Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

Глава 5

Элизабет открыла глаза. Автомобиль бесшумно пронесся мимо ресторана «Пляжная будка» по обсаженной деревьями дороге, вдоль которой за живыми изгородями из бугенвиллий и азалий мелькали роскошные виллы. Обогнув мыс, машина замедлила ход, и стали видны кипарисы, давшие название санаторию.

Очнувшись, Элизабет откинула со лба волосы и огляделась. Рядом сидела Алвира Михэн с блаженной улыбкой во весь рот.

— Вы, должно быть, страх как устали, бедняжка, — сказала она. — Только мы выехали из аэропорта, вы сразу заснули. — Она глянула в окно и покачала головой. — Вот теперь действительно любо-дорого посмотреть!

Автомобиль миновал узорные чугунные ворота и, петляя, подкатил к главному корпусу, довольно хаотично спланированному трехэтажному оштукатуренному зданию цвета слоновой кости со светло-голубыми ставнями. Там и сям среди разбросанных группами коттеджей виднелись маленькие бассейны. На северной оконечности усадьбы по обе стороны большого, олимпийского размера, бассейна были расставлены столики под тентами. Справа и слева от бассейна поднимались одинаковые двухэтажные, крашенные в сиреневый цвет постройки.

— Это мужской и женский корпуса, — объяснила своей спутнице Элизабет.

Справа от них в здании, представляющем собой уменьшенную копию главного корпуса, располагалась клиника. Ко входам в лечебные кабинеты, расположенные вдоль фасада и достаточно удаленные друг от друга, вели дорожки, обсаженные высокой цветущей живой изгородью, так чтобы входящие и выходящие пациенты не видели друг друга.

Когда лимузин, описав широкую дугу, подъезжал к центральному входу, Элизабет посмотрела в окно и ахнула. Между главным зданием и клиникой, на некотором отдалении вздымалось громоздкое новое сооружение, облицованное черным мрамором, с массивными колоннами, зловещее, точно вулкан, который того и гляди начнет извергаться. Или мавзолей.

— Что это? — спросила Алвира Михэн.

— Это так называемые римские термы. Когда я была здесь два года назад, под них только рыли котлован. Джейсон, они что, уже открыты?

— Нет еще, мисс Лэнг. Еще не закончены. Все строятся и строятся.

Лейла всегда в открытую потешалась над этой идеей. «Еще одна грандиозная затея Хельмута, как выкачать из Мин деньги, — говорила она. — Он не угомонится, пока не пустит Мин по миру».

Автомобиль остановился у центрального входа. Джейсон бросился отворять дверцы. Алвира Михэн с трудом втиснула ноги в туфли и, неуклюже согнувшись, стала подниматься с сиденья.

— Сидишь точно на полу, — ворчала она. — О, смотрите, вот и миссис фон Шрайбер. Я ее узнала по фотографиям. Может, надо называть ее баронесса?

Элизабет не ответила. Она простерла руки к Мин, которая торопливо и вместе с тем торжественно спускалась по лестнице с широкого балкона. Лейла всегда говорила, что Мин в движении похожа на теплоход «Королева Елизавета Вторая», на всех парах несущийся в гавань. Одета она была в обманчиво простенькое платье из набивного ситца. Роскошные черные волосы, закрученные во французский узел, башней возвышались у нее на голове. Мин налетела на Элизабет и схватила ее в объятия.

— Какая же ты худенькая, — сказала она. — А в купальнике, наверное, совсем скелет.

Еще одно бурное объятие, и Мин обратила свое внимание на Алвиру.

— Миссис Михэн, самая везучая женщина на свете! Мы счастливы видеть вас у себя! — Мин оглядела Алвиру Михэн с головы до ног. — Не пройдет и двух недель, как все скажут, что вы родились с сорокамиллионной серебряной ложечкой во рту.

Алвира Михэн лучезарно улыбнулась в ответ:

— Я и теперь уже это чувствую.

— Элизабет, иди в офис. Хельмут тебя ждет не дождется. Я сейчас тоже приду, только провожу миссис Михэн в ее апартаменты.

Элизабет послушно вошла в главное здание, пересекла холодный вестибюль с мраморным полом и мимо гостиной, музыкального салона, парадных столовых поднялась по широкой лестнице, ведущей в личные кабинеты фон Шрайберов. Мин с мужем занимали анфиладу комнат, чуть не целый этаж, откуда открывался прекрасный вид. Из окон Мин могла наблюдать, куда направляются отдыхающие и служебный персонал. За ужином она часто делала своим гостям выговор: «Вместо того чтобы заниматься аэробикой, вы читали в парке!» Мин обладала также сверхъестественным даром — тотчас замечала, если кто-нибудь из обслуги заставлял отдыхающего хоть минуту томиться в ожидании.

Элизабет тихонько постучалась. Не услышав ответа, она отворила дверь. Как и все помещения в «Кипарисах», кабинеты Шрайберов были великолепно меблированы. На серебристо-жемчужной стене висела абстрактная акварель Уильяма Мозеса. На черных плитах пола ярким пятном выделялся обюссонский ковер. В приемной — старинная конторка, в стиле Людовика XV, но за ней, увы, никто не сидел. Элизабет огорчилась, но потом вспомнила, что Сэмми должна вернуться завтра вечером.

Она неуверенно заглянула в полуотворенную дверь кабинета, который делили между собой Мин с мужем, и вздрогнула от неожиданности. Барон Хельмут фон Шрайбер стоял у дальней стены, где висели портреты наиболее знаменитых завсегдатаев санатория. Элизабет прикусила губу, чтобы не вскрикнуть: Хельмут смотрел на портрет Лейлы!

Она позировала, когда была здесь в последний раз. Ярко-зеленое платье, блестящие рыжие волосы, обрамлявшие лицо, в руках бокал с шампанским, будто она предлагает тост. Элизабет видела руки Хельмута, судорожно сжатые за спиной. Он смотрел как завороженный. Во всей его позе чувствовалась несвойственная ему напряженность, на шее вздулись жилы.

Элизабет не хотела, чтобы он знал, что за ним наблюдают. Она осторожно отступила в приемную, открыла дверь и, громко хлопнув ею, спросила: «Есть тут кто-нибудь?»

В ту же минуту Хельмут выскочил из кабинета. Перемена в его манере была разительна. Элизабет явился светский европеец с изысканными манерами, каким она знала его всегда. Он с сердечной улыбкой расцеловал ее в обе щеки.

— Элизабет, ты с каждым днем хорошеешь. Такая юная, прелестная. Такая высокая и красивая, — журчал он.

— Высокая — да, уж что-что, а это есть. — Элизабет чуть отступила. — Дай мне взглянуть на тебя, Хельмут.

Она придирчиво его рассматривала, но не заметила и следа замешательства в его по-детски голубых глазах. И улыбается так искренне, так беззаботно, показывая безупречно белые зубы. Как Лейла о нем говорила? «Ей-богу, Воробышек, он похож на игрушечного солдатика. Наверное, Мин его заводит по утрам, как, по-твоему? Может, он и благородных кровей, но держу пари, у него за душой и гроша не было, пока он не прибрал к рукам Мин.

— Но он же врач, специалист по пластической хирургии, и, кроме того, великолепно знает, как устроить и содержать санаторий. Ведь «Кипарисы» знамениты на всю Америку, — возразила Элизабет.

— Верно, но содержание санатория стоит немало. Даже высоченные цены не могут покрыть расходов. Я знаю, что говорю, Воробышек. Оба моих мужа были нахлебники, ты ведь помнишь? Да, конечно, с Мин он обращается как с королевой, но и себе в роскоши не отказывает. А Мин мало того что тратится на санаторий, так еще гробит кучу денег на эту развалюху, его замок в Австрии».

Хельмута, как и всех остальных, смерть Лейлы, казалось, повергла в горе, однако сейчас Элизабет усомнилась в его искренности.

— Ну, что скажешь? Как я выгляжу? — хохотнул он. Это был учтивый, негромкий, благозвучный смех воспитанного человека. — А у тебя какой-то озабоченный вид. Уж не заметила ли ты морщин, упаси Боже?

Элизабет заставила себя улыбнуться.

— Ты выглядишь просто великолепно, — сказала она. — Я… я просто вдруг сообразила, что мы с тобой, оказывается, не виделись целую вечность.

— Идем.

Он взял ее за руку, подвел к фасадному окну, где стояла изысканная плетеная мебель в стиле art deco, усадил и, страдальчески поморщившись, сел сам.

— Все пытаюсь убедить Минну, — сказал он, — что эти вещи предназначены для того, чтобы на них смотреть, а не для того, чтобы ими пользоваться. Ну расскажи мне наконец, как поживаешь.

— Очень занята. Но я этому рада.

— Почему не приезжаешь к нам?

Потому что здесь, куда ни посмотрю, везде вижу Лейлу, подумала Элизабет, а вслух сказала:

— Мы ведь с Мин виделись в Венеции месяца три назад.

— А еще потому, что тут тебя окружают воспоминания, да?

— Да. Но мне очень недостает вас с Мин. И еще я хочу повидать Сэмми. Как она себя чувствует?

— Ты же ее знаешь. Никогда не жалуется. Но, по-моему, неважно. Никак не оправится после операции и после смерти Лейлы. Ей ведь уже за семьдесят. С точки зрения физиологии не так уж и много, но все же…

Наружная дверь громко хлопнула. Появлению Мин предшествовал ее голос:

— Хельмут, видел бы ты эту даму, эту новоиспеченную миллионершу. Вот где ты сможешь показать во всем блеске свое искусство. Надо организовать для нее интервью. Она будет восторгаться и превозносить наш санаторий до небес.

Мин устремилась к Элизабет и заключила ее в объятия.

— Если бы ты знала, сколько бессонных ночей я провела — все думала о тебе! Как долго ты у нас пробудешь?

— Не очень долго. До пятницы.

— Всего пять дней?

— Да. Дело в том, что в пятницу окружной прокурор хочет еще раз просмотреть мои показания.

— Что именно они хотят просматривать?

— Вопросы, которые мне будут задавать на суде. Вопросы, которые будет задавать адвокат Теда. Я-то думала, нужно просто говорить правду и все, а оказывается, защита попытается доказать, что я ошиблась, что неправильно указала время своего звонка Лейле.

— А в самом деле, ты не могла ошибиться? — сказала Мин, касаясь губами уха Элизабет. Девушка удивленно отстранилась и успела заметить, как Хельмут предостерегающе нахмурился.

— Мин, неужели ты думаешь, что если бы у меня было хоть малейшее сомнение…

— Ну, ладно-ладно, — поспешно перебила ее Мин. — Не будем об этом. Итак, у нас есть пять дней. Отдохнешь, расслабишься. Я сама составила для тебя расписание. Начнем сегодня же — с массажа лица и общего массажа.

Вскоре Элизабет ушла. Косые лучи заходящего солнца играли на венчиках полевых цветов, в траве вдоль дорожки, ведущей к коттеджу, который Мин отвела для Элизабет. Цветущий кустарник живых изгородей — шиповник, смородина, терн — ласкал глаз и покоил душу.

Но все равно факт оставался фактом, она заметила: за радушием, с каким ее приняли Мин и Хельмут, за их нежной озабоченностью кроется нечто совсем иное — тревога, раздражение, даже враждебность. Враждебность по отношению к ней.