Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

Глава 2

В квартире, пустовавшей два месяца, было душно. Но едва Элизабет распахнула окна, в комнаты ворвался ветерок, несущий с собой особую, сложную, но в целом приятную смесь запахов, столь характерную для Нью-Йорка: пряные ароматы из индийского ресторанчика за углом, едва уловимое цветочное благоухание с балкона напротив, бензинные выхлопы с Пятой авеню, слабое дуновение морского воздуха с Гудзона. Элизабет жадно дышала всей грудью и через несколько минут ощутила, что напряжение начинает отпускать ее. Все-таки хорошо чувствовать, что ты дома. Работа в Италии была попыткой бежать от себя, временной передышкой. Тем не менее она ни на минуту не забывала, что рано или поздно, а в суд идти придется. В качестве свидетеля обвинения против Теда.

Она проворно распаковала вещи, поставила горшки с цветами в раковину. Жена управляющего обещала их поливать, да, видно, не сдержала слова. Обобрав сухие листья, Элизабет занялась почтой, которая стопкой лежала на столе в столовой. Она быстро все перебрала и рассортировала — рекламные проспекты, купоны, личные письма, счета. Увидев конверт, надписанный красивым, четким почерком, с подробным обратным адресом в углу — мисс Дороти Сэмуелс, санаторий «Кипарисы», Пеббл-Бич, Калифорния, — Элизабет улыбнулась. Сэмми! Но сначала, хотя и неохотно, все же вскрыла другой конверт — большого формата, явно официальное письмо — со штампом канцелярии окружного прокурора.

Письмо было коротким. Ее уведомляли о том, что 29 августа она должна позвонить помощнику прокурора Уильяму Мэрфи и условиться о встрече, чтобы просмотреть свои показания.

Письмо не было для нее неожиданностью. Ведь только что по дороге из аэропорта домой она читала номер «Глоб», посвященный Лейле, к тому же невольно оказалась у ее дома… И все-таки во рту пересохло, стены комнаты будто разом надвинулись на нее. Снова все встало перед глазами: как она давала показания на предварительном слушании, как упала в обморок, когда ей показали фотографии мертвой Лейлы. О Господи, думала она, неужели мне снова предстоит пройти через все это…

Зазвонил телефон.

— Алло, — едва слышно проговорила она.

— Элизабет, — пропел голос в трубке. — Как ты? Я все время о тебе думаю.

Мин фон Шрайбер! Ее только не хватало! Усталость сразу навалилась на Элизабет. Мин в свое время первая дала Лейле работу манекенщицы. Теперь она замужем за австрийцем, бароном Шрайбером, и у них шикарный санаторий «Кипарисы» в Пеббл Бич. Мин — старинный и добрый друг, но сегодня Элизабет так не хочется с нею разговаривать. И тем не менее Мин из тех людей, которым она не может сказать «нет».

Элизабет силилась говорить весело и бодро:

— У меня все хорошо, Мин. Правда, немного устала. Я только что вернулась домой.

— Не распаковывай вещи. Завтра утром ждем тебя в санатории. Билет для тебя оставлен в агентстве «Американ Эйрлайн». Рейс наш обычный. В аэропорту в Сан-Франциско тебя встретит Джейсон.

— Мин, я не могу.

— Едешь в качестве моей гостьи…

Элизабет чуть не рассмеялась. Лейла всегда говорила, что эти слова даются Мин с величайшим трудом.

— Но, Мин…

— Никаких «но». Когда мы виделись в Венеции, я нашла, что ты страшно похудела. А впереди этот проклятый суд. Так что поедешь. Отдых тебе необходим. И вообще тебе надо себя побаловать.

У Элизабет перед глазами стояла Мин, с ее черными, как вороново крыло, пышными волосами, уложенными вокруг головы, Мин, которая с безмятежной, прямо-таки королевской уверенностью считала, что все ее желания — закон.

Элизабет беспомощно лепетала, что не может, не в состоянии приехать в санаторий, но в конце концов неожиданно для себя сдалась.

— Тогда до завтра. Рада буду увидеть тебя, Мин. — Элизабет, улыбаясь, положила трубку.

За три тысячи миль от Нью-Йорка Мин фон Шрайбер, дождавшись отбоя, тут же набрала другой номер.

— Ты был прав. Легче легкого. Она согласна, — шепотом сказала Мин в трубку. — Когда ее увидишь, смотри не забудь прикинуться удивленным.

В комнату вошел барон фон Шрайбер, муж Мин. Подождал, пока она закончит разговор и накинулся на нее:

— Ты что, все-таки ее пригласила?

— Да. — Мин с вызовом смотрела на него.

Хельмут фон Шрайбер нахмурился. Его фарфорово-голубые глаза потемнели.

— Но ведь я же тебя предупреждал, Минна, Элизабет разрушит весь этот карточный домик. Не пройдет и недели, как ты горько пожалеешь, что пригласила ее. Вот увидишь.

Элизабет решила не откладывая позвонить окружному прокурору. Уильям Мэрфи, услышав ее, явно обрадовался:

— Мисс Лэнг! А я уже начал было волноваться!

— Я же вам говорила, что вернусь двадцать девятого. Не ожидала, что застану вас на службе в субботу.

— Много дел. Восьмого сентября состоится суд. Уже решено.

— Да, я читала.

— Нам с вами надо заново просмотреть ваши показания. Освежить их в памяти.

— Я и так все время о них помню, — заметила Элизабет.

— Понятно. Но я должен обсудить с вами те вопросы, которые вам будет задавать адвокат обвиняемого. Может быть, вы смогли бы уделить мне час-другой в понедельник? А в следующий уик-энд мы бы с вами еще раз встретились. Вы ведь никуда не собираетесь на этой неделе?

— Нет, завтра утром я уезжаю. Нельзя ли после поговорить обо всем?

Его ответ огорчил Элизабет.

— Нет, нам необходимо повидаться и кое-что предварительно обсудить. Сейчас только три часа. На такси вы будете здесь через пятнадцать минут.

Скрепя сердце Элизабет согласилась. На глаза ей снова попалось письмо Сэмми. Прочту, когда вернусь, подумала она. По крайней мере будет что-то приятное впереди. Наскоро приняв душ, она стянула волосы узлом на макушке, надела голубой хлопчатобумажный комбинезон и сандалии.

Спустя полчаса она уже сидела напротив окружного прокурора в его заставленном офисе. Обстановка кабинета состояла из письменного стола, трех стульев и ряда металлических, того холодно-серого цвета, в какой обычно красят военные корабли, шкафов с ящичками для хранения документов. На столе, на полу, на шкафах громоздились пухлые картонные папки. Уильяма Мэрфи, похоже, совсем не трогал царивший вокруг него беспорядок. Наверное, подумала Элизабет, он просто махнул рукой.

Лысеющий, круглолицый, лет сорока, с явно выраженным нью-йоркским выговором, Мэрфи производил впечатление человека, обладающего острым умом и сокрушительной энергией. После предварительного слушания дела мистер Мэрфи сказал Элизабет, что обвинение Теду предъявлено на основе главным образом ее показаний. Видимо, с его точки зрения, для Элизабет это было очень лестно.

Он открыл пухлую папку «Штат Нью-Йорк против Эндрю Эдварда Уинтерса III».

— Знаю, как все это тяжело для вас, — заговорил он. — Вам предстоит заново пережить смерть сестры, заново испытать те страдания, которые причинила вам эта трагедия. И вам предстоит свидетельствовать против человека, которого вы любили, которому верили.

— Тед убил Лейлу. Он для меня больше не существует.

— Дело это не вызывает сомнений. Он лишил жизни вашу сестру, и моя задача — с вашей помощью — не допустить, чтобы он остался безнаказанным. Этот суд — суровое испытание для вас, но, обещаю вам, когда он окончится, вам станет легче жить на свете. После того как вы принесете присягу, вас попросят назвать ваше имя и адрес. Мне известно, что Лэнг — ваш сценический псевдоним. Непременно скажите суду, что ваше настоящее имя Ласаль. Давайте просмотрим ваши показания. Вас спросят, жили ли вы вместе с сестрой.

— Нет. Окончив колледж, я стала жить отдельно.

— Живы ли ваши родители?

— Нет, мама умерла через три года после того, как мы с Лейлой уехали в Нью-Йорк. Отца я никогда не знала.

— Теперь давайте просмотрим ваши показания, начиная со дня, предшествующего убийству.

— Три месяца меня в Нью-Йорке не было, я ездила на гастроли с театральной труппой… Вернулась двадцать восьмого марта, в пятницу вечером, и как раз успела на последний прогон пьесы, где играла Лейла.

— Ну и в каком состоянии вы нашли сестру?

— Что-то ее страшно угнетало. Она все время забывала свои реплики. Играла кое-как. В антракте я пошла к ней в уборную. Вообще-то она никогда ничего не пила, разве что чуть-чуть вина, а тут, смотрю, пьет неразбавленный виски. Тогда я взяла бутылку и вылила в раковину.

— Ну а она что?

— Пришла в ярость. Одним словом, была сама не своя. Конечно, если она никогда ничего не пила, а тут вдруг пьет и пьет! Потом в уборную пришел Тед. Она стала кричать, чтобы оба мы убирались.

— Вас ее поведение удивило?

— Потрясло, так, пожалуй, будет точнее.

— Вы говорили об этом с Уинтерсом?

— По-моему, он был ошарашен. Его ведь тоже долго не было в Нью-Йорке.

— Уезжал по делам?

— Да, наверное…

— Спектакль прошел неважно?

— Это была катастрофа. Лейла не вышла кланяться. Когда представление окончилось, мы все поехали к «Элейн».

— «Все» — это кто?

— Лейла… Тед… Крейг. Затем я… Сид и Черил… Барон и баронесса фон Шрайбер. Мы все были близкие друзья.

— Вас попросят объяснить присяжным, кто эти люди.

— Сид Мелник был агентом у Лейлы. Черил Маннинг — известная актриса. Барон и баронесса фон Шрайбер — владельцы санатория «Кипарисы» в Калифорнии. Мин, баронесса фон Шрайбер, когда-то содержала фото-агентство в Нью-Йорке. Она первая дала Лейле работу. Тед Уинтерс — его каждый знает. Он был Лейлин жених, Крейг Бэбкок — помощник Теда, исполнительный директор компании «Уинтерс Энтерпрайзес».

— Что произошло «У Элейн»?

— Совершенно безобразная сцена. Кто-то крикнул Лейле с издевкой, что пьеса-то, похоже, того, ухнула. Ну а она пришла в ярость и закричала: «В гробу я ее видела, вашу пьесу!» И Сиду Мелнику досталось — она его тут же уволила. Он, говорит, засунул меня в этот спектакль, только чтобы получить комиссионные. Последние несколько лет он ради денег готов пихнуть меня куда угодно. — Элизабет закусила губу. — Понимаете, это была не Лейла. Конечно, она всегда нервничала, когда играла в новой пьесе. Она была звезда. У нее были высокие требования. Но так она никогда себя не вела.

— Что вы стали делать?

— Пытались ее успокоить. Но она расходилась все больше и больше. Тед вздумал было ее урезонивать, тогда она сдернула с пальца его кольцо и швырнула на пол.

— Ну а он как реагировал?

— Разозлился, но виду не подал. Официант поднял кольцо, и Тед сунул его в карман. Даже пошутил: «Подержу его до завтра, авось она одумается». Потом мы посадили ее в машину и отвезли домой. Тед помог мне уложить ее в постель. Я обещала, что заставлю ее позвонить ему утром, когда она проснется.

— На суде я спрошу вас, где они оба жили.

— Его квартира на втором этаже в том же доме. Ночь я провела с Лейлой. Около полудня она проснулась. Чувствовала себя отвратительно. Я дала ей аспирин, и она снова легла. Я сама позвонила Теду. Он был у себя в офисе. Попросил, чтобы я сказала Лейле, что он придет часов в семь.

Элизабет почувствовала, что голос у нее дрожит.

— Мне очень жаль, но я вынужден продолжать. Постарайтесь представить себе, что вы на репетиции. Чем лучше подготовитесь, тем легче вам будет говорить на суде.

— Ничего. Все в порядке.

— Вы с сестрой говорили о том, что случилось ночью?

— Нет. Ей явно не хотелось говорить об этом. Она была очень спокойна. Сказала, чтобы я ехала домой и занималась своими делами. Я ведь успела только забросить домой вещи и сразу помчалась на прогон. Лейла просила меня позвонить часов в восемь, чтобы поужинать вместе. Она, наверное, ждет, что и Тед пойдет с нами, подумала я. Но нет, она сказала, что не возьмет назад его кольцо, что она с ним порвала.

— Мисс Лэнг, это очень важно. Значит, ваша сестра сказала вам, что собирается разорвать помолвку с Тедом Уинтерсом?

— Да.

Элизабет перевела взгляд вниз, на свои руки. Она помнила, как положила их Лейле на плечи. Потом провела пальцами по ее лбу.

— Что ты говоришь, Лейла? Ты же это не всерьез?

— Нет, Воробышек, всерьез.

— Да нет же.

— Иди домой, Воробышек. Только обязательно позвони около восьми, хорошо?

Последние минуты, проведенные с Лейлой. Элизабет положила холодный компресс ей на лоб, подоткнула одеяло. Пройдет несколько часов, думала она, и Лейла снова станет прежней. Веселая, улыбающаяся, она сама будет рассказывать: «И вот я гоню Сида в шею, швыряю Теду его кольцо, отказываюсь играть в этой пьесе. Каково?! И все за какие-то две-три минуты!» Запрокинет голову, расхохочется. И вправду смешно — звезда учиняет публичный скандал.

— Я верила, что так и будет, потому что хотела верить, — услышала Элизабет свой голос.

Потом с лихорадочной поспешностью стала заканчивать свой рассказ:

— Я позвонила в восемь. Лейла и Тед о чем-то спорили. Похоже было, что она снова пьяна. Попросила меня перезвонить через час. Я перезвонила. Она плакала. Они все еще ссорились. Она сказала Теду, чтобы он уходил. И все повторяла, что не доверяет мужчинам, что никто ей не нужен, что хочет уехать вместе со мной.

— Что вы ей сказали?

— Чего только не испробовала! Пыталась ее успокоить. Напомнила, что перед премьерой она всегда нервничает. Сказала, что в этой пьесе она сможет по-настоящему раскрыться. Что Тед от нее без ума и ей это отлично известно. Потом притворилась, что злюсь. Сказала ей… — Голос у Элизабет дрогнул. Лицо побелело. — Сказала, что она разговаривает, как наша мать спьяну.

— И что она?

— По-моему, она меня не слышала и все повторяла: «С Тедом покончено. Ты единственная, кому я верю. Воробышек, обещай, что уедешь со мной». — Элизабет не пыталась больше сдерживать слезы. — Лейла плакала навзрыд…

— А потом?

— Снова пришел Тед. Начал на нее кричать.

Уильям Мэрфи подался вперед. Его голос теперь звучал жестко:

— Мисс Лэнг, наступает самый важный момент. В суде, прежде чем вы скажете, чей голос вы слышали, мне нужно будет подготовить почву. У судьи не должно быть никаких сомнений в том, что вы узнали этот голос. Поэтому мы поступим так. — Мистер Мэрфи выдержал драматическую паузу. — Вопрос: «Вы слышали голос?»

— Да, — сказала Элизабет без всякого выражения.

— Громко ли звучал голос?

— Это был крик.

— Какой?

— Гневный.

— Сколько слов, произнесенных этим голосом, вы слышали?

Элизабет подсчитала в уме.

— Шесть слов. Два предложения.

— Скажите, мисс Лэнг, вы прежде слышали этот голос?

— Сотни раз.

Голос Теда звучит у нее в ушах. Тед, смеясь, кричит Лейле: «Эй, звезда, поторапливайся, я голоден»; Тед ловко спроваживает чрезмерно ретивого Лейлиного поклонника и шепчет ей: «Иди в машину, солнышко. Поживее!»; Тед приходит к Элизабет на премьеру. Это было в прошлом году, в одном театрике, не на Бродвее. «Надо запомнить каждую мелочь, чтобы рассказать Лейле. Вообще-то можно обойтись тремя словами — ты произвела фурор…»

О чем это мистер Мэрфи спрашивает?.. Ах да, узнала ли я этот голос…

— Еще бы!

— Мисс Лэнг, чей это был голос?

— Теда. Теда Уинтерса.

— Что же именно он крикнул?

Элизабет тоже невольно повысила голос:

— «Положи трубку! Говорю тебе, положи трубку!»

— Ваша сестра ему ответила?

— Да. — Элизабет беспокойно шевельнулась. — Неужели обязательно все это повторять?

— Видите ли, чем больше вы будете говорить об этом, тем легче вам будет на суде. Итак, что сказала Лейла?

— Она все еще всхлипывала. «Проваливай, — сказала она. — Какой же ты Орел?..» Потом телефонную трубку бросили.

— Кто бросил? Лейла?

— Не знаю. Кто-то из них.

— Мисс Лэнг, слово «орел» говорит вам что-нибудь?

— Да.

В памяти Элизабет всплыло лицо Лейлы; нежность в ее взгляде, устремленном на Теда. Лейла подходит к нему, целует: «Боже мой, Орел, как я тебя люблю!»

— Что именно?

— Это прозвище Теда. Лейла так его называла, она сама придумала. Она всем близким давала прозвища.

— Называла ли она еще кого-нибудь этим именем, Орел?

— Нет, никогда.

Элизабет порывисто встала и подошла к окну. Рамы и стекла были серыми от пыли. Задувал слабый, но горячий и удушливый ветер. Страстное желание вырваться отсюда охватило Элизабет.

— Всего несколько минут, мисс Лэнг, обещаю. Известно ли вам, в котором часу бросили трубку?

— Ровно в девять тридцать.

— Вы уверены?

— Да. Пока меня не было, выключали электричество. И в это утро я как раз проверила и поставила часы. Поэтому я совершенно уверена.

— Что вы сделали потом?

— Я очень встревожилась. И захотела немедленно увидеть Лейлу. Выбежала на улицу. Минут пятнадцать ловила такси. Когда примчалась к Лейле, был уже одиннадцатый час.

— В квартире никого не оказалось?

— Никого. Я попыталась позвонить Теду. У него никто не отвечал. Я стала ждать.

Она ждала всю ночь, не знала что и подумать. С одной стороны, страшно беспокоилась, с другой — испытывала некоторое облегчение — надеялась, что Лейла с Тедом помирились и ушли куда-нибудь вдвоем. Элизабет не подозревала, что искалеченное тело Лейлы всю ночь лежало на плитах во дворе.

— Когда ее тело обнаружили, вы подумали, что она упала с террасы. Стояла дождливая мартовская ночь. Зачем она вышла на террасу?

— Ей нравилось стоять и смотреть на город. В любую погоду. Я все время просила ее быть осторожнее. Ограда ведь совсем невысокая. Тогда я подумала, что она, должно быть, перегнулась через перила… была пьяна… упала…

Элизабет вспомнила, как они с Тедом горевали, как держались за руки и плакали на похоронах. Как она разрыдалась, а он обнял ее и прижал к себе. «Будет, Воробышек, будет», — говорил он, успокаивая ее. Потом они на яхте Теда отошли миль на десять от берега и развеяли над океаном прах Лейлы.

А две недели спустя вдруг объявилась эта женщина и под присягой показала, что в девять часов тридцать одну минуту видела, как Тед столкнул Лейлу с террасы.

— Если бы не ваши показания, защита легко опровергла бы эту свидетельницу, Салли Росс, — услышала она голос Уильяма Мэрфи. — Как вы знаете, у нее было серьезное психическое заболевание. Чего, спрашивается, она выжидала, почему сразу не явилась и не рассказала о том, что видела? Говорит, что хотела предварительно посоветоваться со своим психиатром, а он в это время был в отъезде. Это, конечно, хоть какое-то объяснение.

Когда Элизабет услышала о показаниях Салли Росс, она была возмущена. У нее не было ни малейших сомнений в невиновности Теда, пока она не узнала от Уильяма Мэрфи, что Тед все отрицает. Отрицает, что возвращался к Лейле.

— Вы можете присягнуть, что он там был, что они ссорились, что телефонную трубку положили в девять часов тридцать минут. Салли Росс видела, как Лейлу столкнули с террасы в девять часов тридцать одну минуту. Слова Теда о том, что он ушел от Лейлы в девять часов десять минут, находился у себя в квартире, звонил по телефону, а потом уехал на такси в Коннектикут, ничем не подтверждаются. Кроме ваших с Салли Росс показаний мы имеем весьма серьезные косвенные улики. Царапины у Теда на лице. Кожная ткань у Лейлы под ногтями. Ее кровь у него на рубашке. Показания таксиста, который говорит, что Тед был бледен как покойник и не мог даже толком сказать, куда ехать, — такая дрожь его била. А почему он не вызвал своего шофера, чтобы ехать в Коннектикут? Растерялся со страха, вот почему! Он не может доказать, что кому-то звонил. И наконец, у него есть мотив — Лейла его отвергла. Но после ее смерти вы с ним очень сблизились, и защита на разные лады будет обыгрывать этот факт, вы должны об этом помнить.

— Но ведь для нас с ним Лейла действительно была самым дорогим существом на свете, — тихо проговорила Элизабет. — По крайней мере я всегда так думала. Могу ли я теперь идти?

— Хорошо, закончим на этом. У вас и правда вид измученный. Судебное разбирательство будет долгим и не слишком приятным. Постарайтесь на следующей неделе отдохнуть. Вы уже решили, где проведете эти дни?

— Да. Баронесса фон Шрайбер пригласила меня быть ее гостьей в санатории «Кипарисы».

— Надеюсь, вы шутите.

Элизабет уставилась на него широко открытыми глазами:

— С какой стати?

Мэрфи сощурился. Лицо у него вспыхнуло, скулы вдруг резко обозначились. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не повысить голос.

— Мисс Лэнг, по-моему, вы не понимаете, насколько ответственна ваша роль. Без вас защита легко разделается с остальными свидетелями. Это означает, что на основе именно ваших показаний должны упрятать в тюрьму по крайней мере на двадцать лет — а если удастся доказать предумышленное убийство, то и на тридцать, — одного из самых богатых и влиятельных людей Америки. Если бы в деле была замешана мафия, я бы под чужой фамилией отправил вас в какой-нибудь отель, да еще бы и полицию к вам приставил, пока не кончится судебное разбирательство. Барон и баронесса фон Шрайбер, может, вам и друзья, но они также и друзья Теда Уинтерса, которые приедут в Нью-Йорк, чтобы давать показания в его пользу. Неужели вы всерьез собираетесь провести это время с ними?

— Я знаю, что Мин и барон выступают свидетелями на стороне Теда. Они считают, что он не способен на убийство. Я бы тоже так думала, если бы не слышала его голос своими ушами. Они поступают так, как велит им совесть. Я тоже. Каждый из нас делает то, что должен делать.

— Неужели вы не понимаете, что в этом приглашении есть что-то подозрительное? — горячился мистер Мэрфи. — Вот вы утверждаете, что фон Шрайберы любили вашу сестру. Тогда, спрашивается, какого черта они выгораживают человека, который ее убил? Я просто настаиваю на том, чтобы вы держались подальше от них. Не ради меня и даже не ради вашей безопасности, а во имя справедливости, во имя Лейлы.

Мистер Мэрфи недвусмысленно давал понять, что считает ее наивной дурочкой, и, в конце концов смущенная, Элизабет обещала отказаться от приглашения Мин фон Шрайбер и вместо этого поехать в Хэмптон и пожить там у друзей или в отеле.

— Одна ли, с друзьями ли — будьте осторожны, — продолжал Мэрфи. Теперь, когда он настоял на своем, он даже попытался улыбнуться, но без особого успеха. Взгляд у него был озабоченный и тревожный. — Помните, без ваших показаний Тед Уинтерс останется на свободе.

Несмотря на гнетущую духоту, Элизабет решила идти домой пешком. Она ощущала себя спортивной грушей, которая мотается из стороны в сторону под градом сыплющихся на нее ударов. Разумеется, окружной прокурор совершенно прав. Ей следовало отказаться от приглашения Мин, поехать в Хэмптон, поселиться в отеле, ни с кем не видеться эти несколько дней. Лежать себе тихонько на пляже.

— Тебе, Воробышек, никаких лекарств от депрессии не нужно, — шутила всегда Лейла. — Надень купальник, ныряй в море — и ты счастлива.

Это правда. Элизабет вспомнила, с каким восторгом показывала Лейле свои голубые ленточки — награды за плавание. Восемь лет назад Элизабет была кандидаткой в олимпийскую сборную. Четыре лета подряд она вела занятия по водной аэробике в «Кипарисах».

По пути домой Элизабет зашла в магазин, чтобы купить продуктов для салата на ужин и для легкого завтрака. Дорогой она думала о том, каким далеким ей кажется прошлое. Вся жизнь вплоть до кончины Лейлы представлялась ей будто в подзорную трубу с обратного конца.

Письмо Сэмми лежало на обеденном столе поверх стопки других писем. Элизабет взяла конверт и загляделась на безукоризненный почерк. Он так живо напомнил ей о самой Сэмми — хрупкая, легкая, как птичка; сквозь круглые совиные стекла очков глядят умные, все понимающие, все ведающие глаза; отделанная кружевом блузка, уютная шерстяная кофта. Сэмми когда-то, лет десять назад, отозвалась на объявление Лейлы, которая искала для себя секретаря на неполный рабочий день. Через неделю Сэмми стала незаменимой. После Лейлиной смерти Мин предложила ей место секретаря в приемной своего санатория.

Элизабет решила прочитать письмо за ужином. Она переоделась в легкий халатик, приготовила салат и налила в стакан охлажденное шабли. Ну вот, Сэмми, теперь давай потолкуем, подумала Элизабет, вскрывая конверт.

О чем говорилось на первой странице письма, нетрудно было угадать.

«Дорогая Элизабет, надеюсь, ты в добром здравии и благополучии, насколько это возможно при нынешних обстоятельствах. С каждым днем мне все больше не хватает Лейлы. Представляю, каково тебе. Даст Бог, после суда тебе станет легче. У Мин мне работается неплохо, хотя, думаю, надолго я здесь не останусь. Я так до конца и не оправилась после операции».

Элизабет перевернула страницу, прочла несколько строк, и у нее перехватило горло. Она отодвинула тарелку с салатом.

«Как тебе известно, я продолжаю отвечать на письма поклонников Лейлы. Мне осталось разобрать еще три больших мешка. Только что я обнаружила одно злопыхательское анонимное письмо, которое очень меня встревожило. Потому и пишу тебе. Письмо это, явно, не первое и не последнее. Лейла не успела его прочесть, но, должно быть, читала те, что ему предшествовали. Возможно, этим и объясняется ее состояние в последние несколько недель.

Самое ужасное, что письмо, как мне кажется, написано кем-то, кто хорошо знал Лейлу.

Я хотела было вложить его в этот конверт, но не знаю, кто берет твою почту, когда тебя нет. Не хотелось бы, чтобы оно попало на глаза посторонним людям. Не можешь ли ты позвонить сразу, как вернешься в Нью-Йорк?

Нежно тебя обнимаю.

Твоя Сэмми».

С растущим чувством тревоги Элизабет читала и перечитывала письмо Сэмми. Значит, Лейла получала какие-то гнусные анонимные письма, автор которых хорошо ее знал. Сэмми никогда ничего не преувеличивает, и тем не менее она считает, что эти письма могли быть причиной Лейлиного нервного срыва. Все эти месяцы Элизабет, лежа без сна, все старалась понять, что довело Лейлу до истерии. Значит, эти подлые письма от кого-то из знакомых. Кто их писал? И зачем? Кого Сэмми подозревает?

Элизабет схватила телефон и набрала номер приемной санатория «Кипарисы». Только бы Сэмми сняла трубку, молилась про себя Элизабет. Но к телефону подошла Мин. Сэмми нет, сказала она. Поехала навестить кузину, где-то недалеко от Сан-Франциско. Вернется в понедельник вечером. «Увидишься с ней. — Голос у Мин звучал пытливо. — Ты чем-то расстроена, Элизабет? Что-то срочное, связанное с Сэмми?»

Удобный момент сказать Мин, что она не приедет. Элизабет начала было: «Мин, окружной прокурор…», потом взглянула на письмо Сэмми. Неодолимое желание увидеть ее захлестнуло Элизабет. Такой же побудительный толчок она ощутила в тот роковой вечер и не помня себя бросилась к Лейле. Элизабет на ходу перестроила предложение: «…впрочем, это не к спеху. Завтра увидимся».

Прежде чем лечь спать, она написала Уильяму Мэрфи записку с адресом и телефоном санатория. Потом порвала ее. Ну его со всеми его предостережениями. В конце концов она же дает показания не против мафии. Она собирается навестить старых друзей, которых любит, которым доверяет, друзей, которые любят ее и заботятся о ней. А мистер Мэрфи пусть себе думает, что она в Хэмптоне.

Все это время он знал, что надо убить Элизабет. Он жил с постоянным ощущением грозящей ему опасности. Он замышлял расправиться с ней в Нью-Йорке.

Близится суд, и в ее сознании, конечно, все время всплывают события тех дней. Без сомнения, рано или поздно она должна осмыслить то, что ей на самом деле и так известно. И это будет его концом.

Можно избавиться от нее и в санатории, инсценировав несчастный случай. Ее смерть покажется даже менее подозрительной, чем в Нью-Йорке. Он принялся размышлять об Элизабет, вспоминать ее привычки, прикидывая, как бы лучше взяться за дело.

Потом взглянул на часы. В Нью-Йорке полночь. Приятных тебе сновидений, Элизабет.

Твое время истекает.