Силы Земные

LXXV

— Что вам удалось из него вытянуть? — спросил я Мелвина Уизерса из “Лос-Анджелес Таймс”.

— Как обычно. То, чего и ожидали. Избиения под названием наказания Господня. Гарем, куда женщин направляли по очереди. Он говорит, что брат его умер при странных обстоятельствах, но доказать ничего не может. И никто не может. И бесполезно ему обращаться в полицию. Мэннинг щедро делится с полицией Лос-Анджелеса. Ваш юный черный друг в опасности.

С Уизерсом я был знаком довольно давно. Я ему когда-то подарил исключительную историю про предстоящую женитьбу шестидесятилетнего актера и певца Бенни Гримальди на шестнадцатилетней голливудской школьнице. Он был хорошим журналистом, но жить ему оставалось недолго. В свои пятьдесят он выпивал по полторы бутылки местного калифорнийского бренди ежедневно и выкуривал по четыре пачки “Лаки страйк”. От одежды его несло так, словно ее вымочили в табачном соку. Его седая челка пожелтела от табака. Дыхание его смердело как ирландское рагу (картошка с луком с добавкой мясного экстракта “Оксо”), явно из-за нарушенного обмена веществ. Мы сидели в темном баре.

— Прочти это, — сказал он, указав на лежавшую на столе папку. В баре было слишком темно, чтобы читать. — Я не могу тебе ее дать с собой. — Он допил свой бренди. — Я вернусь через час. Нужно сделать одну копию.

Итак, пришлось мне читать, щурясь в темноте, прихлебывая водку со льдом. С потолка лилась тихая музыка, напомнившая мне всю мою прежнюю жизнь, от “Задавак в ночном городе” до “Я могла бы танцевать до утра”. Грузный мужчина за стойкой бара все повторял: “Да-а, наверное. Я думаю, они могут.”

Карьера Годфри Мэннинга началась в городке Принг, штат Индиана. Родители его погибли в автомобильной катастрофе возле Декатура, штат Иллинойс, и жил он у дяди и тетки. Принг был центром Ку-клукс-клана и закона там не было; жили по понятиям гласившим, что если какому-то ниггеру не дай бог взбредет в голову задержаться там после захода солнца, ему гарантирован заряд картечи в задницу.

Дядя его был членом этой организации и из дому выходил лишь тогда, когда нужно было надевать белый балахон и жечь крест. К какой-либо работе он был непригоден. Он получал ежемесячную государственную пенсию по инвалидности, якобы повредил себе легкие, надышавшись какой-то дряни в первую мировую войну. Тетка, как говорили, имела в числе предков индейцев-чероки. Она работала на фабрике, где помидоры перерабатывали в кетчуп. В Принге было семь церквей, и юный Годфри, чувствуя влечение к религии, посещал все семь. Он любил играть в проповедника и заставлял мальчиков лежать на девочках, чтобы можно было обвинить их в грехе. Он был победителем всех библейских викторин во всех семи воскресных школах. Он был склонен к догматизму и буйству, но только в том, что касалось религии. После долгих колебаний и проб он предпочел церковь пятидесятников, в которой тон задавали наиболее экзальтированные фанатики. Испытывая отвращение к расизму, он ушел из старших классов местной школы, директор которой был громким проповедником расовой нетерпимости, и поступил в другую школу в городе несколько большего размера под названием Ричмонд. Он говорил о том, что хочет стать священником. Школу он окончил с посредственными оценками, но с несколькими призами за библейские викторины и поступил в университет Индианы в Блумингтоне. В точных науках он там не преуспел, но прославился ораторским искусством. Он с горячим энтузиазмом, который многих шокировал и всех изумлял, возглавил кружок по изучению библии. Он женился на девушке, которая была старше его на пять лет, дочери владельца местной табачной лавки, звали ее Клодин Роджерс; она была очень религиозна, как и он сам, но по слухам очень страстна в постели. Он увез ее в Индианаполис, где стал пастором, хоть и не был официально рукоположен. Город этот, служивший местом национальной штаб-квартиры Ку-клукс-клана, еще менее терпимо чем Принг относился к доктрине равенства рас, а Мэннинг смело проповедовал эту доктрину. Его освистывали во время церковных служб; в туалеты церкви подбрасывали дохлых кошек, на церковных стенах мелом писали “негролюб”. Он поступил на заочное обучение в университет Батлера, десять лет у него ушло на то, чтобы получить степень бакалавра, после чего он был, наконец, рукоположен в пасторы церкви Учеников Господа Иисуса. В течение этих десяти лет он провел некоторое время скитаясь по диким местам, проповедуя жителям деревушек, которым наскучил биллиард, а также студентам в барах и на кампусных лужайках; тогда же он написал и опубликовал за свой счет книгу, о которой я, видит Бог, слышал, но никогда не видел. Могу лишь вообразить себе ее содержание и стиль.

Устав от дохлых кошек, которых регулярно подбрасывали в его церковь, он решил основать свою собственную секту “Дети Года” в районе Индианаполиса, где раньше жила белая беднота, которую затем сменила еще более жалкая черная голытьба. Во время поездки в Филадельфию он пришел на проповедь отца Дивайна[679], проповедника любви, кормившего свою паству бесплатными обедами из курятины. Его стиль восхитил Мэннинга. Он выл восхищен тем, как тот держит свою паству под полным контролем. А больше всего он восхищался главной причиной успешности отца Дивайна — исцелением с помощью веры.

Он по-прежнему страдал от вражды расистов. Однажды, когда он беседовал с черным братом на автобусной остановке, в него запустили пивной бутылкой. На жену его плевали в супермаркете. Его церковь представлялась ему гарнизоном, осажденным безумным и опасным миром. И как всякому гарнизону ей требовалась дисциплина. Он добивался верности не только с помощью красноречия и любви, но и при помощи наказаний, зачастую грубо физических. Он создал что-то вроде церковной полиции. Однако все прихожане любили его ничуть не меньше несмотря на его спорадические и непредсказуемые вспышки насилия. Мэр Индианаполиса назначил его директором комиссии по правам человека с окладом в семь тысяч долларов в год. Он произносил прекрасные речи о любви и терпимости, но в ответ на них в него летели камни. Его донимали телефонными звонками, требуя убраться из города. Но он не изменял своим убеждениям. Община его росла. Стали притекать деньги. Он давал тысячу бесплатных обедов для нищих в неделю. Он купил два старых автобуса, чтобы возить на них певцов-хористов, помощников-проповедников, разогревающих толпу, клакеров, распространяя слух о себе по всему Среднему Западу во время кампаний ревайвализма. Он стал исцелять больных или тех, кто считал себя больными. В его храме в Индианаполисе собирались сотни людей смотреть, как он исцеляет артритиков, страдающих зубной болью, диспепсией, отложением солей в суставах, сердечников, эпилептиков, страдающих тромбозами. Принесли девочку, находившуюся в каталепсии, и он ее заставил двигаться, воскликнув, подобно Господу своему “Талифа куми”. Однажды вечером во время молебна он назвал имя одной женщины, она встала и сказала, что больна раком. Мэннинг приказал ей пойти в туалет и извергнуть опухоль из кишечника. Принесли тряпку, на которой колыхалось что-то черное, вонючее и ужасное. Крики “аллилуйя” и славословия Господу. Враги Мэннинга утверждали, что это была тухлая куриная печенка.

Однажды Мэннинг произнес особенно зажигательную проповедь, в которой заявил, что ему во сне явился ангел. Ангел предсказал гибель мира в ядерном холокосте. Пламя и радиоактивные осадки. Только семь мест на всем земном шаре избегнут гибели, одно из них находится на краю пустыни Мохаве в Калифорнии. Там Дети Года смогут найти свое последнее убежище. И так оно и было. 17 мая 1956 года Мэннинг подписал бумаги, согласно которым “Дети Года” становились благотворительной корпорацией в штате Калифорния. Он сдержал свои обещания данные калифорнийцам. Он основал сиротский приют. Он стал членом различных благотворительных комитетов. Он создал фонд денежной помощи семьям полицейских погибших при исполнении службы. Богу или Году только было известно, откуда взялись деньги, но они появились. Проповедуя в Храме Детей на Сансет-бульвар, Мэннинг в своих проповедях касался различных аспектов местной политической жизни как средства улучшения христианского общества; он мог влиять на избирателей, мог обеспечивать их голоса. Он восхитительно выступал на телевидении. В него верили управляющие банков, бизнесмены, диск-жокеи и шерифы. Его хор прославился почти так же как мормонский в Солт-Лейк-сити. Газеты тихоокеанского побережья публиковали его статьи. Мэннинг путешествовал с избранными членами своей конгрегации. На их автобусах было написано “ГОД ПОВСЮДУ, ДАЖЕ ТУТ”, когда они приехали в районы Филлмор и Бэйвью в Сан-Франциско. Листовки усыпали улицы подобно осенним листьям:

Ну и пожертвования, разумеется.

Изредка в прессе появлялись истории, не делавшие Мэннингу чести. Только ему одному дозволялось есть мясо. Алкоголь был запрещен, но у Мэннинга имелся полный бар. Он принимал разного рода снадобья. Некоторые из его последователей бежали от него и некоторых из них силой вернули обратно. Те, кого не смогли вернуть, уехали как можно дальше от Редферн-Вэлли, но и там опасались ночного стука в дверь. Периметр “Дома Детей Года” охранялся вооруженными людьми с свирепыми собаками. Мэннинга сопровождали телохранители с крепкими кулаками. Но те, кто слышали его публичные проповеди или вполне разумные и красноречивые выступления по радио и телевидению, по большей части были убеждены в том, что он есть Спаситель, реже радия. Некоторые, слыша его постоянные напоминания о близящемся конце света, называли его сумасшедшим вроде тех, что питаются в обед одним йогуртом, но никто не мог отрицать того, что и Христос предупреждал о чем-то подобном. Ну ладно, это ведь было две тысячи лет тому назад, верно? И до сих пор не случилось. Верно, значит теперь еще скорее может случиться. Тогда ведь не было радиоактивных осадков, верно? Да и вообще, разве это фанатизм — говорить людям, что они должны быть честными, усердными и любить Бога? Господи, да ведь и папа римский тоже самое говорил, а он ведь очень умный человек.

Мне не нравилась суть проповеди, о которой говорилось в листовках и газетных вырезках. В тексте Мэннинга говорилось: “Не бойтесь убивающих тело.” Долг человека — жить во плоти как можно дольше, ибо Божественное Существо создало плоть с ее инстинктами и аппетитами, но истинная жизнь, как учил Сын Божественного Существа, есть жизнь духа, а дух есть то, что остается, когда тела больше нет. Когда дойдет дело до того, что основания мира затрещат, до преследований и армагеддона, настоящий христианский мученик должен радоваться утрате телесной оболочки, ибо только тогда и сможет начаться по настоящему жизнь духа. Так что, все Дети Года должны быть готовыми к тому, чтобы в любой момент сбросить бренную телесную оболочку и облечься в бессмертную духовную.

В толстой папке было еще много материалов, но глаза мои болели от попыток читать в полутьме. Когда Мелвин Уизерс вернулся окутанный ароматом своего порушенного метаболизма и заказал бренди официантке с кошачьими глазами, я сказал ему:

— Ну, я примерно этого и ожидал. Очень американский феномен. Не нравится мне все это, Мелв.

— Твой юный черный друг стащил с себя рубашку и показал что-то очень похожее на рубцы от бича. Он клянется, что его брат исчез однажды ночью, просто исчез. Но теперь он сам нигде не может найти места.

— Неужели никто не может расследовать это? Комиссия губернатора? Сенатор или конгрессмен?

— Нужны явные свидетельства правонарушения или преступления. С массой свидетелей. Послушай, Кен, это — религиозная организация, причем очень, очень привилегированная. На улицах и так полно преступности прямо на глазах у полиции, куда ж им еще идти и искать то, что только может быть, а может и не быть. Оставь Года Мэннинга в покое и он проявит благодарность весьма ощутимым образом. Обществу в целом он вреда не приносит.

— Я тебе говорил, как он обошелся со мной. Совершенно очевидно, что моя внучатая племянница была запугана до потери штанов; ну не совсем, только трусики на ней и остались. Попробуй взглянуть на это с моей колокольни: пожилого писателя с международной репутацией выгнали как собаку, осыпали грязными оскорблениями. Мне это совсем не нравится, тем более, что я лишь выполнял свой долг. Это — дрянной человек. Я боюсь за свою внучатую племянницу.

— Она сама этого хотела. Никто ее не заставлял присоединяться к ним.

— Она еще ребенок. Она ничего не знает. Я полно таких как она видал. Неужели ничего нельзя сделать?

— Я писал о нем статьи. Мне этот ублюдок тоже не по нраву, я всегда рад его подколоть. Но лишь одну статью напечатали, а затем Мэннинг затеял тяжбу о клевете. Улажено вне суда. Что называется, уплачено за существенный подрыв репутации. Мне сильно погрозили прокуренным пальцем.

У Мелвина, как ни странно, пальцы не были в никотиновых пятнах. Наверное, держит сигарету как-то по особенному. — Брось это дело, Кен.

— Я когда-то был хорошо знаком с вашим губернатором[680]. Когда еще мы оба были в Голливуде. Он даже должен был играть в одной из моих вещей, но не стал. Что если я встречусь с ним?

— Он ни черта не сделает. Кузина его жены находится там, славит Господа. Да к тому же бывают времена в жизни нашего губернатора, когда мистер Мэннинг очень полезен. Например, во время выборов. А еще в том случае, если наш губернатор захочет стать президентом, а он этим постоянно грозится; нет ничего из этого не выйдет.

— Откуда, черт побери, текут к нему деньги?

— Удивишься, но курочка по зернышку клюет. Да еще и налогов платить не нужно. Как говорится, Господь призревает за своим стадом. Кен, у меня лишних денег нет. Твой юный черный друг в буквальном, ей богу, в буквальном смысле уссыкается от страха. Он говорит, что у него есть дядя с тетей в Арканзасе. Я думаю, нам следует посадить его в автобус как можно скорее и отправить от греха подальше. Ты сможешь в этом помочь?

Ночь я провел в “Беверли Уилшир”. Это напомнило мне о Ральфе и о моем теперешнем одиночестве. Я позвонил Джеффри Энрайту в Сан-Хайме. Сможет он встретить меня завтра в “Алгонкине”, а затем сопроводить в Танжер?

— Дорогой мой, вы ни разу не пожалеете об этом. Единственное затруднение в том, что у меня сейчас нет денег на билет на самолет. Или нет, погодите. Никаких проблем. Похотливый Лабрик только сегодня утром снял со счета пятьсот долларов. Я возьму из его закромов лишь столько, сколько нужно на то, чтобы долететь до Веселого города или Большого яблока, как они его там называют. Нам ведь не к спеху лететь в Танжер, верно? Я вам смогу показать все что угодно в грязных притонах Манхэттена. Дорогой мой, мы славно повеселимся. Тутти-фрутти.

После Детей Года это казалось образцом нравственного здоровья, глотком свежего воздуха…