Часть 4. Современная поэзия

раскрыв недурно отпечатанную программку, ты видишь

иллюзию ночи: луна — больного холерой — лицо.

он сидит в парке на каменной лавке, горечь потери отца

как дешёвая гадкая водка сотрясает его естество, видишь

его рассеянный взгляд зафиксировался на высохших хризантемах,

едва музыка грянет, как он начинает на сцене

ходить взад-вперёд, он видит тебя. вы оба знаете

стоит место актёров и зрителей определить — и начнётся хаос.

один шаг, всего один шаг, и ты переходишь за зрителя

грань. ты даже урвал себе главную роль.

ты стоишь на месте его, ты начинаешь мстить

мстить. тебе лучше него известно ненавистник здесь кто.

ты почти что в безумии рёвом ревёшь ненавистное имя. ты,

размахивая ему принадлежавшим мечом, забегаешь на сцену

на верхнюю точку её. ты машешь руками статистам — требуешь

чтоб ненавистного приволокли пред твои очи, ты хочешь сейчас же отрубить ему голову.

он терпеливо ли сносит твоё поведенье? он кажется столь удручённым!

и тихо так мышкой смещается в угол сцены, рука

без устали тянет за краешек занавес. дальнейший сюжет —

как он должен быть выстроен? главная мизансцена как

с этой сплетётся в единый и целостный акт? Ему

уже невдомёк, и два часа действия, как можно

за полчаса их скоротать? ещё надо

происков, козней, измен, ещё надо чьей-то любви.

и вот время в глазах зрителей затрепетало: тучи,

как в бешенстве псы по их темечкам гонят; речная вода

уходя оголяет блестящую гладкую гальку; летучие мыши,

в сумерки битый час мелькают гудящими проводами

и вот, ты начинаешь перечислять детали из книги;

в предложении прочитанном вслух живёт низкий и частый

церебральный согласный, становится драмою в драме;

о смерти, о воскресении после смерти — рассказом, и вот,

зрители видят тревожный волнующий эпизод: у края дороги,

в тесном трактире, упившись вусмерть пьяное солдатьё

сыпет похабщиной, двое из них перепалку

начнут, из-за реплик о бабе, до

поножовщины, до того что трактир разнесут в пух и прах.

и в безумии — все примут участие в потасовке, к тому же,

кто-то умрёт, эта вот кровь и правда блаженство безмерное дарит?

и все зрители до одного распахнули глаза, смотрят испуганно и дрожат.

те кто сентиментален уже пустили слезу, и эта — недавно вдова —

уже без сознания валится в кресло, время как будто уже

набок скользнуло, ты как будто вступил уже в жизнь иную.

"дней города, пусть они как пена растают.

поднимись, поднимись, но не как пар поднимаясь,

а как ракета с тем же рёвом и рокотом и пламенем поднимись".

ты слезами доволен; в адрес упавших в обморок испускаешь

проклятья, овечьи хилые души, в существовании вашем что проку?

а он что? в мрачных чувствах убрался.

влился в реальности тихие переулки, в сумерек

свете фонарном голову свесив бредёт, ветер, над его головой

как воришка кровлю колышет звук издавая, он

знает, этот уход означает уход в вечность, человек,

как он может в пьесе прожить целую жизнь? бутафорская водка

никогда не заменит обычную, обернувшись он делает шаг

к кабачку, громко кричит: эй парень, выпить тащи.

э, да ты пьяный на сцене, ты как наследник узревший

трон — и незанятый, в этот момент твои глаза видят

рая намного счастливее сцену: все

статисты будто в руке твоей реквизит, ты играешь

ими, словно карандашом, столы и стулья молчат?

ты заставляешь болтовнёй их заняться. стены деревья — что?

неподвижны? ты заставляешь по сцене их как леопардов

носиться. "великая сцена — это узорчатый сон".

но ты, как ты заставишь занавес пасть? одна за другой

кульминации не только вздымают в зрителях в душе их горячие волны,

но и тебя толкают к вершине экстаза. глазами —

ты видишь сплошь сверканье ножей и мечей очертания, песня за песней

сооружают славную будущность, словно бы хлеб

подходящая жажда заставляет тебя рукой потянувшись снова и снова тянуться, ты

забываешь себя, забываешь его. ты становишься

переступившим грань, ты уже что ухватишь, то и считаешь — чем-то.