Хроники внутреннего сгорания

Анна живет на девятом, ей нравится крепкий кофе и маленькие котята, ее место пусто и совершенно не свято. Она — одиночество с рыжими волосами и крепким рукопожатием, ненакрашенною улыбкою, с красным платьем, с цветами на подоконнике съемной квартиры, с кучей привязок к вещному миру, но дело обстоит так, что она есть воплощенная пустота.

От глухой тоски просыпается по утрам, у нее против сердца два ожога, да третий шрам, как от кривого зазубренного ножа. Она научилась жить так, чтоб он не мешал, научилась жить, по чуть-чуть дыша.

Анна умеет складывать верно слова, это немного из колдовства, если честно, она раньше даже умела летать, но теперь — говорю же, одна пустота.

Так она живет в непрерывистой тишине, так она лежит на глубоком дне, ровно два года она лежит. Но потом над нею свирель шуршит, это некий сказочник думает — дай позабавлюсь.

И над нею сказку свою ворожит.

Так постепенно расступается тишина, Анна поднимается со дна, ритмы складываются — забавно и долго.

Анна встречает волка.

Серая шкура, измазанная в крови, Анна думает — пожалуйста, останови, это же какой-то театр абсурда, дешевая пьеса, ну подумай, откуда тут волк — тут же нет никакого леса, тут девятый этаж, тут кодовый, блин, замок, давай я закрою глаза, и его тут не будет, ок?

Волк не пропадает, лежит, тяжело дышит. Девятый, сука, этаж, странно, что не выше.

И она не знает, что сказка уже идет, что свирель умолкла, но сюжет-то вот, что из этого танца выхода нет. Анна его выхаживает, готовит ему обед, лучше не спрашивайте о подробностях, и даже ее коты, обнюхавшись, переходят с волком на ты.

Однажды Анна садится смотреть фильм, вставляет в дисковод CD-rom, думает: ебаный в рот стокгольмский синдром. Волк говорит человеческим голосом — не ругайся, фи. И ложится на кровать позади нее — типа, тоже смотреть фильм.

Нет, говорю, подробности не важны, счастье, зараза, вообще у всех одинаково, да, у них теперь есть одни на двоих сны и закаты солнца сиреневатого, ну и бабочек в животе, словно при гастрите. Ну и что? Отвернитесь, пожалуйста, не смотрите.

Впрочем, есть другое: однажды волк уйдет восвояси, ей придется идти за ним — в темноте, без связи, тридевять земель, семь железных сапог, девять сотен дорог. То дожди, то палящие отчаянные лучи, выбирала законы сказки — так получи.

Но — потом, а сейчас она счастлива, говорю, это будет еще долго по календарю, и вообще — сырою землею, водой текучей, и дождем, и ветром, и тучей заклинаю, и будет слово мое тяжелей свинца, пусть свирель моя не отступится — до конца, пусть она пройдет той дорогой, что он прошел,

и вообще,

пускай же будет

все хорошо.