Я был болен несколько дней. Олин была такой же капризной, как обычно; ее кислый взгляд избегал моей постели. Какие у нее были холодные глаза! Но она заставила себя сказать, что сочувствует тому, что я заболел, и больше не тратила на нас свое драгоценное время. «Что ей было делать в кругу, центром которого она не являлась?»
И вдруг я понял, что у меня в руках оружие. Когда мир становился слишком серым для меня, я просто притворялся больный. Агнес тоже стала деликатной. Айнер держался дольше всех, хотя он был старше. Но в конце концов даже он попробовал провести день в постели и сам убедился, как это великолепно.
Айнер всегда был так добр ко мне, когда я болел. Когда позволяло время года, он выходил на улицу и крал для меня яблоко. Я прятал его под одеялом, чтобы съесть, когда мамы не было в комнате. Айнер был хорошим братом; он радостно лгал, когда я был под подозрением. Однажды мама поймала меня, когда все мои карманы были набиты яблоками. «Откуда они у тебя?» — спросила она. Я тут же начал плакать. Но тут появился Айнер, с первого взгляда понял ситуацию и сказал: «Я видел, как он взял их у Петера Ольсена». Мама, немного смутившись, спросила меня, что я кричу, если это так. «О…» — блестяще ответил Айнер, — «Эспен всегда хочет все оставить себе. Он так боится, что ему придется делиться тем, что у него есть, с кем-то еще!»
Он прекрасно справился с этой задачей, хотя в то время ему было всего десять или одиннадцать лет. Но бесполезно было пытаться оказать ответную услугу. Старшие дети отказывались со мной возиться. «Уходи прочь! Без тебя!» В любом случае, Айнер был ближе всего к моему возрасту. Петрус мог бы просто сказать: «Эспен украл яблоки».
Нас с Агнесс отталкивали от кормушки, как пару лишних молодых свиней. Когда Петрус и Олин были в доме, нас выгоняли из-за стола и заставляли есть на кухне. Если мы осмеливались даже прошептать протест — «Здесь достаточно места!» — Олин тут же пронзала нас одним из своих злобных взглядов, и с этим мы исчезали.
Я знаю, что заставило стариков отдать свой скипетр власти, хотя сами они никогда не осознавали, что делают это. Просто они не хотели «ввязываться в это», а это то же самое, что оказывать поддержку сильнейшему. Они хотели оставаться нейтральными, действительно веря, что такое состояние существует. Они не знали о последствиях нейтралитета. Они стремились к внутреннему миру и предавали слабых Молоху. Они хотели внутреннего мира, но за этим скрывали тот факт, что на самом деле они боялись Олин, боялись так же, как и мы сами, а в рядах боящихся тщетно искать солидарности.