Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

История одного чудовища VI

Дни тянулись лениво в этом мирном оазисе. Каждый занимался своим делом. К Николасу приходили люди, они разговаривали о чем-то, уходили. Мэри почти всё время рисовала, или стреляла из лука, или вышивала. Хаокин же… Он не мог поймать рабочее настроение и скучал об безделья. Он то болтал с Атталями и их гостями, то работал в лаборатории Николаса, то убегал в местную деревню, а как-то раз ему попалась интересная книга…

— Что читаете? — спросила Мэри. Она была в прекрасном настроении после прогулки.

— А… ну, не знаю, — ответил Хаокин. Он лежал на диване под пледом и прятал книжечку от графини. — Названия нет. А жанр… скорее любовный роман.

— И о чем же он?

— О любви, конечно. Об очень раннем браке. Но я читаю эту книгу не из-за шуры-мур. А из-за линии предательства. Дело в том, что я немного знаком с материалами этой истории. И мне интересна интерпретация автором одного события…

— Вы уже меня заинтриговали, Хаокин. Что за роман такой? — Мэри потянулась за книгой.

— Думаю, вам не так важно узнать, как мне, — ответил парень и накрылся с головой.

— Хаокин! — воскликнула Мэри.

Графиня теперь сгорала от любопытства. Она выбросила плед. Хаокин убрал книгу в карман и убежал в другую комнату. Мэри — за ним. Ей понравилась эта игра. Хаокин же просто не хотел показать якобы «роман» Мэри, но графиня действовала хитро и настойчиво и стащила книгу. Хаокин отвернулся и закрыл лицо рукой. В начале Мэри радовалась победе, но потом…

— Это же… — она прошептала, а потом закричала: — мой дневник! Личный дневник!

Хаокин развернулся к ней.

— Да, каюсь, — сказал он с натянутой улыбкой.

Мэри дала ему пощечину.

— И какой ты друг после этого? — закричала она. — Глупый мальчишка! И что за чушь ты нес?

— Ой, извините, старая леди! Может, стоило получше дневник прятать?

Еще пощечина.

— Да пошел ты!

Хаокин еще пару дней избегал Мэри. Но раз не гонят, подумал он, значит, можно остаться. Колдун полностью посвятил себя зельеварению. Еще года два назад парень составил идеальный список зелий для ежедневного использования. Поэтому сначала Хаокин пополнил запасы. Не вечно же жить у Атталей, а мир опасен и полон врагов. А после сосредоточился на главном — он всё не мог найти точку сосредоточения сил парада планет. Парень испробовал множество комбинаций, заклятий, вещей-поисковиков, но ничего. Ничего! Это раздражало. Днями Хаокин не выходил из лаборатории, ел, спал там, нервно курил. Уже вся комната провоняла дымом, уже тошнило от этого запаха.

Мэри простила нерадивого гостя. Она даже заходила в лабораторию и пробовала вытащить оттуда Хаокина, но без толку. Он был зол и весь в работе. Не желал никого видеть, даже хозяев гнал. Выпроваживал их под разными предлогами. Правда, как-то Николас остался с ним на час. Пришел хвастаться магической новинкой — железные шарики во льде. Их хранят в специальной коробочке, где они не тают, а потом забрасывают в карман к врагу, и когда лед станет водой, начнется дождь и — ба-бах — молния поражает врага, и он мертв. И вроде как природа убила, а ты не при делах. Хаокину это понравилось, но потом он всё же выставил Николаса.

Один раз в лабораторию попала девчонка лет так десяти. Ее мама работала на кухне и брала дочь с собой в поместье. А девочка любила гулять по дому. Пробралась и в лабораторию. Да не одна, а с котенком — глаза, как огни, горят, кричит, злится.

— Что ты здесь делаешь? — Хаокин присел на корточки, кровожадно глядя на ребенка.

Девочка крепко сжимала котенка и чуть не плакала от ужаса.

— Ну же! — поторопил Хаокин.

— Я просто… просто хотела посмотреть… мой котенок… он сюда прибежал. Я не хотела, — бормотала девочка.

— Котенок? — переспросил Хаокин, и на его лице засияла коварная улыбка. — Покажи мне. Какой милый глупенький зверек. И где только такие берутся? — Хаокин погладил питомца против шерсти. Губы колдуна еле шевелились, а зеленые глаза зыркали еще бешенее кошачьих. Котенок вдруг зашипел и оцарапал Хаокина. Парень засунул зверьку палец в рот, пусть себе кусает. — Неужели у вас не принято топить котят? — спросил он у девочки, а потом вернул ей зверька. — Ну же! Беги!

И девочка рванула со всех ног. На удивление Хаокина на следующий день снова пришла.

— Ты его убил! — закричала она и топнула ногой. Колдун с любопытством наблюдал за разъяренным ребенком. — Ты убил моего котенка! Убил! Он умер из-за тебя!

— Как же я это мог сделать? Я весь день тут был.

— Я знаю, что это ты! — сквозь слезы кричала девочка. — Ненавижу тебя, ты плохой!

Хаокин резко поднял ее в воздух. Это произошло так внезапно, что девочка заткнулась и лишь глядела на дяденьку полными слез глазами. Хаокин потянул руку будто к ее шее, но вместо этого провел по щеке пальцем, вытер слезу.

— Покажись мне. Какое милое наивное дитя. И где только такие берутся? Совсем нет уважения к старшим. — Потом поставил девочку на ноги, но она свалилась на пол. — Ну же! Беги!

Больше этот ребенок не заходил в лабораторию.

В один день Хаокин всё же вышел из своего логова и снова встретился с Атталями в гостиной. Завел с ними учтивую беседу, но сам наблюдал за каждым их движением.

— Хаокин, пока вы в моем доме, считаю важным кое-что обсудить. Вы понимаете, что… прожигаете свою жизнь? — спросил Николас. Хаокин прищурился. Чего этот старик добивается? — От природы вам дано всё: острый ум, талант, здоровье, красота. Вы в свои годы уже обладаете огромными знаниями в зельеварении и отличный маг. Но ваш образ жизни… Скажу прямо: вас все ненавидят и хотят убить. Конечно, не в этих стенах. Бесконечные пьянки, гулянки, разборки. Я понимаю, у вас умерла невеста, и вас все в этом винят. Это тяжело, но прошло уже несколько лет. Пора прийти в себя. Если хотите, мы поможем. Вы ведь умный молодой человек, и, я уверен, будут у вас в жизни еще много открытий и свершений. А доказать свою невиновность тоже можно, как и заслужить уважение света. И однажды вы снова встретите хорошую девушку, женитесь, заведете детей. Прекратите так прожигать свою жизнь.

Хаокин улыбался и смотрел на Николаса.

— Зачем? — спросил парень. — Это мой сознательный выбор.

— Как это может быть сознательным выбором? Я не могу понять.

«На себя посмотри! Ты отгородился от жизни, от своей жены, а вы были так нужны друг другу!» — хотел закричать Хаокин.

— Так это, — ответил он вместо. — Вы странно рассуждаете. Говорите, природа одарила… Слышали такое выражение: каждый дар — это проклятие. Гении не умеют завязывать шнурки. А я…

— …Но и каждое проклятие — это дар, — перебил его Николас. — Порой изъян толкает добиваться невозможного. Всё зависит от силы характера.

— Это да, силы… характеры… А если я не хочу жить так, как вам кажется правильно? Может, еще запретите мне пить, курить? — продолжал он. Потом взглянул на Мэри Атталь. — Такое ощущение, будто я — провинившийся подросток. — Он снова посмотрел на Николаса. — Я живу, как хочу. Это мое право. Без денег и подобной мишуры можно обойтись. И плевать мне на уважение света! Радоваться любви толпы? Толпа безумна и глупа!

— Хаокин, не злитесь, — сказал Николас, внимательно взглянув на него. «Он меня тоже изучает», — подумал Хаокин. — Я и не говорю, — продолжал Атталь, — что хороша любовь толпы, но нельзя же, чтобы тебя ненавидели все.

— По крайней мере, в ненависти нет лицемерия. А любовь… Знаете, как меня назвала одна девушка? Эксцентричным героем! Ну и бред! Эта толпа слишком сильно возносила мои хорошие поступки. Сделаешь добро однажды — будут вечно просить помощи, словно ты заделался в спасатели. Мало того, люди любили меня даже за мои худшие черты. Ты плюешь человеку в лицо, а он радуется. Это сумасшествие! Вот и вы тоже. Могу поспорить, вы считаете меня не каким-то больным ублюдком, а запутавшимся мальчишкой. Его жалко и хочется помочь.

«Не жалко. Просто я — интересная игрушка для вас», — подумал Хаокин.

— Ну, — сказала Мэри. — Довести себя до такого состояния. Кошмар просто! Одни кожа и кости. В любой момент смерть прейдет! А он еще упрямится и слушать ничего не хочет.

— Не надо меня жалеть. И не надо заблуждаться по моему поводу. Я не хочу оправдывать ваши ожидания. Я и тогда не притворялся правильным и сейчас не буду. По мне, так проще заслужить ненависть, чем изображать из себя невесть что и поддерживать эти нелепые сладко-приторные дружбы.

— Как эта? — проговорила Мэри Атталь медленно.

— Нет. С вами я пока что друг. Просто вы еще не видели моего настоящего лица, — говорил Хаокин и от нервов тряс рукой. — А я не люблю скрывать правду. Я чудовище, и я опасен. У меня с башкой не всё в порядке, как вы не понимаете! Именно поэтому я не хочу, нет, я боюсь и не стану заводить семью, детей, друзей и всё такое. Честно говоря, уж лучше бы вы не впускали меня в свой дом. Это ничем хорошим не кончится. В конечном итоге вы возненавидите меня, я знаю это.

— Хаокин! — воскликнула Мэри. — Не смейте о себе так говорить. Вам забавно оскорблять самого себя?

— Это мое любимое занятие.

«Как же сложно с ними… — подумал Хаокин. — Ну почему они просто не могут увидеть меня!» Какая желанная мечта и одновременно пугающая… Нет, Аттали не правы: Хаокин не хотел скатываться в яму, но и не мог жить по-нормальному. Рассудок всё больше подводил… Единственное, что хоть как-то позволяло парню оставаться на плаву, была его цель. Но парад планет наступит только весной, а до нее еще надо дожить.

Честно говоря, Хаокин боялся себя и не хотел взваливать на собственные плечи такую ответственность. Всё же менять законы мира — не шутка. Но эта идея жила у него в голове еще до того, как крыша поехала. И только эта идея позволяла ему окончательно не уйти в безумие.

И да, было эгоистично поддерживать отношения, пока он еще жив. Но Хаокин не мог перебороть это желание любить и быть любимым. Он рвался к людям, хотя боялся за них, он ненавидел себя таким, хотя в тайне надеялся, что его спасут.

Еще несколько дней Хаокин не покидал лабораторию. Зелья выходили идеальными, но колдуна это не радовало. Не удавалось выяснить главного — где пройдет парад планет. Осталось еще полгода, но страхи и тревоги медленно поглощали юношу. Он уже не мог пить и есть. Только курил и злился, от чего становилось только хуже. Он хотел покинуть этот чертов дом, сводивший его с ума. По ночам его мучили кошмары.

Как-то Хаокину снилась комната, полная зеркал. Он стоял перед одним из них и разговаривал сам с собой. Это было до жути страшно.

— Я должен им признаться, — сказал Хаокин.

— Ты, что ли, шутишь! — закричало отражение. — Зачем?

— У меня уже нет сил скрывать. Меня тошнит от этого всего. Я устал лгать, устал бесконечно носить маску!

— Это твое лицо, а не маска, — спокойно ответило отражение. Хаокин глядел на зеленые безумные глаза, на губы, скривленные в улыбке. Отражение смеялось над ним.

— ЭТО НЕ МОЕ ЛИЦО! — закричал Хаокин так, что ему стало страшно от собственных воплей. Зеркало треснуло посередине.

— Ты, что, совсем ничего не понимаешь? — говорило отражение спокойно. — Можно простить многое. Подножку или что тебя не пригласили на день рождения. Но это… Такое нельзя простить. Это, считай, убийство. Как можно простить убийцу? Как можно простить предательство?

— Но… лгать, скрываться. Я этого не выдержу! — Хаокин чуть ли не рыдал.

— Выдерживал же раньше, — отражение усмехнулось. Кажется, чем хуже себя чувствовал Хаокин, тем лучше было отражению.

— Я не понимаю зачем? — прошептал Хаокин.

— Всё ты понимаешь. Не задавай глупых вопросов.

— Но ведь… это давно в прошлом.

— Давно в прошлом? Прости, пожалуйста! Ты сказал, давно в прошлом? — кричало отражение. Оно становилось всё больше и страшней — через человеческие очертания пробивался монстр, рептилие. Хаокин попятился. Кожа чудовища рвалась, кости гнулись и разрывались, раскидывая куски мяса. Вырастали когти, клыки, тело объяла зеленая чешуя. Змей уже не вмещался в зеркале и пытался выйти в реальность, он бился о стекло, и вся комната дрожала. — Давно в прошлом? Скажи это четырем могилам на кладбище! Давно в прошлом? Это дни Мэри и Николаса давно в прошлом.

— Мне их жаль, — прошептал Хаокин.

— А себя тебе не жаль?

— Жаль тоже…

— Тогда убей их! — зарычало отражение. И Хаокин увидел свои безумно горящие глаза в змее. В них не было ничего человеческого, даже звериного. Просто чистое безумие. Оно сочилось и в нем самом.

— Что? — еле произнес Хаокин.

— Ты ведь этого хочешь, — сказал змей. Он уже начал прорываться через трещину в стекле. — Просто убей. Никто не узнает. Да и кому какая разница? Ты подумай. Это отличный вариант. И дом оставь себе. Тебе так будет спокойней, они не станут больше тебя мучить своим удрученным видом. Аж противно. Еще жалеть… ИХ? Давай! Ты же безжалостен. Убей, раз так хочешь.

— Я не хочу, — шептал Хаокин, пытаясь убедить в этом скорее себя. Парень схватился за голову.

— Не хочешь? А кто тогда хочет? Я? Твое отражение? — спросил змей. Он уже был не таким большим. Он словно сдувался, его кожа становилась бесформенной.

— Я просто снова схожу с ума. Опять говорю сам с собой!

— Вот именно! А всё они, эти гадкие людишки, — шептал змей.

— Перестань! — закричал Хаокин.

— Я говорю, как есть.

Отражение сдулось. Лицо Хаокина в виде змеиной коже валялось на зеркальном полу и шевелило ядовитыми зубками. А в глазах еще сверкала злость.

— Прекрати, — молил Хаокин. — Прекрати!

Парень проснулся в холодном поту. Была глубокая ночь. Хаокин решил проветриться, открыл окно, выпрыгнул из него, и, чтобы не сломать ноги, перед падением огнем оттолкнулся от земли. Затем стал бродить по территории Атталей. Как тихо, спокойно.

Хаокин прошел мимо конюшен, спустился к лесу, увидел мишень. Рядом лежал лук со стрелами — забыли убрать. Парень неуверенно поднял их. Как давно он не держал в руках лук! Натянул тетиву… совсем не видно мишени. Хаокин пригляделся. Нет. Ничего. Тогда он закрыл глаза, присел на колени. Снова натянул тетиву и стал ждать, слушать. Ночь, кузнечики, шелест деревьев. Абсолютный покой, будто и не было этих тяжелых десяти лет. Будто он снова ребенок, будто он не Хаокин. Парень медленно направил лук в ту сторону, где, как ему казалось, должна находиться мишень, и выпустил стрелу.

Врезалась.

Хаокин побежал проверять. Стрела попала не в центр, а в деревяшку. Чего еще можно было ожидать?

Парень спустился в лес, ходил по оврагам, залезал на деревья, отдыхал от дома с приведениями. В лесу хорошо. Уже порядком надоел запах сигарет, а прохлада — это здорово. А насекомые — их и потерпеть можно.

В поместье Хаокин вернулся наутро. Словно перерожденный. Он побежал на кухню — довольно маленькая, но приятная. Почти все спали. Было, наверное, около четырех утра, и в такое время еще не начинали готовить. Поэтому он решил сделать это сам.

Хаокин хорошо готовил. Только вот в последнее время это не приносило ему удовольствия. Ничего не приносило. Но только не сегодня. Он даже напевал песенку. Что-то про цветы, весну и праздник. В голове его звучала мелодия арфы, он покачивал головой и чуть пристукивал ногой.

— Так это вы? — услышал Хаокин позади себя голос Мэри Атталь. Он обернулся и в первый раз за всё время искренне улыбнулся ей.

Графиня была в светлом платье. Женщина стояла на холодном полу босая и потягивалась. Она еще не собирала свои рыжие волосы, и оттого казалась совсем молоденькой. Ей очень шло.

— Доброе утро! — воскликнул Хаокин и подскочил к ней. — А вы помните танец стрекозы? Его еще дети танцуют.

— Танец стрекозы? — рассмеялась Мэри Атталь. — Почему вы о нем вспомнили?

— Просто! Это такой прекрасный танец. Но его танцуют только дети. А я уже даже забыл движения.

— Я напомню, как начинается.

— Покажите!

— Хорошо… Повторяйте. Так, ладно, вы стоите напротив меня. Сначала руки за спину, ноги на ширине плеч. Поднимаемся на цыпочки и смотрим сначала влево, потом направо. Так два раза. Затем переход… Снова это движение. Теперь лодочка, качаемся, теперь я прокручиваюсь над вашей рукой.

Они повторяли эти движения, смеялись. Еще странные движения, повтор, переход, шажки…. Получился танец.

— Слушайте, может, как-нибудь под музыку? — спросил Хаокин. — Вы говорили, где-то здесь поблизости живут музыканты.

— Да, думаете пригласить?

Скоро в гостиной заиграли гитара, арфа… Хаокин и Мэри продолжали дурачиться и танцевать. Дом точно ожил, запел, заплясал. На музыку спустился Николас Атталь. Он не спал всю ночь. Работал в кабинете. И вид у него был такой себе: глаза красные, одежда помятая.

— Я так рад, что вы не спите! — воскликнул Хаокин. — Вы срочно мне нужны!

Телекинезом он соединил в пару Мэри и Николаса. Графиня взвизгнула от неожиданности, но продолжила танцевать, смеясь и увлекая за собой мужа. Николас с удивлением смотрел на супругу и не понимал, что происходит, но Хаокин и Мэри находились в таком взбудораженном состоянии, что заразили и его. Николас улыбнулся — ну и чудачества у них! На щеках у Мэри появился румянец. Она с некоторым смущением глядела на своего кавалера. Аттали так давно не проводили время вместе. По-настоящему вместе. А теперь вдруг зачудили.

Хаокин не остался без пары, а пригласил на танец красавицу Юлию. Она была не против. Ей нравилось танцевать, нравилось быть юной и совершать прекрасные ошибки молодости.

Мэри ощущала себя той безумной девчонкой, которой когда-то была. Та Мэри не боялась ничего, та бунтарка-Мэри первая среди сверстников влюбилась в мальчишку — весельчака Николаса Атталя. Они сначала вместе играли. А потом он пригласил ее на танец, а она вся раскраснелась. Она мечтала, что Николас будет ее мужем, хотя еще мало знала его. Но сердце не обмануло. Он — ее вторая половинка, он всегда ею был. Даже тогда, когда детей их убили, даже тогда, когда они не смогли защитить их, даже тогда…

А Николас просто был счастлив увидеть хоть на миг улыбку Мэри — женщины, которую он боготворил. Наверное, поэтому он и впустил к себе в дом этого проходимца, Хаокина. Мальчишка почему-то запал Мэри в душу. Он заставлял жену смеяться и радоваться жизни хоть ненадолго.

Да и сам Хаокин забыл о своих тревогах. Ему казалось, что во всем мире нет места лучше, чем поместье Атталей. Казалось, что тот пожар в доме не случался. Казалось, что здесь живет счастливая семья… И всё эти чужаки были на миг счастливы.

Хаокин только слышал музыку, чувствовал аромат ландышей, ее аромат… прикосновения женской руки, ее грациозные движения, улыбка, красновато-карие глаза, поцелуй…

Внезапно всё оборвалось. Хаокин замер посреди комнаты в недоумении. Юлия тоже. Всё же было нормально. Ничего не случалось.

Но Хаокина уже трясло. Он не мог понять, зачем и что делал всю ночь и утро. Как он мог так поступить? Как мог устроить эти дурацкие танцы, как мог свести Мэри и Николаса, как мог улыбаться этим людям? Хаокин не понимал, что чувствовал минуту назад. Кажется, это было не по-настоящему, только во сне. Всё в голове перемешалось.

Парень резко выбежал из комнаты, машинально рванул вверх по лестнице, потом в какую-то комнату. Прошло около часа или минуты. К нему зашел Николас. Хаокин наконец очнулся — до появления Атталя он даже не понимал, где сидит. Кажется, это какой-то склад вещей. Голова кружилась, и Хаокин думал, что сейчас сойдет с ума. Нужно сосредоточиться на реальности… У двери стоит шкаф — он чуть отклонен вбок. В нем нет одежды, зато внутри почему-то стул. А еще есть фиолетовый диван с дырой. Хаокин как раз упирается в него спиной, а сам он на полу.

Николас присел на диван и тут же появился в зеркале на стене. «Я не вижу себя, но вижу его в отражении, — подумал Хаокин. — Значит, он не видит себя, но видит меня».

— Что с вами случилось? — проговорил Николас.

— Вы так многое у меня спрашиваете. И так многое слушаете. Не перебиваете, даете высказаться. Наверное, я любопытный экземпляр. Либо вам скучно. Откуда вы такие — хорошие слушатели?

— Просто мы когда-то были родителями, — ответил Николас. Хаокин усмехнулся.

— Значит, те, кто не умеют слушать, — не родители?

— Те, кто не умеют слушать, не могут быть родителями.

— Тогда очень жаль, что ваши дети мертвы, — сыронизировал Хаокин.

— Вы нарочно каждый раз говорите о них, о пожарах. Вам нравится делать людям больно? Поверьте мне, больнее нам уже не сделаешь.

— Да, жаль. Надоело мне у вас…

— Так почему не уходишь?

— Некуда.

Молчание.

— Что с вами случилось? — повторил Николас.

— А? — Хаокин подумал и ответил совершенно не то, что у него спросили: — Наверное, я всегда слишком много чувствовал. Даже эмоции других людей.

— Тогда сложно убивать. Когда понимаешь чужую боль.

— Нет. Наоборот, проще. — Он опять замолк и затем снова сказал невпопад: — Кажется, я влюбился.

— Да? В кого же? В Мэри? Вы ей точно нравитесь. Иначе я бы и не пустил вас на порог.

— Нет. — Хаокина это рассмешило. «Я ее ненавижу, ненавижу, ненавижу!»

— Неужели в служанку? Она, конечно, хорошенькая…

— И только, — проговорил Хаокин.

— И только, — эхом повторил Николас. — В кого же?

— Я не слишком знаком с ней. Просто однажды она спасла меня, и я отплатил ей тем же. Но сегодня мне показалось, что я вижу ее, что я прикасаюсь к ней и что меня тянет к ней. Это какое-то наваждение, это нереально, это всего лишь призрак в моей голове…

Молчание.

— Мэри сказала, что словно видела вас раньше. Еще до Академии. У меня тоже есть такое ощущение. Но я не могу понять…

— Не можете понять, кто я? — Хаокин чуть ли не рассмеялся.

— Да. Кто вы?

— Всего лишь убийца, — пробормотал Хаокин. Его глаза метнулись к зеркалу, где был Атталь. Хаокин нервно вскочил с места и вышел из комнаты.