Хроники внутреннего сгорания

Однажды небо становится темнее и шире, а под тобой качается мокрый асфальт. Ты щуришься, глядя на проезжающие машины, а они расплываются и убегают вдаль. А небо над тобой спустилось, прилипло к голым, в цыпках и коже гусиной, локтям, и город вокруг отдышаться пытается хрипло, а ты цепляешься за дерево, как-то не здесь и не там. Обычно ты к утру как раз успеваешь набраться, а тут вот гляди, прихватило и подвело.

Ты стоишь один, а вокруг тебя государство, рассыпано, словно выбитое стекло.

А вокруг тебя толпятся миражные рожи, и гудит башка, как рассержен-

ная толпа. Слушайте, ну как же я так, без оружия, выдавали ведь,

а вокруг тебя ночь слепа,

а вокруг тебя ничего, только время — ветром

проносится, обдавая пылью из-под копыт,

и твой бывший товарищ живет за пятьсот километров,

и ход в его жизнь, по сути, тебе закрыт,

и если раньше понятно в кого стреляли,

то здесь только ветер и шум в твоей голове,

ночная дорога, огни и дурное ралли

ночных маршруток, и стекла блестят на траве.

И это не синдром Афгана или Вьетнама, то есть, он, конечно, тоже, но дело не в нем. Господи, да как хочется прошептать, мол, мама, да гори оно все огном, да гори огнем. Гори горем ясным, горным высоковетром и прогорклым дымом теплоцентральных труб. Гори-гори синим пламенем, синим цветом, цветиком-семицветиком, пусть я туп, пусть сижу тут под

щитом с рекламой, спина промокла, я мотаю головой, допиваю плохой портвейн,

но блестит и отражается на битых стеклах,

и выкатывается солнце,

большое солнце

оранжевое солнце выкатывается из-за ветвей.