Хроники внутреннего сгорания

Он улыбается краем губ,

носит городской камуфляж,

ему, в общем, его сороковника даже не дашь,

у него глаза — тигриный зрачок и радужки расплавленный мед.

он умеет так улыбаться, что воздух комом в горле встает.

у него есть тяга к небу: четырнадцатый этаж.

Он носит на поясе нож, не боится ни ночи, ни холодов,

и ни зверя, ни человека,

он доказал уже всем.

только того, что она вернется — а он не будет готов,

она на него посмотрит — и не узнает его совсем.

Что она улыбается ему — неловко, заставляя себя,

прядь волос непослушными пальцами теребя.

он во сне с постели вскидывается, сипя.

Как вот это: кафе, и столик, и она сидит перед ним,

«мы могли бы говорить, но зачем-то всегда молчим,

мы всегда молчим»,

и сгустившийся — между — воздух

неустраним.

Он представляет все это живо, в каждой детали,

вот она рассказывает, как они с друзьями куда-то летали,

вот улыбается официанту и просит счет.

Он ей хочет сказать: послушай, мы без того устали,

без того наломали дров — зачем все это еще?

Только этот чертов сон каждый раз одинаков,

никаких не выходит знаков,

каждый раз она с ним прощается, как с чужим.

и, как будто сто лет назад уже все оплакав,

он ее глазами провожает к выходу, недвижим.

Просыпается, пьет на кухне зеленый чай,

сигарету вминает в пепельницу,

за окном — предрассветный трамвай,

он думает: моя девочка, пожалуйста, не приезжай.

Никогда больше не приезжай.