Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

Глава 25

В 6.30 в коттедже Элизабет зазвонил телефон. Голос Мин произнес:

— Элизабет, я хочу, чтобы ты сегодня поужинала со мной и Хельмутом. Тед, его адвокат, Крейг, Сид и Черил на весь вечер уезжают.

Все это было сказано обычным характерным для Мин властным тоном, не допускающим никаких возражений. Но прежде чем Элизабет успела ответить, Мин добавила уже гораздо мягче:

— Ну пожалуйста, Элизабет. Ты же утром уезжаешь. Мы совсем не успели повидаться.

— Какая-нибудь твоя очередная затея, Мин?

— Я очень сожалею, что устроила вчера вашу встречу. И могу только просить у тебя прощения.

Это было сказано с искренним раскаянием, и Элизабет поневоле почувствовала жалость к бывшей подруге своей сестры. Если Мин больше нравится верить в невиновность Теда, пусть верит. Ее затея свести их с Тедом была возмутительна, но что поделаешь, Мин есть Мин.

— Ты точно знаешь, что никого из них вечером не будет?

— Точно. Сядь за наш стол, Элизабет. Завтра ты уедешь. А я до сих пор и словом не перекинулась с тобой.

Это звучало так жалобно, совсем не в манере Мин. И действительно, за ужином они получат последнюю возможность побыть вместе. Кроме того, перспектива ужина в одиночку Элизабет тоже не особенно прельщала.

Все это время после обеда она занималась в оздоровительном центре: приняла соляной прогрев, проработала два комплекса упражнений на вытяжку, сделала педикюр и маникюр, посетила занятия йогой — там надо было освободиться от всяких мыслей, но, как она ни старалась подчиниться успокоительным наставлениям инструктора, ничего не получалось. Опять и опять ей слышались слова Теда: «А если я и поднялся к ней снова… Может быть, я пытался удержать, спасти ее?».

— Элизабет?..

Она сжала пальцами телефонную трубку и огляделась. Взгляд отдыхал на ласкающем одноцветном убранстве. «Зелень Лейлы» — так называла этот оттенок Мин. Конечно, Мин слишком много на себя взяла, и это безобразие, но как бы то ни было, а Лейлу она любила. Элизабет ответила по телефону, что принимает приглашение.

В просторной ванной комнате помещались заглубленная ванна, душевая кабина, гидромассажное устройство и индивидуальный парогенератор. Элизабет решила завершить санаторный день по-Лейлиному. Легла в ванну и включила одновременно пар и гидромассаж. С закрытыми глазами, откинув голову на мягкий подголовник, она расслабилась, почувствовала, как под вращающейся водяной струей в клубах пара уходит мучительное напряжение.

Ей снова подумалось, что вся эта роскошь стоит, должно быть, безумных денег. Мин, наверное, просаживает унаследованные миллионы с головокружительной быстротой. Этим же встревожены, как она успела заметить, и все старые служащие в «Кипарисах». Маникюрша Рита почти дословно повторила ей то, что накануне говорила массажистка: «Уверяю тебя, Элизабет, без Лейлы в «Кипарисах» жизнь потихоньку замирает. Охотники за знаменитостями теперь едут в Ла Коста. Бывают еще иногда фигуры, но, говорят, добрая половина этой публики живет здесь бесплатно».

Через двадцать минут пар автоматически отключился. Элизабет сделала над собой усилие, поднялась, стала под холодный душ, через несколько минут, запахнувшись в купальный халат, с полотенцем на голове, она вышла из ванной. Встретив здесь Теда, она так возмутилась, что совершенно упустила из виду еще одно странное обстоятельство. Мин по-настоящему любила Лейлу, и горе ее, когда Лейла умерла, было неподдельным. А вот Хельмут… Как он злобно глядел на портрет Лейлы! Как хитро намекал, что Лейла начала дурнеть! Откуда столько яда? Не из-за того же, что Лейла над ним подтрунивала и звала его Игрушечный солдатик? Он всегда сам смеялся, когда слышал ее шутки. Один раз он даже приехал к Лейле ужинать в высоком кивере, как у оловянного солдатика.

«Проезжал мимо костюмерного магазина, увидел эту вещь на витрине и не смог устоять перед соблазном», — объяснил он, и все зааплодировали. А Лейла, отсмеявшись, расцеловала его и сказала: «Вы парень что надо, ваше сиятельство господин барон».

Тогда что могло вызвать его злобу? Элизабет старательно вытерла полотенцем волосы, зачесала назад и заколола узлом. Накладывая блеск на губы и румяна на щеки, она словно услышала голос Лейлы: «Воробышек, ей-богу, ты хорошеешь день ото дня. Повезло тебе, что наша мать крутила роман с сенатором Лэнгом, когда зачала тебя. Другие-то приятели у нее, помнишь, какие были? Представь, если бы ты родилась от Мэтта».

Прошлым летом во время гастролей Элизабет заглянула в Луисвилле в редакцию ведущей газеты и посмотрела материалы на Эверетта Лэнга. Некролог о нем был опубликован за четыре года до того. Оттуда она вычитала сведения о его семье, образовании, блестящей женитьбе, деятельности в конгрессе. Приглядевшись к его фотографии, Элизабет увидела мужской вариант своего собственного лица… Сложилась бы ее жизнь иначе, будь она знакома со своим отцом… Элизабет отогнала эту абстрактную мысль.

А реальность была такова, что в «Кипарисах» к ужину полагалось элегантно одеваться. Элизабет решила надеть платье прямого покроя из белого джерси с плетеным поясом и серебряные босоножки. Тед и остальные из его компании, должно быть, поехали в монтерейский «Консервный завод», раньше это был его любимый ресторан.

Один раз, три года назад, когда Лейле пришлось внезапно уехать, надо было срочно доснимать какие-то сцены, Тед взял с собой в «Консервный завод» Элизабет. Они тогда просидели несколько часов, разговаривали. Тед рассказывал, как ребенком ездил в Монтерей к бабушке и деду; рассказал про то, как его мать покончила с собой, когда ему было двенадцать, и как он всей душой ненавидел своего отца. И про автомобильную катастрофу, унесшую жизни его жены и сына. «Я ничего на мог делать, — вспоминал он. — Почти два года я жил как во сне. Если бы не Крейг, пришлось бы мою работу передать кому-нибудь другому. Крейг делал все вместо меня. Он выражал мое мнение в делах. Он просто был мною».

А на следующий день он ей сказал:

— Ты слишком хорошо умеешь слушать.

Ему было неловко, что он так много рассказал ей о себе.

Элизабет вышла из коттеджа, когда час коктейля уже приближался к концу. И еще задержалась на дорожке, ведущей к главному корпусу. Здание было все освещено, люди на веранде стояли группами по двое, по трое со стаканами псевдококтейлей в руках, потягивали питье через соломинки, разговаривали, смеялись, отходили, менялись местами.

А в черной пустоте неба сияли потрясающие осенние звезды, вдоль дорожек лучились фонари, освещая снизу кусты в цвету, и доносился плеск тихоокеанского прибоя, мирно шлепающего по песчаной отмели. Позади главного корпуса высилось здание бань, черная мраморная коробка в отсветах ночных огней.

Где мое место, смятенно думала Элизабет. Работая в Европе, она забывала это чувство отрезанности, обособленности от людей, которое угнетало ее последние месяцы. И как только отснятая пленка легла в коробки, со всех ног устремилась домой, веря, что нью-йоркская квартира послужит ей добрым пристанищем и что знакомые улицы приветливо встретят ее, вернувшуюся из-за океана. Но уже через десять минут ее подмывало бежать, бежать без оглядки, и она ухватилась за приглашение Мин как за спасательный круг. А теперь опять считает часы, когда можно будет вернуться в Нью-Йорк, в свою одинокую квартиру. Кажется, у нее нигде нет дома на белом свете.

Успокоит ли ее суд, когда он наконец состоится и будет позади? Принесет ли свободу сознание, что она помогла покарать убийцу сестры? Сможет ли она снова нормально общаться с людьми, сможет ли начать новую, обыкновенную жизнь?

— Простите, — произнес голос у нее за спиной. Позади на дорожке ждала молодая пара. Элизабет узнала мужчину — молодого теннисного чемпиона. Господи, она же не дает им пройти.

— Извините меня — проговорила она. — Я задумалась.

Элизабет отступила в сторону, и теннисный чемпион с девушкой, равнодушно улыбнувшись, прошли мимо. Она побрела следом. Дошла до конца дорожки, поднялась по ступеням веранды. Приблизился официант с подносом. Она взяла бокал и быстро отошла к перилам. Не хватало духу для светской болтовни.

Мин и Хельмут, жизнерадостные, непринужденные, расхаживали среди гостей. Мин была ослепительна в длинной расклешенной блузе из желтого атласа и с крупными брильянтовыми серьгами в ушах, свисающими чуть не до плеч. Элизабет с удивлением заметила, что Мин на самом деле вполне стройная, иллюзию грузности создавали большой бюст и властные манеры.

Хельмут выглядел как всегда безупречно: синий шелковый пиджак, светло-серые мягкие брюки. Он источал обаяние, склоняясь над ручками дам, улыбаясь, вздергивал дугообразную бровь. Настоящий аристократ.

Но почему он ненавидит Лейлу?

Столовые залы были сегодня декорированы в оранжево-розовом цвете: розовые скатерти и салфетки, букеты нежно-оранжевых роз посреди каждого стола, ленноксовский фарфор с тонким бело-розовым орнаментом. Стол хозяев был накрыт на четверых. Подходя, Элизабет заметила, как старший официант тронул Мин за рукав и отвел к телефонному аппарату у своего поста.

Вид у Мин, когда она, поговорив, возвратилась к столу, был заметно раздосадованный. Тем не менее Элизабет она непритворно обрадовалась:

— Элизабет, наконец-то мы сможем немного поболтать. Я, правда, хотела устроить тебе и Сэмми приятный сюрприз. Она приехала сегодня раньше, чем условились. Но, видно, не заметила моей записки и не знала, что ты здесь. Я ее пригласила поужинать вместе с нами, но она позвонила сказать, что не очень хорошо себя чувствует. А узнав, что ты здесь, просила передать, что зайдет к тебе после ужина.

— Она нездорова? — обеспокоенно спросила Элизабет.

— Долго ехала, устала. Но все равно ведь поужинать-то надо. Могла бы сделать над собой усилие.

Больше эту тему Мин явно не намерена была обсуждать. Она опытным взглядом обводила все вокруг. И горе тому официанту, который держался не так почтительно, как следовало, у кого брякнули тарелки или ложки, выплеснулся суп, кто задел ногой за стул с сидящим гостем.

Совсем не в духе Мин было пригласить за свой стол Сэмми, подумала Элизабет. А может быть, Мин догадалась, что у Элизабет есть особая причина искать встречи с Сэмми, и ей хотелось узнать, в чем дело? Но проницательная Сэмми не попалась на эту удочку?

— Прошу меня простить за опоздание, — проговорила появившаяся Алвира Михэн и рывком пододвинула стул, прежде чем успел подскочить официант, чтобы усадить ее. — Мне косметичка накладывала грим после того, как я уже оделась, — жизнерадостно объяснила она. — Как, по-вашему, ничего? — На Алвире было бежевое платье-рубаха с глубоким круглым вырезом, шитое коричневыми бусинами, по виду очень дорогое. — Вот, купила в здешнем бутике. У вас тут отличные вещи продают. Что косметичка советовала, я все и приобрела. Спасибо ей за помощь.

Подошел Хельмут. Элизабет с интересом наблюдала за выражением лица Мин. Дело в том, что за стол Мин и Хельмута людей приглашали, а миссис Михэн этого явно не знала. Мин могла бы ей объяснить и отсадить ее куда-нибудь. Но с другой стороны, миссис Михэн проживает в самом дорогом коттедже и покупает направо и налево все, что попадется на глаза, обидеть такую клиентку было бы непростительной глупостью. Мин натянуто улыбнулась.

— Вы чудесно выглядите, — похвалила она Алвиру. — Завтра я сама помогу вам сделать еще некоторые покупки.

— Это очень мило с вашей стороны. — Алвира потеребила булавку на груди и обратилась к Хельмуту: — Барон, должна вам сказать, я читала рекламу, что в рамочке на стенке висит.

— Да?

Послышалось это Элизабет или в самом деле в его голосе зазвучала какая-то неожиданная настороженность?

— И позвольте мне сказать, все, что вы там пишете про ваш санаторий, — истинная правда. Помните, как там сказано: «Через неделю вы будете чувствовать себя легко и упоительно, как бабочка на облачке».

— Да, текст рекламы содержит нечто в этом роде.

— Но вы это сами написали, вы же мне говорили.

— Да, я сказал, что принимал участие. Вообще у нас есть рекламное агентство.

— Какие пустяки, Хельмут. Ведь миссис Михэн вполне согласна с этим текстом. Вы совершенно правы, миссис Михэн, мой муж человек творческий. Он лично пишет ежеутренние приветствия нашим отдыхающим, а когда десять лет назад мы переоборудовали отель в санаторий, он решительно отверг текст, который нам представило агентство, и все переписал наново. Эта реклама получила много призов, и поэтому мы ее повесили в каждом коттедже.

— И конечно, она привлекла сюда немало знаменитостей, — убежденно провозгласила Алвира. — Я бы рада была хоть мухой на стене подслушать их разговоры, — и с улыбкой обернулась к Хельмуту, — или бабочкой на облачке.

Только когда подали низкокалорийный мусс, Элизабет сообразила, как ловко миссис Михэн вызвала Мин и Хельмута на откровенный разговор. Они ей нарассказали таких историй, которых Элизабет никогда не слышала. Например, как один миллионер прикатил в день открытия на велосипеде, а «роллс-ройс» величественно двигался позади; или как из Индии чартерным рейсом прилетел самолет за бесценными бриллиантами, которые забыла на краю бассейна жена магараджи.

Напоследок, когда уже поднимались из-за стола, Алвира спросила:

— А кого из отдыхавших у вас знаменитостей вы считаете самой ослепительной звездой?

Не задумываясь, даже не обменявшись взглядом, оба в один голос ответили:

— Лейлу Ласаль.

Элизабет, неизвестно почему, пробрала дрожь.

Элизабет не осталась пить кофе и слушать музыку. Вернувшись к себе, она сразу же набрала номер Сэмми. Трубку никто не взял. Элизабет удивилась, позвонила в офис.

Ответил взволнованный голос Сэмми:

— Элизабет, я чуть в обморок не упала, когда узнала от Мин, что ты здесь! Да нет, со мной все в порядке. Сейчас прибегу.

Десять минут спустя Элизабет распахнула двери коттеджа и обняла гостью — узкоплечую, хрупкую женщину, преданную секретаршу своей сестры.

Они уселись друг против дружки, и Элизабет пригляделась к Доре. Ее поразило, как сильно та изменилась за последнее время.

— Знаю, — усмехнулась Дора. — Я выгляжу не особенно хорошо.

— Совсем нехорошо, Сэмми. А как ты на самом деле себя чувствуешь?

Дора пожала плечами:

— Все не могу избавиться от мысли, что это я виновата. Тебя не было, а я как-то день ото дня не замечала происходящей с Лейлой перемены. Увидела, только когда она приехала навестить меня в больнице. Что-то на нее разрушительно действовало, угнетало ее. Но она не захотела говорить по душам. Надо было мне связаться с тобой. А я ее подвела, недосмотрела. И теперь должна во что бы то ни стало докопаться, что с ней случилось, не успокоюсь, пока на выясню.

Слезы навернулись на глаза Элизабет.

— Ты поосторожней со мной, а то я чуть что — разливаюсь в три ручья. Целый год боялась выйти без темных очков, в любую минуту могла расплакаться. Они у меня так и назывались «очки для слез». — Элизабет сжала ладони. — Сэмми, скажи мне ты: есть хоть какая-то вероятность, что я не права насчет Теда? Во времени я ошибиться не могла. А если он столкнул Лейлу с террасы, он должен за это поплатиться. Но… а вдруг он хотел ее удержать? Что могло ее до этого довести? Почему она начала пить? Ты же слышала, как ей были раньше отвратительны пьянчужки. В тот вечер, за несколько минут до ее смерти, я с ней так жестоко разговаривала. Как она когда-то разговаривала с нашей матерью, чтобы причинить ей боль, заставить ее опомниться, увидеть, что она с собой делает. Может быть, если бы я была добрее, если бы расспросила ее, пожалела…

Они протянули друг к другу руки. Дора обняла Элизабет, ощутила дрожь в ее юном стройном теле и вспомнила ее девочкой-подростком, так боготворившей старшую сестру.

— Воробышек, — проговорила она, машинально назвав ее именем, полученным от Лейлы, — что бы сказала нам Лейла, если бы послушала наши разговоры?

— Она бы сказала: «Перестаньте охать и сделайте что-нибудь», — ответила Элизабет, вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

— Вот именно. — Дора торопливым нервным движением пригладила серебрящиеся пряди, которые всегда выбивались у нее из пучка. — Давай припомним, когда все это с ней началось? До того, как ты уехала на гастроли?

Элизабет свела брови к переносице, стараясь сосредоточиться на одном, отбросить из памяти ненужное.

— Перед самым моим отъездом прибыло наконец оформленное свидетельство о разводе. У нее был разговор со счетоводом, я впервые за много лет видела ее встревоженной из-за денег. Она мне сказала: «Воробышек, я назарабатывала чертову уймищу денег и вот теперь, представь, оказалась на мели». Что-то в этом роде.

Я ей ответила, что два негодных мужа хоть кого разорят, но что, по-моему, быть женой мультимиллионера — не такая уж безнадежная мель. А она на это: «Ведь Тед действительно меня любит, правда?» Я ей говорю: «Перестань, пожалуйста, а то ты его своим недоверием отпугнешь. Он от тебя без ума. Ты поди попробуй сама заработать четыре миллиона, которые он в тебя вложил!»

— А она что на это? — спросила Дора.

— Рассмеялась своим знаменитым роскошным смехом и сказала: «Как всегда, ты права, Воробышек». Она была очень воодушевлена работой над пьесой.

— Ну а потом ты уехала, я заболела, Тед отправился в деловую поездку, и кто-то начал сживать Лейлу со свету. — Дора сунула руку в карман вязаной кофты. — То анонимное письмо, про которое я тебе писала, у меня сегодня со стола украли. Но незадолго до твоего звонка я нашла среди Лейлиной почты другое. Его она тоже не успела прочесть, конверт не распечатан, но текст достаточно красноречив.

Элизабет с ужасом читала и перечитывала неровные, кое-как наклеенные строки:

«Лейла!

Неужели ты не видишь, что Тед не чает как от тебя избавиться? И его новой приятельнице надоело ждать. Те четыре миллиона были прощальным подарком. Ты такой суммы не стоишь. Смотри, не просади их, дорогуша.

По слухам, пьеса у вас — барахло. А ты на десять лет старше, чем нужно для главной роли.

Твой друг».

Дора увидела, как лицо Элизабет стало мертвенно-бледным.

— Лейла этого не читала? — тихо спросила Элизабет.

— Нет. Но я думаю, она получила изрядное количество таких писем.

— А то, первое письмо, кто мог его выкрасть сегодня?

Дора коротко рассказала ей о стычке по поводу затрат на бани и о неожиданном приходе Черил.

— Что Черил подходила к моему столу, это бесспорно, она положила там счет. Но и любой человек мог свободно войти и взять письмо.

— Что ж, на Черил это вполне похоже. — Элизабет брезгливо, за уголок, подняла письмо. — Может быть, есть способ ее как-то выследить?

— По отпечаткам пальцев?

— Да. И по наклеенным буквам. Если удастся определить, из каких журналов и газет они вырезаны, это уже может кое-что дать. Подожди-ка. — Элизабет вынесла из спальни кусок прозрачного целлофана и аккуратно завернула анонимное письмо. — Я узнаю, куда это надо послать, чтобы выяснили.

Затем она снова села и сложила ладони на коленях.

— Сэмми, ты помнишь, что именно было написано в пропавшем письме?

— По-моему, да.

— Тогда напиши мне. Сейчас, подожди, там в столе есть бумага.

Дора взялась писать, поправляла, вычеркивала и наконец вручила листок Элизабет.

— Вот так более или менее.

«Лейла!

Сколько раз тебе писать? Неужели трудно понять, что ты Теду осточертела? Его новая подружка — красавица и гораздо моложе тебя. Тебе же сказано, ее колье подходит к браслету, который он подарил тебе. Но оно в два раза дороже и в десять раз красивее. А твой спектакль, говорят, никуда не годится.

Ты бы хоть роль учила получше.

Скоро напишу еще.

Твой друг».

Элизабет внимательно перечитала записанный Дорой текст.

— А этот браслет, Сэмми, когда Тед ей его подарил?

— После Рождества. На годовщину их первого свидания. Она сразу положила его в сейф, потому что начинались репетиции и было ясно, что носить его не придется.

— Я как раз об этом. Сколько людей могло знать про браслет? Тед преподнес его Лейле во время званого ужина. Кто там присутствовал?

— Кто обычно — Мин, Хельмут, Крейг, Черил, Сид, Тед. И ты да я.

— И эти же люди знали, сколько Тед вложил в спектакль. Он ведь не хотел это афишировать, помнишь? Сэмми, ты уже всю Лейлину почту перебрала?

— Один мешок я открыла только сегодня вечером, и еще один остался нетронутый. Большой, там, может быть, писем шестьсот или семьсот.

— Завтра утром я приду, помогу тебе их перебрать. Подумай, Сэмми, постарайся получше представить себе: кто мог слать эти письма? Мин и Хельмут не имели отношения к спектаклю, и им было выгодно, чтобы Тед и Лейла приезжали сюда и привлекали отдыхающих. Сид вложил в постановку миллион. Крейг держался так, будто те четыре миллиона вынуты из его личного кармана. Он бы ни за что не рискнул провалом спектакля. А вот Черил не могла простить Лейле, что она увела у нее Теда. И что стала суперзвездой. Черил знала, чем можно причинить Лейле боль. И сегодня если кому-то нужно было изъять эти письма, то именно ей.

— Зачем они ей могли понадобиться?

Элизабет медленно встала, отошла к окну, раздвинула шторы. За окном сияла ослепительная звездная ночь.

— Потому что если докопаются до нее, то погибла ее артистическая карьера. Как к ней отнесется публика, когда узнает, что Лейла причисляла ее к кругу своих друзей, а она сознательно довела ее до самоубийства.

— Элизабет, ты слышала, что ты сказала?

Элизабет обернулась:

— По-твоему, я не права?

— Ты сейчас признала, что Лейла могла покончить с собой.

Элизабет вскрикнула. Сделала несколько шагов поперек комнаты и, упав на колени, зарылась лицом в юбку Сэмми.

— Сэмми, помоги мне! — взмолилась она. — Я уж и не знаю, во что верить. И не знаю, как мне быть.