Хроники внутреннего сгорания

Эта история проста, как перила,

просто он очень хотел ее кому-нибудь рассказать.

Дело в том, что она его не любила,

она его вообще никогда не любила —

за слишком невыразительные глаза.

Он думал, что это пройдет у него,

постарею, говорил, остыну,

но годы шли, ветвями в окно скребясь.

И когда он понял, что ему ее не покинуть,

он пошел и отрезал голову своему старшему сыну

и надел его лицо на себя.

Лето было душным, раскаленные камни жарой дышали,

даже по ночам не давая воздуху остывать.

Он по-прежнему ходил к ней на чай. Она не снимала шали

(она зябла всегда) — а взгляд по-прежнему жалил.

Она даже не перестала его узнавать.

Новое лицо поначалу мешало, терло,

но потом ничего, пристроилось, приросло.

...он глядел на себя — и что-то хватало его за горло,

ледяной рукой хватало за горло,

пробовало на излом.

Он думал — я не забуду, какой я на самом деле,

я сниму его максимум через год.

Ему снилось ее все такое же юное тело.

Она же, впрочем, лишний раз на него не глядела —

теперь ей не нравился его кривоватый рот.

Я предупреждал, что далее рассказ предсказуем.

Он убил своего среднего, названного в честь отца.

Возле зеркала, ступая по красным струям,

он надеялся, что теперь она наградит его поцелуем,

он расправлял морщинки нового своего лица.

Когда он пришел к ней домой, она вышивала.

Подняла глаза, улыбнулась, ни слова не произнесла.

Да, за двадцать лет она изменилась мало,

только поставила новые зеркала.

Как он, уходя, оглядывался перед дверью,

как оборачивался на свечи, трюмо и стол.

...Она по-прежнему его не любила. Теперь уж

и не могла придумать за что.

...За чрезмерную вялость черт, допустим. Младшего сына

он долго не мог поймать, мальчишка забился в подвал.

Третье лицо на нем высыхало, стыло.

«Будет дождь к утру, будет дождь, вот в комнате сыро».

Зеркала обступили — он смотрел и не узнавал.

Ему казалось, что кровью пахнут гардины,

стены и ворсистые розовые ковры.

В зеркале не было ни его, ни его сына,

ни старшего, ни среднего, ни самого младшего сына,

только пустота, дрожащая от жары.

Ему казалось: стоит сорвать эти лица — и он будет здоров;

он не мог;

ему слышался запах смерти и запах ее духов.

Он сидел и с силой царапал щеки,

и на них выступала кровь.