Хроники внутреннего сгорания

Лене Борозенцеву

Третий день не могу написать письмо, ну давай вот так, зарифмую, что

ли. За окном трамвая туманный смог, одинокий тополь облако колет. А

вчера была золотая осень, знаешь, даже не тучи, а облачата, в старом

парке запах прогретых сосен, запах дыма; лиственно и песчано. Знаешь,

вечер, и кучи пушистых листьев, можно навзничь упасть в них и видеть

небо, и глядеть на месяца мордочку лисью, словно бросили птицам ко-

рочку хлеба...

А сейчас темно, и трамвай трясется, полусонный кондуктор сидит уныло.

Вот таким октябрем, без тепла и солнца, вспоминаешь пристально все,

что было. Кажется напраснее и глупее, а сейчас — в тепло бы, да с ка-

пуччино...

Знаешь, Леня, а я вот жалеть не умею.

Не научили.

Выхожу из трамвая на остановку, продувает тоненькую ветровку, а у

вас там такие же холода? Мне-то что, я ведь девочка крепкой ковки, не

рассыплюсь, видимо, никогда. Время научило терять любимых, научило

зубы сжимать, терпеть,

только этот запах —

сосен

и дыма,

облачата

и яркая листьев цветь...

Небо медленно ползет над землей на лапах, словно у него хребет перебит.

Понимаешь, у людей не меняется запах, даже когда перестают любить.

Да, я плохо умею придумывать письма, лучше сесть у компьютера и по-

молчать...

Просто у меня

есть ворох пушистых листьев —

золотистых

маленьких

облачат.