Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

Глава 35

Арти отъехал от «Мельничной таверны», полный грызущей опаски, которая посылала сигналы тревоги всему его телу, рассеивая эйфоричное чувство неуязвимости, которым он так наслаждался.

Он так рассчитывал, что Билл Луфтс будет в пивной. Расспросить Билла очень стоило бы. А, так мальчик уехал? Куда? А как мистер Питерсон? У него гости?

Он-то думал, Питерсон скроет от Луфтсов, что Нийл и Шэрон пропали. Конечно, Питерсон знает, что Луфтсы болтают языком почем зря.

Но раз Билл не пришел — значит, Питерсон вызвал легавых… и не полицейских, а ФБР.

Это тип, который назвался Питом Лернером и задавал столько вопросов… Агент ФБР! Арти в этом не сомневался.

Он повернул темно-зеленую машину на Меррит-Паркуэй-Саут. От тревоги у него вспотели ладони, подмышки и лоб.

Двенадцати лет как не бывало. Его допрашивают в фэбээровском управлении в Манхэттене. «Слушай, Арти, киоскер видел, как ты уходил с этой девочкой. Куда ты ее увез?»

«Посадил в такси. Она сказала, что у нее свидание с одним парнем».

«Каким парнем?»

«А я откуда знаю? Помог ей отнести сумку. Только и всего».

Доказать им ничего не удалось. Но они старались. Черт, как старались!

«Ну а другие девочки, Арти? Погляди на эти снимки. Ты всегда околачиваешься около Порт-Оторити. Скольким из них ты помогал нести сумки?»

«Не понимаю, о чем вы говорите».

Они подобрались совсем близко. Риск был слишком велик. Тогда-то он и уехал из Нью-Йорка, осел в Коннектикуте, устроился на бензоколонку. Шесть лет назад арендовал ремонтную мастерскую в Карли.

Аризона. Это была опасная ошибка. Ну зачем он сказал: «Род-Айленд — не Аризона». Может, тип, который назвался Питом Лернером, ничего не заметил, но все равно это была ошибка.

У них против него нет ничего, разве что начнут копать, разве что доберутся до того, как допрашивали его про девчонку из Техаса. «Пойдем ко мне, у меня квартира в Виллижд, — сказал он ей. — И много друзей-художников, которым всегда требуются красивые натурщицы».

Но у них не было доказательств тогда, и нет теперь. Ни-че-го! Ни единого промаха он не допустил. И нечего сомневаться.

«И это твоя квартира? — спросила она. — Эта… эта дыра?»

Меррит слился с Хатчинсон-Ривер-Паркуэй, и он по указателям направился к мосту Троггс-Нек. План он придумал очень хитроумный. Красть машину — всегда риск. Вдруг владелец вернется через десять минут, и полицейские объявят розыск, прежде чем ты проедешь пять миль? Нет, красть машину можно, только если ты твердо знаешь, что владелец не вернется — например, сидит и смотрит фильм тридцатилетней давности или отправился куда-то на самолете.

Перед мостом мигали предупреждения. Гололед. Ветер. Ну да не важно! Водитель он хороший, а в такой вечер недотепы за рулем предпочитают оставаться дома. Так что позже ему вряд ли встретятся особые помехи.

В 11.20 он въехал на стоянку номер пять аэропорта Ла Гардиа — на стоянку, где тем, кто оставлял машину на долгий срок, предоставлялась скидка.

Он взял билет из автомата, ворота поднялись, и он медленно въехал на стоянку, стараясь выбрать место подальше от кассира у выезда — рядом с автоматическим въездом. Он встал в девятом секторе между «крайслером» и «кадиллаком» позади «олдсмобиля-универсал». Между ними его маленькая машина оказалась надежно спрятанной. Он откинулся на сиденье и приготовился ждать. Прошло сорок минут. За это время на стоянку въехали две машины: одна ярко-красная, а другая желтый фургон. Обе слишком заметные. Он испытал облегчение, когда их водители проехали мимо пустых мест в его ряду и направились в дальний левый сектор.

Мимо медленно проехала еще одна машина. Темно-синий «понтиак». Он занял место в третьем ряду впереди. Задние огни погасли. Он наблюдал, как водитель вылез, обошел машину и достал из багажника большой чемодан. Ну этот тип вернется не завтра и не послезавтра.

Скорчившись в своем «фольксе» так, что только его лоб и глаза были на уровне ветрового стекла, он продолжал следить, как водитель захлопнул багажник, взял чемодан и направился к ближайшей остановке автобуса, откуда автобус аэропорта бесплатно доставит его к выходам на летное поле.

Автобус подошел через несколько минут. Лиса следил, как силуэт с чемоданом в руке скрылся внутри. Автобус укатил.

Медленно, бесшумно он вылез из малолитражки и осмотрелся. Нигде не было видно приближающихся фар. Несколько стремительных шагов — и он рядом с «Понтиаком». Второй ключ, который он испробовал, отпер дверцу. И он нырнул внутрь.

Там все еще было тепло. Он вставил тот же ключ в зажигание. Мотор завелся почти бесшумно. Бак полон на три четверти.

Идеально.

Но придется подождать. Сторож может что-то заподозрить, если получит квитанцию, которая покажет, что машина пробыла тут меньше двух часов — на этой-то стоянке! Но времени у него было с избытком, и ему хотелось поразмыслить. Он откинулся на спинку, закрыл глаза, и в его сознании возник образ Нины — такой, какой она выглядела в тот первый вечер…

Он кружил по шоссе, зная, что делать этого не следует, что после Джин Карфолли и миссис Вейсс прошло слишком мало времени, и все-таки не сумев удержаться. И вдруг увидел ее. «Карман-гийя» у обочины в таком тихом уединенном месте! Его фары высветили тоненькую фигурку. Темные волосы, миниатюрные ручки, которые возились с домкратом. Огромные карие глаза, в которых появился испуг, когда он затормозил и остановился рядом. Наверное, вспомнила все эти разговоры об убийствах на шоссе.

«Помочь вам, мисс? Для вас это тяжелая работка, но не для меня. Я автомеханик».

Испуг исчез.

«Чудесно! — сказала она. — По правде сказать, я немного нервничала. Такого дурацкого места для прокола и нарочно не найти…»

Он не смотрел на нее, только на покрышку, будто она и не существовала вовсе, будто ей девятьсот лет.

«Подобрали осколок бутылки, ерунда!» Быстро без усилий он сменил колесо. Меньше чем за три минуты. И ни справа, ни слева ни одной приближающейся машины. Он распрямился.

«Сколько я вам должна?» Сумочка открыта, шея наклонена. Груди под замшевой курточкой поднимаются и опускаются. Класс! По ней сразу видно. Не перепуганная девчонка, как Джин Карфолли, не вознегодовавшая старая сука, как Вейсс, а просто красивая молодая женщина, полная благодарности к нему. Он протянул руку, чтобы коснуться ее груди.

На дерево по ту сторону шоссе лег луч света, описал дугу, осветил их обоих. Полицейская машина. Он увидел маячок.

«За смену колеса три доллара, — сказал он деловито. — А если хотите, я могу привести в порядок покрышку. — Руку он уже убрал в карман. — Я Арти Таггерт, у меня ремонтная мастерская в Карли на улице Монро, в полумиле от «Мельничной таверны».

Полицейская машина приближалась, остановилась рядом с ними. Вылез патрульный.

— Все в порядке, мэм? — спросил он, а на Арти посмотрел очень странно, очень подозрительно.

— В полном порядке. Мне очень повезло. Мистер Таггерт из моего городка, и он подъехал, как раз когда у меня села покрышка.

Она сказала все это так, словно была с ним знакома. Да, повезло!

Выражение полицейского изменилось.

— Очень удачно, мэм, что вам помог знакомый. В наше время женщине опасно оказаться одной в сломавшейся машине.

Полицейский вернулся в свою машину, но не уехал, а продолжал следить за ними.

— Так вы приведете покрышку в порядок? — спросила она. — Я Нина Питерсон. Мы живем в Дрифтвуд-Лейн.

— Само собой. С удовольствием.

Он сел в свою машину, совсем равнодушно, совсем небрежно, будто это была просто еще одна дешевая починка, и ничем не выдал, что обязательно должен увидеть ее еще раз. По ее виду он понял, что и она жалеет, что патрульный оказался рядом. Но было необходимо уехать, пока легавый не начнет думать о Джин Карфолли и миссис Вейсс, пока он не спросит: «А у вас что, мистер, привычка такая останавливаться на шоссе и помогать женщинам, которые одни?»

Ну он и уехал, а на следующее утро, как раз когда он думал, не позвонить ли ей, она позвонила сама. «Мой муж только что устроил мне взбучку — почему я езжу на запаске? — сказала она, и голос у нее был теплым, интимным и веселым, словно это была их личная особая шутка. — Когда мне можно будет заехать за колесом?»

Он быстро прикинул. Дрифтвуд-Лейн находился в тихом квартале, где дома стояли на расстоянии друг от друга. Если она приедет к нему, то приласкать ее будет нельзя. Слишком опасно.

«Меня как раз вызвали, — соврал он. — Я вам его завезу под вечер, так около пяти». В пять уже темнело.

«Замечательно! — сказала она. — Лишь бы эта чертова штука была на месте, когда я в половине седьмого поеду встречать мужа…»

Он был весь день до того взволнован, что даже думать не мог. Сходил в парикмахерскую подстричься и купил новую клетчатую рубашку. А когда вернулся домой, то даже работать не смог. Просто принял душ, оделся и, пока ждал, послушал некоторые свои кассеты. Потом вставил в кассетник новенькую кассету и пометил ее «Нина». Проверил, что камера заряжена и посмаковал мысль о том, как будет проявлять снимки, следить за изображением, возникающим на бумаге…

В десять минут шестого он поехал в Дрифтвуд-Лейн. Проехал мимо ее дома, раз, другой, а потом решил поставить машину в рощице у ее дома. На всякий случай… Он прошел через рощу вдоль берега. Ему вспомнилось, как маленькие волны, шурша, набегали на песок — ласковые звуки, которые приятно взволновали и согрели его даже в холодный вечер.

Ее машина стояла на подъездной дороге за домом, ключ был в зажигании. Он увидел Нину через кухонное окно — она хлопотала, распаковывая покупки. Абажур был снят с лампочки в потолке, и кухню заливал яркий свет. А она была такой красивой в голубом свитере поверх брючек, с этим шарфом на шее. Он быстро сменил колесо, следя, не появятся ли люди из соседнего дома. Он знал, что займется с ней любовью, что втайне она этого хочет, ждет от него. То, как она намекнула, что муж на нее рассердился, показывает, до чего она нуждается в мужчине, способном на сочувствие. Он включил кассетник и начал нашептывать в него свои планы, как сделать Нину счастливой, когда он расскажет ей о своих чувствах.

Он подошел к двери черного хода и тихонько постучал. Она подбежала, и вид у нее был встревоженный, но он поднял руку с ее ключами и улыбнулся ей сквозь стекло. Тут же она заулыбалась и открыла дверь — такая теплая, ласковая, и ее голос был словно объятия: приглашал его войти, сказал, какой он милый.

Потом она спросила, сколько ему должна. Он протянул руку… конечно, на нем были перчатки, и погасил свет в кухне. Сжал ее лицо и поцеловал. «Уплати мне вот так», — прошептал он.

Она влепила ему звонкую пощечину. Даже не верилось, что такая маленькая ручка способна ударить с такой силой.

«Убирайся отсюда!» Она выплюнула эти слова, будто он был чем-то непотребным, будто он не приоделся специально для нее, будто он не сделал ей одолжения.

И он сорвался. Как все те разы. Как всегда, когда его отвергали. Он протянул руки, сгорая от желания причинить ей боль, выжать из нее всю эту поганость. Ухватил ее за шарф. Но каким-то образом она увернулась и вбежала в гостиную. Она не закричала, не позвала на помощь. Потом он сообразил почему. Не хотела, чтобы он узнал про ребенка в доме. Зато попыталась схватить каминную кочергу.

Он только засмеялся. И очень негромко сообщил ей, что сделает с ней. Обе ее руки он зажал в своей и поставил кочергу на место. Потом схватил шарф и обмотал ей шею, и затягивал, затягивал, а она булькала и хрипела, а ее ручки, точно кукольные, болтались в воздухе, опустились и замерли, а ее огромные карие глаза расширились, остекленели и обвиняли, обвиняли… пока ее лицо все больше синело.

Бульканье стихло. Он придерживал ее одной рукой, делая снимки, злился, что ее глаза не закрываются, и тут где-то у него за спиной снова забулькало, захрипело.

Он обернулся. В прихожей стоял мальчишка и пялился на него огромными карими глазами, которые прожигали его насквозь. Мальчишка хрипел, как только что хрипела она.

Будто он и не убил ее вовсе; будто она переселилась в тело мальчишки, чтобы покарать его, язвила его, сулила отмщение.

Он двинулся через комнату к мальчишке. Он заставит его прекратить этот хрип, он закроет эти глаза… Он скрючил пальцы, нагнулся над мальчишкой…

В дверь позвонили.

Пришлось убежать. Он кинулся через прихожую в кухню, выскочил через черный ход в тот момент, когда раздался второй звонок. Промчался через рощу, вскочил в машину и через несколько минут был у себя в мастерской. Спокойствие! Сохраняй спокойствие. Он отправился в «Мельничную таверну», взял гамбургер и пиво и просидел там до тех пор, пока новость об убийстве не облетела городок.

Но он перепугался. А что, если патрульный узнает портрет Нины в газете и скажет в управлении: «Странное дело! Вчера вечером я видел ее на шоссе. Какой-то тип по фамилии Таггерт чинил ее машину…»

Он решил убраться из городка. Но, пакуя вещи, услышал по радио, что свидетельницу, соседку, кто-то сбил с ног, выбегая из дома Питерсона, что она без колебаний опознала его как Рональда Томпсона, семнадцатилетнего юношу, живущего в городке. А за несколько часов до преступления другие свидетели видели, как Томпсон разговаривал с миссис Питерсон.

Арти сложил камеру, кассетник, фотографии, пленки и кассеты в металлический ящик и закопал его под кустом позади своей мастерской. Что-то подсказало ему, что надо подождать.

Затем Томпсона изловили в этом мотеле в Виргинии, и мальчишка его опознал.

Удача! Немыслимая удача! В гостиной было темно. Мальчишка, наверное, не разглядел его лица, а тут в дом вошел Томпсон.

Но он же уже бросился на мальчишку, почти добрался до него. Значит, Нийл был в шоке. Но что, если он возьмет и вспомнит?

Эта мысль преследовала Арти во сне. Глаза преследовали его на протяжении его беспокойных ночей. Иногда он просыпался за полночь, весь в поту, дрожа, думая, что глаза заглядывают к нему в окно, что ветер вот-вот забулькает.

После этого он перестал ездить выискивать девочек. Совсем перестал.

А просто почти каждый вечер ходил в «Мельничную таверну» и сдружился с тамошними завсегдатаями, и особенно с Биллом Луфтсом. Билл много рассказывал про Нийла.

И так было до прошлого месяца, пока он не почувствовал, что должен выкопать кассеты из тайника и снова послушать.

В тот вечер он по своему ГЧ услышал, как эта Каллахен сообщает, что у нее прокол, и поехал к ней. Две недели спустя он снова поехал, когда миссис Амброз запросила по ГЧ дорогу и добавила, что у нее на исходе бензин.

Но после этих двух Нина начала сниться ему каждую ночь. Обвиняя. А потом пару недель назад Билл Луфтс приехал к нему в мастерскую с Нийлом, с этим мальчишкой на сиденье рядом с собой. И Нийл уставился на Арти.

Вот тут-то он и понял, что должен убить Нийла прежде, чем уедет из Карли. А когда Луфтс расхвастался о деньгах, положенных на имя Нийла… Его жена видела банковскую декларацию на столе Питерсона… ему стало ясно, как заполучить деньги, в которых он нуждался.

Всякий раз, когда он думал о Нине, Стив Питерсон внушал ему все больше ненависти. Питерсону было можно прикасаться к ней, не получая пощечин, Питерсон — известный редактор, на Питерсона работают другие люди. Питерсон обзавелся красивой подружкой. Ну он ему покажет!

О комнате на Центральном вокзале он всегда помнил. Приют, где всегда можно спрятаться в случае необходимости или отвести туда девчонку — и никто никогда ее там не найдет.

А когда он мыл посуду в этой комнате, ему все время хотелось взорвать Центральный вокзал. Он представил себе, как перепугаются, как поражены будут люди, когда бомба взорвется, когда они почувствуют, что пол проваливается под ними, а потолок обрушивается на них — все эти люди, которые не замечали его попыток быть приветливым, которые никогда ему не улыбались, которые пробегали мимо него, которые глядели сквозь него, которые жрали с тарелок, им вымытых, и оставляли их жирными, со створками раковин, с приправой к салату и мазками масла.

И тут все сошлось одно к одному. План. План Августа Роммеля Таггерта. План Лиса.

Если бы и Шэрон не надо было умереть! Если бы только она его полюбила! Но в Аризоне много девочек будут с ним приветливы. У него же будет куча денег!

Отлично придумано, чтобы Шэрон и Нийл умерли в ту же минуту, когда казнят мальчишку Томпсона. Ведь он же казнит их, а Томпсон заслужил смерть, потому что помешал ему в тот вечер.

А все эти люди на Центральном вокзале… на них обрушатся тонны и тонны обломков. Узнают тогда, что это значит — чувствовать себя в ловушке.

А он будет свободен!

Скоро. Скоро со всем этим будет покончено.

Арти сощурил глаза, сообразив, сколько времени уже прошло. Так бывало всегда, когда он начинал думать о Нине. Пора ехать.

Он повернул ключ зажигания «понтиака». Без четверти два он подъехал к будке контролера и отдал билет, который взял у автоматических ворот для своего «фолькса». Вид у контролера был сонный.

— Два часа двадцать пять минут… С вас три бакса, мистер.

Он выехал с территории аэропорта и затормозил у телефонной будки на Куинс-Бульвар. Ровно в два он набрал номер телефона в будке перед «Блумингдейлом». Едва Питерсон ответил, он отправил его в будку на Девяносто шестой улице.

Ему хотелось есть, и у него в распоряжении было пятнадцать минут. В ночной закусочной он выпил кофе с парой тостов, поглядывая на часы. В 2.15 он набрал номер телефона в будке на Девяносто шестой улице и коротко сообщил Стиву о месте их встречи.

А теперь по-настоящему опасная часть.

В 2.25 он поехал в сторону Рузвельт-авеню. Улицы тут были пустынными. И ни намека на полицейские машины без опознавательных знаков. Он бы их сразу вычислил. Он ведь мастер кружить по шоссе, не вызывая подозрений.

Рузвельт-авеню он выбрал на прошлой неделе как самое подходящее место для встречи. Проверил, сколько понадобится времени, чтобы вернуться оттуда в аэропорт Ла-Гуардиа. Ровно шесть минут, если с Питерсоном буду легавые, им его не изловить.

По Рузвельт-авеню тянулись опоры надземки, мешая рассмотреть, что происходит по ту сторону улицы или дальше по ней. Для встречи лучше места не найти.

Ровно в 2.35 он припарковался на Рузвельт-авеню так, чтобы видеть Бруклин-Куинс-Экспрессуэй, менее чем в полуквартале от въезда.

В 2.36 он увидел лучи фар машины, съезжающей с БКЭ по дальнему съезду, и тут же натянул на голову чулок.

«Меркьюри» Питерсона. На секунду ему показалось, что Питерсон решил остановиться рядом с ним — машина неожиданно вильнула в его сторону. Или он решил щелкнуть «понтиак»? Что же, на здоровье!

Питерсон припарковался почти напротив него на той стороне улицы. Он нервно сглотнул. Но на съездах не мелькали лучи других фар. Действовать следовало быстро. Он взял брезентовый мешок. В журналах по электронике он читал, что в чемоданы с выкупом обычно встраивались жучки, и рисковать не собирался.

Ощущение мешка в руке — легкого, пустого, готового для денег, его успокоило. Он открыл дверцу машины и бесшумно перешел улицу, ему требовалось всего шестьдесят секунд — и он будет в безопасности. Он постучал по дверце питерсоновской машины и сделал знак опустить стекло. Когда оно соскользнуло вниз, он оглядел внутренность машины. Питерсон был один. Он сунул в окошко брезентовый мешок.

Смутный свет уличных фонарей отбрасывал тени опор на машину. Тихим шепотом, в котором он напрактиковался, Питерсону было приказано не смотреть на него и переложить деньги в мешок.

Питерсон не стал возражать. Сквозь чулок Лиса оглядывал улицу. Слух его был напряжен. Но никаких приближающихся звуков не раздалось. Конечно, легавые следили за Питерсоном, но, наверное, хотели удостовериться, что встреча состоялась.

Он увидел, что Питерсон бросил в мешок последнюю пачку, и распорядился, чтобы он завязал мешок и отдал ему. От тяжести мешка его охватила радость. Не забывая говорить очень тихо, он велел Питерсону выждать пятнадцать минут и сказал ему, что Шэрон и Нийла можно будет забрать в 11.30.

— Ты имеешь отношение к смерти моей жены?

Вопрос ошеломил Лису. Что еще они начинают подозревать? Надо убираться. Он покрылся испариной, крупные капли пота впитывались в его костюм под коричневым пальто, горячили подошвы, хотя резкий ветер холодил лодыжки.

Он пересек улицу, забрался в «понтиак». Решится Питерсон его преследовать?

Нет. Его темный автомобиль оставался неподвижным.

Лиса выжал газ, взлетел по въезду на Бруклин-Куинс-Экспрессуэй, две минуты несся по нему до Гранд-Сентрал-Паркуэй, скользнул между редкими машинами, двигавшимися в восточном направлении, и три минуты спустя свернул на съезд к аэропорту Ла-Гуардиа.

В 2.46 он протянул руку за билетом для въезда через автоматические ворота на стоянку номер пять.

Девяносто секунд спустя «понтиак» был поставлен точно так же, как стоял прежде чем он им воспользовался — разве что бензина чуть поубавилось да на спидометре появилось шесть лишних миль.

Он вылез из «понтиака», тщательно его запер и перенес мешок в темно-зеленую малолитражку. В первый раз он вздохнул свободно, когда устроился внутри «фолькса» и начал дергать шнур брезентового мешка.

В конце концов он его развязал и направил внутрь луч фонарика. На его губах заиграла улыбка, холодная, как болотные огоньки. Он сунул руку за первой пачкой и принялся считать.

Все тут. Восемьдесят две тысячи долларов. Он притянул к себе чемодан с заднего сиденья и начал аккуратно укладывать в него пачки. С этим чемоданом он сядет в самолет.

В семь часов утра он выехал со стоянки, слился с потоком машин, устремляющихся с утра к Манхэттену, поставил машину в гараже «Билтмора», быстро поднялся к себе в номер, побрился, принял душ и заказал завтрак.