Хроники внутреннего сгорания

ОТМЕЧЕННЫЕ ВОКЗАЛОМ

Это бывает нечасто: в десятке лет,

может, всего-то один такой раз случится.

Вот на вокзале ребенок — как в Новый свет

входит, смотря изумленно в чужие лица.

Тут как будто включается далекий прожектор:

вокзал выбирает жертву,

склоняется, обнимает, ставит печать

где-нибудь у плеча.

Она ложится незаметной родинкой или шрамом,

мечутся под потолком механические голоса,

словно пойманные воробьи;

по экранам

проходит рябь — словно устали глаза,

словно моргнул вокзал.

Значит — избранный, и ни синей, ни красной таблетки,

не пройдет и десятка (ну, может, полутора) лет, как

станет вокзал для него — и отец, и мать,

единственная константа на белом свете,

сколько вокзалов — первый, второй, и третий,

дальше не сосчитать.

Значит, он будет мотаться по съемным метрам.

впискам, квартирам, комнатам, уголкам,

и возвращаться к вокзалам, где пахнет ветром,

пивом,

бомжами

и там —

выстаивать очередь, брать наугад билет

и уезжать то на день, то на десять лет.

Может, ему бы хотелось, чтоб дом на свете,

чтоб не на время, а даже совсем навеки,

светлый и теплый, пахнущий пирогами,

чтоб рано утром дети бежали к маме —

пообниматься, уткнуться в теплый живот,

чтоб во дворе — абрикосы. И пес живет.

Чтобы не пахло пылью, чтобы обои поклеить,

чтобы летом — прохладней, зимой — теплее.

...Настоящее одиночество — только здесь,

среди бомжей и проезжих,

воспоминаний,

баулов несвежих...

Вот он сидит в зале бесплодного ожидания,

снова пригнало заранее.

Всех-то вещей — сумка и два рюкзака,

предрассветная полудрема, почти бессонница.

Он глядит на табло. Он ожидает, как

бросит вещи на самую верхнюю полку —

и поезд тронется...