Часть 4. Современная поэзия

О слезы,

Конечно,

Вы тоже не вечны.

Но я ничего, кроме вас, не имею

И быть расточительным смею!

Отгремела война на планете.

На улицах босоногие дети.

Дымоходы без дыма.

Ты голоден — сменился плачем смех,

Насытился — тебе и горя мало,

Устал — уснул,

Замерз — прижался к одеялу,

В груди сердечко бьется, как у всех,

Которое еще не тосковало.

Есть у тебя и уши, и глаза,

И выдан нос на долгое ношенье;

Твоя душа не рвется в небеса,

Ей не грозит земное разрушенье.

Я так тебе завидую, родной,

Ты божество меж небом и землей,

Ты царь природы

Без короны.

Он голоден; в безмолвном унынии сидит он у дверей; в

голове у него только одна мысль: "Нечего поесть, нечего

поесть"; он держит во рту палец, грызет его.

Он смотрит на пустырь прямо перед собой, там собрались

дети: одни поют, другие играют в жмурки.

"А почему бы и мне не поиграть? — думает он. — Но нет,

я чувствую, что у меня нет сил, мне лучше сидеть на пороге и смотреть".

Он видит на земле тень; она медленно растет; он бросает

взгляд на солнце — лучи его теперь уже короче. Мама говорила:

"Это солнце уходит спать".

Он смотрит на трубы над домами, изо всех идет дым; в

небе он видит стаю ворон. "Кра-кра!" — каркают они

и улетают далеко, далеко. Там, на разрушенной башне,

они садятся. "Вы все уже покушали?" —— спрашивает он.

При свете месяца он видит на вершине разрушенной башни

обломанные корни кустарника и много высохшей травы.

Вспоминает — дома ему говорили: "В этой разрушенной башне

живет змея, у нее голова величиной с ведро!"

"Ух! Страшно!" — думает он.

Оп входит во двор, видит маму. На самой середине двора,

за фанзой, она стирает белье — чужое белье. Ногой качпет люльку;

в люльке — маленький брат, который все время плачет.

Мать поднимает заплаканные глаза и говорит:

"Это ты пришел, жених?" Не обронив ни единого звука,

он убегает.

Его отца нет дома; и он не осмеливается сидеть в пустой

комнате; он чувствует, что из черного угла на него неподвижно

смотрят круглые глаза. "Чьи это глаза? Они так

похожи на глаза отца!"

Он убегает молча. И по-прежнему нечего сорвать, нечего

поесть. Остается держать во рту палец и грызть его.

По-прежнему нечего сорвать, нечего поесть — остается

только сидеть на пороге. О, как он голоден! Ему даже

трудно дышится. Так голодно, что дрожь охватывает все

тело, каждый маленький мускул, каждую кость! Но он не

плачет, нет — слезы спрятаны в его больших круглых глазах.

У него уже есть опыт! Он уже плакал много, много раз,

ожидая, когда придет отец и принесет немного рису!

Оп думает: "Какой хороший у меня отец! Каждый день

оп покупает рис и дает есть".

Он вспоминает: у его отца круглые глаза!

Он вспоминает, что каждый раз съедает полчашки риса и

хочет попросить еще. Тогда глаза отца округляются еще

больше и он говорит: "Дети не знают меры, всегда хотят

съесть все сразу! Завтра съешь остальное!" Мать поднимает

заплаканные глаза и говорит: "Ты лучше бы выпил

вина на глоток меньше, чтоб он съел на ложку больше!"

Отец молчит, и глаза его становятся совсем круглыми.

Он не понимает отцовских глаз —— почему они всегда такие

круглые. Он не понимает и материнских глаз — почему

они всегда опущены вниз. Но он больше не может сидеть за столом, он уходит уныло и безмолвно.

Он очень часто вспоминает свою тетушку. О! Как давно

он не видел ее! Мама говорит — уже три года! Три года

тому назад, когда приходила тетушка, она принесла две соленых

рыбины и кусок солонины. Тетушка погостила недолго

и вскоре ушла, но он каждый день вспоминает ее.

Ему вспоминается, как одна рыбина висела на окне

до самого Нового года.

Он часто спрашивает маму: "А тетушка? Почему не

приходит моя хорошая тетушка?" — "Она живет очень

далеко, — отвечает мать, — за пятьдесят ли, надо идти целый день".

Да, с этими воспоминаниями живет он изо дня в день:

он думает о своей матери, думает об отце, думает о своем

маленьком братишке, который еще качается в люльке, думает

о тетушке. Он думает и о той змее, что живет в разрушенной

башне. Он говорит: "Голова у нее с ведро,

какие же, должно быть, большие у нее глаза?"

Он грызет палец и думает. Думает до тех пор, пока не

начинает темнеть. Его сердце полно воспоминаний —

каждый день одних и тех же, и его глаза каждый день

видят одно и то же.

И снова слышит он карканье ворон: "Кра-кра!"

Он снова видит, как напротив, на пустыре, появляется

с корзиной на коромысле продавец доуфу — бобового сыра.

Ребятишки кончают игру, они окружают продавца,

хватают маленькие чашечки.

Он спрашивает маму: "Почему мы не едим доуфу?"

Мать отвечает: "Они едят доуфу, а вечером не ужинают"

Ему жалко ребятишек. Разве наешься маленькой чашечкой сыра! Но он очень удивлен — почему почему они не голодны. И все-таки как аппетитно шипит масло на маленькой печурке

этого продавца, и оттуда доносятся запахи, которые призывают его утолить голод!

Темнеет. Он видит пятерых плотников; в старой потрепапной

одежде, с топорами и пилами за спиной, они

идут, покуривая. Самого старшего он знает: его зовут

Старый дядя. На нем самая рваная одежда, а в руке

полбутылки вина.

Он смотрит и смотрит па старую разрушенную башню,

но ее уже не видно; а на пустыре не видать продавца

доуфу, он ушел. Тогда, как обычно, он смотрит в конец

улицы. Оттуда появляются четыре солдата, одетые в

одинаковые куртки; двое с дубинками, двое с фонарями.

Сзади на лошади — офицер в очках.

Мальчишки на пустыре, заметив издали солдат, пускаются

наутек с криком: "Ночь пришла!"

Недалеко, в самом начале улицы, лежит черная собака,

она вскакивает, бросается к ногам офицерской лошади,

лает.

Он тоже говорит: "Ночь пришла, ночь пришла! Отец еще

не вернулся, а мне надо идти домой!" Едва он хочет закрыть

за собой дверь, как вдруг замечает какую-то женщину;

в руках у нее несколько рыбин — она проходит

мимо. Он закрывает за собой дверь и почти в полной темноте,

на ощупь, двигается вперед. "Чья же это тетушка?" —

задумывается он.

Я ночью проснулся от шума и рева:

Гроза бушевала, пророча беду;

В саду беззащитном остались деревья,

Деревья в цветах в беззащитном саду.

Уже распустились цветы золотые

Наградою мне за былые труды.

Но мог ли спасти от стихии цветы я,

Деревья спасти от великой беды?

Я рано поднялся в тоске и печали.

Деревья в потоках холодной воды

Вслед ветру, скорбя, головами качали,

Увидев ночного разбоя следы.

Вода была черной, вода была шумной,

Она прибывала, всех с места согнав.

И плыли цветы золотые бездумно

К веселым воронкам у сточных канав.

Пляшет огонь в печи,

В комнате благодать;

Велит господин отворить окно,

За фруктами посылает слугу.

"На дворе, — говорит, — прошли холода.

А печь накалили — дышать не могу".

На улице нищий лежит на земле,

Холодной как льдина;

Он стиснул зубы,

Он проклинает северный ветер злой.

А всего-то

Между нищим и господином

Бумаги оконной

Тоненький слой!

— Поэтом жизни стать хочу.

Но как, о Муза?

— Промолчу.

Чем пишешь ты свои стихи?

— Слезами их пишу и кровью.

— Скажи, на чем ты пишешь их,

Стихи, рожденные любовью?

— Пишу на лепестках цветов.

— Но лепестки давно опали.

— Пишу на кромке облаков.

— Но облака вдали пропали.

— Пишу на серебре луны.

— Луна исчезла с вышины

Под злое карканье ворон —

И вот уж тьма со всех сторон.

— Я на воде пишу тогда.

— Но убежала и вода.

— На жемчугах — слезинках я

Пишу, волненье не тая.

На алых шариках пишу,—

Им нет числа в крови моей...

— Ты молодчина, ей-же-ей!

Поэзии раскрыта дверь,

Войди в нее, в нее поверь,

А смерть придет, померкнет свет,—

Ты мир покинешь как поэт.

Осенний ветер сдул последний лист.

И на земле, вдали от веток,

Решили листья

Напоследок,

Как в дни весны,

Прошелестеть,

А завтра — завтра умереть.

Лишь миг до вечного забвенья.

И пусть!

Воспряньте на мгновенье!

Звучите, листья!

Это не беда,

Что вы

Потом

Уйдете навсегда.

Дворик кажется колодцем, —

Свет и утром не пробьется

В этот мрачный, тихий дом.

Сумрак стелется по стенам,

Да играет вялый ветер

На земле сухим листом.

Надо мною куда-то плывут облака,

Ветер листья деревьев колеблет слегка.

Легкий ветер, мне волосы тихо развей, —

Ты научишь меня, как не думать о ней?

Лунный свет на воде, серебрится волна,

Море любит луну, любит море луна.

О прекрасная ночь, ты полна серебра, —

Как не думать о ней, научи, будь добра!

Чуть качаясь, плывут по реке лепестки,

Шевелятся лениво у рыб плавники.

В небе ласточки спорят, о чем-то звеня,

Как не думать о ней, научите меня.

Ствол засохший скрипит на холодном ветру,

И пылает пожаром закат ввечеру.

Догорает заря уходящего дня, —

Как не думать о ней, ты научишь меня?