Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

Игра XII

Богомир открыл усталые глаза. На потолке виднелась белая мозаика с ангелами. Мама любила этих белокрылых безгрешных существ. Он помнил, как она клеила эти детальки. «Хочу, чтобы у нас с папой над головой всегда летали ангелы», — сказала она. Мир глядел на нее чистыми голубыми глазками, держа палец во рту.

Богомир тяжело вздохнул. Черные, испепеляющие кошмары не уходили. Он перевел взгляд на тумбу. Скрежещущая тень сквозь кошмар мельтешила за вазой. Он поднял уставшее тело с кровати и вышел из комнаты. Дверь закрылась и слилась с обоями в цветочек. Богомир шел по узкому коридору к лестнице.

Аморф глубоко вздохнула, открыла дверь — вход на шахматную доску.

— Привет, красавчик, что сегодня расскажешь? — Девушка уселась на пуфик и поздоровалась с Шахматистом. Он был ее новым другом. Всегда приветливый, добрый. За свою жизнь Шахматист, один из первых игровых персонажей, принял на своей клетке немало людей, от всех их научился чему-то, поэтому стиль его игры был необычен, дерзок и непредсказуем. Это нравилось Аморф.

Богомир больше не играл с Михаилом по вторникам в шахматы. Потерял к этому всякий интерес, как, впрочем, ко многому другому. Черные тени преследовали его повсюду и даже уже перестали страшить. Они истощили Богомира полностью.

Перед Аморф сейчас стояли две задачи: найти способ изменить свою внешность и отыскать персонажей — таких же, как она. С первой задачей Аморф понемногу справлялась. Девушка обесцветила себя в одной игре, где проигрыш делал игрока черно-белым. Поиск персонажей оказался сложнее. Аморф переобщалась со многими людьми и иными существами. Они были поразительны, интересны, эксцентричны; они так походили на живых, и они не были таковыми.

Например, как-то Аморф познакомилась с крестьянскими детьми. Они бегали за ней на улице, поддразнивали. Их матери сидели во дворе и сплетничали. И на миг девушке показалось, что вот она — жизнь. Но, когда на следующий день Аморф пришла навестить ребят, они всё так же догоняли ее и шутили. А глупые мамашки, похоже, знали только два-три слуха. Цикл. Каждый день одно и то же.

В библиотеке будто ничего не менялось. Богомир зашел в каморку. На столе стояла кружка с горячим кофе. Открыл ящик, достал свой исписанный дневник — пролистал не глядя. Как часто Дина читала его записи? Дневник сгорел в руках. Богомир посмотрел на свои рукописи. Бесполезные. «Тринадцатилетие», — прочел он заголовок и краем глаза заметил, как что-то свернуло золотой вспышкой. Богомир отложил рукопись и вышел из коморки.

В библиотеке никого не было. Только Элеонора в красивом платье, с уложенными волосами шла куда-то. Богомир уставился на нее пустым взглядом, а затем каким-то неразумным началом осознал — что-то не так. Богомир пригляделся. Платье помятое и грязное, прическа скосилась. И взгляд… абсолютно отрешенный, жуткий взгляд.

— Почему ты тут бродишь? — спросил Богомир. Элеон резко метнула на него широко раскрытые глаза. Богомир вздрогнул и пошатнулся. — Что случилось? — Он подбежал к девочке.

Элеон смотрела как бы ничего не видя, судорожно пыталась закрыть что-то волосами. Богомир заметил, что на одном ухе у нее нет серьги и мочка разодрана.

— Ничего. Всё нормально. — И она улыбнулась так жутко, что Богомир побледнел.

— Это Юджин сделал? Что произошло? Что он с тобой сделал? — в гневе закричал Богомир. Вся эта жуткая маска Элеон рассыпалась, и она взревела.

— Нет, это не он, — шептала она. Ей не хватало воздуха, чтобы говорить. — Ничего, ничего…

— Элеон, милая, — боязно, стараясь быть ласковым, произнес Богомир. Он хотел обнять девочку, но она испугалась. Элеон стояла напротив него в красивом платье, закрывала опухшие глаза руками и горько плакала, а Богомир не понимал, что делать. — Если не хочешь, не рассказывай, — сказал он наконец. — Но мы с тобой прекрасно знаем, кто это сделал. Это вина Юджина. Зачем продолжать мучить себя рядом с ним? Ни одна любовь такого не стоит!

Слова Богомира странно подействовали на Элеон. Она перестала плакать и подняла глаза на старика. Спина ее начала выпрямляться, как механизм, а грудь и голова неестественно прогибаться вперед. В какой-то момент у девочки словно иссякли силы, и плечи снова упали. Глаза ее стали бешеными.

— Да что вы знаете об этом! — закричала Элеон. — Вы знаете, что значит быть никому не нужным? Когда всех кто-то любит, а ты как прокаженный? Знаете, что значит быть одному — всегда и везде одному? На свете нет ничего хуже одиночества!

Она замолчала так же неожиданно, как и начала кричать.

— Есть, — спокойно ответил Богомир. — Знать, что прожил жизнь ради человека, который не оценит твои старания. Знать, что ты почему-то выбрал боль вместо того, чтобы отыскать свое счастье. Одиночество можно исцелить. Но времени у нас не так много, Элеон.

Девочка смотрела на него со злостью, но затем взгляд ее начал меняться. Она опустила глаза.

— Вы правы, простите, — сказала она робко. — Только вот одна беда. Вы здесь, а меня здесь нет. И я вас не слышу. — Элеон закрыла уши руками. — И я одна.

Она развернулась медленно и, пошатываясь, пошла по коридору.

Черепушку как будто сдавило, и черные слепящие кляксы расползлись по глазам. Богомир почувствовал, что теряет сознание, и вышел на воздух. Море было спокойным. Мужчина прилег на песок, закрыл глаза и только через несколько минут в тишине почувствовал, как мельтешащая боль в мозгу уходит. Почему в Игре можно испытывать недомогание? Богомир видел лишь одно объяснение — тебе становится плохо не потому, что телу реально нехорошо, а потому, что в твоем сознании твоему телу должно стать плохо после такого.

Богомир открыл глаза, сел. Солнце, как всегда, садилось за горизонт. Это уже даже не смешно! Старик не мог больше видеть этот отвратительный пейзаж и ушел со своей клетки.

«Прощай, детка!» — сказала Аморф, глядя в последний раз на свое отражение. Повсюду зеркала, прозрачный пол, летают банки с краской. Аморф сама парит в воздухе в огромной комнате. Она пришла на клетку, где создавались новые аватары для игроков. Открывает желтую баночку, и в воздух проливается желтый цвет. Аморф касается его пальцем, и краска пристает к коже. Аморф, как ребенок, макает кисть в разные цвета и разукрашивает свою белую футболку. Зеленый цвет нечаянно разливается на волосы. «Всё равно я их никогда не любила», — думает девушка и ножницами отрезает шевелюру. Дальше перчатки — слишком черные. Хочу золотые. И тоньше. Сначала в ткани появились дырки, как у вязаной вещи, а после количество ниток так уменьшилось, что только по еле заметному отблеску стало можно увидеть на девушке перчатки. Глаза Аморф тоже менялись: то на красные, то на голубые, то на зеленые. В итоге она оставила радужный цвет. Тело ее начало утончаться — она помолодела лет на пять.

Теперь в десятках зеркал отражалась странная девочка. Вся футболка — в кляксах, короткие зеленовато-серые волосы. Кожа белая. На руках от кончиков пальцев до локтей сверкают золотыми нитями перчатки, глаза переливаются всеми цветами радуги. Аморф не могла отвести взгляда от своего отражения. Что-то невообразимо чудное и вместе с тем прекрасное глядело на нее из зеркал.

Богомир закрыл лицо руками и сжался в углу затопляемой комнаты. Он был по колено в воде, волосы все вымокли. Какой в этом смысл? Знать, что на свете столько боли и быть не в состоянии помочь даже самому себе! Сидеть в этой каюте тонущего корабля беспомощным, жалким, слабым! Даже этот прекрасный ангел, Элеон, страдает. И Богомир ничего не может с этим сделать. Не может воссоединить Михаила с сыном. Ничего не может!

Вода попала Богомиру в рот. Игрок приподнялся. С соседней стены ему подмигивало нарисованное оранжевое солнце. Богомир оскалился, схватил деревянный горшок и кинул его в рисунок, но попал в полку. Та накренилась, и внезапно за ней возникла дверь. Ручка повернулась, и в комнату аккуратно вошла Принцесса в розовом платье.

— О, привет! — поздоровалась она. Богомир аж подпрыгнул и подбежал к Принцессе. — Обожаю оставлять пасхалочки, и ты нашел одну из таких. Ура! Я скоро ухожу из Игры…

— Ты кто такая?

— …и вот решила, так сказать, оставить след в истории. И-и-и… ведь всегда интересно пообщаться с человеком, который был в Игре до тебя. Поэтому я создала версию себя, которая может рассказать о моей жизни и… Ой, я не представилась. Я — Ют Майерс! А ты?… Можешь найти меня на пересечение четырех клеток в уголке доски. Я перенесла свой мир под четыре мира, которые тоже построила. И так как это пасхалочка, она одноразовая и-и-и… встретимся на пересечение четырех клеток, в подземном мире. Жду!

И всё вдруг исчезло: и солнышко, и полка, и дверь, и Принцесса. Остался только Богомир.

Он тотчас же побежал к Михаилу. Тот с отрядом индейцев двигался на северо-запад за фазанами-убийцами. Богомир рассказал другу о послании Ют Майерс, которая знает, как выбраться из Игры. Михаил отстреливал птиц и размышлял о том, где может быть место, о котором говорила девочка. Король предположил, что она имеет в виду игру с Шахматистом. Но Богомира осенило:

— Оранжевая черепаха на A8!

Михаил не понял. Пришлось пояснять.

— Помнишь уровень, где я плыл на корабле и пытался достигнуть края света?

— Ага, где ты исполнял свою нереализованную детскую мечту быть мореплавателем. Помню.

— Да! — воскликнул Богомир, потом понял, что его только что оскорбили. — Не важно. В общем, я тогда еще подумал — почему этот мир стоит именно на оранжевой черепахе. Но Ют просто нравился этот цвет. Она всюду оставляла рисунки оранжевого цвета. Значит, четыре клетки: это A8, A7, B8, B7. Думаю, нужно прийти к углу, где они пересекаются и… в играх же в конце даются ключи. Вставим их с четырех сторон, и что-то откроется.

— Нас вообще-то двое, — возразил Михаил.

— Позови Королеву. И… Серого, что ли, звать?

— Я с ней в ссоре, — ответил Михаил. — И… Серого? Серьезно?

— А кого? Дину, да? И что ты опять сделал? — спросил Богомир. — Почему вы поссорились?

Михаил закатил глаза.

— У тебя есть эти ключи? — спросил Богомир.

— Конечно, нет. Я их всегда выкидываю. А у тебя?

— Тоже. Ладно… что-нибудь придумаем…

И Богомир придумал. Спереть ключи из хранилища Серого.

Снова мир вечной ночи. Кузнечики настороженно стрекочут. Тени из кошмаров Богомира с радостью перебегают в темный лес — они запрятались в кустах, их глаза сверкают из темноты. Богомир угрюмо шел по дороге и искал вход в хранилище. Старик визуально помнил место, где оно находилось. Река, в которую с неба стекает золотом лунный свет. Деревья там словно светятся изнутри. Их голубовато-зеленые листья издали похожи на скопление млечного пути.

Но Богомир не помнил саму дорогу. Игрок долго бродил по лесу и всё думал, брать ли на вылазку Серого. Как бы Богомир ни старался, он не мог ненавидеть этого мальчика так же, как ненавидел его Михаил. Не видел старик в Сером монстра, подобного Дине, не видел в нем демона. Серый казался ему просто мальчишкой, который…

…Играл в гольф на поляне вместе со своим кошмаром — погибшим другом Джеком. Мальчик-фантом попал шариком в лунку и теперь радовался: издавал боевой клич, делал колесо вокруг поляны. Серый поддразнивал его, говорил, что эта победа — случайность. Богомир так засмотрелся на них, что наступил на сухие листья. Серый оглянулся. Богомир вышел к ребятам. Он очень кстати заметил лунную дорожку на воде — эта дорожка направляет к хранилищу.

— А я смотрю, ты сдружился со своим ночным кошмаром, — не без зависти заметил Богомир. Мальчик рассмеялся.

— Что же поделаешь! Раз он не уходит, пусть хотя бы пользу приносит. С ним всегда было весело. Хотя сейчас его молчание иногда до жути доводит. Ни слова не говорит, представляешь?

— Представляю.

Джек снова забил в лунку и победоносно закричал. Серый подхватил его клич и от радости запрыгал с другом. Богомир терпеливо ждал.

— Ты случайно не знаешь Ют Майерс? — спросил он.

— Ют Майерс? Ют… — задумался Серый. — Нет, я ее не знаю.

— Ее?

— Да, это же женское имя. А что собственно такого? Почему спрашиваешь?

— Твой друг говорил про Ют Майерс. Не помню точно, что именно, но имя ее произнес.

— А теперь вот молчит!

— Джек пришел в Игру раньше, чем ты? Может, Ют жила здесь до тебя?

— Может. — Пожал плечами Серый и заметил недоверчивый взгляд Богомира. — Что?

— Помнишь, у тебя была такая кружка с оранжевой птичкой. Ты говорил, это подарок. Может, от Ют Майерс?

— Не знаю я никакую Ют Майерс. И нет, я сказал по-другому. Сказал: «Если хочешь, я подарю тебе эту кружку». — Серый материализовал ее и протянул Богомиру. Тот неуверенно взял, взглянул на нарисованную птичку, засунул кружку в карман.

— Ладно, хорошо… — пробормотал он. — Я пойду…

И Богомир уже собирался идти.

— У тебя никогда, — вдруг сказал Серый, — не бывало такого чувства… Ты, например, идешь по своей клетке и смотришь на канарейку. И перья у нее сверкают всеми цветами радуги. И ты не замечаешь ничего вокруг, но в какой-то момент осознаешь. Вот это место, в котором ты сейчас находишься, оно из твоего прошлого и когда-то существовало в реальности. И где-то в глубине души просыпается ужас — ты не хочешь туда вернуться. Потому что того места уже и нет вовсе… но это чувство, это нежелание оказаться в реальном мире не исчезает. И в душе словно идет борьба… У тебя никогда не возникало такого чувства?

— Серый, — произнес Богомир, — что ты хочешь мне сказать?

Мальчик напряженно посмотрел на старика, а потом на мгновение отвел в сторону глаза и тут же вернул.

— Ведь, не правда ли, Игра напоминает рай? Все желания сбываются. Делай, что хочешь.

— Рай? Ха! Не так я себе представлял встречу с Богом.

Серый рассмеялся.

— А как же?

— После смерти, мне казалось, Бог дает нам ответы на извечные вопросы, а не задает еще больше загадок.

— Так ты и не мертв, — улыбнулся Серый.

Богомир ушел в хранилище и стал проходить испытания, чтобы добыть ключи. Серый же продолжил играть с Джеком в гольф. Они дрались клюшками, Джек делал сальто, Серый завыл, кричали, смеялись, в конце партии пожали друг другу руки.

— Спасибо за игру. Рад был тебя видеть. Хотя бы в виде призрака. Но тебе пора. Тебе правда пора, Джек. Не нужно больше меня мучить. Я готов с тобой расстаться.

Джек улыбнулся и начал медленно заходить в озеро. Серый не сводил с него глаз. Призрак уходил всё дальше и дальше, пока не скрылся под водной гладью. И Серый остался один в своем мире вечной ночи.

— Прощай, — прошептал он.

И ему никто не ответил. Молчала золотая луна в небе, молчали змееныши на ножках в кустах, молчала даже разноцветная канарейка. Серый упал на колени и разрыдался.

Один. В свете прекрасных иллюзий. Один. В мире вечной ночи. Все мертвы. Все, кого любил, кем дорожил. Джек, друзья, стая, семья. Всех, кого видел хоть раз, всех пережил. Годы проходили, но не для него. И смерть забирала людей даже из этого рая, но его обходила стороной. Будто он чем-то заслужил неприкосновенность. Будто он и есть сам ангел смерти.

— Мне нужно было сказать ему? — рыдал мальчик во мраке вечной ночи.

Вдруг в Сером воскресла внутренняя сила, он поднялся с колен и утер непросохшие слезы.

— Нет, не нужно было. На этот раз всё будет иначе. Смерть сюда не придет.

Богомир вернулся домой с четырьмя ключами, думая, кого бы еще позвать с собой на миссию. Его окликнули.

— Ходят слухи, — проговорила Аморф, — что некая Ют Майерс оставила в Игре частицу своей души. Я хочу взглянуть на нее.