Солнце в зените

Глава двадцать восьмая

Редмор Плейн, август 1485 года

Ричард расположил свое войско вдоль высокого обрыва с северо-запада от деревушки Саттон Чейни. Это позволило йоркистам получить ясный просмотр лежащей внизу бесплодной голой равнины, известной местным жителям как Редмор - Обилие красного - за кроваво-алый оттенок глины здешней почвы. Небо затянулось летними сумерками, и свет от огней вражеского лагеря делал его хорошо заметным в вечерней мгле. Словно рассыпавшиеся звезды, упавшие на землю, оторвавшись от действительности, подумал Френсис и затем обернулся на звук своего имени.

Приближающийся человек был ему хорошо знаком и пользовался глубоким уважением Ричарда. Им оказался сэр Хэмфри Стаффорд, кузен, так опечаливший Бекингема, когда последний пытался поднять в Херефордшире бунт. Френсис усмехнулся и от удовольствия лицезрения старого друга сумел на миг позабыть, что завтра в это же время они оба уже могут лежать мертвыми.

'Рад видеть вас, Хэмфри, ваше прибытие будет многое значить для короля'.

'Расскажите мне о Тюдоре, Френсис. Сколько людей у него получилось собрать?'

'Наши разведчики докладывают, - почти пять тысяч или около того'.

Хэмфри втянул в легкие воздух. 'Не более этой цифры?'

Френсис кивнул. 'Единственный английский рыцарь, открыто заявивший, что станет сражаться за Тюдора, - сэр Гилберт Тальбот, мы думаем, он привел где-то пять сотен вассалов. У Тюдора в изгнании насчитывалось в окружении несколько сотен англичан - закоренелых ланкастерцев и им подобных. Он также смог выгодно использовать свою уэльскую кровь, наполнив ряды тысячами двумя уэльсцев. Остальные пришли из Франции'. Угол рта Френсиса изогнулся. 'Пена с каждой пивной причалов в Арфлере, не говоря о множестве уголовников, выбиравших между Тюдором и петлей висельника!'

Хэмфри ухмыльнулся. 'Язви их оспа, какая разница, будь они хоть дьявольским отродьем? Только не когда этой швали насчитывается пять тысяч, против короля многие поворачивали и вдвое большую армию!'

'Хотелось бы мне, чтобы все оказалось так просто', - угрюмо ответил Френсис. Он направился вперед, к краю обрыва. 'Взгляните сами. Вон там, на юго-западе, стоит лагерь Тюдора'.

Хэмфри прищурился, всматриваясь вдаль. Под ними, как и сказал Френсис, сияли огни палаточного городка Генриха. Но мерцание виднелось также как с северной, так и с южной стороны.

Френсис махнул рукой на север. 'Сэр Уильям Стэнли с почти двумя тысячами своих наемников. И лорд Стэнли, расположившийся к югу - в Дадлингтоне - с добрыми еще тридцатью пятью сотнями'.

'Святая Мария, Матерь Божья', - тихо, почти благоговейно, произнес Хэмфри. 'Вы говорите, что когда мы завтра двинемся на битву с Тюдором, на каждом фланге у нас будет по армии, принадлежащей Стэнли, каждый из которых или они вместе в любой момент готовы перейти на сторону Тюдора?'

'Да...говорю'. Коротко.

'Сгнои Господи этих языкастых порождений гулящей девки, этих предателей, обреки их на горение в вечном огне адовом!'

Хэмфри сжал кулак и несколько раз стукнул им по ладони другой руки. Имевший время переварить потрясение Френсис смотрел на него с усталым сочувствием.

'Френсис...Френсис, будь я проклят, если понимаю происходящее. Вы как никто хорошо знаете короля, лучше, чем большинство из нас. Как, во имя всего святого, мог он позволить заманить себя в подобную ловушку?'

'Не вижу выбора, чтобы в нее не влезать!'

'Не защищайте, я тоже люблю короля. Я сражался под его командованием при Тьюксбери, когда ему было всего восемнадцать, находился с ним в Шотландии, когда он взял Эдинбург и Бервик. Ричард - действительно способный полководец, второй по таланту после своего покойного брата, и мне не нужно вам говорить, что люди, уже служившие под его рукой в приграничных кампаниях, с радостью пойдут за ним до границ самого пекла и обратно. Вот почему я с трудом могу понять, как он позволил этому случиться'.

'Стенли почти тридцать лет прикрывались обманчивыми цветами', - с уменьшившийся долей обороны заметил Френсис. 'Предательство стало их семейной традицией'.

'Хорошо сказано, Френсис, и по-божески сурово и честно. Король Гарри, король Эдвард, граф Уорвик...Стенли предали их всех в то или иное время, здесь король Ричард в хорошем обществе! Смею сказать, единственный вопрос, в котором и Йорки, и Ланкастеры могли бы прийти к согласию, заключается в том, что Стенли - люди без чести, они бы продали в Гефсиманском саду Господа Спасителя нашего, и у них волосинка бы не пошевельнулась'.

'Хорошо, но что теперь? Что бы вы хотели от короля, чего он еще не совершил?'

'Говоря откровенно, Френсис? Я бы никогда не разрешил Томасу Стенли уехать в Латом Хаус, не выпустил бы его из поля зрения даже в отхожее место. Более того, я не доверил бы Нортумберленду неограниченных полномочий по сбору рекрутов на севере. Согласен с вами, он слишком влиятельный лорд, чтобы сбрасывать такого со счетов, но далеко не тайна, что Нортумберленд Ричарда не любит, с недовольством взирая на теплое к нему отношение северных земель. И каков итог? Завтра, когда мы выйдем на поле против Тюдора, с нами не будет людей из Йорка, не будет множества верных королю северян'. Хэмфри произвел широкий взмах рукой, описывая треугольник, очерченный зажженными вдоль Долины Редмор лагерными огнями.

'Могу добавить, - почти неизбежно, что однажды мы обнаружим себя лицом к лицу с этой совершенно не склонной к святости троицей, но только почему Его Величество сделал для них все настолько чертовски простым?'

У Френсиса не было ответа на данный вопрос. Он оглянулся, окинув взором темнеющую внизу долину, и затем внезапно произнес: 'Хотите увидеть, где мы завтра будем сражаться? Где король намерен расположить наши позиции? Взгляните туда. Видите возвышающийся с южной стороны отрог? Его называют Амбьен Хилл'.

Хэмфри посмотрел солдатским натренированным взглядом и через миг-другой принялся ухмыляться. 'Будь я проклят, но мы же можем справиться довольно просто! Благослови его Господь, но король подумал и выбрал единственное место на этом целиком забытом Небесами поле, которое закроет наши фланги. Тот отвесный склон на северной стороне должен помешать Уиллу Стенли совершить неожиданный удар, а топь на юге отрежет нас от его рожденного в непотребстве братца'. Ухмылка Стаффорда стала шире. 'Людям Тюдора придется сражаться на вершине холма, с солнцем, бьющим им в лицо...все лучше и лучше'.

Подъем духа ощутил и Френсис. 'Тюдор по своей природе не солдат', - сказал он презрительно, - 'но пошел на битву с таковым, с тем, кто обучался на сражениях Эдварда Йорка. А эти выплюнутые преисподней Стенли как никто понимают данную истину, - пока не увидят нас разбитыми, на сторону Тюдора они не перейдут.

Если станет ясно, что герой дня - Йорк, братья кинутся на Генриха, словно почуявшие кровь акулы'.

Хэмфри кивнул. 'Все, что нам нужно утром - это чуточка удачи'. Перестав улыбаться, он посмотрел на Френсиса. 'Удача Эдварда Йорка вошла в предание. Молите Бога, чтобы у его брата везение оказалось не меньшим'.

Дворянин был юн, грядущему сражению предстояло стать первым в его жизни, и молодой человек с мрачной уверенностью понимал, - эти одинокие часы до рассвета ему придется провести в жалком бодрствовании. При пробуждении он испытал удивление, - вероятно, сон наступил, как только юноша рухнул на свой тюфяк. В палатке царил мрак, вокруг раздавалось тихое похрапывание товарищей. Ночь продолжалась, - время еще не пришло. Сквайр пошарил у тюфяка в поисках пары сапог, но удача ему не улыбнулась, поэтому в тьму он пошлепал босым.

Трава встретила сыростью и прохладой, таким же был воздух. Лето проходило последнюю стадию. Молодой человек не задерживался, облегчившись, как можно скорее, он, дрожа, снова нырнул в шатер. Но только юноша завернулся в шерстяные одеяла, в глаза ему попал испускаемый из-под внутренней перегородки свет.

У постели Ричарда все еще горела масляная лампа, а на маленьком алтаре были зажжены свечи. В кругу призрачного света, преклонив колени, стоял король, в руках у него находились четки, губы шевелились. Паренек помедлил, не желая вмешиваться в молитвы, но равно не желая и уходить. Его сильно беспокоило, что Ричарду выпали бдение и одиночество именно тогда, когда до битвы оставались считанные часы.

Прежде чем подойти ближе, он терпеливо дождался, пока король полностью переберет четки, но почти сразу замер, ибо Ричард снова заговорил, и, по мере того, как тихо произносимые слова ясно доносились до юношеских ушей, тот чувствовал практически осязаемое шевеление волосков на кистях и на затылке.

'Благословенная Дева Мария, прошу тебя ныне, пусть в час, когда веки мои нальются тяжестью от смертной мглы, мешающей мне видеть яркость этого мира, а язык перестанет двигаться, чтобы молиться или взывать к тебе, будет тебе угодно вспомнить прежние молитвы и принять мою душу в твоей благословенной вере. Когда смертный тлен так близко, Госпожа, стань моей душе утешением, прибежищем и защитой, чтобы враг из преисподней, созерцать коего страшно, не смог предстать предо мной с совершенными ранее грехами, но дабы грехи эти получили по молитве к тебе прощение и были бы вычеркнуты твоим Благословенным Сыном. Аминь'.

Молодой человек увидел, что Ричард совершает крестное знамение и начинает подниматься, но остался недвижим, как вкопанный, и нем. Он не знал, почему эта молитва должна была так его потрясти, накануне битвы ее мог бы прочесть любой, наверняка, данные слова находят отклик по всему лагерю. Тем не менее, услышав только что прозвучавший текст, юноша похолодел, также осенив себя крестом и воззрившись на монарха расширившимися пораженными глазами.

Ричард встал, но затем, при виде своего дворянина, отпрянул.

'Господи!' Он терпеть не мог демонстрировать, насколько сильно напряжены его нервы, поэтому неловко рассмеялся. 'Имея такую кошачью поступь, Джеффри, вы способны совершать великие ограбления!' Рассмотрев парня внимательнее, король заметил покрывающую кожу того бледность, и голос Ричарда изменился. 'В чем дело? Почему вы не спите, молодой человек?'

Джеффри собрался и, запинаясь, ответил: 'Ваш свет, я...я увидел его, Ваша Милость, и подумал, что вы можете во мне нуждаться...'

Он обладал густой копной волос соломенного оттенка, облупленным носом и загорелым усеянным веснушками лицом, находясь почти в том самом возрасте, в котором Ричард сражался при Барнете. Король окинул юношу взглядом и покачал головой.

'Нет, Джеффри. Идите и поспите, пока у вас есть такая возможность'.

Джеффри продолжал медлить. 'Вы тоже?' - отважился он наконец.

'Да', - ответил Ричард. 'Я тоже'. И пока Джеффри нырял назад за перегородку, Ричард откинулся на походную кровать. Она была узка и не намного мягче высушенной солнцем бесплодной земли под его ногами, но прошлой ночью король находился в собственной, предназначенной для переездов постели на постоялом дворе Лестера, однако, тогда сон также от него ускользнул.

Четки все еще лежали в ладонях. Они представляли собой чудесное произведение искусство, принадлежавшую раньше Анне нитку оправленного в золото перламутра. Заслонившись другой рукой от бившего в глаза света, Ричард осторожно положил их на стол рядом с масляной лампой.

Который сейчас час...три? Четыре? Ночь не отличалась теплом, но рубашка прилипала к спине, и на коже ощущалась липкая влага. Им овладела лихорадка? Или всего лишь усталость от недостатка сна? Он больше не может продолжать в этом духе и обязан обрести силы поверить в свое право. Давно перевалило за полночь, настал понедельник. Двадцать второе августа, восьмой день после праздника Успения Богоматери. Ричард носил корону на протяжении уже почти двух лет, одного месяца и двадцати семи дней и завтра - он точно знал - мог получить ответ, который дать ему был способен лишь Всемогущий. "Dies Irae" (День Гнева - лат.), - прошептал монарх. 'День вынесения Приговора'.

Тьма не рассеивалась, но лагерные огни гасили, и из одеял вылезали, зевая и ругаясь, заспанные люди. Входя в принадлежащий Ричарду руководящий шатер, Френсис не удивился, обнаружив друга на ногах и уже полностью облаченным в доспехи. Принимая кубок с разбавленным водой вином, Ловелл стал свидетелем, как королевские дворяне проверили выполненную работу, желая удостовериться, что латы монарха надежно застегнуты, - не один человек успел поплатиться жизнью за сломанную пряжку или за раскрывшуюся не вовремя скобу. Френсис понимал, что наблюдает за трудом, сделанным с любовью, ибо дворяне суверена смогли вернуть панцирю его прежний блеск, и в свете лампы тот сиял, словно отполированное волной стекло, как уже было при Тьюксбери - на Кровавом Лугу.

Взгляд Френсиса перехватил Роб. 'Дикон только что послал к Томасу Стенли герольда, приказывая ему привести свои войска в королевский лагерь'.

'Он предупредил Стенли, что произойдет с его сыном, вздумай вызванный не подчиниться?' Это был не тот вопрос, который Френсис чувствовал себя вправе задавать, но слишком часто нынешним летом ему приходилось видеть, как Ричард пренебрегает предпримать очевидное для любого другого, поэтому, когда сейчас Роб кивнул, Ловелл ощутил некоторое облегчение.

'Расслабьтесь, предупредил, причем на таком языке, какой даже Стенли не введет в заблуждение'.

Рядом появился юный дворянин, протянувший блюдо с покрытым медом хлебом. 'Мой господин? Не могли бы вы повлиять на Его Королевскую Милость? Он говорит, что ничего не хочет, но так плохо спал прошлой ночью...'

Увидев встревоженный взгляд юнца, Френсис ему улыбнулся. 'Дайте это мне, Джеффри. Посмотрим, что я смогу сделать', - пообещал он и, направляясь к Ричарду, объявил с наигранной дерзостью: 'Ваш завтрак, мой господин. Если не желаете потакать мне, сделайте это тогда ради Джеффри. Парень, похоже, куска в рот не возьмет, пока не увидит, как вы-'

Когда Ричард обернулся, Ловелл остановился на середине фразы, не в состоянии подавить беспокойный вздох. Король выглядел больным, - об этом кричали изможденное лицо, чей сероватый оттенок пробивался даже сквозь плотный загар, и лишившаяся всякого цвета запавшая кожа вокруг глаз.

'Вы же совсем не спали?'

'Напротив, спал', - очень тихо ответил Ричард, - 'час или около того, но если бы я не сомкнул глаз, было бы лучше. Мне снилось...' Он покачал головой и с кривой усмешкой произнес: 'Так заметно?'

Френсис кивнул. 'Дикон, это же не оттого...ну, не из-за той вчерашней неприятности на мосту?'

Лицо Ричарда накрыла тень удивления. Но даже когда он покачал головой, Роб резко спросил: 'Из-за какой неприятности? О чем вы толкуете, Френсис?'

Ловелл позабыл, что Роб не являлся свидетелем происшествия, считая само собой разумеющимся, чтобы кто-то уже упомянул последнему о случившемся. Он поколебался, не в силах определить важность, приписываемую Ричардом пророчеству, и тогда вместо Френсиса пришлось ответить королю.

'Это случилось, когда мы выезжали из Лестера, Роб, на Боу Бридж, втором мосту через реку Соар. Белого Суррейца напугала собравшаяся толпа, и, чуть меня не сбросив, он внезапно отпрянул. Приводя его в чувство, я задел шпорой мостовой борт, и тут же какая-то старушка из народа закричала, заявляя, что увидела мою голову помеченной тем же пятном, а мост - влажным от моей крови'.

Рассказ отличался точностью, чего нельзя было сказать о полноте его честности, - ничего ни в голосе Ричарда, ни в фактическом изложении не передавало окрасившей минуту тревожности - охватившего толпу суеверного страха. Люди отшатнулись от женщины, словно она прокаженная, многие зашептали о ясновидении, вцепившись в крест и четки, тогда как более отчаянные и смелые хлынули вперед, в благоговейном ужасе воззрившись на мост, будто ожидая увидеть промокшие от крови булыжники. Френсис знал, случившееся являлось чем-то вроде распространяющейся как чума мрачной сказки, он ощутил угрюмую уверенность, - к текущей минуте значительная часть их войска слышала уже версию, по крайней мере, успевшую исказиться, поэтому грубо сказал: 'Сгнои Господь эту старую каргу, пропахшую дешевым вином и чересчур подслеповатую, чтобы на собственном лице замечать бородавки, не говоря о картинах иного порядка. Не представляю, зачем я вспомнил об этом, Дикон, понимая, что вы восприняли инцидент пьяным бредом, каковым он и был'.

'Если ты интересуешься, не подумал ли я о ней, как о ведьме, Френсис, то нет. Старушка казалась простоватой, не более'. Ричард грустно улыбнулся. 'Однако, если не так, то случившееся стало самым знаменательным способом Лестера попрощаться со мной!'

'Дикон...' Френсис понизил голос. 'Дурной сон... О чем он говорил?'

Ричард брал один из ломтей покрытого медом хлеба. Сейчас он возвратил его на блюдо нетронутым.

'Мне снился брат', - ответил король неохотно. 'Покойный брат'.

Король перевел взгляд с одного на другого, его глаза рассматривали их лица, точно пытаясь запечатлеть в мозгу черты. 'Вы были мне верными друзьями, никто и никогда не имел товарищей лучше. Я понимаю вашу озабоченность и, если бы то оказалось в моих силах, обязательно рассеял бы вашу тревогу. Но, говоря честно, я не могу. Думаю, вам обоим известны мое отношение к этому сражению и мучающие меня предчувствия. Однако, они не относятся к боязни поражения и смерти'.

'Вы можете рассказать о них нам, Дикон?'

'Я с детства воспитывался в вере, что справедливость не процветает без милосердия, Френсис. Брат же считал иначе, предупредив меня однажды, что милосердие - это слабость, которую ни один монарх не может себе позволить. И он был прав. Семейство Стенли, архиепископ Ротерхэм, Реджинальд Брей, Джон Чейни...Все те, кто сегодня поддерживают этого уэльского мятежника, те, на чье предательство я смотрел сквозь пальцы... Если бы я выбрал вместо прощения наказание, если бы казнил их, как сделал с Вудвиллами, мы не дошли бы до этого...до Редмор Плейн.

Не только своей жизнью должен я рисковать в этот понедельник, но также и вашими, жизнями столь значительного количества людей. Отныне, подобного не повторится, клянусь вам. Если Господу будет угодно даровать мне победу, я совершу все, что следует, дабы обезопасить мое правление. Я покончу с прощением измен и забвением вероломства. Мягкость обеспечивает лишь следующие предательства. И она не является способом, который я когда-либо стремился использовать, будущим, в какое я могу взирать хоть с малейшим ожиданием'.

Роб и Френсис взглянули друг на друга, ни один, ни другой не зная, что ответить. Но Ричард уже отвернулся, направившись встретить только что нырнувшего под завесу шатра разведчика.

'Мы заняли положение на холме, Ваша Милость'. Человек был небрит, его камзол усеивали пятна пота, лицо покрывала бледность, но подаренная им Ричарду улыбка сияла животворным ликованием. 'Уверены, что опередили тут разведчиков Тюдора, но его лагерь до сих пор недвижим. Думаете, нам нужно из христианской доброты выслать глашатая - дать знать, что мы уже ждем?'

Напряжение внезапно ослабло, впервые в течение утра мужчины улыбнулись. Стратегические преимущества занявшего Амбьен Хилл войска были значительны, - Ричард победил, даже не ступив на поле боя.

'Мой господин?' Френсис обернулся и заметил одного из каноников Ричарда. Божьи посланники, обманувшие запрет Писания о 'поражении острием меча' использованием булавы, священники чувствовали себя на месте сражения настолько же в своей тарелке, как и у алтаря. Данный человек был не из их числа. Изможденно худой, с ввалившимися глазами, он напомнил Френсису церковные фрески, виденные тем в соборе Святого Стефана, - требовалось мало воображения, чтобы представить его широко распахивающим руки при первых ударах камнями или принимающим мученический венец со всей возможной страстью истинного фанатика. Воздействие личности вошедшего было таковым, что Френсис и подумать не посмел, когда тот взял его за руку и увлек ко внутренним границам шатра.

'Лорд Ловелл, вы должны поговорить с королем и убедить его изменить свое мнение. Наш суверен заявляет, что не будет слушать мессу и просить Господа о благословении династии Йорков. Он утверждает, что если защищает правое дело, то Всевышний поможет даже без молитв об этом. А если нет, - тогда просить Всемогущего о победе, значит насмехаться над Святыми таинствами мессы и евхаристии'.

Френсис воззрился на священника, а потом на смятую постель Ричарда. Господи Иисусе, смилуйся над ним. Логика Дикона обладала непогрешимостью, сравнимой лишь с ее беспощадностью. И где он набрался такой смелости? Друг жертвовал большим, нежели просто жизнь, заведомый выбор в пользу смерти являлся смертным грехом для христианина, тем не менее, если он не сможет одержать победу, Дикон планирует умереть.

'Мне жаль, святой отец', - ответил Френсис хрипло. 'Я ничего не в силах поделать, однако, вы - способны. Вы можете молиться за него, молиться, чтобы сражение окончилось в пользу Йорков'.

Глаза священника запылали, словно угли. 'Я толкую не об исходе битвы, а о вечном проклятии', - произнес он свирепо, одновременно с внезапным увеличением громкости голосов за перегородкой. И, вместе за следующим за ним по пятам каноником, Френсис поспешил назад в главную часть шатра.

Прижимая его к груди, Джеффри держал принадлежащий Ричарду шлем. Но все остальные взгляды были прикованы к королю и к лежащему в монаршей ладони венку-диадеме - усеянному драгоценными камнями узкому овалу кованого золота. Взяв у Джеффри шлем, Ричард защелкнул овал над забралом.

'Ваша Милость, умоляю вас', - Френсис никогда не слышал, чтобы Джон Кендалл говорил так отчаянно. 'Опасность слишком велика!'

'Ради любви Господней, Дикон, прислушайтесь к нему!' - Роб протянул руку и схватил Ричарда за кисть. 'Нося эту корону, вы притянете к себе все поле! Вы станете целью каждого солдата в армии Тюдора, разве не понимаете?'

Ричард пожал плечами и сделал Джеффри знак помочь ему закрепить шлем. 'Если Тюдор желает мою корону, пусть заберет ее у меня...если сможет', - парировал он хладнокровно, и большая часть находящихся в шатре расхохоталась, - дерзость несла вызов, не имевший ничего общего со здравым смыслом. Угрюмо, но усмехнулся даже Роб. Френсис и священник смотрели на происходящее в молчании, их взгляды были прикованы к окаймляющему шлем Ричарда сияющему золоту.

На дворе было немногим больше 5 часов утра. В мглистом свете наступающего рассвета побледнела последняя из звезд, и небо заволокло дымкой мутного жемчужного оттенка. На востоке горизонт все еще скрывал диск солнца, но казалось, что день сражения станет ясным. Ричард сказал это Джону Говарду, и последний, почти отсутствующе, кивнул в ответ. Он отвечал за руководство авангардом и смотрел вокруг измученным взглядом пастуха, старающегося позаботиться обо всем своем стаде, однако, когда грифельно-серые глаза вернулись к Ричарду, они немного смягчились. Последний являлся довольно молодым, чтобы в свои 32 года приходиться Джону сыном, и во время тихого вопроса: 'Дикон, с вами все будет в порядке?' - в голосе Говарда прозвучала искренняя забота.

'В достаточном порядке'. Но Джон Говард приходился королю другом и имел право на честность, особенно сегодня. 'Я очень плохо спал, Джек', - признался Ричард и с натянутой улыбкой сказал: 'Помню, Писание повествовало о парне, отдавшем право своего рождения за чашку с похлебкой. Конкретно сейчас, полагаю, я бы охотно уступил половину королевства за еще несколько часов сна!'

'Ну, так или иначе, сегодня мы заснем крепко'. Слишком знакомый со смертью, чтобы оказывать ей неподобающее той уважение, Говард часто смущал менее спокойных окружающих, но Ричард считал его колкое чувство юмора забавно бодрящим, и, протянув руку в латной перчатке, положил ее на плечо Джона.

'Знаю, вы будете заботиться об авангарде, Джек. Уверен, вы также позаботитесь и о себе'.

'Уверен, вы поступите также', - сухо ответил Говард. 'Авангард готов занять положение на холме, но Нортумберленд кажется проводящим досуг в отстраивании арьергарда. У вас есть от него известия?'

Ричард кивнул. 'Он хочет оставить своих людей здесь - на обрыве, говоря, что таким образом будет в лучшем состоянии, дабы прийти к нам на помощь, если Стенли решат напасть'.

'Довольно справедливо, но не менее справедливо и то, что он точно не горит желанием выйти против Тюдора на поле. Я не намерен на него клеветать, Дикон, но Нортумберленд - посредственность, чей единственный известный талант заключается в искусстве говорить двусмысленности. Но что тут поделать, носимый им титул - один из самых значимых в Англии. Можете ли вы ему доверять?'

'У нас есть выбор?'

'Нет', - согласился Говард, выплюнув особенно злобное ругательство. 'Это проклятое Нортумберлендское графство никогда не приносило Йоркам удачи. Не забери Нед титул у Джонни Невилла и не верни его Перси, Джонни бы никогда не предал Неда при Донкастере и-'

'Ваша Милость!' Это был спешащий к ним Уилл Кэтсби. 'Из лагеря герцога Норфолка только что выехал в поисках последнего всадник'.

И Говард, и Ричард устремились вперед, но прибывший обнаружил их первыми. Резко натянув поводья, он кувырнулся из седла и преклонил перед герцогом колени.

'Мой господин Норфолк', - выдохнул посланец, - 'мы обнаружили это приколотым к вашему шатру сразу после того, как вы покинули лагерь'. И тут же протянул Говарду лист испачканной бумаги.

'Ну и? Что это, Джек?'

'Ничего, что стоило бы беспокойства', - резко ответил Говард и, не вытяни Ричард руку, смял бы документ до степени дальнейшей нечитабельности.

'Думаю, мне также хорошо бы на это взглянуть', - заявил монарх со спокойной настойчивостью. Лист разгладили, почерк едва поддавался прочтению, словно эти каракули царапали в крайней спешке.

Джек Норфолк, ты не будь своей безумной смелостью погублен,

Твой Дикон-господин крутой - давно как продан, так и куплен.

Ричард смотрел на бумагу в молчании, полностью позабыв и о Говарде, и о Кэтсби. Какое-то время он не чувствовал ничего, совершенно ничего, но, переждав долгий промежуток, его гнев дал о себе знать.

'Дикон, не обращайте внимания', - успокаивающе произнес Джек. 'Они просто стараются разворошить подозрения и задеть нас за живое'.

'Да, но это также и правдиво, нам обоим известна данная истина. При правлении Тюдора Стенли предполагают выиграть намного больше, чем могут сделать когда-нибудь при моем. Думаете, Генрих не обещал им за поддержку солнце с луной вдобавок? Но в чем я клянусь перед всеми святыми, так в том, что цена их предательства будет выше, нежели они рассчитывали, а уж вид уплаты выберу сам'.

Говарду уже приходилось наблюдать разнообразие обличий ярости Ричарда. Требуя смертной казни для Энтони Вудвилла и Дика Грея, он продемонстрировал враждебность, не менее неумолимую, чем дошедший до зеркальной гладкости лед. Уилла Гастингса король отправил на плаху в бешеной вспышке гнева. Но сейчас в его голосе чувствовалось неистовство высшей точки горечи, мощность которой подарила Джону немалую степень удовлетворения. Тревога Говарда о душевном состоянии Ричарда была лишь немногим слабее страха ожидающего их на бранном поле предательства. Иногда ему казалось, что обреченная готовность монарха опасно граничит с безразличием, но в данную минуту Джону подумалось, - ведь неизвестный 'жучок' оказал войску большую услугу, чем мог об этом догадаться.

'Я почти тридцать лет знаю Стенли, Дикон, и, хотя он неспешен с обещаниями, однако, неизменно быстр с исполнением. Если Тюдор в расчете на братьев, вручил им свою жизнь, скорее всего, Генрих полагает обрести взамен удавку палача'.

Ричард обернулся к Кэтсби, зная, что тот уже прочел текст через его плечо и понял основную суть записки. 'Держите это при себе, Уилл. Ее смысл довольно сильно разозлит наших солдат'.

Кэтсби кивнул и, когда к Ричарду подвели Белого Суррейца, отступил назад. Казалось, что скакун ощущает предстоящее ему, - он уже показывал признаки возбуждения, роя копытом землю и пытаясь сбросить сдерживающие его голову ладони. Конь немного успокоился, только почуяв запах Ричарда, но даже тогда пришлось подождать несколько мгновений, прежде чем король сумел на него подняться.

'Дикон, подождите', - Френсис притянул Белого Суррейца настолько близко, насколько посчитал благоразумным, и махнул рукой. 'Там ваш глашатай, тот, кого вы отправляли к Стенли'.

Проплывая сквозь ряды внезапно замолчавших рыцарей, посланец замедлил ход коня до обычной поступи. По его лицу можно было легко все прочесть, и Ричард сразу понял, что привезенная новость не из тех, что хочется услышать.

'Не утруждайте себя спешиванием. Что сказал лорд Стенли?'

'Он сказал...сказал, что это неудобно, Ваша Милость, для него - подчиняться сейчас вашим призывам'.

'Понятно', - ответил Ричард сквозь сжатые зубы. До настоящего момента король продолжал надеяться, что Стенли можно будет принудить сохранить верность принесенной ими вассальной клятве. Для него казалось непостижимым, что человек способен так мало заботиться о жизни собственного сына, поэтому Ричард бросил взгляд в направлении Джорджа Стенли. Лицо последнего не имело ни кровинки, губы медленно растянулись, но ни слова не проронили.

'Вы предупредили его, что сын лорда находится под угрозой топора?' - спросил Ричард, и глашатай с несчастным видом кивнул.

'Тот ответил...' Посланец сглотнул и вспыхнул, словно ответ Стенли каким-то образом на нем отразился.

'Простите меня, Ваша Милость, но это его собственные слова. Лорд произнес: 'Передайте Глостеру, что у меня есть другие сыновья''.

Воцарилась невероятная тишина. Ричард задохнулся. 'Ради Бога, он так сказал? Тогда с настоящего момента у него на одного сына меньше!'

Джордж Стенли осел в руках стражников и начал рыдать. Те неуверенно взглянули друг на друга, совершенно не решившие, как им читать происшедший от Ричарда приказ. Никто не сомневался, что он желал казнить Стенли. Но имел ли король в виду выполнение наказания сию же минуту? Или намеревался отложить его до окончания сражения? Представлялось невозможным искать дальнейших разъяснений. Ричард уже повернул Белого Суррейца, и все в лагере вокруг них пришло в движение. Стражники обменялись смущенными взорами, а потом принялись спорить, не в силах прийти к выводу, что станет большим преступлением, - чрезмерно отложить казнь или скороспело ее выполнить. Стенли опустился на колени, но, тем не менее, он не молился. 'Прокляни его Бог', - плакал молодой человек, - 'Прокляни его Бог', но кого Джордж подразумевал - Ричарда или отца - не знал никто.

Среди приставленных к Стенли стражников, взирающие на немедленную расправу с благосклонностью показали себя наиболее убедительными. Он же уже признал совершенное предательство, доказывали они, более того, разве может кто-нибудь вспомнить, чтобы король впадал в такую ярость? Стенли резко поставили на ноги, и один из солдат отправился искать импровизированную плаху. Именно в эту минуту перед ними натянул поводья коня сэр Уильям Кэтсби.

Солдатам тут же пришло в голову, что решение проблемы само пришло в руки, и они поспешили прибегнуть к совету Кэтсби, совершенно довольные перекладыванием ответственности со своих плеч на плечи человека, имеющего серьезный статус. Тот долго молчал, безмятежно рассматривая осужденного.

'После', - ответил он, в конце концов, и Джордж Стенли снова всхлипнул, на сей раз испытывая облегчение от негаданной отсрочки.

Из-за свойственного полю битвы рельефа войско йоркистов развернуло свои колонны поперек Амбьен Хилл. Джек Говард должен был начать приступ во главе авангарда. Задачей Ричарда становилось отстраивание центра сражения позади людей Говарда, при необходимости усиливая передовой отряд солдатами из середины армии. Нортумберленд оставался на отроге с арьергардом, наблюдая за движением со стороны Стенли.

Когда силы Тюдора направились на Редмор Плейн, солнце еще низко лежало на востоке. Их авангард вел человек, впервые противостоявший Ричарду четырнадцать лет назад - при Барнете, граф Оксфорд. Он единственный из командиров Тюдора обладал богатым военным опытом.

Для Генриха Тюдора битва началась сложно. Его разведчики не обнаружили на южной стороне от Амбьен Хилл трясины, и, чтобы избежать затягивания в нее, авангард был вынужден резко откатиться на север. Если бы Джон Говард решил в этот критический момент вести передовой отряд йоркистов вниз по Амбьен Хилл, результатом бы оказался сокрушительный разгром. Но более осторожный военачальник, чем Ричард, Говард подумал, что стоит придержать силы и дождаться, пока на помощь подоспеет йоркистский центр, и сражение открылось обменом зажженными стрелами, подкрепляемыми пушечной пальбой.

Оксфорд перестроил свою линию, поведя людей на атаку на передовой отряд йоркистов. Знамена с Серебряным Львом Говарда взметнулись на ветру, трубачи дали сигнал к наступлению, и авангард двинулся с откоса встречать противника. Последовала свирепая рукопашная драка. В небе еще выше поднялось солнце, и долина превратилась в покрытое кровью и смертью ристалище.

Генрих Тюдор не имел ни малейшего представления о ведении боевых действий. Также он не обладал ложной гордостью и был совершенно доволен возможностью оставаться позади рядов, отдав сражение своим капитанам уэльских и французских полков.

Реджинальд Брей сидел на коне в нескольких ярдах от личной охраны Тюдора. Генрих избрал для себя выгодное положение на возвышении к востоку от Сенс Брук, и его рыцари могли следить за ходом битвы, словно бы наблюдали за поставленной лично для них пьесой. По большей части, они являлись зрителями, вряд ли мечтавшими об участии и не желавшими вручать собственную судьбу в чужие руки, хотя сосед Брея и тревожился наравне со своим старающимся сгрызть узду скакуном.

'Чувствую себя здесь настолько же чужим, насколько может чувствовать девица в публичном доме Рамсгейта', - пожаловался он. 'Дело продолжается уже час, а мой меч все еще не окроплен кровью, и, кажется, таковым и останется'.

Подобные ощущения были абсолютно Брею чужды, сам он презирал вид деятельности, позволяющий слишком значительную роль играть удаче. Реджинальд испытывал к Джону Чейни симпатию. Тот представлял из себя добродушного верзилу, человека, чьи размеры снискали ему неизбежное наименование 'Маленьким Джоном', никак, при этом, не влияя на работу его мозга, поэтому Брей огрызнулся: 'Ради любви Господней, Джон! Наши жизни висят на тончайшей из ниточек, - на слове Стенли - а все, что вы можете делать - сетовать на невозможность наколоться на копье какого-нибудь йоркиста!'

Как большинство здоровяков, Чейни имел почти не воспринимающий оскорбления характер и просто снисходительно рассмеялся. 'Последнее о чем я думаю, это о том, как устроиться на боевом вертеле, Редж!'

Брей больше не слушал. 'Вы взглянете на этого сумасшедшего?'

'Глостера? Он снова участвует в битве?'

Брей кивнул, указав в сторону далекой фигуры на белом скакуне. 'Он, должно быть, абсолютно свихнулся. Какую пользу принесет ему победа, если смерть помешает ей насладиться?'

'Каждый раз, как он спускается по склону, кажется, что передовой отряд йоркистов набирается воодушевления, а для меня такое положение видится стоящим смертельного риска', - опять расхохотался Чейни . 'Я могу рассмотреть эту корону даже на разделяющем нас расстоянии, она как маяк для любого лучника в рядах Оксфорда. По мне, нервы у Ричарда чертовски толще, чем у самого бесшабашного пирата-дикаря!'

Брей вонзил шпоры в бок своего скакуна, и испуганное животное ринулось вперед, прочь от громадного гнедого Чейни. Он был не в настроении слушать болтовню последнего, - вскоре тот примется обсуждать Глостера, - например, как хорошо король управляется с мечом, словно собравшиеся заняты чертовски глупой рыцарской игрой. Неужели Джон не понимает как отчаянно их положение? Если эти выплюнутые преисподней Стенли не проявят себя, как обещали, пришедших с Тюдором разобьют. Глостер ведет число, которому ничего не стоит снести их с лица земли, - он уже направил четыре или пять тысяч навстречу передовому отряду Оксфорда, однако, у него все еще наполовину не задействован центр и другие три тысячи под руководством Нортумберленда на обрыве. Уже дважды в лагерь Стенли посылались срочные сообщения, но братья продолжают стоять. Будто проклятые Господом стервятники, питающиеся лишь мертвечиной.

'Редж! Редж, внизу - на поле! Я вижу, как спускается знамя Норфолка! Иисусе, вы думаете...?'

Джон Говард был мертв. Новость посеяла в рядах йоркистов потрясение, и утратившие присутствие духа люди из авангарда принялись отступать. Ричард тут же бросил в бой свои запасы, послав к Нортумберленду за поддержкой как центра, так и передового полка.

Ричард остановил Белого Суррейца в самой тени своего знамени. Он невидящими глазами посмотрел вверх - на клыкастого Белого Вепря и Розу в лучах Солнца брата, после чего бросил поводья ближайшему находящемуся рядом человеку. Вылетев из седла, король пошатнулся и упал бы, не случись рядом рук, подхвативших его и удержавших на ногах.

'Дайте мне воды', - вздохнул Ричард, но даже эти несколько слов причинили ему боль, настолько сорвано было его горло. Кто-то протянул флягу, монарх поднял забрало и начал пить, пока не подавился, отплевываясь таким же количеством воды, какое уже успел проглотить.

'Нортумберленд?'

Окружившие Ричарда покачали головами. 'Еще нет новостей, Ваша Милость'.

'Пошлите к нему снова', - велел король, тяжело дыша, как бы не старался, ему казалось, что он не может заполнить легкие достаточным количеством воздуха, а когда прикрыл глаза, под веками вспыхнул пробивающийся сквозь ресницы свет, создавая кружащийся вихрь раскаленного движущегося цвета.

'Дикон, вы хромаете'. Это был крепко взявший его под локоть Френсис.

'Колено...Я как-то повредил колено. Думаю, по нему пришелся удар...' Внизу, на поле сражения, руководство передовым отрядом перешло к сыну Джона Говарда. Джек мертв, думал Ричард, он мертв, и слова для него ничего не значат, опускаясь тяжелыми камнями в изнуренную бездну, которой стал его разум.

'Это словно гнетущий хмель, Френсис', - прошептал монарх. 'Помоги мне Господь, я так устал...'

Начал раздаваться крик, с северного направления прибыл всадник. На его рукаве сиял Серебряный Полумесяц Перси, гордая эмблема надменного рода. Ричард не двинулся, ожидая, чтобы посланец Нортумберленда к нему подошел.

'Ваша Милость...' В глазах приехавшего плескалась тревога, он смотрел не в лицо Ричарду, а на залитых кровью львов и лилии, украшавшие королевский плащ. 'Мой господин Нортумберленд велел мне сказать вам, что он сожалеет о невозможности исполнить сейчас ваше приказание. Мой господин объясняет, что ему лучше остаться на обрыве, дабы при необходимости направиться против Стенли'.

В этом не было ничего удивительного. Скорее всего, он и не ждал другого ответа, словно каким-то образом знал, что подобным и закончится. Предательство порождает предательство. Ричард отвернулся.

'Ваша Милость, я отыскал его!'

Ричард не сразу узнал Бретчера, молодого разведчика, целую жизнь тому назад принесшего известие, что Амбьен Хилл теперь во власти йоркистов. На его лицо, запекшееся высохшей кровью, легло выражение ожесточения, поперек переносицы вверх к линии волос протянулся напоминающий метку Каина глубокий рубец. Однако сияющие радостью глаза поражали своим возбуждением.

'Я отыскал его для вас', - повторил он ликующе. 'Я отыскал Тюдора!'

Внезапно к посланцу Нортумберленда подскочил Роб и схватил того за воротник куртки. 'Вы вернетесь к вашему господину и донесете до этого рожденного в непотребстве Перси, что люди в Йоркшире относятся к Ричарду Глостеру, как к одному из них! Господь мне свидетель, они запомнят Перси его предательство, они запомнят ему Редмор Плейн!'

Брэкенбери и Ратклиф кинулись встрять между мужчинами, тщетно пытаясь умерить гнев Роба. Эмблема посланца оторвалась и перешла в его ладонь, он бросил ее на землю, отшвырнув от себя с непристойным ругательством. Френсис взглянул на символ, представлявший Серебряный Полумесяц Нортумберленда.

'Та ведьма на мосту', - произнес медленно Ловелл, - 'бормотала также о луне, советуя остерегаться, если с ней произойдут изменения'.

Хэмфри Стаффорд подошел и встал рядом. 'Мы говорим о государственной измене, Френсис, а не о колдовстве. Но если надеемся спасти что-нибудь в данном разгроме, лучше двигаться быстро. Возможность одержать победу только что ускользнула, хвала тому трусливому чудаку на вершине склона. Скажите это королю, Френсис, напомните ему, сколь много солдат сразятся за него к северу от Трента'.

'Сэр Хэмфри говорит правду, мой господин'. Чувствуя себя в доспехах неудобно, Джон Кендалл споткнулся на подходе и вцепился Френсису в кисть. 'Побеседуйте с королем. Заставьте его понять, что нет надобности все решать одной битвой, что ему не следует разменивать свою жизнь зазря'.

Френсис перевел взгляд с одного лица на другое, но на каждом увидел одинаковую тревогу. 'Сделаю, что могу', - промолвил он мрачно.

Ловелл обнаружил Ричарда и Бретчера на гребне холма. Когда он подошел, король обернулся и указал в направлении северо-запада.

'Вон там, Френсис, видишь знамя? Дракон Кадвалладера. Генрих Тюдор, так называемый Король'. Ричард взглянул на друга и улыбнулся. 'Всевышний все-таки меня не оставил'.

Френсис подошел ближе, его карие глаза впились в голубые Ричарда. 'Дикон. Дикон, вы хоть соразмеряете степень опасности?'

Улыбка монарха не дрогнула, неожиданное оживление его лица поражало, но Френсис почему-то не нашел это убедительным.

'Да', - с готовностью ответил Ричард, - 'но данная опасность стоит того, чтобы ей подвергнуться. Он совершил грубейшую ошибку, Френсис. Он остался на месте, когда боевые ряды от него отошли'.

К ним уже присоединились остальные - Роб, Дик Ратклиф и Уилл Кэтсби. Последний взирал на монарха в крайнем недоверии. Слишком взволнованный, чтобы придерживаться такта, он выпалил: 'Вы не можете толковать о приближении к Тюдору, Ваша Милость! Добираясь до него, вы непременно окажетесь в окружении полка Уилла Стенли! Если он решил двинуться против вас, тогда и в преисподней не найти заступника!'

Ричард скользнул по Кэтсби взглядом наскоро и без интереса, будто его речь прозвучала на не вполне доступном королевскому пониманию языке. Когда он заговорил, то обратился к Ловеллу.

'Со смертью Тюдора сражение завершится. Ты понимаешь это, Френсис? Иного пути положить происходящему конец не существует'.

Ричард не стал ждать от друга ответа, дав знак, чтобы к нему подвели Белого Суррейца. Скакун был взмылен, каждый вздох приносил с собой пену, грудь и бедра защищала переставшая переливаться и запачканная кровью и пылью броня. Но когда монарх коснулся луки седла, конь выжидательно задрожал, и, как только он ощутил, что Ричард закрепился в седле, то затанцевал на притоптанной траве, горя желанием пуститься в бег.

Ричард погладил скакуна по шее. Никогда ему не доводилось чувствовать себя с животным настолько единым целым. Словно биение пульса коня и его смелый дух влили жизнь в королевские истощенные запасы. Он заметил, что усталость исчезла, боль, синяки и страдание канули в Лету. Люди вокруг внезапно приобрели четкие очертания, солнце и небо образовывали над их головами ослепительный лазурный фон, в котором двигались и кружились птицы, будто перенося по нему свидетельства о разворачивающемся внизу сражении. Ричард поднялся в стременах, - от крика его голос охрип и осел, и королевские рыцари обступили своего суверена ближе, напрягая силы, чтобы расслышать.

'Битва абсолютно проиграна. Для победы осталась всего одна возможность. Тюдор находится в пределах досягаемости, защищаемый исключительно личной охраной и рыцарями. Но этот план значит движение на виду у полка Стенли. Я не приказываю кому-либо его осуществить, напротив, я спрашиваю. Кто поедет со мной на поиски Тюдора?'

Единственный звук, который Ричард мог услышать, исходил от Белого Суррейца. Скакун фыркнул, скрипучими глотками громко втянув воздух в легкие. Собственное дыхание короля едва ли отдавалось в его ушах менее затрудненным. А потом кто-то воскликнул: 'Верность меня связывает!' Это было личным девизом монарха, принятым им в возрасте шестнадцати лет наперекор противоречащим друг другу претензиям на его сердце. Верность связывает меня. Другие тотчас подхватили слова, распевая королевское имя и боевой клич династии - 'Ричард и Йорк!' И вот склон взорвался действиями. Мужчины подзывали коней, защелкивали забрала, хватали копья и мечи. Те, кто, не задавая вопросов, согласились, - его дело - правое, а претензия на корону - справедлива. Залог доверия, при необходимости, готовый на кровавую выплату.

Сквозь пятно слез Ричард увидел стоящего у его стремян Френсиса. Он наклонился, принял протягиваемое тем копье и слегка прикоснулся им к плечу Ловелла, словно посвящая друга в рыцарство.

Король не испытывал надобности в шпорах, он просто чуть тронул голову Белого Суррейца. Растягивая шаг и размахивая гривой с хвостом, будто развевающимися на ветру посеребренными знаменами, скакун сразу рванул вниз по склону холма. Слева - запылала битва. Справа - продолжалось наблюдение Уилла Стенли и его облаченных в алые куртки чеширцев. Впереди лежала плоская земля Редмор Плейн с далеким драконом на флаге Генриха Тюдора.

Белый Суреец моментально обогнал остальных коней. Скакун Френсиса отступал, он беспощадно пришпоривал его, но был не в силах сравняться с опаляющей скоростью молочного красавца. Ловелл больше не слышал звуков сражения, неотрывно впившись взглядом в полотнище с Белым Вепрем Ричарда.

Они уже находились довольно близко, - Френсис мог видеть в лагере Тюдора замешательство. Люди бегали в поисках своих коней, наскакивая друг на друга и напирая вперед, чтобы сомкнуть ряды вокруг господина. Десятка два или около того пехотинцев были поставлены на страже, - солдаты взирали на приближающихся рыцарей, словно не в состоянии осознать очевидное с помощью собственных глаз. Пехотинец не мог сравниться с вооруженным рыцарем, это знание являлось доступным каждому, кто бросался прочь от атаки.

Френсис увидел оставшегося на месте и, с безрассудной отвагой, направил в его сторону копье. Белый Сурреец отклонился и промелькнул мимо. Человек умер задолго до того, как Ловелл до него добрался, совершенно лишившись головы от одного взмаха меча.

Рыцари двора Тюдора ринулись отражать йоркистское нападение. Френсис увидел несущегося на Ричарда всадника на гнедом коне, человека таких размеров, что Ловелл понял, - им может быть только Джон Чейни из Шеппи. Он закричал, но Ричард уже обернулся навстречу атаке Чейни. Тот взмахнул булавой размером с утреннюю звезду, обрисовав в направлении золотой короны широкую дугу, - унизанный шипами шар разрубил воздух и чуть не задел забрала Ричарда. Чейни резко дернул своего скакуна кругом и замахнулся для второго удара. Прицел монарха оказался точнее. Его копье вонзилось противнику прямо в грудь. Мощность удара расколола наконечник копья, и Ричард пошатнулся в седле, но тем временем вражеский скакун встал на дыбы, и Чейни опрокинулся назад, грохнувшись о землю со всей силой срубленного дуба. Все окружавшие Френсиса люди закричали от радости.

Слева от Ловелла появился всадник. Он замахнулся для удара, но промазал. Следующий взмах Френсис отразил мечом и пустил коня дальше. Впереди замаячил флаг с драконом, и Ловелл вдруг понял, - они одерживают верх, их отчаянное предприятие вот-вот окончится победой. В его мыслях не было никакой согласованности, только благоговейное осознание, что Ричарда отделяют от Тюдора всего лишь несколько ярдов, а когда друг их преодолеет, противник окажется покойником. Рыцари Тюдора тоже это понимали, бросившись наперерез королю. Френсису еще не приходилось видеть Ричарда в сражении таким, - он прорубил себе дорогу с целеустремленной яростью, сопротивляться которой не представлялось возможным.

Охрана Тюдора неистовствовала. Его знаменосец развернулся и пришпорил своего коня в направлении Белого Суррейца, поднимаясь из седла для удара. Ричард свернул, и размах пришелся по косой на доспехи королевского скакуна. Монарх взял боевой топор и всадил оружие знаменосцу в горло. Лезвие пробило латный воротник со смертоносной легкостью, что сразу повлекло милосердно быструю гибель. Топор Ричарда взметнулся во второй раз, и Дракон Кадвалладера рухнул в пыль.

Йоркистский рыцарь, кренясь, приблизился к скакуну Френсиса, почти сшибая коня на колени. Ловелл узнал животное прежде, чем разглядел всадника, лошадь отчетливо выделялась своим каштановым цветом, льняными гривой и хвостом и являлась любимым скакуном Роба. Тот потянул за уздцы, пытаясь отстранить от Френсиса обезумевшего коня.

'Стенли движется!' - заорал он. 'Поезжайте к Дикону и предупредите его!'

Френсис безрассудно рванул забрало вверх. На них обрушивалась лавина в красном - сражающиеся на стороне Стенли чеширцы в капюшонах.

'Господи, нет!' Это был еще не страх, отнюдь, - только ошеломленное неверие. Все вокруг него оборачивались, вопили и извергали проклятия. Благодаря подходящему к ним подкреплению, осаждаемые телохранители Тюдора начали отступать, - отыскать Генриха Ловелл уже не мог.

Ричард находился на расстоянии нескольких ярдов, он также развернул своего скакуна. Одиночество друга поразило Френсиса, будто нанесенный физически удар. Выкрикивая его имя, Ловелл пустил коня вперед. Его четырехногий приятель нарастил скорость, меняя направление, чтобы избежать в траектории скачки столкновения с уже мертвым конем, и разбил себе берцовую кость. Френсис явственно слышал, как ее хруст. Времени отреагировать у него было, он не смог даже закричать. Земля ушла из-под ног, и Ловелла сбросило.

Он приземлился на спину, от силы удара в теле вибрировала каждая кость. В потрясении Френсис несколько мгновений лежал неподвижно, в ушах раздавался оглушительный звон, а на лице ощущалась теплая влага. Ослепленный и ошеломленный, он попытался подняться и, в панике, задергал шлем, пока не стащил его с головы и не ощутил в ладонях. Стирая кровь, Ловелл мог снова видеть и, внезапно вновь обретя сознание, все вспомнил.

Непонятно как, Френсис поднялся. Он остался в одиночестве, - сражение обошло его стороной. Но, когда Ловелл нагнулся вперед, на окружающих Ричарда рыцарей тронулась конница Стенли, - менее сотни человек оказались лицом к лицу с двумя тысячами всадников. Это было то же самое, что наблюдать за сносящей все на своем пути снежной лавиной, которая сейчас пожирала его друзей.

'О, Господи, нет, Господи...' Френсис снова упал и опять встал на ноги. Знамена Ричарда продолжали развеваться - Святой Джордж и Белый Вепрь, но стоило Ловеллу к ним направиться, как флаги пропали из поля зрения, утонув в поднявшемся алом наплыве. Френсис выругался, всхлипнул и затем заметил Белого Суррейца. Скакун встал на дыбы, его передние копыта молотили воздух, а зубы обнажились, словно у огромного взбесившегося пса.

'Дикон! Господи, нет!' Ричард был плотно окружен рубившими его со всех сторон солдатами Стенли. Он потерял свой топор и отбивался мечом, держа тот обеими руками и маша им, словно косой, по мере того, как все больше и больше людей схватывалось друг с другом, чтобы добраться ближе для возможности его поразить, ударяя по королевским доспехам булавами и алебардами. Неистовствуя от ужаса и ярости, Белый Сурреец снова поднялся на дыбы, и Френсис увидел, как вверх взметнулась направленная для выпада пика, прицелившаяся в незащищенное брюхо животного. В агонии скакун заржал и тяжело обрушился на землю, увлекая за собой и Ричарда. Поверженного монарха сразу обступили люди Стенли.

Не в силах принять только что увиденное, Френсис продолжил сражаться, регулярно падая, но больше не чувствуя боли. Из общей схватки на него вылетела лошадь, и Ловелл инстинктивно схватил ее за свисающую узду. Удар полностью повредил на глазах животного защиту, но оно чудесным образом осталось на ногах, а вес брони подействовал на создание, будто якорь, позволив резко его остановить. Какое-то время Френсис мог только лежать на луке седла, тяжело облокачиваясь на сильный конский бок. Само седло беспощадно измазалось красным, кровью окрасилась даже грива. Френсис воззрился на кровь, а потом на коня, отчетливо выделявшегося в общей массе гнедого с льняными гривой и хвостом. Узда проскользнула сквозь пальцы, и Ловелл упал навзничь.

Френсис сгруппировался вправо, увидев, что прочь от резни начавшейся битвы пришпорил скакуна рыцарь. При виде Ловелла рыцарь резко изменил направление своего движения, поскакав прямо на него. Падая, Френсис утратил одновременно и меч, и копье, кроме кинжала, оружия у него больше не было, но он не дернулся, чтобы вынуть его из ножен, просто стоял и смотрел на приближающегося рыцаря.

'Френсис!'

Ожидая выпада мечом, он моргнул и непонимающе взглянул на неизвестного противника, называющего его по имени. Забрало незнакомца приподнялось, - находящееся внутри лицо было пепельно бледным и хорошо знакомым.

Хэмфри Стаффорд схватил на лошади Роба узду и протянул ее Френсису. 'Сможете сами подняться? Ради любви Господней, Френсис, поторопитесь!'

Ловелл потянулся было к поводьям, но резко остановился. 'Меч...Мне нужен меч'.

'Френсис, для этого уже слишком поздно'. Хэмфри метнул взгляд через плечо и затем выпрыгнул из седла. 'Вот так, разрешите мне помочь вам. Обопритесь на меня'.

Френсис обернулся. 'Сражение...'

'Все кончено, Френсис. Он мертв. Они все мертвы. Кончено'.

Френсис покачал головой. 'Нет', - ответил он. 'Нет'.