В семь пятнадцать он звонит ей: мол, уходи. Сердце словно отделяется
от груди, а трамвай ее грохочет, красен, сердит, темнота в окошки его
глядит. Она говорит: куда же мне уходить?
До чего же, думает, осень светла — выскоблена добела.
В восемь тридцать она звонит ему от метро, ветер царапает выжженное
нутро. Она вся такая звенящая — только тронь.
И он говорит: я пытался жить — по тебе, с улыбкой смотреть вперед,
этим птицам толстым булки крошить и загадывать желания на Новый
Год. Ведь такому, как я, не место с тобой. Я, говорит, злой.
Подступает к их голосам зима, омертвелой стоит стеной.
Не умею ломать себя, лучше — сам, все наладится, не робей (не умею
верить твоим небесам, не умею любить людей...)
У судьбы в руках мелькают блестящие спицы,
и от блеска небо безвыходней и бездонней..
В десять вечера им еще некуда расходиться,
и она до дрожи сжимает его ладони.