Солнце в зените

Глава двенадцатая

Миддлхэм. Август 1469 года.

В течение пяти лет, минувших с тех пор, как Эдвард взял в жены Элизабет Вудвилл, Френсис Ловелл добросовестно вел хронику отрывочных взаимоотношений между графом Уорвиком и его монаршим кузеном, и в эту сырую августовскую ночь он листал в обратном порядке свои записи, в то время, как домочадцы хозяина замка ожидали его прибытия в компании гостя по принуждению, захваченного в плен английского короля.

Френсис был не больше подготовлен к действиям графа, чем Эдвард, удивление и невозможность поверить продолжались все четыре недели, после того как король попал в западню в Олни. Он совсем не знал, что Уорвик намеревается делать, понимая лишь, что весь невероятный эпизод подарил возможность уловить главное. Возможность, разделяемую с супругой графа и его дочерью Анной, сейчас ожидающими главу семейства в большом зале после получения предварительного известия о его приезде в течение ближайшего часа. Френсис находился в твердой уверенности, раньше они понятия не имели о намерениях Уорвика, новости из Олни, казалось, ошеломили их также, как и всю страну. Потому что, если верить слухам, в Англии царила суматоха.

Френсис яростно набрасывался на каждую обрывочную новость, появлявшуюся на его пути, и отыскивал долю утешения в том, что слышал. Как все сильнее становилось понятно, Уорвик неправильно истолковал настроения соотечественников. Даже занимавшие позицию яростного сопротивления Вудвиллам были потрясены личным выступлением графа против Эдварда. Ловелл знал, поэтому Уорвик и решил перевезти Эдварда севернее, в Миддлхэм. Замок Уорвик располагался слишком близко от Лондона, все еще верному своему королю.

Френсис захлопнул дневник, прочтенное оказывало на него обескураживающее воздействие. Поднявшись, он вернул записи в сохранность сундука и начал тушить одну за другой свечи. Как только он завершил свое занятие, раздался лай замковых псов.

Большой зал освещался двумя десятками факелов или даже больше, сохраняя тени в нишах и отбрасывая мерцающие блики на пространство, предстающее изумленным глазам Френсиса. Стоя в озарении факельных огней, Эдвард мало походил на человека, перенесшего шестидневный вынужденный переход. Еще меньше сходства у него обнаруживалось с человеком, держащимся в заточении в течение почти месяца. Эдвард принимал почтительные, но неуверенные приветствия слуг графа так, словно находился во главе двора в Вестминстере, и когда Френсис опустился перед ним на колени, незаметно улыбнулся.

'Френсис Ловелл... Ну, конечно же, я вас помню. Воспитанник моего кузена Уорвика и товарищ моего брата Глостера, как кажется'.

Слова служили доказательством необычайно точной памяти. В тоне сквозило дружелюбие. Но глаза, на поверку, оказывались непроницаемы, запечатав все тайны в прозрачно-голубом море. Френсис бросил взгляд на Уорвика, приветствуемого женой и дочерью, переведя его потом на Эдварда. Король намного превосходил умом кузена, внезапно пронеслось в его мыслях, и, впервые с тех пор, как весть об инциденте в Олни достигла Миддлхэма, Ловелл больше не тревожился о том, что может принести грядущее.

Пленник или нет, Эдвард прекрасно был способен о себе позаботиться, решил Френсис и ответил йоркистскому королю улыбкой такого беспечного восхищения, что тот на миг застыл, внезапно позволив глазам задумчиво скользнуть по юноше.

К огромному и тайному удовольствию Френсиса, Эдвард поприветствовал супругу Уорвика с такой пылкостью, что она заметно заволновалась, высвободившись из его объятий с резкостью, граничащей с грубостью. Король, продемонстрировав забвение о нарушившем весь порядок впечатлении, произведенным на мать, повернулся к дочери Анне, ее тезке.

Анна находилась в тени и выступила вперед довольно неохотно, чтобы склониться перед ним в напряженном реверансе. Эдвард прикоснулся к ее локтям и поднял на ноги, притянув к себе. Приподняв подбородок девушки, кузен всматривался в ее лицо с непритворным интересом.

Френсис, знавший лик Анны также хорошо, как и собственный, обнаружил, что изучает его сейчас чужими глазами Эдварда. Изабелла всегда затеняла хрупкую младшую сестру. Но в данный миг Ловелл отметил полупрозрачную кожу без малейшего изъяна, глубоко посаженные темные глаза теплого карего оттенка, испещренного золотыми прожилками. Он столкнулся с ярким блестящим отсветом ее волос, значительно почерневших с детства и получивших загадочно-неуловимый цвет. Ее прическа отбрасывала под меняющимся светом грани оттеночной шкалы от каштана, прореженного солнечными лучами, до вспышек красно-коричневого. Словно в первый раз Френсис открыл полную нижнюю губу, придающую рту провокационную сердитую надутость, неожиданно и останавливая на себе, контрастирующую с тонко прочерченными скулами и узким прямым носом. В изумлении в голову пришло: "Что же это, она ведь настоящая красавица!"

Последнее явилось поразительным открытием для Френсиса, ибо, вплоть до нынешнего вечера, он смотрел на Анну теми же любящими и незрячими глазами, что и на собственных сестер. Но внезапное падание пелены с глаз не продвинулось дальше, - он прекрасно осознавал, - ее сердце давно отдано. Хотя Ловелл и поймал себя, впервые за много месяцев, на мыслях о той Анне, что была его женой, ровеснице первой, но намного дальше от него, чем Анна Невилл могла когда-либо быть. Неужели и она расцвела и обрела женственность? - задался вопросом вдруг заинтересовавшийся Френсис.

Он был так захвачен своими размышлениями, что пропустил обмен приглушенными репликами между Анной и Эдвардом. Скорее тихую ремарку последнего, потому что девушка ничего не произнесла. Она отступила, натолкнувшись на Френсиса, и он заметил, каким ярким цветом занялась ее кожа. 'Анна, что он тебе сказал?' - прошептал юноша. Девушка заколебалась, но потом поделилась еле слышным голосом, вынудившим Френсиса напрячься, чтобы разобрать ее слова. 'Он сказал... он сказал: 'Значит, ты и есть Анна Дикона''.

В середине сентября Джордж и Изабелла с впечатляющей свитой въехали в замок Миддлхэм. Окрестные жители, в течение долгого времени привыкшие к поразительному великолепию, казалось, постоянно окружающего их господина Уорвика, тем не менее, были ослеплены тщательно проработанным порядком прибытия герцога Кларенса и его герцогини.

Только тогда Эдвард узнал, что созванный парламент неожиданно и без объяснений распущен. Он также понял, что оказался прав относительно намерений Уорвика.

Лично Изабелла Невилл невольно подтвердила его опасения. Она избегала его общества, когда это только становилось возможно, и принимала поразительно неуютный вид в присутствии кузена. Эдварду не составило труда разгадать, почему. Изабелла знала о планах мужа и отца о короновании Джорджа и его вступлении на трон брата, поэтому не представляла, как вести себя с человеком, которого собирались лишить власти, или того хуже. Вначале плененный монарх искренне развлекался, поддразнивая ее, но вскоре осознав искреннюю печаль Изабеллы и пожалев родственницу, перестал совершать попытки искать ее компании.

Эдвард продолжал разыгрывать равнодушие и был так замечательно внимателен к Нэн, что она начала оттаивать от его улыбок и в ближайшие дни начала вести себя, как если бы король являлся почетным гостем в ее доме. Также Эдвард предпринял намеренную попытку очаровать молчаливую Анну, прежде чем опять столкнулся с истиной, как и в случае с Изабель, - лучшей услугой девушке с его стороны станет позволение ей остаться со своим одиночеством.

Лишь с Джорджем маска сползала с лица. Эдварду тяжело приходилось принуждать себя быть с ним вежливым. Частично, такое поведение стало естественным ответом на растущую враждебность брата. Но еще больше оно обуславливалось горьким осадком от того, что представлялось предательством со стороны его собственной крови. Джордж был братом Эдварда, и это делало его поведение настолько же неестественным, насколько оно являлось непростительным.

Что до кузена, Эдвард рассматривал как удачу редкость посещений Миддлхэма Уорвиком в эти сентябрьские дни, причиной служила все более возрастающая трудность в отражении колкостей и саркастических замечаний, совершаемых родственником с едва прикрывающейся вежливостью иронией. Королю становилось сложнее реагировать на несдержанность языка Уорвика, и так прежде известного руководством исключительно личным выбором поведения.

Не только нервы Эдварда сдавали под неустанным давлением, любезность Уорвика тоже отдавала горечью. Постоянно совершенствовалась способность кузена намеренно подбирать слова, предназначенные ранить собеседника, оттого сейчас он предпочитал сухую краткость, когда как всего несколько недель назад отличался самодовольством и снисходительной вежливостью. Эдвард отметил перемену с возрастающим интересом, сделав из нее вывод о возможности выйти из положения, парадоксальным образом, ставшего еще опаснее, чем когда-либо со времени первых часов в Ковентри.

В эти недели, последовавшие после Олни, Эдвард увидел себя ближе к смерти, ранее на подобное расстояние не осмеливавшуюся. Но и сейчас он совершенно не отчаивался. С детства молодой человек делал то, что ему было по душе, брал все, что хотел и никогда не считал цену за совершенное чересчур высокой для оплаты.

Только однажды удача изменила ему, - на снегу перед замком Сандл, поэтому Эдвард с тех пор не мог справиться с убежденностью, что окажись он там в те декабрьские дни с отцом и Эдмундом, спасение их от безумия рокового нападения неизвестно каким образом, но осуществилось бы. Молодой человек не верил в свое поражение, пусть на руках у кузена лежали все козыри, а на стороне короля оставалось лишь время.

Сентябрьское солнце косо проникало сквозь незатворенные окна большого зала, создавая на волосах Эдварда медные отблески, а на камнях его перстней рождая искорки, стоило руке задумчиво остановиться над шахматной доской. Король предъявил права на рыцаря (коня) и взглянул на Френсиса с вызовом в улыбке, одновременно склоняясь для поглаживания прижимающейся к колену головы.

Френсис, наблюдая, как волкодав лижет руку Эдварда, зашелся в громком смехе.

'Кажется, что даже охотничьи собаки Его Милости оказались в вашей власти, мой сеньор'.

'Не позволяй моему кузену услышать от тебя подобные заключения, Френсис. Нет вернее пути заработать неприязнь человека, чем приручить его собак. Еще лучше получится, если только соблазнить его жену'.

Френсис рассмеялся, осмелившись высказаться: 'Сомневаюсь, чтобы вам по плечу было соблазнить леди Нэн, Ваша Милость! Для нее на всем свете есть лишь один мужчина... лорд Уорвик'.

Эдвард подавил непристойное возражение, промелькнувшее в уме, из уважения к возрасту юного товарища. Вместо этого он произнес: 'Вот и объяснение, почему кузен доверяет моему попечению жену, но, в то же время, неохотно позволяет общение с дочерьми'.

Френсис тоже заметил, как мало Анна и Изабелла общались с королем. Его сдержанность немного спала после проявления Эдвардом любезной дружелюбности, поэтому молодой человек смело высказал свое мнение: ' Быть может, объяснением служит ревность вашего брата Кларенса, мой господин'.

Эдвард уклончиво улыбнулся и пожал плечами. Он понимал с первой встречи в большом зале, Френсис симпатизирует и хочет помочь ему, мальчишка доказал это пылкостью ответов на дружеские проявления монарха. Однако, он оставался воспитанником Уорвика и супругом его племянницы. Более того, если память не обманывает Эдварда, Ловеллы поддерживали сторону Ланкастеров. Король предпочитал не раскрываться и не доверять, пока не уверится, что приобрел привязанность юноши.

Сейчас он поднял честный взгляд, посмотрел в темные глаза Френсиса и перевел беседу с опасной темы о ревнивости своего брата.

'Хорошо, пусть так, но как подобное положение относится к младшей из девушек, неуловимой, как лесной дух. Я и двух раз ее не видел за прошедшую неделю'.

Френсис сосредоточил все внимание на шахматной доске, испытывая острую боль в отношении Анны Невилл.

'Анне очень больно, мой сеньор, из-за того, что вы отказались позволить ее помолвку с Его Милостью, герцогом Глостером'.

'Не так больно, как моему кузену Уорвику, надеюсь', сухо сказал Эдвард и, не услышав ответ, поторопил его: 'Твой ход, Френсис'. С беззаботным любопытством он прибавил: 'Смею заметить, ей должно было стать еще больнее, когда Глостер не поддержал идеи бегства вдвоем наперекор моей воле, в отличие от брата Кларенса'.

'Нет, Ваша Милость, все не так', возразил Френсис с довольно сильным чувством, обратившим на себя лукавый взгляд Эдварда. 'Она слишком хорошо его знает'. Он спокойно покачал головой. 'Когда-то ваш брат Глостер очень любил графа. Но Дикон сделал выбор почти пять лет тому назад. Я точно знаю, потому что находился в тот момент рядом'.

Эдвард смотрел на Френсиса с внезапно пробудившейся серьезностью во внимании. 'Сейчас вспоминаю... Ты близкий друг Дикона, правда?' Френсис, захваченный врасплох неуловимым оттенком вопроса, кивнул: 'Да, мне была оказана такая честь, Ваша Милость'.

Он сглотнул, сосредоточив взгляд на шахматных фигурах из слоновой кости. Ловелл знал, Эдвард наблюдает за ним, даже мог чувствовать его глаза, прикованные настолько сильно, что их внимательность граничила с физическим прикосновением. Френсис осторожно протянул руку к своей очутившейся в опасности пешке, и тут же почувствовал, как ее перехватил Эдвард. Коронационный перстень переливался ослепляющим блеском. Френсис поднял глаза и посмотрел на короля, заранее зная заготовленный им вопрос и свой ответ на него.

'Насколько ты добрый друг Дикону, Френсис?'

Френсису не надо было раздумывать над последствиями своего ответа. Он уже знал и давно позволил себе право на личную правду, - его преданность принадлежит не графу Уорвику или забытой ланкастерской королеве, нет, она стоит на стороне династии Йорков. На стороне Дикона и человека, сжавшего сейчас его руку над шахматной доской.

'Нет ничего, что я не сделал бы для вашего брата Глостера', тихо ответил он, и затем сердце Френсиса виновато упало, ибо его преступные слова сорвались с языка не раньше, чем открылась дверь в большой зал, и внутрь вошел граф Уорвик.

При виде Френсиса Уорвик нахмурился, но удержался от замечания. Едва ли он мог надеяться воспрепятствовать общению Эдварда с живущими в замке, разве только поселив его одного с постоянной охраной рядом. Хотя даже такая мера пугала недостаточностью.

Граф все еще помнил неприятное потрясение, перенесенное при посещении комнаты Эдварда в замке Уорвик, вскоре после помещения кузена под стражу. Он обнаружил, что Эдвард режется в карты с людьми, которым поручили его охранять. Пришлось совершить шаги, мешающие Эдварду свободно брататься со своими тюремщиками в будущем, но память о произошедшем осталась, отравляя Уорвику определенное количество минут. Их насчитывалось так много, как только сильно раздражало графа признание, что кузен выбрал выигрышную стратегию, встав на свой путь, а это, горько думалось Уорвику, превращало Неда в очень опасного человека на деле. Слишком опасного, чтобы его освобождать.

Тем временем пространство вариантов действий для графа сужалось. Одно дело оказалось предать Неда смерти в Олни или при встрече с ним в Ковентри. Совсем другое - хладнокровно убить его после шести недель заточения. Уорвик взглянул на кузена, безлично взвешивая, чем рискует и что приобретет, если сделает сейчас то, во что начал верить, как в должное случиться, в Ковентри. Ответ уже был известен, однако, осознавая риск, грозящий при новости об убийстве Эдварда, граф не хотел навлекать его на себя, только если его вынудят.

'Можешь идти, Френсис', резко приказал Уорвик и взглянул на Эдварда, словно тот решил возражать судейскому вмешательству в их игру. Но король небрежно взмахнул рукой, указывая на шахматную доску, со словами: 'Мы продолжим турнир позже, в более благоприятное время, Френсис'.

Граф внимательно смотрел, как подопечный покидает зал, потом перевел недружелюбный взгляд на Эдварда. В зрачках не было ни единого отсвета все еще хранящейся в памяти привязанности, лишь холод, сравнимый с враждебностью. В прошлом месяце его отношение к монаршему другу и родственнику претерпело неочевидную перемену, покрылось обидой, полностью лишилось теплоты. Каким-то образом события происходили не так, как им предназначал Уорвик. Вельможа обнаружил, что попал в засаду сложностей и встречающихся случайных препятствий именно там, где меньше всего ожидал их найти. Рост проблем можно было приписать только тому обстоятельству, что его кузен до сих пор жив.

Лондон оставался беспокойным, упрямо преданным Эдварду. Герцог Бургундский давил угрозами от имени шурина. С каждым днем росли вспышки насилия и грабежа, как если бы авантюристы и разбойники одинаково пользовались крахом властных институтов. Некоторые из личных сторонников Уорвика попали в число людей, угодивших на гребень внезапной волны беззакония. Вдруг стало казаться, страну вновь затянули хаотичные дни правления Генриха Ланкастера, а Маргарита Анжуйская опять боролась с герцогом Йоркским за право увидеть, кто же выиграет сражение за власть.

Уорвика глубоко тревожили рассказы о волнениях в городах, граф был достаточно проницателен, чтобы видеть, - следует сохранять мир, если он планирует взять власть в свои руки, а в последние дни обе цели стремились выскользнуть из его сферы влияния. Разочарование становилось тем сильнее из-за непонимания, что идет не так.

Уже несколько лет вплоть до настоящего момента любовь к Эдварду среди народа неуклонно падала. Англичане чувствовали себя обремененными несправедливыми налогами, обвиняли короля, ибо договор с Бургундией не еще не принес ожидаемых от него финансовых выгод, сердились по причине ссужения общинами Эдварду субсидий на сумму шестидесяти двух тысяч фунтов в прошлом году на войну с Францией, а он и не думал собраться что-то сделать для ее начала. Уорвик не ожидал столкновения со значительным сопротивлением в деле низложения кузена, не рассчитывал, что этот шаг так или иначе волнует людей, особенно после более, чем десяти изнурительных лет борьбы между Йорками и Ланкастерами. Он долго заблуждался, лишь сейчас обнаружив, вся страна все еще поддерживает короля.

Даже собственная семья оказывала на Ричарда Невилла больше давления, нежели дарила ему поддержку. Супруга не могла скрыть страха. Дочь, Анна, у которой находилось мало причин думать об Эдварде хорошо, явилась к отцу сильно расстроенная болтовней, услышанной от слуг кузена Джорджа, о его планах отнять корону у Неда и возложить ее на их господина. Разве не должен Уорвик принять меры и примерно наказать посмевших запятнать его честь? - обеспокоенно спрашивала девушка.

Он пережил одно горькое столкновение со своей теткой Сесиль, прежде чем оставил Лондон, другое - с братом, выполняющим обязанности шерифа замка Баттон. Джон прямо предупредил, если Эдвард умрет, находясь под арестом, то он никогда не поверит во что-то иное, кроме убийства, даже созови Уорвик десятка два врачей и священников, клянущихся, что причиной послужили болезнь или несчастный случай.

Граф любил брата, поэтому беседа оказалась болезненной. Но закрыть глаза на политическую подоплеку позиции Джона он не мог. Как граф Нортумберленд и закаленный солдат, способный привлечь большое число приверженцев под свой стяг с грифоном, Джон представлял собой могущественную самостоятельную политическую фигуру. Уорвик нуждался в его поддержке. После назначения его шерифом замка Баттон пришлось посмотреть истине в глаза, - этого не случится.

В конце концов граф был вынужден распустить парламент в Йорке, - со страной, балансирующей на краю анархии, не обнаруживалось возможности получить одобрение претензий Джорджа на корону. Но как бы ни были ужасны новости этого сентября, он не готовился к мрачным известиям, привезенным братом Джорджем из Лондона.

Бандиты не единственные использовали беспорядки в стране к своей выгоде. Раззоженный ланкастерцами мятеж вспыхнул на границе с Шотландией, и Уорвику понадобилось в быстром режиме собирать войска для подавления бунта. Ожидание ответной реакции оказалось тревожно медленным. Однако, этим вечером архиепископ прибыл в Миддлхэм с действительно волнующими объявлениями из столицы. На юге никто не подчинился призывам Уорвика взять в руки оружие. Только не тогда, когда король находится в плену.

'Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в Йорк', прямо потребовал Уорвик, увидел мелькнувшее на миг в глазах Эдварда изумление, моментально сменившееся настороженной опаской.

'Буду честен с тобой, Нед. Я нуждаюсь в твоем содействии, чтобы призвать людей к оружию и подавить ланкастерский мятеж'.

Он внимательно смотрел на Эдварда, но молодой человек не выказывал четко определяемых чувств и ничего не отвечал, с задумчивым выражением лица продолжая просто вертеть в руках пешку, которую держал при появлении Уорвика в зале. Граф занял место, освобожденное Френсисом, невозмутимо повторив: 'Я обещал быть честным с тобой, кузен. Это значит, что я приму все необходимые меры, решись ты на какой-либо неожиданно стремительный и безрассудный поступок во время нашего пребывания в Йорке. Напоминаю, ты поедешь с моими людьми'.

Эдвард откинулся на стул, произнеся с леденящей ухмылкой: 'Не волнуйся, Дик. Мне уже пришло в голову, что в моих собственных интересах крайне важно быстрее положить конец любому бунту, поддерживающему Ланкастеров'.

Уорвик кивнул: 'Ясно, что мы поняли друг друга'.

Увидев принародное появление Эдварда с Уорвиком в Йорке, люди сразу откликались на призыв взять оружие. Мятеж скоро был подавлен, а его руководители обезглавлены в городе двадцать девятого сентября под наблюдением короля и братьев Невиллов.

С такими срочными делами у Уорвика не находилось времени уделять внимание местонахождению юного воспитанника. Френсис осторожно дожидался, пока граф отбудет в Понтефракт, но не предвидел трудностей в отыскании того посыльного, которого искал. Молодой человек не зря пять лет отсутствовал в Йоркшире, он был прекрасно осведомлен, кто из людей остался верным Йоркам. Как-то на рассвете парень выскользнул, взяв направление на юг, к Скоттону, где на протяжение долгого времени в усадебном доме жила семья Роба Перси. Попытка, однако, оказалась тщетной, Френсис обнаружил, последние шесть недель Перси провели в Скарборо.

Благодаря пролеганию обратной дороги домой через городок Мешем, удача неожиданно совершила драматический кульбит к лучшему. Проезжая мост через реку Ур, Френсис встретил Томаса Рангвиша, известного, как один из немногих граждан Йорка, кто оказывал не поддающуюся колебаниям поддержку йоркистскому королю. Необыкновенно быстро Френсис доверил другу намерения Эдварда и вскоре мчался на север к Миддлхэму, торжествующе уверенный, Рангвиш точно доставит послание короля на юг.

Октябрь в этом году обещал стать замечательно прекрасным, радуя созревшим урожаем, высоким небом и листвой, переливающейся трепещущими оттенками. Полуденное солнце вошло в зенит, когда граф Уорвик и его зять въехали во внутренний двор замка Миддлхэм после ночи, проведенной в окрестностях замка Болтон.

Их отсутствие было связано с плодотворным посещением. Лорд Скроп согласился возглавить комиссию по расследованию продолжающихся беспорядков на юге. Он всегда поддерживал затухающее настроение Уорвика, вновь и вновь подтверждая свою верность и дружбу, в моменты, когда граф понимал, что крайне нуждается в подобной уверенности. Это и сейчас должно было помочь, но не помогло. Напряженный и изнуренный Уорвик больше и больше чувствовал в последние дни, что ведет бой с призраками, а власть над положением ускользает из его рук.

Оставив скакуна прислуживающему конюху, граф отпустил членов своего сопровождения и, пока Джордж спешил через двор по направлению к Дамским покоям, в поисках супруги, Уорвик быстро поднялся по ступеням, ведущим в главную башню. Широкими шагами миновав главный зал, он резко остановился, недоверчиво всматриваясь в развернувшуюся впереди сцену. За длинным дубовым столом на раздвижных подставках ели и пили люди. На одеждах каждого из них красовались знаки принадлежности к английской аристократии. Уорвик сразу узнал герцога Саффолка, женатого на Элизе Плантагенет, второй из трех сестер Эдварда. Также он заметил томно изысканного графа Арундела. Смуглолицего сэра Джона Говарда и, у открытого камина, пятнадцатилетнего герцога Бэкингема, на коленях возящегося с несколькими из собак графа. Юноша поднял глаза, чтобы улыбнуться Уорвику с мальчишеской беззаботностью.

Бэкингем, единственный не замечал напряжения, повисшего в зале. Собравшиеся с ожидаемым интересом смотрели на Уорвика, некоторые из них, как, например, Джон Говард, не скрывали вызова. Взгляд Уорвика перемещался по лицам пока, наконец, он не обнаружил то, которое искал. Эдвард стоял рядом с архиепископом Йоркским. От священника исходило сияние, испускаемое драгоценными камнями, украшавшими митру, и матовым блеском одежд князя церкви, но белизну его лица можно было сравнить с оттенком кожи человека, совершающего путь к виселице. Когда Уорвик входил в зал, Эдвард смеялся. Он раскраснелся от победного ощущения, создавая удивительно молодое и неожиданно беззаботное впечатление.

На миг померещилось, что во времени возникла трещина, прошедшие годы, казалось, исчезли, словно их и не было, и Уорвик снова увидел радостного девятнадцатилетнего юношу, въезжавшего рядом с ним в Лондон под оглушительные возгласы тем давно минувшим октябрьским днем, который привел Эдварда к трону. Затем страшное наваждение разрушилось, и граф встретился взглядом с человеком, наблюдающим за ним насмешливыми глазами с улыбкой, говорящей не об общности воспоминаний, а о возмездии.

Френсис с перекрученными ногами занимал место поблизости у окна парадного покоя, выходящего на западную сторону, стараясь поймать просвет дороги, поднимающейся сюда с юга. Он быстро обернулся, стоило двери отвориться, в тревоге остановив взгляд на Уорвике и Эдварде, вошедшим в комнату с плетущимся по его пятам архиепископом Йоркским. Молодой человек отшатнулся вглубь оконного проема, но те, за кем он наблюдал, были слишком рассержены, чтобы обратить на него хотя бы малейшее внимание.

'Представления не имею, что созрело в твоей голове, Нед, но сразу тебя предупреждаю, план не сработает. Слова плохого не скажу, пусть ты и устроил собрание всех английских пэров в Миддлхэме'.

'Если речь о собрании пэров, кузен, именно это я и сделал'.

Тяжело переведя дыхание, Уорвик ровно произнес: 'Врешь'.

'Как я могу?' - поддел Эдвард, и его кузен обнаружил, что король сжимает рукоятку кинжала так крепко, что инкрустированные драгоценные камни оставляют глубокий след на ладони. Эдвард заставил пальцы разжаться и позволил клинку вернуться в ножны.

'Даже если ты говоришь правду, все это зря', решил в конце концов Уорвик. 'Здесь Миддлхэм, а не Вестминстер. И приказы в замке отдаю я. Кажется, ты успел подзапамятовать'.

'Напротив, помню. Уверяю, я ничего не забыл из случившегося в прошедшие два месяца'.

Френсиса заставила поежиться ненависть, замеченная им в лице Уорвика. Молодой человек не сомневался, сейчас граф искренне желает кузену смерти. Эдвард также это видел, в изгибе его рта одновременно притаились и горечь, и осознание победы.

'Чтоб тебе...', внезапно вырвалось у Уорвика. 'Действительно полагаешь, я ничего не сделаю, пока...'

'Нет, я не предлагаю тебе бездействовать, кузен. Я предлагаю тебе вернуться в большой зал и остаться там в готовности встречи гостей в Миддлхэме. Как мне представляется, такое поведение называется 'здравым рассмотрением появившихся вопросов', правильно?'

Архиепископ пылко вмешался: 'Он прав, Дик. Что еще мы можем сделать, кроме как изобразить приличное случаю лицо на...' Джордж Невилл был проигнорирован.

Тишина оказывала удушающее действие. Эдвард облокотился о раздвижной стол, не отводя глаз от Уорвика. Один из графских постоянно присутствующих рядом волкодавов подбежал к королю и ласково потерся о его ноги. Молчание так и длилось бы, пока Френсис не подумал, что не выдержит больше ни единого подобного мига. Видимо, и архиепископ разделял его чувства. Внешний вид Уорвика испускал флюиды кровожадности, а лицо Эдварда свидетельствовало, он от души развлекается.

'Если я откажусь?' - спокойно поинтересовался граф. 'Если я скажу, что ты не уедешь отсюда, кузен? Тебе напомнить, что люди в Миддлхэме подчиняются мне и только мне?'

Казалось, Эдвард совсем не впечатлился, но архиепископ испугался.

'Господи, Дик, ты не можешь позволить совершиться насилию на глазах у половины лордов королевства!'

Френсис встревожился не меньше архиепископа. Он неловко подвинулся и, таким образом, сделал то, чего меньше всего желал, обратил на себя внимание графа. Уорвик обернулся, чтобы всмотреться в юношу.

'Чем ты здесь занимаешься, Ловелл? Ну! Отвечай мне! Исчезни отсюда, немедленно!'

Френсис неловко прошел по парадной зале. Он был крайне напуган, зная, что ему выпало стать жертвенным бараном на алтаре ярости Уорвика. Можно было лишь молиться, чтобы действия графа исходили из срываемого бешенства, а не из чего-то более опасного. Молодой человек охотно бы встретил гнев опекуна с открытым забралом, но только уверившись, над головой нет ни одного подозрения.

'Мой господин...', прошептал он, отпрянув сразу назад от нанесенной Уорвиком пощечины. Не то, чтобы удар оказался особенно тяжелым, Френсису случалось сталкиваться с наказаниями пожестче за меньшие проступки. Дело заключалось в одном из колец Уорвика, задевшим уголок рта юноши. Дыхание перехватило, появилась кровь, начавшая струиться по подбородку и предупреждавшая о подготовке к дальнейшему, что бы Уорвик ни счел подходящим для воздействия на него.

'Тебе следует уйти, Френсис'.

На этот раз Френсис задохнулся не от боли, а от изумления. Он обернулся. Молодой человек не ждал, что Эдвард вмешается ради него, как и не ожидал, что король станет вместе с Уорвиком выказывать свой гнев в его присутствии. Тем временем Его Величество, наблюдая за Френсисом глазами, безразличными к испытываемому юношей страданию, произнес голосом, в котором не осталось ничего от недавнего дружелюбия: 'Ты не слышишь меня, Френсис? Я отдал тебе приказ. Не заставляй меня его повторять'.

Френсиса глубже потрясла ледяная отстраненность Эдварда, чем пощечина Уорвика. Пусть даже эта холодность означала, что он избавлялся от дальнейшего излияния графского бешенства, она все равно причиняла боль. Чудовищную. Он нервно бросил взгляд на Уорвика и увидел, опекун сейчас взирал на Эдварда, а не на него.

'Да, Ваша Милость', с несчастным видом произнес Френсис, совершая неловкий поклон, пока Эдвард отходил от стола, дернув головой в направлении двери.

'Уйди, исчезни отсюда', нетерпеливо сказал король. Повернувшись, Эдвард оказался спиной к Уорвику. Произнося свои слова, он подмигнул молодому Ловеллу, отчего настроение последнего воспарило, менее, чем за мгновения, необходимые для удара сердца, от отчаяния до обнадеженности. Юноша торопливо повернулся к выходу, борясь с собой, чтобы сохранить наружность только что перенесшего строжайшую выволочку. Он услышал Уорвика: 'Не знал о таком твоем участии в моем воспитаннике. Хотел бы узнать, в связи с чем'.

Вопрос заставил было Френсиса похолодеть, но иронический ответ Эдварда его успокоил.

'Я не стал бы накидываться на твоего подопечного. Но беседа наша в чужих ушах не нуждается. В противном случае, разумеется, ты хочешь заполучить зрителей и слушателей, засвидетельствующих, как ты прикидываешься дураком, кузен. В таком случае, предлагаю нам вернуться в большой зал и продолжить разговор там'.

Стоило Френсису протянуть руку к щеколде, как дверь захлопнулась совсем перед его лицом. Он отпрянул, когда Джордж Кларенс споткнулся в парадном покое.

'Вооруженные люди!' - выпалил тот. 'Приближаются с юга, по крайней мере, пятьсот человек!'

Невиллы, как один, повернулись к Эдварду.

Он ничего не ответил. Просто смотрел на Уорвика и смеялся.

Граф не двигался, пристально вглядываясь в Эдварда, даже когда тот сказал Джорджу: 'Посмотри на знамена. Под чьим руководством они идут?'

Джордж, однако, прежде всего бросил взгляд на брата. Кларенс поспешил к месту на окне, где до него на страже находился Френсис. Встав там на колени, он почти сразу вытянулся и обернулся к тестю.

'Гастингс', объявил Джордж глухим голосом. 'И Белый вепрь Глостера... Дикон'.

Сейчас все глаза были прикованы к Эдварду, но только Уорвику тот сказал: 'Именно так. Мой брат Глостер и мой лорд казначей посчитали необходимым обеспечить достойное сопровождение для моего возвращения в Лондон'.

На миг холодящего вдоха их глаза не отрывались друг от друга, потом плечи Уорвика ослабли.

'Понятно,' равнодушно согласился он.

Внезапно взгляд Эдварда блеснул на Джордже, вернувшись затем к Уорвику.

'Тебе стоило держать их в Олни, Дик'. Интонация отдавала позабавленностью, но в ней равно прочитывалось нечто леденящее.

Уорвик молчал.

Френсис, зачарованный услышанным, запоздало осознал грозящую ему опасность и сделал несколько бесшумных шагов по направлению к двери. До того, как Джордж двинулся к брату, он спросил тихим напряженным голосом: 'Хочешь, чтобы я сопровождал тебя в Лондон, Нед?'

Уорвик одеревенел и повернулся к зятю.

То же самое произошло и с Эдвардом. 'Можешь проваливать к чертям и быть проклятым за все, мне нет дела, куда и кого ты намереваешься сопровождать', ответил он медленно и очень взвешенно.

Джордж вспыхнул, кровь запульсировала в его лице и в горле.

'Нед, неужели ты не понимаешь...'

'О, понимаю.... Братец Джордж. Меня, на самом деле, выворачивает от того, что я понимаю!'

Джордж застыл, его сжатый кулак до боли уперся в бедро. 'Лучше вам прислушаться, мой сеньор. Ведь я не побегу по пятам, подобно твоим охотничьим псам!'

Архиепископ Йоркский задохнулся. Уорвик сохранил бесстрастие, казалось, сосредоточившись на чем-то далеком от парадной залы и от йоркских кузенов. Френсис поймал себя на надежде, что никто никогда не будет смотреть на него так, как Эдвард сейчас взирал на своего брата.

Эдвард долго не отрывал глаз от Джорджа, но потом поднял руку. Прищелкивающие пальцы заставили подпрыгнуть на лапы расслабившихся от безделья собак Уорвика и подбежать к заигрывающему с ними человеку, послушно ожидая дальнейших приказаний.

Френсис увидел достаточно. Он нырнул в дверной проем и поспешил через длинный коридор на крытое крыльцо, предназначенное для всадников, откуда сбежал по ступенькам на залитый солнцем внутренний двор.

Там царил беспорядок. На крыльцо поднимался худощавый светловолосый человек, в котором Френсис узнал лорда Дакра. Проскользнувший мимо Ловелла мужчина носил Узел Стаффордов, эмблему юного Гарри Стаффорда, герцога Бэкингема. Вдоль двора двигался граф Эссекс, при виде которого Френсиса подхватила волна радости от того, что английские лорды с готовностью собрались по просьбе Эдварда. Не важно, как могли они презирать семейство Вудвиллов, знать до сих пор хранила верность королю, подумал Френсис, обернувшись затем, когда его окликнули по имени.

К нему торопилась Анна Невилл. 'Френсис, приближается внушительное войско! У сторожки мне сказали, оно исчисляется сотнями солдат!'

'Знаю'.

Анна схватила Френсиса за руку: 'Они находятся на определенном расстоянии от нас, поэтому я не могу быть уверена... Только, Френсис, на штандарте, реющем по ветру, Белый вепрь. Белый Вепрь'.

Он кивнул, и ладонь девушка соскользнула с его рукава.

'Я знала... Даже до того, как увидела знамя Ричарда, я знала', прошептала она, а Френсис смог лишь снова кивнуть.

В течение прошедшего года Анна вошла во вкус исключительного использования данного кузену при рождении имени. Френсис не находил в себе сил сопротивляться желанию поддразнить ее. 'Почему одна ты предпочитаешь имя Ричард, когда все остальные зовут его Диконом?'

Она посмеялась над ним. 'У тебя так плохо с воображением? Именно потому, что другие называет его Диконом!'

Пока Френсис вспоминал тот разговор, Анна добавила: 'Я не могу встретиться с ним'.

'Анна, это нечестно. Не думал, что ты тоже станешь корить Дикона за верность брату. Только не ты, так хорошо его знающая'.

Темные глаза расширились. 'Я не корю. Бог - свидетель, не корю!'

'Если отказываешься увидеться с ним, то вынуждаешь его поверить в противное'.

Она покачала головой. 'Не могу, Френсис'. Голос задрожал. 'Не могу'. Затем Анна вскрикнула, потому что он в первый раз полностью повернулся к ней лицом, и девушка заметила кровь, струящуюся из уголка рта.

'Френсис, ты ранен! Что произошло?'

'Твой отец меня ударил', ответил он, не успев подумать, и сразу пожелал вернуть слова назад, ибо Анна выглядела такой пораженной, словно это она получила ту пощечину.

'Кажется, мир сошел с ума,' задохнулась девушка и, прежде чем Френсис сумел ответить, повернулась, бегом направившись через двор к помещениям в южном крыле замка. По дороге она споткнулась и невидяще столкнулась с шедшими ей навстречу. Френсис знал, что Анна была в слезах.

С Ричардом Френсис не виделся в течение уже нескольких месяцев и сейчас он подошел ближе, пока его друг и лорд Гастингс подъехали к ступеням главной башни, где их уже дожидался Эдвард в обществе графа Уорвика и архиепископа Йоркского. Вокруг губ Уилла Гастингса, выпрыгнувшего из седла, чтобы преклонить колени перед королем, порхала улыбка, а когда его глаза встретились с глазами свояка, графа Уорвика, тогда Уилл открыто рассмеялся. Реакции опекуна Френсис не заметил, он наблюдал за приближающимся Ричардом. Его полностью охватили лучи солнца, придавая блестящим темным волосам сияние отшлифованного эбенового дерева и заставляя юношу поднять руку, чтобы заслониться от яркого света. В отличие от Гастингса, его мысли не поддавались прочтению, видно было только напряжение. Френсису стало ясно, что Ричард изнурен. На высоких впалых скулах плотно натянулась кожа, под темными, глубоко посаженными глазами залегли грязные темные пятна, выразительный рот замерз в натянутом кривом изгибе. Для Френсиса самым главным доказательством того, что Ричард чувствует себя плохо, был факт неудобства управления лошадью другом, зарекомендовавшим себя до этого умелым наездником. Животное, взмыленный серый конь, нервничало так, словно заразилось внутренним настроем наездника, в результате чего герцог Глостер добрался до ступенек только тогда, когда Уилл Гастингс уже спешился.

Стоило ему только посмотреть в глаза брата через взлетающую гриву взбрыкивающей конской головы, лицо Ричарда резко изменилось в выражении и расцвело улыбкой, настолько лучащейся облегчением, что Френсис сразу определил, какие темные мысли преследовали юношу в течение двух месяцев заключения Эдварда.

Последний улыбался, выступив вперед, чтобы быстро поднять Ричарда, как только тот склонился перед старшим братом. Дикон всегда смущался прилюдного проявления чувств, Эдвард - напротив. Легко относящийся к формальностям, он приветствовал младшего смехом и любящими объятиями.

Френсис быстро скосил взгляд на Уорвика, но снова оказался разочарован, - граф наблюдал за родственной встречей без всякого выражения. С момента, когда Уорвик вышел из парадного покоя вместе с монаршим кузеном, Френсис Ловелл ожидал увидеть на лице опекуна признаки напряжения. Зря только томился, в надежде застать графа смирившимся перед большинством лордов королевства, сейчас стало ясно, - такому не бывать.

Чувства воспитанника по отношению к воспитателю в данный миг лежали в плоскости, далекой от благожелательности, но он неохотно доверился должному ходу событий. Совсем не рядовым поступком было изображать улыбку и вести ничего не значащие разговоры, когда в глубине души хочешь убить, думал Френсис, и, если Уорвик не вполне убедил других в своей любезности, как гостеприимного хозяина имения, то, по меньшей мере, он находился под контролем.

О товарищах Уорвика по заговору Френсис Ловелл мог сказать больше. Архиепископ Йоркский чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке, чем больше он хотел скрыть это, тем более явным становилось его состояние. Что же до Джорджа Кларенса, его и след простыл.

Стоя рядом с братом, приветствовавшим лордов, продолжавших въезжать во двор, Ричард увидел Френсиса почти сразу и дал ему знать об этом мимолетной теплой улыбкой. Но только когда солнце начало свой медленный спуск на запад они смогли, наконец-то, поговорить с глазу на глаз.

Встретившись в тени башни для хранения одежды, протянувшейся от южной стены донжона, они успели перекинуться лишь несколькими словами, к тому моменту, как граф Уорвик, отделившись от окружающей короля знати, пересек двор, прошествовав в их направлении.

'Возобновляешь былую дружбу, Френсис?' Во рту у Френсиса сразу пересохло от внезапной уверенности, что опекун знает о сыгранной им в хитрости Эдварда роли. Поэтому с ощутимым облегчением он увидел, как взгляд графа невнимательно по отношению к последнему, скользнул за его спину, к Ричарду.

'Мои поздравления, Дикон. Признаю, ты преподнес сюрприз, но не такой уж и нежеланный. Мне намного приятнее, что им мы обязаны тебе, чем Вудвиллам '.

При приближении Уорвика Ричард медленно каменел, тем не менее, сейчас он выглядел смущенным. Как и Френсис. Граф заметил реакцию юношей и неприятно ухмыльнулся.

'По всей видимости, я не первый пришел с поздравлениями. Но я - единственный, кто принес тебе новости. Со дня, когда я обезглавил графа Риверса в Ковентри, должность лорда коннетабля стала свободной. Она должна была перейти с титулами Риверса к его старшему сыну, Энтони Вудвиллу. Твой брат только что сообщил мне, однако, что он намерен поставить на этот пост тебя'.

Френсис был ошеломлен. Лорд коннетабль Англии держал в своих огромную власть, не последней частью которой являлось право определять изменнические действия и выносить приговор виновным в них. Он взглянул на друга: прошло всего пять дней с семнадцатого дня рождения Ричарда.

Испуг юного герцога Глостера проявился слишком явно. Он приоткрыл рот, резко прикусил зубами нижнюю губу, тогда как Уорвик ухмыльнулся, прибавив: 'Должно быть, Нед всецело доверяет твоему мнению, если возлагает на тебя подобную ответственность, не взирая на нежный возраст. Но я буду последним, кто усомнится в твоих возможностях. Ведь именно в Миддлхэме они впервые прошли успешную проверку!'

Такая тактика была уже знакома Френсису. Он часто видел, как Уорвик требует от Ричарда воспоминаний о времени, проведенном в его замке. Ни разу подобные маневры не оставляли его равнодушным из-за знания об уязвимости друга по отношению к провокациям графа. Сейчас юноша расстроился, но совсем не удивился, услышав ответ Ричарда: 'Я получил хорошее воспитание в годы моего пребывания в твоей семье, кузен'.

'Рад, что ты помнишь об этом, Дикон'.

Ричард не ответил на улыбку Уорвика.

'Во всем, кроме правил чести', сказал он тихо, но отчетливо.

Френсис почувствовал волну горячей радости. Ты же не ожидал подобного поворота, не так ли, лорд Творец королей, ликующе пронеслось у него в мыслях при виде кривящегося рта Уорвика и внезапно заледеневших темных глаз.

'Осторожнее, Дикон. Это опасные слова. Ты обязан мне большим'.

'Все, чем я тебе обязан, полностью оплачено в Олни'

'Нет, Дикон. Ошибаешься. В Олни не было ничего оплачено. Могло, но не было. Лучше тебе не рассчитывать на это снова. И слова мои, юный кузен Глостер, ты вправе принять как дружеский совет или предостережение, выбор за тобой'. Он улыбнулся резко и горько, бросив: 'Не думаю, что мне есть дело до твоего решения'.

Когда Ричард не ответил, Уорвик отвернулся, добавив, словно запоздалое воспоминание: 'У тебя есть, что сообщить моей дочери?" Наблюдение за тем, как старательно воздвигнутая стена защиты Ричарда дала трещину, доставила графу мимолетное удовольствие.

Глядя вслед Уорвику, Френсис тихо и непроизвольно выругался, на что Ричард резко сказал: 'Давай пройдемся, сказать нужно много, а времени у нас мало'.

Юноша следовал на шаг позади друга, когда они пересекли внутренний двор, удаляясь от донжона и толпы людей, окруживших ступени со стоящим на них и улыбающимся солнцу Эдвардом.

Френсис, узнав о новом коннетабле Англии, печально произнес: 'Дикон, мне подумалось, ты же способен решить вопрос с вынесением приговора некоему моему родственнику! Один из братьев Анны погиб, сражаясь за Уорвика в битве при Эджкоте в минувшем июле, а мой тесть - он почти рука графа!'

Ричард пожал плечами. Откровения Уорвика вызвали у него двойственные чувства, представлявшие собой смесь восхищения и понимания. Он совсем не испытывал желания обсуждать их до беседы с братом, вместо этого Ричард объявил: 'Со мной Роб Перси. Ты еще с ним не виделся?'

Френсис покачал головой. Его дружба с Робом Перси, зародившись однажды на такой зыбкой почве, как близость, постепенно развилась в искреннюю привязанность. И все же, графский воспитанник не мог не чувствовать смутно пробивающихся изнутри течений обиды. Роб свободно принимал участие в имеющих важное значение событиях, тогда как Френсис, находясь под опекой графа, должен был оставаться в изоляции Миддлхэма.

Скосив взгляд на задумчивый профиль друга, Ричард сказал: 'У меня для тебя несколько слов от брата. Он просил передать, что не забывает ран, полученных на его службе!'

Френсис рассмеялся, посчитав разбитую губу мелочью в сравнении с королевской милостью.

'Это я должен благодарить Его Величество. Он спас меня от графской ярости, не возбуждая подозрений в адрес местной знаменитости, и так нуждающейся в доверии!'

'Не могу признаться, что меня этот факт удивляет. Я мало знаю людей, думающих так же быстро, как и действующих'. Ричард мельком с сочувствием посмотрел на раздувшуюся щеку младшего друга, она уже обещала, побледнев, представить миру поистине замечательный шрам.

'Эдвард также хотел, чтобы я сообщил тебе, он считает, мне сильно повезло с другом. Я тоже так думаю, Френсис'.

Они посмотрели друг на друга, потом, внезапно застеснявшись, снова возобновили прогулку.

'Ты видел моего брата Кларенса?'

Захваченный врасплох, Френсис почти готов был рассказать про желчный обмен в парадной графа. Подумав лучше, он покачал головой.

'Кажется странным', прервал Ричард воцарившуюся тишину, и в его голосе прорывались отзвуки расстройства и гнева. 'Джордж старше меня на три года, он уже не ребенок, двадцать лет все же. И вместе с тем он может быть легко ведомым, словно зеленый неоперившийся юнец'.

Френсис подыскал по возможности подходящий нейтральный ответ, довольно двусмысленный, и чтобы успокоить свою совесть, и чтобы ободрить друга на дальнейшие признания, если уж Ричард был так на них настроен. В этот самый момент в дверях появилась Изабелла Невилл, шествовавшая за дамой, ответственной за комнаты.

Она приостановилась, но затем направилась прямо к ним, глядя в лицо Ричарду с кривящейся улыбкой.

'Ну, Дикон. Пожалуй, я тебя похвалю... Твое возвращение в родные пенаты вроде бы и не заметно, но впечатляет'.

'Я здесь не по своей воле', ответил он, произнося каждое слово с холодящим уточнением.

Изабелла мрачно посмотрела на Ричарда, вздохнув и воздев ладони к небу в непроизвольном воззвании.

'Добрейший Иисусе знает, мы живем в обреченные времена. Но признаюсь. На Божьем свете нет способа, чтобы принудить меня видеть в тебе врага, Дикон'.

'Как в зяте, значит?'- тихо предположил Ричард и, когда Изабелла шагнула к нему, сжал ее в объятиях. В течение краткого мига они стояли, беззвучно прижавшись друг к другу, разойдясь затем со взаимной улыбкой.

'Дикон, еще никто ни о чем не догадывается, даже отец. Мы ждали, пока я смогу быть полностью уверенной. Но я хочу, чтобы ты знал.... У меня появится ребенок'.

Ричард затаил дыхание, и Изабелла потянулась, чтобы коснуться его щеки в нежной просьбе, ласково шепча: 'Будь счастлив за нас, Дикон. Пожалуйста, будь счастлив'.

'Я счастлив, Белла', честно ответил он и легонько ее поцеловал. Пока Ричард прижимался к щеке невестки, она быстро и судорожно его обняла, а голос Изабеллы приобрел внезапную торопливость.

'Дикон, поговори с Недом... пожалуйста. Джорджа он слушать не станет. Но к тебе прислушаться может. Заставь его понять, отец и Джордж хотели только отдалить Неда от Вудвиллов... Бог свидетель, не более того. Они действовали против Вудвиллов, а не против Неда. Заставь его понять это'.

'Я поговорю с ним от лица Джорджа, Белла', - согласился Ричард после продолжительной паузы, но Френсис задавал себе вопрос, почувствовала ли Изабелла тончайшее, но значительное различие между тем, что она попросила и тем, что было ей обещано.

'Спасибо, Дикон. Я знала, мы можем рассчитывать на тебя'.

И она снова его обняла. Ричард понизил голос, прошептав что-то ей на ухо, до Френсиса донеслись только обрывки фраз.

'Скажи ей... Маленькая часовня недалеко от большого зала... ждать ее там'.

Изабелла внимательно выслушала и кивнула.

'Конечно же скажу, Дикон'. Она заколебалась, но произнесла: 'Только не думаю, что она придет'.

Френсис тоже так не думал, и его вера родилась какой-то час назад. Ричард снова занимал сторону брата и, как только он прочел молчаливый вопрос друга, медленно покачал головой.

К этому часу большинство мужчин сели на коней, и Эдвард, верхом на чистокровном белом скакуне, привезенном Гастингсом и Ричардом, обменивался язвительными любезностями с графом Уорвиком, уверяя кузена, что запомнил его гостеприимство.

Френсис испытывал неизбежную горечь человека, оставляемого позади. 'Пусть Господь хранит тебя, Дикон... и Его Милость, короля', грустно пожелал он другу.

'Будь осторожнее, Френсис'.

'Скажи Его Милости, что я ....' Ему так и не удалось завершить, ибо смазанная вспышка цвета притянула на себя внимание юноши.

'Дикон!'- многозначительно дернул головой Френсис.

Анна раскраснелась, ее дыхание прерывалось. Глаза распухли, и распустившиеся волосы обрамляли лицо мягкими вьющимися водопадами локонов. Увидев Ричарда, она замедлила шаг, а потом и совсем остановилась, когда он обернулся в седле. Ричард повернул коня, и они сошлись в центре. Френсис стоял вне пределов слышимости, но Анна и Ричард, казалось, и не разговаривали. Юноша видел, как Ричард наклонился из седла и пригладил, приводя в должный вид и снимая с лица, каштановые волосы девушки. Затем он тронул поводья скакуна, совершая полукруг, и пустил его легким галопом по обезлюдевшему замковому двору. Проезжая мимо Френсиса, Ричард молча отсалютовал другу, прежде чем пришпорить четвероногого товарища, въезжая на подвесной мост, с которого он спустился на дорогу, ведущую через городок на юг, прочь из Миддлхэма.

Двумя месяцами позже Френсис написал в своем дневнике:

Доложили, что прибытие короля Эдварда был встречено в Лондоне пылкими аплодисментами. Лорд мэр, члены городского управления и две сотни городских ремесленников в голубых одеяниях собрались в Ньюгейте приветствовать возвращение в город Его Милости. С ним находилась тысяча всадников, а в сопровождении ехали герцоги Глостер, Саффолк и Бэкингем; графы Арундел и Эссекс; лорды Гастингс, Говард и Дакр.

Его Величество сопровождал также Его Милость, граф Нортумберленд. Джон Невилл присоединился к королевской свите во время продвижения на юг и ехал рядом с монархом при въезде в Лондон. Не легко быть вынужденным совершать выбор между братом и сувереном, ибо я не сомневаюсь, любит граф обоих.

Король приказал освободить из Тауэра ланкастерца Генри Перси и назначил Дикона лордом коннетаблем, как и намеревался, вспоминая слова моего господина Уорвика. Дикон был отправлен на границу подавить восстание в Уэльсе и вернуть Кармартен и Кардиган, захваченные мятежниками. Таков был его первый военный приказ.

Френсис заколебался, запачкав страницу чернилами, но затем прибавил в качестве постскриптума все то, что полагал безопасным в рассуждении о борьбе за власть, имеющей место между королем и его кузеном, Создателем Короля.

Граф Уорвик и герцог Кларенс остались на севере. Король вызвал их в Лондон, но оба наотрез отказались подчиниться его приказам. Кажется, словно Англия раскололась напополам. Не представляю, что произойдет сейчас, но опасаюсь наступления следующего дня. Не вижу ничего, кроме скорби в грядущем.