Хроники внутреннего сгорания

Тополя переговаривались, удивлялись,

всплескивали руками.

Улица смотрела в небо и хотела взлететь.

Тополиный пух ложился на асфальт облаками.

Он шагал по бордюру,

улыбался и щурился,

думал стихами,

и глаза его отражали солнце, как старая медь.

И ему зачем-то замечались те,

кто раньше был мимо:

мальчик лет двадцати с конопатой своей любимой,

пацаненок на велике; пахло липовым медом и дымом,

и светило, светило солнце неугасимо,

и играло на березовом блестящем листе.

Это просто был май; май жевал травинку и жмурился,

и такая негородская зеленая улица,

и зеленый домишко, как старый учитель, сутулился,

словно придавили к земле года.

И пчела о щеку ударилась, зажужжала,

полетела дальше.

И было только начало.

А конца не будет. И никогда.