"Я наслаждаюсь горами и реками, — писал Чэнь Мэнцзя в предисловии к своему третьему сборнику стихов, — наслаждаюсь дорогами среди могил, соснами под звездами и луной. Я стираюсь передать краски, изменения вещей и предметов в движении и покое".
Чэнь Мэнцзя готовил себя для юриспруденции, но после завершения курса наук не возвращался к своей специальности.
Глубокое влияние оказывал на молодого поэта его отец, протестантский священник из провинции Чжэцзян. Атмосфера религиозности царила в семье "доброго сына священника", как назвал себя Чэнь Мэнцзя в программном стихотворении "Кто я такой", в пору увлечения богословием в Яньцзинском университете.
Чэнь Мэнцзя не знал ни громких побед, ни жестоких разочарований. Мастер стиха, он следовал заветам своих учителе Вэнь Идо и Сюй Чжимо и создал немало блестящих по форме произведений. Его поэзия, тихая и сосредоточенная, напоминала, как писал поэт и критик Му Мутянь, спокойное осеннее небо. Его образы и метафоры несли в себе привкус декаданса. "Я разбил свое сердце и вырвал оттуда песню; в красное, как кровь, вино стекает медленно яд цветов".
Христианское сострадание заставило поэта обратить свой взор на род человеческий, который, по словам Чэнь Мэнцзя, перемалывается "жерновами судьбы, не смея произнести ни звука"; поэту является видение "бесчисленных пар грубых рук в дыму и копоти", видение толпы, отдающей свою кровь и примирившейся с тем, что "из нее делается для других вино".
Направляющей идеей поэзии Чэнь Мэнцзя был фатализм. "Наша жизнь, наша смерть не в наших руках, и не стоит гордиться ни весной, ни улыбкой". Поэт скорбит на "собственных похоронах"; человек ассоциируется у него с образами "плывущих облаков" или "одинокой звезды".
Все же перемены в мире не могли не коснуться творчества молодого поэта при всем его желании быть вне "земных страстей" и вне политики. Чэнь Мэнцзя пытается понять происходящее. Он собственными глазами видит смерть и кровь; ему кажется, что в хаосе сражений брат убивает брата, ибо дьявол вселился в их души. Идеи гражданской, освободительной войны, войны против японских агрессоров были ему непонятны и чужды.
В стихах Чэнь Мэнцзя постоянно встречается образ одинокого поэта, остро ощущающего величие бога и свое ничтожество. Му Мутянь был прав, когда говорил, что Чэнь Мэнцзя уже был лишен идеалов Сюй Чжимо. Мы бы только добавили: даже идеалов Сюй Чжимо. "Я увидел воду, но не разглядел в ней рыб", — писал Чэнь Мэнцзя в одном из стихотворений.
После выхода в свет "Собрания стихов Мэнцзя" (1936) — им предшествовали сборники "Стихи Мэнцзя" (1931) и "Железный конь" (1934) — Чэнь Мэнцзя умолк. В поэзии его не стало. Видимо, он сказал все, что хотел и мог.
Источник: "Сорок поэтов", 1978
Чэнь Мэнцзя — известный китайский поэт 20 века. Он был учеником Вэнь Идо и Сюй Чжимо. Он играл важную роль в поэтической группе "Новолуние" (Синьюэ-пай), которую образовали Вэнь Идо и Сюй Чжимо.
Ранее мы писали о том, что главными особенностями творчества поэтов, которые входили в группу "Новолуние", был эстетизм, уход от острых социальных проблем, погружение в искусство для искусства.
Поэзия Чэнь Мэнцзя также обладает такими чертами. В стихотворении "Дикий гусь" <...> поэт акцентирует не только мотив отрешенности от земного, но и забвения былых чувств и страстей. Поэт полагает, что полная жизнь дикого гуся — это петь и лететь.
Пение и полет птицы в сознании человека связываются со свободой, не отягощенной земными проблемами. Поэтому он и хочет превратиться в гуся и освободиться от земных переживаний.
Таким образом, рассмотрев китайскую классическую поэзию и поэзию первой трети XX в., мы можем констатировать, что образ гуся регулярно используется в китайской поэзии для выражения одиночества, тоски, вечной любви, и символизирует вестника.
В китайской поэзии актуализируются биологические свойства дикого гуся: его прилет и отлет, что связано с образом вестника, его формы брачных отношений, его незащищенность, которая связана с образом смерти.
В творчестве китайских поэтов первой трети ХХ в. в образе гуся находят развитие традиционные мотивы, например, мотив одиночества, ностальгии, но и добавляются новые, что, очевидно, связано с влиянием европейской литературы на китайских поэтов в первой трети ХХ в.
В русской поэзии с художественным смыслом образа гуся в китайской поэзии соотносится семантика образа лебедя. "Весьма сложный символ" — так определяет образ лебедя Х. Э. Керлот [Керлот 285].
В европейской традиции этот образ характеризуется как "романтический, противоречивый символ света, смерти, преображения, поэзии, красоты и меланхолической страсти" [Трессидер], с ним связан ряд устойчивых мифологических сюжетов, к которым мы обратимся ниже.
В русской литературе, как и в европейской литературе в целом, спектр художественных смыслов образа лебедя обширен. Значение образа лебедя в русской лирике начала ХХ в. базируется на русской и в целом на славянской фольклорной и мифопоэтической традиции, а также на традиции русской классической поэзии.
Источник: У Хань, "Орнитологические образы в русской и китайской поэзии первой трети XX века" (диссертация), Волгоград, 2015
Чэнь Мэнцзя — поэт, близкий группе "Новолуние".
Выходец из семьи протестантского священника, пронизанной атмосферой религиозности, Чэнь Мэнцзя привнес в свои стихи идеи фатализма. Его поэзия несла привкус декаданса: поэт "скорбит на собственных похоронах", человек для него "одинокая звезда", "плывущее облако"; он видит смерть и кровь, ему кажется, что в хаосе сражений брат убивает брата, ибо "дьявол вселился в их души". Идеи гражданской, освободительной войны были ему непонятны и чужды.
Источник: "В поисках звезды заветной", 1988
Я люблю осеннего дикого гуся,
Вдаль летит он от зари до зари, усталости не зная.
Он мою судьбу напомнил мне,
Надо мною с песней пролетая.
Он никогда не спрашивает,
В каком облаке остается его песня
Он только поет, и легкое крыло
Разрывает ночи покрывало.
Я хотел бы диким гусем стать
И забыть все.
Когда я вспоминаю о чем-нибудь,
То это не вызывает во мне ни ненависти, ни радости.
Источник: У Хань. "Орнителогические образы в русской и китайской поэзии первой трети XX века", 2015
Дикий гусь в полночной тишине
Вдаль летит, усталости не зная.
Он мою судьбу напомнил мне,
Надо мною с песней пролетая.
Пусть ее далеко унесло, —
И со мною так не раз бывало, —
Он поет, и легкое крыло
Разрывает ночи покрывало.
Я хотел бы диким гусем стать
И, забыв навеки цену слова,
Над землей летать, летать, летать,
Отрешившись от всего земного.
Источник: "Китайская поэзия (Л. Черкасский)", 1982
На меня ты смотришь с грустью тайной,
Словно хочешь что-то мне сказать.
Нет, пожалуй, лучше промолчать:
Вдруг внизу ослышатся случайно.
Дни, как кони быстрые, промчались,
Жизнь не доверяет словесам:
Ты пойми, коль сможешь, сам —
Слов красноречивее молчанье.
Источник: "Сорок поэтов", 1978
Будто лютня поет у границы мечты,
Мы покорно за нею пойдем.
Показались следы от угасшей звезды
Тихой песней над Млечным Путем.
Раскрываю глаза и гляжу на закат.
Ветер осени, дум не тревожь!
В этой сумрачной песне согласно звучат
Слово истинной правды и ложь.
Источник: "Сорок поэтов", 1978
Быть может, он утонул в реке,
Быть может, умер на койке.
Теперь он лежит на пустом бугорке,
И некому его успокоить.
Быть может, тело его сгниет,
Быть может, его забудут,
Но когда-то он встал и шагнул вперед.
Ради вас, люди!
Источник: "Сорок поэтов", 1978