Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

Госпожа Чёрные Крылья XVII

Было, может, часа два ночи. Элеон не могла уснуть. Кровать слишком огромная, подушка с одеялом слишком теплые, а в матрас проваливаешься. Девочка чувствовала себя не в своей тарелке, будто находится там, где не должна.

Но кровать была последним, что волновало Элеон. В ее голове раз за разом прокручивались события дня. Знакомство с родителями. И слезы, и крики, и обиды, и воспоминания.

Мэри — ее мама — всё время плакала. Она говорила, что знала, знала, что дочь жива. Она вымаливала прощение и не могла простить себя. Она кричала в истерике. И Элеон не понимала, как ее успокоить. Девочка обнимала эту женщину, целовала, говорила: «Мама, не плачь». От этого Мэри рыдала только сильнее.

Николас — ее отец — пытался успокоить жену, но, честно говоря, делал только хуже. Она начала бить его кулаками по груди. «Я не отдам тебе свою дочь, — кричала она. — Ты хочешь ее убить!» А он не мог переубедить Мэри. Даже не пытался. Не знал, что делать, и сам был готов закричать.

Когда Элеон дала родителям дневник брата, в комнате воцарилась тишина. «Боже мой, — проговорил Николас наконец, — это ведь Ксандр писал». И Мэри снова кричала на него: «Разве ты не видишь, это Хаокин? Разве ты не видишь, кем стал наш мальчик? А ТЫ выгнал его! Это мы во всем виноваты!»

Это был один из самых страшных дней в жизни Элеон. И впервые она боялась не потому, что ей угрожала опасность, а потому что, когда кто-то кричит, это страшно.

Элеон уже не была уверена, что правильно поступила. Не проще ли этим людям было думать, что их дети мертвы? Не сложнее ли теперь принять, что родной сын ненавидит их и делал не самые лучшие вещи, а судьбы старших вообще неизвестны? Но разве Элеон могла поступить иначе? Родители ведь долгие годы ее оплакивали.

Что-то скрипнуло на улице. Девочка подбежала к окну. Было темно, и она разглядела только мужской силуэт. Тогда Элеон, расправив крылья, прямо в ночной сорочке вылетела из окна и подлетела к человеку.

— Тоже не спится? — спросил Николас.

— Не спится, — ответила Элеон. — Я погуляю с тобой?

— Я не гулять.

— Всё равно.

Николас поднял с земли какой-то предмет и пошел дальше. Элеон с ужасом поняла, что у отца в руках топор. Но девушка не собиралась сдаваться и разворачиваться назад. «Если он и зарубит меня, значит, так тому и быть», — решила она про себя и полетела следом.

— Тебе не холодно? — спросил Николас, посмотрев на дочь. — Почему ты не оделась?

— Просто… так вышло.

— Сейчас подожди.

Николас снял с себя плащ, но потом увидел крылья дочери. Тогда он достал нож и сделал порез на задней части плаща, затем накинул его на Элеон.

Они некоторое время шли молча.

— Ты прости за приветствие, — сказал Николас. — Наверное, ты другого ожидала. Просто Мэри — она такая… Слишком эмоциональна.

Элеон улыбнулась.

— Наверное, я бы повела себя так же, не знаю, — сказала дочь, так как нужно было что-то сказать. — Она… она правда знала о нас? То есть знала, что мы живы?

— Сложно об этом судить. Она ведь, если и думала, что нашла своего ребенка, мне не говорила. Всё считала, что я вам вред причиню. Но я замечал ее взгляд. Когда она смотрела на очередного рыжего малыша. Я будто читал ее мысли: «Может, это мой ребенок?» Она пару раз находила похожих на вас детей и устраивала им жизнь. Но, знаешь, всё было по-другому, когда она встретила Хаокина. Он ведь совсем не похож на Ксандра. Ужасный мальчишка, просто ужасный. Интересно, знает ли он, где его братья? Хоть бы знал… А Мэри… она словно…. она терпела его выходки и невесту его покойную — тоже ужасная женщина была. Хаокин, кстати, гостил у нас пару месяцев назад. Забавное совпадение. Я даже думал, что Мэри, возможно… влюбилась в него, но это не особо было похоже на влюбленность, скорее какая-то странная привязанность. Думаю, Мэри каким-то образом узнала его. А теперь выходит, он наш сын. У него на руке такая же родинка, как у тебя. Откуда они? Их ведь не было раньше.

— Не знаю, мне говорили, это метка, — ответила Элеон. — А мой брат разве не показывал как-то, что он ваш сын?

— Да он просто кричал об этом! То есть не в буквальном смысле. Все его поступки, все его слова — всё будто бы кричало: «Я — ваш сын. И я ненавижу вас».

— Кошмар… То есть вы понимали, что мой брат — это этот… я имя не помню.

— Нет. Хаокин — темная лошадка. Кто знает, что творится у него на уме? Все его слова могли быть результатом заигравшегося больного воображения.

— И… дневник?

— Я думал об этом. Но слишком многое сходится. Дневник мальчик начал писать еще до знакомства с нами в Академии, я проверил. И он слишком много знал о нашей семье. К тому же ты — живое подтверждение правдивости дневника.

— Так вы мне верите? — спросила Элеон.

— Да. Я знаю, что ты моя дочь.

— А те другие, мальчики-близнецы? Вы их в ком-нибудь узнавали?

— Мне кажется, что да, — ответил Николас. — Однажды мы были на пристани и потом встретились с капитаном и старшим помощником одного корабля. Ты бы видела взгляд Мэри. Такой же, как когда она впервые увидела Хаокина. Но те люди были тоже не похожи на Альта и Джоуи. Знаешь, капитану лет под тридцать, а старший помощник и меня старше. А взгляды у них такие были, будто эти люди призраков увидели. Старший помощник всё говорил и говорил, нас расспрашивал, и всё с таким мальчишечьим энтузиазмом. Капитан же хотел прогнать нас. Я думаю, это были Джоуи и Альт. И Мэри их почувствовала. Она после всё узнавала про этот корабль, про капитана и старпома. Довольно известные путешественники оказались. А ведь Альт и Джоуи всегда мечтали о такой жизни.

Элеон так заслушалась, что не сразу заметила, как зашла на кладбище. Она остановилась.

— Зачем мы сюда пришли? — испуганно спросила девочка.

— Вот. — Николас головой указал на могилы Альта, Джоуи, Ксандра и Элеоноры Атталей.

— Это мы, — прошептала она.

— Я долго думал… Мои дети не умерли в том пожаре. Вы живы и судьба вас разбросала по свету. Быть может, мы ошибаемся на счет Джоуи, Альта, даже на счет Ксандра. Но в тебе я не могу сомневаться. Моих детей нет в этих гробах. И это неправильно ставить могилу живым. — Николас размахнулся и ударил топором по надгробию. Плита «Элеонора Атталь» раскололась пополам.

— Ой, а я, оказывается, праздновала день рождения на день позже, — произнесла Элеон, взглянув на разломанное девятнадцатое марта.

Вскоре все четыре плиты лежали грудой камней на могильной земле.

— Кто, интересно, тогда там внутри? — спросила Элеон.

— Джоуи и Альт были неплохими зельеварами. Они могли, например, дать оборотное зелье свиньям и зарубить их. Не знаю, честно, что они точно сделали, но выяснять не хочу.

— Это семейное кладбище, да? — спросила Элеон, глядя на могильные плиты в полумраке.

Их было много. И Элеон подумала, какая же огромная у нее родословная. Сотни людей, что жили до. У них у всех были такие же проблемы. Они все чувствовали то же, что и Элеон. И могли даже походить на нее внешне. И вот все они мертвы. А Атталей на свете осталось не так уж и много.

— Здесь не только их хоронили, — сказал Николас и прошел мимо пары могил. — Большая часть — это те, кто жил в доме. Слуги. Это, например, дворник. Там — моя нянечка. Она обо мне всё детство заботилась. Но Аттали здесь тоже есть. — Николас прошел несколько рядов и остановился у памятника с каменной вороной. Элеон подлетела к отцу. — Это могила твоего дедушки — Эдварда. Он умер, когда мне было три.

Они гуляли по кладбищу, и Николас говорил о похороненных здесь людях. Он хотел найти могилу Валерия Красного и показать ее дочери. Знаменательно это захоронение было тем, что Валерий Красный — полумифическая фигура, драконоборец, один из последних. Однажды Николас обнаружил могилу в старой части кладбища и очень удивился. Вообще Николас критически относился к такого рода совпадениям, но было одно «Но» — на могиле Валерия стоял каменный дракон, пронзенный копьем.

Элеон с отцом бродили еще около получаса в поисках этой могилы, но то ли было слишком темно, то ли могила магическим образом ускользала от них.

— Пошли домой, дочка.

— Пошли, пап, — с трудом произнесла Элеон.

По дороге обратно Николас рассказал о том, что же произошло десять лет назад. Колдунья предсказала, что дети Атталей принесут погибель «всем нам». Люди в зале разволновались, да и сами родители не знали, что думать. Они решили взять детей и сбежать, но на подготовку понадобилось время, и Аттали тянули его, притворялись, что согласны на убийство. Рассказал Николас и о последнем дне, когда он видел своих детей, как Элеон плакала перед отъездом родителей, как Мэри в гостях ходила по комнате, не зная себе места, и повторяла: «Нужно вернуться, вернуться, вернуться домой… Мы слишком долго, мы слишком долго». И как потом она сорвалась обратно, но было поздно. Детская полыхала. Весь дом заполонило дымом. Комнату получилось отстроить, вещи восстановить. Мэри не желала оттуда уезжать. Она…

Николас не хотел еще больше грузить дочь и перевел тему. Они вернулись в поместье и разошлись по комнатам. В спальне Элеон повесила отцовский плащ на крючок, легла в кровать и заплакала.

Первый день закончился.