И у Мин, и у Хельмута весь вечер играла на лице беззаботная, приветливая улыбка. Вплоть до того момента, пока не переступили порога собственной квартиры. Тут они, ни слова не говоря, оборотились друг к другу. Хельмут обнял ее, коснулся губами ее щеки. Его искусные, тренированные руки массировали ей шею.
— Либхен…
— Хельмут, неужели все так плохо?
— Минна, — голос его звучал мягко, — я ведь тебя предупреждал, правда? Нельзя было приглашать сюда Элизабет. Ты ее недооцениваешь. Сейчас она страшно зла на тебя. Но это еще не все. За обедом ты сидела спиной к ней. А я видел выражение ее лица, когда она наблюдала за нами. Смотрела так, будто видит нас впервые.
— Я-то надеялась, что стоит ей только увидеть Теда… Ты же знаешь, как она всегда к нему относилась. Порой я думала, уж не влюблена ли она в него.
— Я понимаю, на что ты рассчитывала. Но ничего не вышло. Не будем больше об этом, Минна. Иди спать. Я принесу тебе горячего молока и таблетку снотворного. А завтра все будет хорошо — ты снова станешь уверенной в себе, не ведающей сомнений хозяйкой «Кипарисов», какой тебя привыкли видеть.
Мин слабо улыбнулась и позволила ему отвести себя в спальню. Он обнял ее одной рукой, она опиралась на него, склонив голову ему на плечо. Уже десять лет, как они вместе, а она все так же любит запах, исходящий о него, и тонкий аромат дорогого одеколона, и шелковистое прикосновение безупречно сшитого смокинга. В объятиях Хельмута она забывала его предшественника, его холодные руки, его капризы.
Хельмут принес горячее молоко. Она уже полулежала в постели, разметав по подушке угольно-черные волосы. Она знала, что в щадящем розоватом свете ночника ее широкие скулы и черные глаза все еще хранят былую привлекательность. Восхищение, которое Мин прочла во взгляде мужа, когда он подавал ей изящную чашку лиможского фарфора, доставило ей радость.
— Либхен, — шепотом сказал он, — мне хочется, чтобы ты всегда знала мои чувства. Сколько времени прошло, а ты все сомневаешься.
Подходящий момент. Надо действовать.
— Хельмут, я вижу, что-то происходит, а что именно — ты мне не говоришь. Скажи!
Он пожал плечами:
— Ты сама знаешь. Санаториев становится все больше. Богачи — люди неугомонные и непостоянные. Стоимость «римских терм» превысила мои ожидания. Но уверен, когда мы наконец их откроем…
— Хельмут, обещай мне одну вещь. Что бы ни произошло, мы не тронем счет в швейцарском банке. Я скорее расстанусь с «Кипарисами». В мои годы уже нельзя рисковать.
Мин старалась говорить спокойно.
— Минна, я обещаю, швейцарский счет мы не тронем. — Он протянул ей снотворное. — Ну вот. Как врач и как твой муж приказываю тебе немедленно проглотить таблетку.
— С удовольствием.
Он сел на край постели и смотрел, как она понемногу отпивает молоко.
— А ты еще не ложишься? — сонно спросила она.
— Еще нет. Почитаю немного. Мое снотворное.
Он выключил свет и вышел из комнаты. Мин чувствовала, как ее клонит в сон. «Хельмут, — беззвучно воззвала она к нему, — что ты от меня скрываешь?» Это было последнее, что она успела подумать.