Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам

Госпожа Чёрные Крылья XX

А ведь любовь — великая сила. Зима подходила к концу, а Мэри Атталь выздоравливала. Боль, отчаяние, ненависть — Мэри решила оставить это. Ради себя, ради дочери, ради… Николас каждый день приносил супруге какую-нибудь забаву: вышивки, книги, заводные часы с птичкой. Всё, что угодно, лишь бы избавить жену от дурных мыслей. Он продолжил заботиться о ней, любить. И это сработало. Не сразу. Мэри много бредила, температура не спадала сутками. Но в какой-то момент больная начала замечать разницу между днем и ночью, говорить с дочерью, ей снова нравились наряды. Элеон впервые увидела в матери не безумную женщину, а довольно приятного человека. Мэри было любопытно всё: где жила дочь, кто ее друзья, какой у нее любимый цвет и размер ноги. Новоиспеченная мама возмутилась тем, что «ее Ксандр» оставил сестру непонятно где и непонятно с кем — таким она его точно не воспитывала. Была в ужасе от людей, которые пытались устроить над ее дочерью самосуд, и сказала, что во всем виноваты плохое образование и страшная пропаганда. Также Мэри не понравилась Академия. Женщина посчитала, что Элеон да и Ксандр зря туда поступили. Идея-то хорошая — школа, где учат колдунов — но во что ее превратили! Больше всего Мэри взбесил Юджин. «Таких монстров надо изолировать от общества! — говорила она. — Эта манипулятивная тварь из тебя все соки высасывала. Хорошо, что ты догадалась от него сбежать».

Семья часто втроем собиралась у Мэри. Она еще сама не выходила из спальни — болезнь изрядно подкосила молодую женщину. Элеон садилась на край кровати, Николас — обычно на тумбочку, они говорили о том о сем или играли в карты, как сегодня.

— Просто женщины не созданы для того, чтобы выигрывать. У вас голова по-другому устроена, — объявил Николас. Четвертая победа подряд.

— Ну конечно! — возмутилась Мэри и щелкнула мужа по лбу. — Нашел, кого выигрывать: бедную хрупкую женщину и девочку. Постыдился бы. Фи таким быть!

— И что ты слабой-то прикидываешься? Как проигрываешь, так слабая хрупкая женщина, тебе можно, а как я проигрываю, так человечество больше не нуждается в мужчинах, скоро воцарится матриархат.

— А что ты еще ожидал от слабой хрупкой женщины? — Мэри снова раздала карты и как бы невзначай спросила: — Ответ не приходил от НИХ? ОНИ сегодня не придут?

Николас нахмурился. Конечно, Мэри спрашивала о своих мальчиках. Николас написал им почти два месяца назад. Он знал, что никто не ответит.

— Нет. Я ничего не получал.

Мэри выглядела разочарованной. Николас начал отвлекать ее от плохих мыслей. Он очень хотел, чтобы жена поправилась, но буквально всё в этом доме напоминало ей о трагедии. И, честно говоря, Николас боялся, что, если сыновья придут, станет только хуже.

Сегодня был особенный день. В дом Атталей вновь приезжали гости. Мэри и Николас хотели, чтобы все знали — их дочь наконец-таки нашлась. Элеон немного волновалась из-за предстоящего события. Столько людей съезжается, чтобы посмотреть на наследницу Атталей. Собственно говоря, Элеон была в ужасе! Она боялась им не понравиться, боялась показаться глупой, невежественной или как-то опозорить родителей. В конце концов она даже не знала, как общаться с такими людьми. Юджин и его друзья были из элевентийской знати, Элеон не встречалась со знатью из Феверии. Николас и Мэри были первыми.

Мэри надавала дочери кучу советов, которые только с толку сбили. Во-первых, нужно знать, кто твои гости. Если это северяне, надо говорить с ними о том, какие прекрасные князья Рау. Если южане, то лучше вообще не упоминать эти имена. Если гости — колдуны, при них стоит обсуждать последние магические новинки, если люди — говорить о том, как же пóшла по своей природе эта магия и что эти прогнившие элевентийцы скоро с ней с ума сойдут, и придется, как сто лет назад, истреблять их. Толковала об этом Мэри около получаса, а затем добавила, что пригласила все эти группы. Усложняло дело и то, что в стране разворачивалась гражданская война, и на нее по-разному реагировали. Аттали старались сохранять нейтралитет в этих «семейных делах» короля и сына, как, впрочем, и многие другие семьи. Они требовали решить проблему миром. Как-то Элеон застукала отца, который хотел выкинуть конверт с дворцовой печатью.

— Можешь с мамой не волноваться. Это не от мальчиков. Это от короля. Он со своим сыном уже достал. Пусть сами разбираются. — Николас сделал из письма самолетик и запульнул его в камин. Там лежало уже штук десять таких самолетиков. Элеон нахмурилась, но потом пошутила:

— Скоро Старый Волшебник не пролезет в трубу, да?

— М-да… Придется сжечь всё, — улыбнулся Николас.

— С такой зимой, как здесь? — Элеон посмотрела в окно. Снежинки плавились еще в воздухе. — Ты хочешь, чтобы мы получили солнечный удар?

— Мечтаю об этом.

Николас весь день был на ногах. Гостей приглашали к пяти, значит, в три уже начнут прибывать первые. Дом нуждается в подготовке! Слуги шарили туда-сюда. Николас командовал ими: «Да, это на первое блюдо, а это на десерт», «А почему вы еще не положили салфетки?», «А это что такое? Где, по-вашему, будут выступать артисты? Уберите!». К обеду Николас сделал большую часть работы и решил немного отдохнуть, попить чай с дочерью, но находился в таком взбудораженном состоянии, что не мог усидеть на месте. Сначала он в кресле с чашкой чая безумолку шутит, потом внезапно вскакивает, мечется по комнате, сам не замечает, что встал, а глаза горят от счастья. Николас казался совсем юным, белая блуза его очень молодила. И у Элеон в голове не укладывалось, как этот человек может быть ее отцом. Это глупо, да, но в ее представлении всем отцам должно быть лет по пятьдесят. Они носят бакенбарды и басом философствуют о жизни, а не порхают по дому, как бабочка, с завитой набок челкой.

А еще Николас заговорился и несколько раз задал дочери один и тот же вопрос: «Почему у тебя только одна серьга?» Почти год прошел с тех пор, как в том переулке ей разорвали мочку уха. Рана давно зажила, но что-то болезненное внутри осталось. Элеон придумала какую-то глупую отмазку. Николас уже через пять минут ее забыл и просил повторить снова и снова.

И вот после очередного вопроса отец вдруг замер и уставился куда-то. Элеон оглянулась. Мэри стояла на вершине лестницы, блистая золотым платьем. Мать была очень тонкой и будто хрупкой после болезни, но всё еще роскошной. Накрашенное лицо ее не стало, как у мужа, молодым, стоило супругу немного освежиться, но казалось каким-то незнакомым и надменно прекрасным.

Мгновение — и Николас уже взбежал к Мэри по лестнице и страстно поцеловал ее. У их дочери чуть челюсть не отвисла. Супруги посмотрели друг на друга абсолютно влюбленными глазами, и затем Николас помог жене спуститься.

— Ты же не думал, что я буду сидеть наверху, пока вы веселитесь! — лукаво сказала Мэри.

Было видно, что ей еще тяжеловато ходить, ее будто слегка тянуло вниз, но из-за Николаса она точно порхала. Влюбленные уселись за стол и начали щебетать, смеяться и играть глазами.

Пришли первые гости. Супруги еще больше взбудоражились. Они со всеми болтали, выдавали остроты и вообще были в центре всеобщего внимания, как две яркие звездочки. А гостей-то прибыло море! И все хотят послушать историю о таинственном возвращении Элеоноры Атталь. У девочки уже язык заплетался. Она не знала, куда деться от стыда. Мэри придумала для дочери целую легенду: где она была, где ее братья. Но порой окружающие своими вопросами задевали девочку за живое, хотя все, вроде, старались быть максимально поверхностными. «Какая чудесная погода на улице!», «У нас родился мальчик», «Была на выставке в эту пятницу», — вот о чем толковали в гостиной. И при этом чья-нибудь нерасторопная тетушка возьмет да и ляпнет: «А мальчики-то, Мэри, скоро будут?»

Кстати, о тетушках. Элеон познакомилась со своей родной тетей по материнской линии — с Софией Хантер. Женщина как раз недавно (несколько лет назад) вышла замуж, на руках она держала двухлетнего сына Августина. Хотя в целом черты лица, цвета глаз и волос у сестер совпадали, София совсем не походила на Мэри. Тетушка была полноватой, простоватой и с каким-то глупым выражением лица. София выглядела старше Мэри, хотя родилась на несколько лет позже ее. Родственница вцепилась в Элеон сразу, как пришла, и долго не отпускала ее. У девочки уже мозг взрывался от нескончаемой болтовни. По-видимому, сестры не ладили. Мэри не хотела иметь ничего общего со своей первой семьей, отца не позвала вообще, только сестру. Да и к ней не испытывала особой любви, только призрение. В свою очередь София завидовала Мэри. Из слов тетки это чувствовалось. Вроде, и хвалит сестру, но с какой-то досадой. К тому же София будто подражала Мэри. Она пробовала рисовать, из лука стрелять и так далее. Даже ее муж чем-то напоминал Николаса, хотя на фоне Атталя выглядел жалкой пародией. Единственным, в чем, как казалось Софии, она преуспела, был ее малыш Августин. Уж как она его нахваливала! Это был хороший ребенок, симпатичный, здоровый, умненький. Но эти качества молодая мамаша воспевала до небес и при этом со злорадством глядела на Элеон. Все эти годы сестры почти не общались. И, думается, Мэри сделала исключение, лишь чтобы показать Софии, кто-таки лучшая мать.

Элеон казалось, что она здесь кому-то что-то должна доказать. Это чувство только усилилось, когда в гости пришла Эвелина, или Эвелин. Собственно говоря, кто она такая? Девочка, которую Аттали взяли к себе в дом, думая, что она, возможно, их дочь, а потом отдали на воспитание бездетной паре… Эвелина не то чтобы сильно походила на Элеонору: да, рыжие волнистые волосы, глаза голубые и немного круглое лицо, но за сестер их нельзя было бы принять. Девочек путали весь вечер. А еще эта Эвелин оказалась слишком… классной. Она отлично училась, играла на музыкальных инструментах, знала языки, историю, философию, танцевала бесподобно. В общем, это что-то из разряда «настолько идеальна, что аж бесит».

Часов в восемь Элеон вышла на улицу. Она хотела отдохнуть от всей этой суеты и побыть наедине со своими мыслями. Девочка села на скамейку в садике. Красиво здесь. И тихо. Слышны отголоски музыки, но не более. Дом кажется далеким. Он словно утопает в темноте. Элеон вдруг сжалась от холода и почувствовала, как ее кожу кольнуло.

Снег. Шел снег. Элеон встала со скамейки и с удивлением посмотрела вверх. Странно.

— Госпожа Черные Крылья! — По спине пробежались мурашки.

Элеон обернулась. На фоне черного неба весь белый стоял Юджин. Умершие кусты тянулись к нему оголенными ветвями. С неба падали холодные хлопья.

— Привет, — мягко проговорил мальчик.

Элеон тут же попыталась уйти из садика, Юджин догнал ее.

— Подожди. Нам надо говорить. Я тебя прощаю, — сказал он. — Ты можешь возвращаться.

— Что, извини? — Элеон выпала. — Ты меня прощаешь? Да кто кого…

— Да, — перебил он ее, — мне нелегко было простить тебя. За то, что бросила меня, вот так — без причины. Я думал, сойду с ума. Ведь я всё для тебя делал, я тебя нашел в этой деревушке и только хотел, чтобы ты меня любила. А ты… ты правда думала меня убить? За что? Ты мне скажи, за что? Чем я заслужил такое? Мало дарил подарки? Мало заботился о тебе? Объясни мне!

В голове у Элеон всё перемешалось. Она исподлобья глядела на ненавистного Юджина и не могла сказать ему, что чувствовала. А он ждал ответа и держал ее за руку.

— Ты меня… ударил, — выдавила она наконец, — и ты…

— И это заслуживает смерти? — Юджин отпустил ее. — Ты твердила, что жизнь каждого священна, и хотела убить меня за одну ошибку?

— Хватит! — закричала Элеон внезапно, а затем сказала тише: — Я к тебе не вернусь.

— Ведь я тебя смог простить. Потому что люблю. Я люблю тебя! Слышишь? И ты тоже… Или ты никогда не любила меня? Неужели ты смогла бы забыть такие чувства?

— Я любила… — Элеон пятилась к дому, где на крыльце стояли мать с отцом. — Я… мне надо подумать обо всем… И ты должен уехать. И я пойду.

Девушка пошла по дороге к матери. Мэри прищурилась.

— Зачем же мне уезжать? Я только приехал! — Юджин догнал Элеон. — Целый день в пути был. Это нечестно по отношению ко мне. Мне ехать обратно столько же времени. А я не ел, не спал, к тому же холодно.

— Родители тебе не разрешат остаться.

— Это те родители, которые бросили тебя?

— Никогда, слышишь, не смей говорить что-то плохое о них! — Элеон остановилась и метнула злые глаза на Юджина.

— А я ничего плохого не говорил. Так я могу зайти? Или мне на улице мерзнуть?

— Нет, уходи!

— Ну Элеон! Я ехал весь день. Я устал. Неужели мне нельзя зайти отдохнуть хотя бы на пять минут? Я тебя почти два года кормил и одевал. А ты на порог не хочешь меня пускать?

Элеон замерзала.

— Только пять минут. Потом ты уедешь.

Мэри наконец рассмотрела белый силуэт возле дочери. Вмиг глаза графини стали злыми, и она подскочила к детям.

— Это он! — Мэри чуть ли не оттолкнула Юджина в сторону и прижала к себе Элеон. — Кто тебя впустил? Убирайся отсюда! И не смей больше подходить к моей дочери! Стража!

— Мам, не надо. Я разрешила ему войти… на пять минут. Он потом уедет. Просто… слишком долгий путь был, и я подумала…

— Да, Элеон меня впустила, — сказал Юджин. — Ведь это не только ваш дом. Или это не так? Или для вас мнение дочери ничего не значит? Если не значит, то я, конечно, уйду.

— Не играй со мной, тварина, — прошипела Мэри. Николас в недоумении наблюдал за этой сценой с крыльца, но решил пока не подходить к жене. Слишком уж злая. — Элеон, можно с тобой поговорить?

Дамы отошли в сторону, Юджин направился к дому.

— Граф Атталь, добрый вечер, — он улыбнулся.

До Николаса начало доходить, кто этот юноша.

— Вечер добрый. Как поживаешь? Как родители, отец, мать?

— Хорошо. — Юджин посмеялся. — А как ваши?

— Уже лет тридцать как лежат. Твоих, небось, не хоронили? Тебя, вероятно, тоже не будут.

— Я не уточнял. Но, думается, вы на тот свет раньше меня отправитесь.

Они разошлись.

— Ты должна его прогнать! — заявила Мэри.

— Я знаю. Но это… как-то не хорошо. Он ехал столько времени… ради меня. К тому же я сказала, что мне нужно подумать. Это не значит, что я простила и собираюсь с ним…

— Здесь не о чем думать! Если мы с папой помирились, это не значит, что у вас с Юджином должно быть так же. Николас не Юджин, твой отец — хороший человек. Он не бросил меня даже после всего, что я ему наговорила, что сделала. Я не хотела этого, я раскаиваюсь. А Юджин… он не сожалеет. Я знаю таких, как он. Он не умеет любить, не испытывает жалость. У него просто нет этих чувств. Он причинял тебе боль и делал это намеренно. Он выродок, монстр! Я по глазам вижу. Если ты позволишь ему войти в свою жизнь снова, всё продолжится. Не заблуждайся по его поводу. Он вот такой и будет таким всегда.

После разговора Аттали вернулись на праздник. Элеон на самом деле надеялась, что Юджин побудет там немного и сам догадается уйти. По дороге домой девушка придумывала причины, почему они не должны сойтись. А Юджин за это время стал звездой номер один этого вечера. Что сказать, он умел нравиться людям, когда хотел. Всем наплел, что Элеонора — его невеста и что они так сильно любят друг друга, но в ссоре, и он надеется, что она простит его. А гости только умилялись: дочь вся в родителей, тоже рано нашла себе половинку и такую замечательную. Это сравнение стало последней каплей. Элеон думала, что после этих слов родители вышвырнут Юджина из дома, но они поступили иначе. Аттали присоединились к игре, сделали вид, что просто обожают этого парня и так благодарны ему за дочь. Но на деле они жестко измывались над мальчиком, говорили такие вещи, которые были понятны только Юджину и Элеон. Девочке даже стало жаль своего недожениха, и она немного испугалась родителей. За пару минут они превратились из милой парочки в двух садистов.

Николас и Мэри сидели за барной стойкой, пили шампанское и хищно глядели на свою жертву. «Думают над стратегией поведения», — решила Элеон. Родители не переставали ее удивлять. Они ведь даже не сговаривались нападать на Юджина, но действовали так слаженно. И хотя они не держались за руки, Элеон почему-то казалось, что они это делают. И это ощущение никуда не уходило. Девочка попыталась понять, почему у нее вдруг возник этот образ в голове и почему он ее так сильно волнует. И поняла. Из-за одежды. Наряды мужа с женой идеально гармонировали друг с другом. Золотой пояс Николаса, большие черные украшения у Мэри, красные элементы на брюках и другое — все эти мелкие детали в костюмах каждого из партнера не имели смысла в отдельности, только вместе. То есть родители либо вдвоем подбирали цвета, либо кто-то из них. Но ведь Мэри решила пойти на вечер в последний момент. А одежда? Николасу и Элеон шил наряды один портной. А Мэри? Откуда она взяла свое золотое платье? Портной ведь не заходил к ней, а все указания на счет цветов и форм давал Николас. Значит, всё он. А зачем тогда утверждал, что не знал о решении жены, называл ее безрассудной? Или они играли?..

Играли? Но перед кем? Там была только Элеон. Зачем перед ней-то? Элеон вспомнила поцелуй на лестнице. И это тоже игра? Но родители казались такими искренними. Вообще любят ли они друг друга? Элеон вспомнила, что брат в дневнике писал, мол, отец с матерью — фальшивки, не умеют любить, притворяются. Но разве можно притворяться всю жизнь? Притворяться, что любишь человека? Это какой-то бред! Если бы Аттали друг друга не любили, могли бы они понимать друг друга без слов. А Элеон много раз видела такое. Или и это было спланированной игрой? И когда бы они успевали планировать это? Ночью? Элеон вспомнила, что как-то раз, уже после того, как Мэри пошла на поправку, родители ночью спорили по поводу мальчиков. Николас считал, что не нужно ворошить старые раны. Мэри была с ним не согласна. Элеон тогда их не узнала. Она ни разу не видела, чтобы ее родители в нормальном состоянии ссорились. Они ведь соглашались друг с другом во всем: в цветах, в еде, в ремонте, а ругались только в шутку. Но той ночью они орали друг на друга так громко, что разбудили дочь. И орала не только Мэри. Николас орал.

Они какие-то оборотни, ей-богу.

Элеон ушла на кухню, чтобы больше не видеть ни родители, ни Юджина, ни кого бы то еще. Не тут-то было. Там она встретила Эвелин. Гостья, заранее избегая вопросов, заявила:

— Я просто знаю, где здесь кухня. Я здесь жила.

Элеон остановилась возле стола в ожидании, что Эвелин уйдет. Но девочка, видимо, ждала того же от хозяйки дома. Эвелин вздохнула, достала из погреба молоко, налила в два стакана, один передала Элеон.

— Тебя это тоже безумно бесит, да-а? — спросила она.

Элеон взяла молоко и посмотрела на гостью. Эвелин была ниже ее ростом, тоньше и имела в лице что-то лисье.

— Нас все путают, да-а, — сказала Эвелина. — Буквально все, а мы даже не похожи. Я знала, что так и будет. Не хотела идти. И с тобой знакомиться не хотела. Родители уговорили. Аттали же обидятся!

Элеон неловко улыбнулась.

— Я тоже не хотела, чтоб ты была здесь, — сказала она. — Думала, зачем тебя вообще мама с папой пригласили? Они решили мне так за что-то отомстить? Они же, вроде, хотели выставить меня в наилучшем свете, а сами привели девочку, которая настолько идеальна, что аж бесит.

— Что ж, — Эвелин хитро улыбнулась. — Выпьем за странных предков!

Девочки разговорились. Элеон призналась, что побаивалась Эвелину.

— Я уже представила, как ты, чтобы убить меня, сдружилась сначала со мной, затем завела в лес и там целую злодейскую речь прочитала о том, как ты несчастлива из-за меня.

— Ну ты и фантазерка, да-а! Зачем бы мне это делать? Благодаря тебе я не живу в нищете, у меня есть красавчики-женихи, возможность ездить в разные страны, учиться. Так что мне бы тебя на руках носить, но я не стану.

— Одна девчонка действительно пыталась убить меня. Из-за Юджина. Она меня к нему ревновала. И даже в какой-то момент притворилась мной. Так что я не фантазерка, а реалистка.

— Да-а уж, — протянула Эвелин.

Девочки замолчали.

— И, что, правда ты никогда не хотела побыть Элеонорой Атталь?

— Почему же нет? — сказала Эвелин. — Конечно, хотела, я даже завидовала тебе, да-а. Особенно когда твои родители отказались от меня и отдали другим людям. А ведь Николас и Мэри стали для меня тогда всем, да-а. Ну ты же их знаешь — они такие… вечные игры, веселье. Я не хотела от них уходить. Особенно к моей теперешней семье. Папа с мамой казались мне уже староватыми. Они не могли со мной носиться, как Аттали, и не особо знали, как общаться с детьми. Все их попытки казались мне фальшивыми. Но затем они ко мне привыкли, я к ним привыкла, мы полюбили друг друга, да-а. Элеон, мне ничего твоего не нужно.

— Знаю. Просто странно, благодаря мне чья-то жизнь улучшилась, хотя я даже ничего для этого не сделала.

— Твои родители сделали. Они надеялись, что ты жива. Я бы тоже надеялась. Да… Я, кстати, помню, как с ними познакомилась. Не то чтобы я не знала свою настоящую маму или своего имени, но, когда мне показали Мэри и Николаса и спросили: «Это твои родители? Тебя зовут Элеон?», я ответила: «Да». Не хотела жить на улице. А твои родители, мне кажется, сразу поняли, что я не их дочь. Помню болезненного такое разочарование на лице Мэри. Но они оставили меня, наверное, надеялись, что ошиблись в своих ощущениях. Не думаю, что они меня не полюбили. Просто совесть загрызала — как воспитывать другого ребенка, если с твоим такое случилось. Так что меня пристроили. Ну и тогда, да, я очень хотела стать лучше тебя. Я умею играть на гитаре! Я скачу на лошади! А они: «Ну молодец, только… ты как бы не наша дочь». И всё тут! Не переплюнуть мне Элеонору. Но теперь это не важно. Я обрела свою семью, ты свою. Всё хорошо, да?

— Да, — Элеон вздохнула, — всё хорошо.

Девочки услышали шум во дворе. Юджин упал с лошади и сломал ногу — она была вся синяя. Врач хотел дать ему лекарство, которое бы за день-два всё заживило, но парень наотрез отказался: «Я слышал, во время этой штуки очень больно — так, что даже можно умереть. Вы не понимаете? Это черная магия. Я не буду это принимать». К тому же начался снегопад. Лучше не перевозить больного пару дней. Вроде случайность, а вроде… Николас видел, как Юджин заходил в сарай, а вышел из него уже прихрамывая, и молоток потом лежал не на месте.

В любом случае праздник закончился, гости разъехались, а Юджин, хоть и жил несколько дней в доме Атталей, полностью игнорировался ими. Элеон продолжила общаться с родителями, узнавать их. Она, наверное, даже полюбила их.

Беда пришла, откуда не ждали. Они завтракали. Влюбленные кормили друг друга с ложечки, Николас пошло шутил, Мэри закатывала глаза, хвасталась серьгами и колье, а Элеон думала: «Наверное, это и есть семейное счастье?» К отцу пришло срочное письмо по поводу магического совета. Атталей просили явиться сегодня же.

— Ну, ладно… раз надо, так езжайте, — сказала Элеон.

И они уехали.