Днем не помнит, ночью он иногда ей снится,
если ее разбудить, то протянет руку,
в пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,
в пустоте нет ни зова ее, ни звука,
открывает глаза, понимает, что как же, как же,
вот же он, но пустота уже отступает,
а наутро она никому уже не расскажет,
ну кому нужны, в самом деле, приступы блажи,
да и нет ничего, лишь одна пустота слепая,
которая иногда наступает.
Где-то там, отделенный морем, небом и Авалоном,
он молчит, прислонившись к березе: прости, Мария.
Облака брызжут солнцем, яростно золотые.
И когда земля, пробуждаясь, пахнет соленым,
он ее вспоминает, словно впервые.
Нет меня, никогда меня не было, слышишь, прости, Мария.
…И она бредет в пустоте, протянув ладони,
ничего вокруг и не было, и не будет.
Я найду тебя, слышишь, на каком бы ты Авалоне
не скрывался, ты увидишь, что могут люди.
В пустоте не бывает направления и опоры,
не разносятся звуки и не бывает ветра,
не бывает «когда-то» и не бывает «скоро».
Утро. Выдох. Яркие брызги света.
Нет меня, никогда не будет, ни здесь, ни где-то…