христа, являющегося краеугольным камнем христианской веры, — ответил Карло, — и о воскрешении Лазаря я тоже не стану говорить. Лучше я скажу о том, что, как нам доподлинно известно, остается после смерти тела. Об определенных истинах, например, о том, что a плюс a равняется 2a. Если бы оркестры не исполняли пятую симфонию Бетховена, а все ее записи погибли бы при пожаре, мы не смогли бы утверждать, что это произведение более не существует. Если идеи, если произведения красоты и истины существуют вне смертной плоти, они должны существовать в сознании некоего наблюдателя. Теперь вам понятно, что я подразумеваю, говоря о душе?

— Пусть так, — сказала женщина со сложной напоминающей замок прической, — но что вы подразумеваете под душой в аду?

— Душу, которая, наконец, узнала, что существуют истина, красота и добро, воплощенные в том, что мы можем назвать личностью Бога, и которая продолжает существовать без всякой надежды для этой души достичь их. Осужденная душа знает, чего она хочет, но не может получить того, что хочет. Это и есть ад.

— Но можете ли вы допустить, — спросила та же женщина, — что милосердный и любящий Бог может обречь души на такое?

— Ад есть эманация Божественной справедливости. Но мы верим, что Его любовь сильнее Его справедливости. Ад должен существовать, этого требует логика, но возможно, что в нем никого нет. Вспомните, мужчина и женщина были созданы совершенными, ибо были сотворены Богом. Но их сделала злыми, то есть слепыми к доблести, сила, которая также сотворена Богом и которую Он не может уничтожить.

— Не может? — проворчал мужчина с пегой бородой в бирюзовом пуловере (в бирюзовом? Я это выдумываю или тогда, в 1959 году я смотрел цветной телевизор?) — Не может? Но ведь Бог согласно христианскому учению всемогущ?

— О да, — ответил Карло. — Некоторых вещей даже Бог сделать не может. Он не может перестать быть Богом, например. Будучи Создателем, он не в силах разрушать. Он даже не может уничтожить человеческую душу. Он может лишь обречь ее на вечные муки. Он создал ангела, создавшего зло, и он не может уничтожить свое творение.

— Но, — возразил мужчина (я отчетливо помню бирюзовый пуловер), — он ведь должен был знать о том, что будет зло. Если он знал, почему же он позволил ему свершиться?

— Вот в этом и состоит величайшая и страшная тайна, — сияя, ответил Карло. — Бог дал своим творениям величайший дар, нечто наиболее близкое его собственной сущности, я имею в виду свободу выбора. Если он ведает заранее, что его творения совершат, в таком случае он отнимает у них эту свободу. Поэтому он по собственной воле отказывается от предвидения. Бог мог бы знать, если бы хотел, но из уважения и любви к своим созданиям отказывается от знания. Можно ли вообразить дар чудеснее этого — Бог, ограничивающий самого себя во имя любви?

Это было на Эн-Би-Си. Куда более чудесными, чем заверения Карло в Божественной любви, были перерывы на рекламу. Реже, чем обычно, примерно каждые полчаса. Я и теперь вижу постную жареную курятину, которой восхищалось сияющее черное семейство, итальянскую томатную пасту, микстуру от кашля под названием “Найкуилл”. Карло не стал бы возмущаться вторжением консьюмеризма в элементарную апологетику: пора и коньячку хлебнуть из фляжки, которую за ним носил его подручный. Когда передача возобновилась, кто-то спросил: “Ну ладно, с Богом понятно, но причем тут Иисус Христос? Что же, евреи и индусы, и китайцы, и япошки — все они заблуждаются?”

— Пусть все, кто верит в Бога, — настойчиво произнес Карло, — объединятся в братстве этой веры. Но внутри этого братства есть и иное братство людей, которые верят в то, что Бог воплотился в человека в определенном месте в определенное время, иными словами, стал участником человеческой истории. Я имею в виду братство христиан. Внутри этого братства до недавнего времени считалось, что епископ Рима является главой закрытой, высокомерной в своих претензиях на единственное законное представительство, единственно верной христианской власти. Я думаю, что эта точка зрения теперь отмирает. Я полагаю, что я и мои братья помогают ее уничтожить. И поэтому я говорю, что жестяная баптистская молельня в Арканзасе ничуть не менее представляет христианство, чем собор святого Петра в Риме. Но вернемся к вашему вопросу: почему Иисус Христос?

Ответ лежит во многих местах. Он лежит еще прежде, чем произошло историческое воплощение, в логике. Мы говорили о всемогущем Боге. О всемогущем Боге и его любви к человеку. Что может быть логичнее его появления среди людей? Мы говорили о грехе. То, что человек не понимает до конца природу греха в силу слепоты, причиненной силой дьявола, ни в малейшей мере не умаляет ужасного воздействия греха на чистоту божественного сияния. Грех, совершенный человеком, должен быть искуплен. Не проклятием, но жертвой. Никакая чисто человеческая жертва не может смыть ужаса греха. Отсюда необходимость в божественном жертвоприношении.

— Ладно, — сказала домохозяйка в бусах, — но почему вообще Рим решил, что имеет право считать себя единственным э-э-э религиозным авторитетом? Я хочу сказать, вы ведь — папа, верно?

— Верно, — ответил папа.

— Я хочу спросить, почему это Лютер заблуждался, а э-э-э Кальвин и Генрих Седьмой, нет, Восьмой и э-э-э Билли Грэм[648] и пятидесятники и Уильям Пенн[649] и… э-э-э правы?

— Римская церковь наделена первичным авторитетом в силу исторических причин, — ответил Карло. — Существует не прерывавшаяся ни разу преемственность, восходящая к святому Петру, распятому в Риме на том месте, где теперь стоит Ватикан, и продолжающаяся вплоть до меня самого, как вы справедливо заметили, папы. Ни один разумный католик в наше время не станет отрицать того, что в шестнадцатом веке и позднее назрела необходимость в реформах церкви. Он может лишь сожалеть о том, что эти реформы приняли вид создания новых оснований в знак протеста. Но необходимой вещью сегодня является христианское братство. Я не претендую быть его главой, только лишь священником-координатором. Я думаю, что это вполне разумно, ибо основано на исторической традиции. Рим есть символ христианского единства, не более. Нам не следует более говорить о католиках и протестантах, а только о христианах.

Я выключил телевизор. С меня было достаточно. Я знал все эти аргументы, которые можно было бы вполне доверить изложить и зеленому семинаристу. Но если от президента Соединенных Штатов ждут подчинения демократии маленького экрана, почему к Отцу всех верующих должны прилагаться иные критерии? Хочешь получить дурмана, иди к хозяину. Хозяин сидел в гостиных миллионов американцев, изрекая христианские истины из первых рук. Именно дурман, иначе не скажешь. Успокоительное.

Я лег в постель, взяв экземпляр романа “Африка!” в мягкой обложке, автор Рэндольф Фулдс также известный под именем Нголо Басату. Семьсот пятьдесят страниц. Продано шесть миллионов экземпляров в твердом переплете. Скоро по нему будет поставлен фильм. Я его купил внизу, в сувенирной лавке “Холидей Инн”. Я не читал его “Плач облаков”, но понял, что это о том же: черный секс и насилие. Он хорошо продавался в Британии, где несмотря на призывы к его запрету закон молчал. Закон сожрал “Любовные песни И. Христа” и на время его аппетит был удовлетворен. Я прочел несколько страниц этого свежего опуса, но вскоре почувствовал, что дальше читать не могу. Вся Африка казалась похожей на постель, на которой огромный мускулистый персонаж по имени Бмути кидал свою огненную палку куда попало. Бмути символизировал нового могущественного черного. Он мог бы стать черным Пантагрюэлем с Нигера, но ему недоставало поэтичности и юмора. Это был медийный робот с тремя или четырьмя компьютеризированными выражениями лица. На странице 23-й он, кажется, вострил свое орудие, чтобы вонзить его в персонажа по имени Бована, который вполне мог быть списан с Ральфа, окультуренного американского черного, который не знал как лучше африканизироваться. Трахну тебя, парень, тебе же на пользу пойдет, Вот так оно лучше всего.