Солнце в зените

Глава вторая

Ковентри, май 1471 года

По причине впадения Ковентри в королевскую немилость из-за поддержки Уорвика во время его восстания, приор Дерам и лорд-мэр Бетте решили почтить своего недовольного монарха столь щедро выражаемым гостеприимством, чтобы он не смог отказать в более благосклонном расположении этому провинившемуся городу. На воскресенье в зале Святой Марии планировалось устройство тщательно продуманного пира, подготавливаемого за счет местных жителей, но в субботнюю полночь его предварял ужин у приора. Стол, представший зрению йоркистских лордов в большом монастырском зале, впечатлял даже в сравнении с пугающими роскошью критериями Эдварда. Вдобавок, Уилл Гастингс неизмеримо ободрил приора Дерама, побожившись, - и брюггский вельможа Луи де ла Грютхюзе не готовил такого изысканного банкета.

Уилл не сильно поступился правдой. Обычный королевский прием пищи из двух перемен заключался в трех или четырех блюдах, превратившихся не менее, чем в четыре перемены, каждая из пяти отдельных блюд, расположившихся на позолоченных тарелках. Из-за субботнего дня пришлось отказаться от мясных кушаний, вместо которых приорские кулинары расстарались приготовить богатый выбор рыбных деликатесов, способных искусить самый причудливый вкус. Здесь присутствовали дельфин, обильно нашпигованный каштанами, запеченный угорь, осетр, зажаренный в 'рукаве' с изюмом, корицей и имбирем. Как подсластитель чаще подавали сахар, чем мед, винные кубки не успевали опустошаться от сладкого белого итальянского вина, глинтвейна и мальвазии, каждое окончание перемены блюд украшалось появлением тщательно созданной сахарной фигуры, оказывавшейся то единорогом, то Святым Георгием, сражающим дракона, то Белыми Йоркскими Розами.

Уилл наслаждался сверх меры, хотя именно его пристрастие к злым развлечениям радовало соратника Эдварда больше богато приправленных дорогими пряностями блюд. Веселье началось, как только Ричард подвел к королевскому столу девушку, и кровно, и в связи с заключенным ею браком запятнанную государственной изменой. Гастингс едва удержался от смеха при виде недоумения, отразившегося на лице маршала, посаженного с высокопоставленными гостями. Однако, старый солдат не настолько взволновался, чтобы отважиться возразить, когда герцог Глостер настоял, дабы леди Анна села слева от него, что разрушало весь порядок размещения за столом. Все уже поняли, - над головой Ричарда сиял ярчайший из лучей Йоркского Солнца. На этом веселье Уилла резко обрывалось, но он надеялся, что со временем сживется с данным неприятным фактом. Последовавшее стало для Гастингса крайне занимательным зрелищем, - один из братьев Эдварда явно намеревался совершить изысканнейшее из обольщений, второй - едва был способен заставить мальвазию влиться в свое, и так переполненное ею горло.

Конечно, вошло в обычай разделение парой кубка и подноса, хорошие манеры даже требовали от рыцаря заботы о кулинарном удовольствии его дамы, прежде чем о его собственном, к примеру, хорошо воспитанный юноша, пользующийся одним подносом с более старшим товарищем, должен был отказываться от кусочков понежнее, жертвуя их затвердевшим зубам сотрапезника. Но Уилл никогда не сталкивался с любезностью, выражаемой с подобным блеском, и, взирая, как Ричард окружает Анну Невилл своей заботой, сам едва прикасаясь к еде, одновременно видел изменение цвета лица Джорджа в сторону довольно интересного оттенка зеленого, что приносило Гастингсу неописуемую усладу.

Как только предшествующая ужину трапеза завершилась, несъеденная еда с подносов была отправлена на блюда для раздачи милостыни бедным. Эдвард выдал восемь шиллингов на распределение среди монастырских поваров, тогда как гостям подали умывальники с ароматизированной водой, чтобы вымыть руки. После этого все разошлись, направившись по личным делам. Удостоверившись, что король сейчас не испытывает в нем надобности, Уилл предпочел последовать за Ричардом и Анной в приемную приора, ибо Джордж поступил также, а Гастингса непреодолимо влекло дыхание надвигающейся бури.

Джордж образовал группку с братьями Стенли, - Томас, лорд Стенли поспешил присягнуть в Ковентри Эдварду, отрекшись от каких бы то ни было связей с Уорвиком и посвятив свою довольно истрепанную верность Йоркам. Приближаясь к ним, Уилл почти столкнулся с Джоном Говардом, стремившимся установить дистанцию между собой и людьми, разыскиваемыми Гастингсом.

'В твоих глазах, Джек, троица эта святостью не озаряется', - едко прошептал Уилл, и Говард сморщился, с неприязнью оглянувшись на братьев Стенли и Джорджа.

'Как собака возвращается к своей блевотине, так дурак идет к собственной глупости', - тихо выразил он созревшее отношение с не менее язвительной интонацией, чем использованная собеседником. 'Любой другой бы благодарил Господа Всемогущего изнуряющим постом за дарованное счастье готовности брата забыть совершенную им измену. Но не этот... Он словно одержим саморазрушением'.

'Со всем свойственным мне пылом полагаюсь на такое положение!' - усмехнулся и, подмигнув Говарду, осторожно продолжил путь в область возможной слышимости.

'Клянусь Святой Мессой, если она сядет еще ближе, то окажется у него на коленях... если не дальше!' - прошипел Джордж.

Взгляд Уилла переместился с Джорджа на пару, расположившуюся в глубоком эркерном оконном проеме. До него доносился смех Ричарда, равнодушного к ярости брата. Никто из лицезревших молодых людей вместе не сомневался в поглощенности герцога Глостера дочерью Уорвика. Если Ричард станет отстаивать ее интересы, подумалось Гастингсу, Нед может не так легко согласиться позволить Джорджу лишить девушку наследства.

Уильям Стенли расхохотался, но его брат, Томас, кивнул, произнеся нечто успокоительное о похвальной заботе милорда Кларенса касательно чести сестры его супруги.

'Вы абсолютно правы, лорд Стенли'. Джордж внезапно обнаружил доступный выход собственному гневу, ибо возмущенно повторил: 'Девушка - сестра моей жены. Я обязан следить, чтобы ею не воспользовались, не запятнали ее имя. И не собираюсь никому позволять, будь это даже мой брат, сделать из нее простую девку!'

Уилл разразился смехом, а когда компания предателей обернулась в поисках источника веселья, поспешно отступил в большой зал, где, в конце концов, от души смог отдаться охватившему его веселью. Гастингс решил, ожидающееся лето обещает много интересного.

Лорд-мэр Ковентри долго объяснял Эдварду, как случилось, что город связал судьбу с Уорвиком. По мере продолжения рассказа все более и более вырисовывалось положение масштабного недоразумения, судя по которому, алчный до власти граф просто обманул чересчур доверчивых жителей.

Ричард вскоре утратил к этому всяческий интерес, обнаружив, - его взгляд стремится к окну, где в бледнеющем блике света краснело небо, провожая один из самых прекрасных из запомнившихся юноше закатов. Он вздохнул, без особого желания выпрямившись на стуле, так как король смерил брата одновременно предостерегающим и заинтересованным взглядом. Какая напрасная трата внезапно ставшего драгоценным времени! Если бы чиновник только сумел быстрее справиться со своей задачей, молодой человек еще успел бы сбежать с Анной в монастырские сады, чтобы полюбоваться на окончание дня.

Окинув зал глазами, в поисках служителя, наполнившего бы кубок, Ричард с изумлением увидел, как в открытых дверях вертится Роб Перси, встревожено стараясь попасть в поле зрения друга. Глостер беспрепятственно выскользнул из-за стола, моментально метнувшись к товарищу.

Роб тут же схватил Ричарда за руку, оттянув в сторону и выпалив в стремительном шепоте: 'Иди в большой зал, и быстро! Анна сильно в тебе нуждается, так же, как и Френсис!'

Пока они летели по извилистой лестнице, Роб подробно, хоть и задыхаясь на бегу, изложил другу происшедшее. Задыхаясь, Роб объяснял, они беседовали с Анной, когда немного погодя после ухода Ричарда, к ним подошел герцог Кларенс и объявил девушке, что в течение ближайшего часа она должна уехать в Лондон.

Когда Анна воспротивилась, Джордж схватил ее за руку и казался готовым вытащить из большого зала силой, окажись в том надобность.Тогда Френсис попытался ему помешать. В голосе друга звучал вполне понятный Ричарду страх. Вставать на пути его брата было опасно, безрассудный героизм Ловелла мог дорого ему обойтись.

Очевидно, та же самая мысль пришла в голову и Френсису. Он произнес тихим примирительным тоном: 'Ваша Милость, я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Но, думаю, прежде чем леди Анна уедет, с ней хотел бы поговорить ваш брат Глостер...'

В отличие от Френсиса, у которого на лице наблюдалось не больше цвета, чем на только что выпавшем снегу, Анна вспыхнула столь сильно, что производила впечатление охваченности лихорадкой. Увидев Ричарда, она издала еле различимое радостное восклицание, отпустив руку Френсиса и направившись к Глостеру. Ричард встал рядом с ней раньше, чем Джордж успел заметить его появление в зале, и, при взгляде на лицо девушки, его внезапно подхватила волна такого мощного желания уберечь, что она заняла все мысли юноши.

'О, Ричард, слава Господу, ты пришел! Твой брат... Он сказал, я должна отбыть в Лондон, что у меня нет выбора, кроме как подчиниться всем его приказам!'

'Успокойся, милая. Все хорошо. Никто не вправе заставлять тебя делать то, что тебе не по нраву, больше никогда. Обещаю тебе, Анна'.

'Не стоит давать обещаний, которых ты не можешь выполнить, Дикон!'

На миг Анна инстинктивно отшатнулась, только потом вспомнив, что ей уже не нужно бояться угроз Джорджа. Она подняла голову, с вызовом посмотрев на мужа сестры.

Ричард тоже не отрывал от брата глаз. Но также хорошо он помнил о пребывании в зале других людей. Уилл Гастингс с живым интересом наблюдал за разыгрывающейся сценой, глаза выдавали подавляемый им смех, менее корректный Джон Говард всем видом выражал исключительное неодобрение. Рядом с ним стояли братья Стенли, а в дверном проеме граф Нортумберленд взирал на Перси с довольно отстраненным пренебрежением, словно тот являл собой существо низшего порядка.

'Я предложил бы тебе, Джордж, поговорить наедине', - крайне тихо сказал Ричард, махнув рукой в сторону приемных покоев.

'Здесь не о чем говорить. Анна - сестра моей жены, и я решил отправить ее к Изабелле, тебя эта ситуация не касается'.

'Все, относящееся к Анне, касается меня чрезвычайно сильно', - ровно возразил Ричард, 'а она ехать в Лондон желания не изъявляет'.

В глазах Джорджа начал мерцать странный зеленоватый огонек. 'Повторяю тебе, сегодня вечером она поедет в Лондон, и ты ничего не сможешь возразить!'

'Не смогу? Поразмысли лучше, Джордж!'

Тон Ричарда изменился, выдавая растущий в его груди гнев. С чего братцу взбрело в голову устроить подобную сцену в зале, полном жадных до скандала свидетелей, молодой человек понятия не имел, да больше и не задумывался. Что сейчас имело для него сильное значение, так это взволнованное выражение лица Анны, ее сжимание его руки. Ричард чуть заметно поменял положение, оказавшись между девушкой и Джорджем.

'Предупреждаю, Дикон, не вмешивайся!'

Прозвучавшие слова вынудили Ричарда потерять оставшиеся крохи терпения. 'С каких пор, братец, ты смеешь мне приказывать?'

Он обернулся к Анне, намереваясь увести ее из зала. Пока Ричард это делал, Джордж схватил его за руку, резко выворачивая, чтобы заставить юношу обернуться. Внезапно мир сжался для последнего до ощущения физической боли, обжигающего наплыва саднящего чувства, не сравнимого ни с чем до этого в жизни испытанным. Молодой человек начал задыхаться, сдаваясь омерзительному приступу поднимающейся дурноты, заполняющему его горло. На несколько приводящих в дрожь мгновений вокруг существовала исключительно боль, вытеснившая все остальное. Сквозь шум в ушах он услышал горячий возглас Френсиса: 'Это же его поврежденная рука!'

Хватка Джорджа мгновенно стала ослабевать. Даже сквозь охвативший его пламень вышедшей из-под контроля ярости часть сознания уловила, что-то пошло не так. Он заметил, - Ричард побелел как мел, на его лбу и верхней губе вдруг выступил пот. Кларенс круто повернул голову, словно слова Френсиса ударили по нему, отдернув руку, как от огня.

На лице Джорджа отразилось недоверие, но уже смешивающееся с первыми проблесками неуверенности. 'Его рука восстанавливается. Барнет минул больше трех недель назад!'

На миг Френсис настолько подпал под воздействие оскорбления, наносимого другу, что забыл, - он обращается к принцу крови, вдобавок, к знаменитому своей злопамятностью человеку.

'Она восстанавливалась!' - огрызнулся юноша. 'Но Ричард снял бинты на прошлой неделе при Тьюксбери!' Ловелл посмотрел на товарища, с сочувствием поинтересовавшись: 'С тобой все в порядке?'

Ричарду удалось совладать с тошнотой и сделать вдох, наполнив легкие воздухом. Еще не уверившись, насколько он владеет голосом, молодой герцог кивнул и взглянул на брата. Джордж первым отвел глаза, как первым покинул зал. Собравшиеся поспешили освободить ему дорогу.

После произошедшего для Анны ничего уже не могло оставаться прежним. Девушка знала, у нее не хватит сил опять сесть за стол в этом помещении, и попросила Ричарда разрешения пропустить парадный ужин. К ее огромному облегчению тот сразу согласился, заявив, что тоже не голоден и, когда колокола призвали к вечерней службе, повел Анну, вместо банкета, в вечерний сумрак сада, расположившегося на севере монастырских земель рядом с берегом реки Шерборн.

Нервы Анны были настолько натянуты, что прошло какое-то время, прежде чем она сумела оценить очарование наступившего вечера. Ричард отыскал для них уединенное местечко, окруженное стеной, обвитой ветками ивы и боярышника. Небо темнело, слегка окрашиваясь в фиолетовые оттенки, и на нем уже начал серебриться полумесяц, изредка заслоняемый проплывающими над головами молодых людей облаками. Стояла полная тишина. Слышалось лишь еле уловимое пение ночных птиц, точно восхваляющих царящий в саду аромат весенней жимолости. В подобном пейзаже на Анну должно бы было снизойти успокоение, тем не менее, оно не приходило.

Ричард тоже не казался наслаждающимся местными красотами. Напряженный и нервный, он вдруг словно лишился дара речи. Девушка едва доверяла его отговоркам, зная, какую боль причиняет ему потревоженная рука, - это легко читалось на лице юноши. Также не подлежало сомнению, Ричарда потрясла случившаяся ссора, с угрызениями совести Анна вспоминала, он всегда находился в потрясающе теплых отношениях с Джорджем. До этой минуты.

Впервые за день Анна ощутила протест по отношению к воцарившейся между ними тишине. Ее потянуло установить словесную связь, неважно, каким образом, и девушка стала наобум вспоминать о событиях, имевших место давным-давно в Миддлхэме, когда мир казался ей безопасным, и она была уверена в каждом из завтрашних дней также, как в каждом из минувших.

Ричард оперся о ствол ближайшей березы, молча слушая подругу. Его темноволосая голова склонилась влево в манере, еще годы назад выжженной в памяти Анны. Она так часто наблюдала его стоящим в принятой сейчас позе. Уже неоднократно ей приходилось видеть молодого человека, делающим то, чем он занимался в данный момент, - отрывающим веточки тимьяна от окружающего их кустарника. Ричард крутил узкие листья легкими беспокойными пальцами, отсутствующе пожевывая привитый к тимьяну мятный стебель. Анна грустно улыбнулась, подумав, что все годы знакомства, он никогда не мог оставаться спокойным. Напротив, Ричард постоянно находился в движении, даже ожидая утреннюю службу в часовне Миддлхэма. Девушка могла ясно вспомнить, как он никогда не был способен степенно простоять на коленях продолжительный отрезок времени, нетерпеливо ерзая на подушке и теребя богато украшенный пояс на бедрах, или же перелистывая свой Часослов до первого нахмуренного взгляда ее матери, заставляющего мальчика восстановить ровную осанку... совсем ненадолго. Анна тихо вздохнула, не понимая, почему возвращение к былому наводит на нее печаль, но, тем не менее, изменить этого не получалось. Все осталось в таком далеком прошлом... многое сильно изменилось, причем, навсегда. Но, вопреки случившемуся, Ричард до сих пор кажется ей близким до боли в сердце, словно расстались они только вчера.

Склонившись, Ричард аккуратно провел по щеке Анны последним из оставшихся у него в руке соцветий тимьяна.

'Если тени на твоем лице вызваны поведением Джорджа, постарайся расслабиться. Больше он тебя не побеспокоит. Я прослежу за этим, моя красавица. Обещаю'.

Анна покачала головой, взяла цветок и позволила своим пальцам ненадолго задержаться в прикосновении к ладони Ричарда. 'Нет, это не из-за Джорджа. Я...вспоминала'.

Его руки сжали ее запястья, и внезапно девушка произнесла с лишающей ее возможности дышать настойчивостью: 'Я никогда не хотела выходить замуж за Ланкастера. Никогда. Даже пыталась сопротивляться. Но оказалась не достаточно сильной. Я не смогла противоречить отцу, не смогла противостоять ему долго...'

Так много вопросов в этот день не было затронуто. По молчаливому согласию молодые люди обращались лишь к самым ярким и радостным событиям, цепляясь за призрачную безопасность воспоминаний о Миддлхэме. Никаких взаимных объяснений, только - 'А ты помнишь?' Но сейчас Анна вызвала сильнейший и опаснейший из призраков, огласив сад именем Эдуарда Ланкастера, потребовавшего ее на роль жены, на роль своей возможной королевы.

Ричард казался не более счастливым, чем девушка, от неожиданного вторжения в их убежище Ланкастера. Анна увидела, - он нахмурился и, прежде чем позволить юноше заговорить, коснулась пальцами его губ.

'Нет, Ричард... Почему бы нам не забыть о том, что я только что сказала? Я не хотела, честное слово. Я не желаю вспоминать о Ланкастере...Ни сейчас, ни когда-либо потом. Единственное, в чем я нуждаюсь - забвение...'

Он стоял так близко к ней, что Анна читала его мысли. Затаив дыхание, она ждала, почувствовав вскоре ласкающие и поднимающие ее лицо вверх пальцы Ричарда на шее. Девушка позволила ему целовать себя и довольно робко обвила руками, когда молодой человек привлек ее в более тесном объятии. Ричард был уже не таким нежным, как утром. Его губы становились настойчивее, пока, даже не предполагая этого делать, Анна не раскрыла свои. Из всего, что ей пришлось вынести в качестве супруги Эдуарда Ланкастера, больше всего она ненавидела поцелуи мужа, его проникновение в ее рот, вызывавшее отвращение сильнее, чем от проникновения в тело. Во время воссоединения Анна могла хотя бы абстрагироваться от творимого им с ней, но в процессе насилия его языка над ее ртом отстраняться не получалось. Исключительно благодаря судорожным сглатываниям девушка противоборствовала тошноте, происходящей от ощущения вторжения его языка. Поцелуй Ричарда заставил испытать напряжение, но потом Анну охватила успокаивающая волна облегчения от отсутствия ставшего привычным омерзения. Какой же глупой она оказалась! Как можно было представить, что с Ричардом все повторится? С Ричардом, которого Анна знала и любила всю свою жизнь. Его рот дарил тепло и приятно отдавал ароматом мяты. Девушка расслабилась и, впервые насладилась поцелуями, не являвшимися насилием над ней.

Анна закрыла глаза, наслаждаясь прикосновениями губ Ричарда к ресницам, к векам, а затем и к шее. Она глубоко вдохнула аромат сирени и клевера, прижавшись щекой к его груди. Напряжение отступало, уже представляясь частью прошлого совершенно другой девушки. Удивительно славно было находиться здесь, с ним наедине, в теплых сумерках сада, чувствовать надежность объятия, ласку прикосновений и поглаживаний, слышать свое имя, которое Ричард шептал, наклоняясь к ее голове.

Девушка не смогла бы точно ответить, когда все стало меняться. Возможно, когда изменилась манера поцелуев, они начали казаться горячее и требовательнее. Тело, являвшееся для нее опорой, отяжелело, вдруг обнаружив свою чужеродность. Его дыхание заметно участилось, ее же - помимо учащения - приобрело поверхностность по мере попыток преодоления этого неожиданного еле чувствовавшегося узнавания, неприятно схожего с ужасным осознанием попадания в западню, которое Ланкастер высекал из нее всякий раз, притягивая к себе.

Анна больше не держалась за Ричарда, уперевшись руками об его грудь, но она не могла решить, как дать ему знать о своем нежелании, о возвращающемся страхе. Молодой человек шептал успокаивающие слова, которые еле доходили до слуха, ибо не получалось замедлить давно сорвавшиеся вскачь опасения, разобрать смысл произносимого, только внимать голосу, заполнявшему ушную раковину, низкому и упрашивающему.

Ричард уже спустился к груди, его руки были теплыми, как губы и не умолкающий голос. Он проявлял намного больше нежности, чем Ланкастер, доказывая стремление не только получить ее тело, но и подробно исследовать. Но Анна знала, легкая неторопливая нежность надолго не затянется. Уже известно, что неизбежно должно за ней последовать. Ланкастер заставил выучить предмет. Поцелуи станут влажнее и глубже. Как у Ланкастера. Ричард начнет ласкать ее с нарастающим нетерпением, резким, пылким, желающим достичь собственного неотступного удовольствия самца, никогда девушкой не понимаемого и не разделяемого...как Ланкастер. Потом он станет смотреть на Анну недоуменными и неудовлетворенными глазами. Ричард не будет упрекать за недостаток отзывчивости, не назовет 'застывшей', как делал Ланкастер. Ему это не понадобится, - глаза скажут все за него.

Резко извернувшись она прервала поцелуй. 'Нет, Ричард, нет! Позволь мне уйти!'

Он сразу отпустил ее, так внезапно, что Анне потребовалось схватиться за нависающую над головой ветку, чтобы сохранить равновесие. Молодой человек был ошеломлен отпором, яростностью отказа, его чувства все еще ходили ходуном от вкуса губ девушки, от прикосновений к ней, от ощущения ее близости. Известная по прошлому страсть не подготовила Ричарда к сильной и опьяняющей жажде, разбуженной Анной. Никогда и ничего в жизни он не желал отчаяннее, чем эту девушку. Сделать ее нежное и одурманивающее ароматом тело своим, любоваться роскошью каштановых волос, раскинувшихся по поверхности подушки, видеть рядом во время пробуждения. Растревоженный в нем голод утолить могла только Анна. Голод, который она сама не испытывала.

'Прости', - произнес он, все еще задыхаясь. 'Я не хотел...никоим образом воспользоваться тобой'.

'Ричард...не надо!' Голос Анны дрожал, казалось, она вот-вот заплачет. 'Ты не должен просить у меня прощения. Ты не сделал ничего плохого. А я... Я не отвергаю тебя. Дело не в этом. Дело в том...'

Она отвернулась, вернувшись под защищающую тень белого ясеня. 'Я испугалась', - очень тихо объяснила Анна. 'Если хочешь услышать правду, дело в этом. Я испугалась'.

Лицо Анны вспыхнуло, она прижалась щекой к пористому влажному мху, словно серо-зеленый гобелен, обвивающему ствол дерева. Его прохлада не спасала, кровь все еще кипела, угрожая прорвать кожный покров.

'Анна...' Ричард встал рядом с ней под ясенем, но не сделал ни единого движения, дабы прикоснуться, мучаясь сомнениями, следует ли что-то говорить. Его собственные чувства находились в таком смятении, что молодой человек боялся, сумеет ли он когда-нибудь с ними разобраться. Здесь присутствовало безграничное, переполняющее душу облегчение от осознания ошибочности своей трактовки отстранения девушки. Ревность и причиняющий горечь тщетный гнев, бесполезный по причине пребывания вызывающего его раздражителя за пределами мыслимого возмездия, его невозможности предстать для отчета за все причененное Анне зло. Кроме того, в груди Ричарда томилась неожиданная волна нежности, прежде не испытываемой больше ни к кому, даже к Кейт.

'Анна, я...Я сожалею, что не понял. Знаю, у тебя нет желания говорить о Ланкастере. Если честно, у меня тоже. Я только хочу заверить тебя...заверить, что никогда не причиню тебе боль. Никогда, любимая'. Ричард коснулся ее щеки в ласке столь же неуверенной, сколь и бережной, несказанно успокоившись, когда она обернулась к нему, коснувшись его пальцев губами.

'Я знаю, Ричард', - прошептала Анна. 'Действительно, знаю'.

'Анна... Еще...Это то, что мне нужно сказать тебе. Нам следует быть честными друг с другом, и я хочу, чтобы ты понимала, я приму, если...если это расстроит тебя'.

Глаза девушки стали огромными, внезапно приобретя испуганное выражение, что побудило Ричарда поспешить. 'Тебе известно, по приказу Неда, я руководил передовым отрядом при Тьюксбери. По итогам он проявил неслыханную щедрость, позволив мне лично выбрать награду. Анна...Я попросил у него Миддлхэм'.

'Ты думаешь, это может расстроить меня?' Анна смотрела на юношу в непритворном изумлении. 'Ричард, как ты только дошел до такого? Я знала, Миддлхэм будет конфискован, данный вопрос никогда не вызывал сомнений. Нет никого, кого бы я охотнее видела его владельцем, кроме тебя. Никого! Я помню, как ты любишь его. Миддлхэм являлся твоим домом'.

'И твоим', - тихо ответил Ричард. Он очень хотел ее поцеловать, но не стал этого делать, просто взял за руку. 'Пойдем', - сказал молодой человек. 'Я отведу тебя назад'.

Лицо Анны приняло странное выражение, печальное и горькое. 'Если бы ты только мог', - прошептала она.

Ричард привык к неожиданным вызовам к брату в любой час дня или ночи. В общем, ему приходилось по нраву столь надежное доказательство доверия Неда его мнению, но не этим вечером. Сегодня спальня короля представляла собой последнее место, где Ричард мечтал бы очутиться, тогда как Эдвард довольно долго рассказывал о только что минувшей встрече с лордом-мэром Бетте.

Один из королевских прислужников наклонил к герцогу Глостеру серебряный кувшин, и тот кивнул, потянув к себе кубок, как только его вновь наполнило вино. Оно не сильно спасло дело, но вопрос заключался в количестве. Ричард не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько разобранным. Чем сильнее он ненавидел саму мысль об этом, тем настоятельнее нуждался в еженощных визитах врача Неда, ибо если бы тот не облегчал каким-то образом терзавшую молодого человека боль, Ричард не получал бы возможности сомкнуть глаза до рассвета. Тем не менее, придерживаясь наедине с собой честной позиции, юноша знал, главной причиной беспокойства была не рука. Минуло несколько лет со дня, когда он также страдал от будившего тревогу и выбивавшего из всякой колеи желания. Ричард успел позабыть, каким чертовски мощным оно является. На миг возник вопрос, так ли уже поздно, чтобы решить проблему. На часах стояло около десяти, трактиры уже должны закрыться, но в городке, равном по размеру Ковентри, разумеется, существуют публичные дома. Но видеть рядом местную девицу не хотелось. Хотелось, чтобы рядом оказалась Анна.

Эдвард говорил что-то о лишении города его гражданского ополчения, и Ричард издал соответствующий звук, вполне поддающийся истолкованию в пользу одобрительности. Как долго он не вспоминал о травме руки, находясь с Анной, почему же сейчас рана заставляет чувствовать кисть, проткнутой острым вертелом, вращающимся над щедро пыщущим очагом?

Некоторое удовлетворение приходило от молчаливых проклятий в адрес их отсутствующего братца, но оно было довольно слабым. Джордж оказался не единственным дураком в их семье. Как мог Ричард настолько потерять наблюдательность? Она так боялась... Что помешало ему предвидеть подобную ситуацию? Следовало знать, следовало лучше приготовиться к нынешнему положению. Но как можно было плохо обращаться с Анной? С Анной, отличающейся хрупкостью и крайней беззащитностью? Сделать ей больно значило то же, что натравить коршуна на бабочку. Он снова пригубил вино, кивая ждущему поблизости слуге.

Что, если не удастся справиться со страхами Анны? Она сказала, единственное, чего хочется, - забыть. А вдруг не получится? Правда в том, что Ричард никогда не пытался заманить в свою постель не желающую этого женщину. Он привык к страстным подругам, похожим на Кейт и Нэн, или же к умелым девицам из публичных домов. Как он справится с приручением ужаса девушки, познавшей только худшее из того, что мужчина может предложить неопытной девственнице? Терпение...Столь много терпения, сколь позволят его собственные нужды. Но будет ли этого достаточно? Жаль, не существовало никакого способа обрести совет Неда, не спросив того в открытую. Судя по аппетитам брата в течение прошедшего года, последний не проявлял явной наклонности к взаимоотношениям с женщинами, не разделяющими его темпераментности, но должен был обладать хоть каким-то опытом по преодолению боязливости робких девушек. Когда речь заходила о жажде плоти, Ричард подозревал, что мало оказывалось неизвестного Неду и того, чего, вероятнее всего, не следовало бы узнать. Но он не мог задать наводящих вопросов, не выдав при этом себя.

'...и, таким образом, Дикон, ты данный итог и получаешь. Не заплатят десять тысяч марок к полудню следующего понедельника, появятся виселицы на Кросс Чипинг и'

'Десять тысяч! Виселицы... Нед, что...' Ричард спохватился, но было слишком поздно. Он терпеливо дождался, пока Эдвард перестанет над ним хохотать, горестно покаявшись: 'Виноват, признаюсь, я не слушал! Что ты на самом деле возложишь на Ковентри в качестве платы?'

'Я объявил, что лишил город его свобод, и милостиво согласился на их выкуп, ценой в пять тысяч марок. Потом мне надо позволить им убедить себя сжалиться до всего лишь трех тысяч марок, что позволит местным жителям вознести Господу хвалу за посланную с облаков сказочную удачу. Более того, таким образом, я добьюсь, дабы они умолили меня совсем воздержаться от мыслей о мщении!'

Ричард рассмеялся, правда, резко остановившись, когда Эдвард произнес: 'А сейчас, могу я дать тебе маленький совет?'

'Нет!' - торопливо ответил молодой человек, и брат усмехнулся, совершенно не обидевшись.

'А я дам, в любом случае! Понятно, как день, что ты влюблен в нашу маленькую кузину, а еще понятно, что ты не раздумываешь, подобно человеку, ожидающему встречи с ангелом смерти. Поэтому, так как это того стоит, мой совет... Предоставь девочке время. Ее мир был порван в клочья менее, чем за двенадцать месяцев. Подари ей возможность прийти к согласию со всем, что пришлось пережить'.

Успев привыкнуть к чрезвычайной непредсказуемости чувства юмора брата, Ричард был приготовлен к худшему. Он также прекрасно знал о склонности Эдварда смотреть на женщин с позиции опытного охотника, распаленного особой неуловимостью дичи. Только что произнесенные слова обладали таким здравомыслием, так далеко отстояли от непристойной шутки, ожидаемой молодым человеком, что он с удивлением услышал собственный голос: 'Тогда что ты предлагаешь?'

'Я бы отправил ее в Лондон, к Изабелле'. Заметив нарождающееся возражение Ричарда, Эдвард предвосхитил его объяснением. 'Я наблюдал за твоей Анной во время обеда. Когда она на тебя смотрела, в ее глазах отражалось биение сердца. Создавалось впечатление, что стоило ей на миг потерять тебя из вида, как их заволакивал густой туман. Но также очень хорошо прочитывается и крайне плохое обращение, которому она долго подвергалась. Анне необходимо время, дабы полностью осознать свою свободу от Ланкастера. Еще я держал бы пари на важность роли времени в убеждении ее, насколько глубока и надежна твоя забота. Передай девушку на попечение сестры прямо сейчас, братишка. Едва ли это станет расставанием на всю жизнь. В течение двух недель мы сами двинемся в Лондон'.

После долгого молчания Ричард неохотно кивнул. 'В твоих словах есть здравое зерно', - согласился он, ибо тоже подумал о своей надобности во времени, дабы поразмыслить над чувствами, испытываемыми к Анне.

С детских лет являлось само собой разумеющимся, он и Анна в один прекрасный день соединятся узами брака, семена, посеянные Уорвиком, давали ростки так незаметно, что сложно было припомнить время, когда Ричард не предполагал бы жениться на подруге. У проекта существовала вполне материальная подоплека. Анна отличалась красотой, нежностью характера, обладала правами наследования. Она составляла наиболее подходящую партию для него. Такой союз порадовал бы в высшей степени двоих дорогих Ричарду людей, его кузенов Невиллов. Но все это было до того, как Анну вынудили стать невестой Ланкастера, до того, как юноша осознал, насколько она ему дорога.

Ричард сгорбился на стуле, тщетно пытаясь обрести положение, облегчившее бы боль в руке. Блуждать в минувшем не имело никакого смысла. Что важно сейчас, так это его собственные чувства. Если Анна испытывает любовь, он должен быть максимально уверен в своих мыслях, в том, что эта девушка значит для него. Что случится, если она вверит ему сердце, а Ричард потом обнаружит, - его отношение оказалось не более, чем воспоминаниями и желанием, окрашенными жалостью? Он не думал, что это правда, но как можно сейчас пребывать в такой уверенности? Юношу больше, чем он хотел признать, потряс ужас, продемонстрированный Анной прошедшим вечером. Ричард точно знал одно, он не смирится с мыслью о повторном причинении ей боли.

'Я надеюсь, ты попросил доктора де Серего снова осмотреть руку? Знаю, ты шарахаешься от врачей, как пугливая лошадь от змей, но заражение может проникнуть дальше, если не принять должных мер. Ты посетил его, Дикон?'

Ричард совсем не удивился этому неожиданному допросу, более или менее, он был к нему подготовлен. Молодой человек покорно кивнул. 'Кто тебе сказал?'

'Какая разница?' - последовал сухой ответ.

'Вокруг одни добрые самаритяне', - заметил Ричард, и Эдвард пожал плечами.

'Едва ли ты ожидал чего-то иного, Дикон. Что меня изумляет, что ты не предвидел этого. Признаки надвигающейся бури ясно маячили перед тобой, так же, как и в далеком прошлом, в Виндзоре'.

'Ради всего святого, Нед, не злорадствуй!'

Эдвард принял умеренно оскорбленный вид. 'Уверяю тебя, даже в мыслях не было'. Но минуту спустя уголок его губ изогнулся.

'Да, признаюсь, я злорадствовал! Но, если говорить честно, у тебя хватит сил винить меня? Нет искушения приятнее, чем сказать: 'А я предупреждал', когда все уже случилось!'

'Нед, мне видится мало смешного в произошедшем вечером', - холодно заявил Ричард, начиная подниматься.

Эдвард махнул ему рукой опять сесть на стул. Став знатоком в прочитывании голосов, он уловил интонации боли под мерцающим на поверхности гневом, ухмылка исчезла.

'Конечно, ты прав, Дикон. Это было не смешно. Совсем не смешно. Заметь, я признаю, что нахожу некоторое удовлетворение в твоем более ясном рассмотрении Джорджа, такого, каким его знаю я. Но не могу черпать никакого удовольствия в твоей боли, парень. Еще - я понимаю. Ты всегда являлся тем человеком, который поднимал свой голос в защиту Джорджа. Кроме тебя, только Мег в упор не видела поступков нашего братца. Если существует кто-то, имеющий право на его доброжелательность, то это ты'.

Эдвард точно описал чувства Ричарда - ощущение предательства. Его рот искривился. 'Если я имею право на его доброжелательность, то Господь сохранил бы меня от его враждебности!'

Братья находились в комнате одни, Ричард потянулся за кувшином вина и налил обоим.

'Нед, я не могу понять Джорджа', - признался он. 'Наш братишка действительно верит, что мне нужны земли Уорвика, а не Анна? Он так плохо меня знает?'

'Относительно твоего первого вопроса - ему нет необходимости в это верить, Джорджу достаточно и малейшего подозрения. Касательно второго - не думаю, что он может принять изначально непонятное ему по его природе, - невероятно маленькую роль денег в твоей мотивации. Ты должен помнить, Дикон, Джорджу никогда не будет их достаточно!'

'Да, но -', - Ричард остановился так резко, что Эдвард в удивлении поднял на него глаза, увидев, - брат взирает через его плечо в направлении открытой двери. Он обернулся на стуле как раз тогда, когда в комнату зашел Джордж.

К моменту выхода из большого зала ярость Джорджа уже не являлась беспримесной волной, разбавляясь густыми темными всплесками стыда. Все происходило вопреки его намерениям. Кларенс совсем не хотел давать пищу слухам, устраивая сцену, гарантированно доставившую удовольствие ненавидевшим его людям. И уж абсолютно точно он не предполагал нанести новый вред руке Дикона. Сейчас смутно вспоминалось, как Нед, на самом деле, рассказывал ему что-то о полученной их братом травме, говоря о повторном ее воспалении путем усилий, совершенных на поле боя в прошлую субботу. Но к минуте столкновения услышанное успело полностью испариться из головы Джорджа. Все, о чем он был в состоянии думать, - образ действий, с которыми Дикон вмешивался туда, куда он не имел права вмешиваться, дурача среднего брата перед двумя десятками свидетелей. Должен же Дикон понять непроизвольность его поступка! Избавиться от цепляющей неуверенности не получалось, ибо она подпитывалась воспоминанием о невероятно обвиняющем взгляде, пойманном у Ричарда.

Джордж чувствовал желание, дабы вся эта неприятная ссора никогда бы не случилась и, впервые на его памяти взрослого человека, тяготился расплывчатым, тяжело формирующимся побуждением принести всяческие извинения. Решившись, он ощутил себя немного лучше, а чуть позже и новая мысль осенила измученную голову, сначала напугав новаторством, но потом заинтересовав. Почему бы не побеседовать с Диконом о землях открыто и честно? Он довольно часто проявлял здравомыслие и принципиальность во всех вопросах, не касающихся его глупой и необоснованной верности Неду. Возможно, брата удастся убедить в несправедливости происходящего. У Дикона не было надобности во владениях Уорвика и Бошамов. Нед обязательно наполнит сундуки младшего серебром, предоставив ему лучшие из имений, конфискованных у ланкастерских мятежников. Те, что старшенький, скорее всего, Джорджу за версту не покажет! Кларенсу оставались только земли Невиллов. Не честно, дабы и на них Дикон простирал свои алчные замыслы. Не справедливо.

Но примирительные порывы Джорджа напоролись на жестокую встряску при виде сидящих вместе Эдварда и Ричарда, напоминающих склоненных друг к другу заговорщиков, устранивших его из области своего доверия и общения. Однако, он держался ранее принятого решения, сумев даже изобразить натянутую улыбку.

'Надеюсь, Дикон, ты не слишком близко к сердцу воспринял нашу вечернюю стычку?'

'Я воспринял ее так, как она того заслуживала', - ответил Ричард с ледяным недружелюбием, которое не могло бы больше изменить всепрощающие настроения Джорджа, выплесни ему младший брат на колени вино из кубка.

'Понимаю', - смирился Джордж. Да, он понял! Взгляд скосился на Эдварда настолько быстро, чтобы поймать блеск развлечения в его глазах.

'Мне хотелось узнать, станешь ли ты тратить время, отправляясь к Неду хныкать!'

'Начинаю думать, что содержание известного тебе из жалости к пространству можно очертить в форме булавочной головки!' - огрызнулся Ричард, и Эдвард поспешно вмешался: 'Оба! Хватит!' Королю больше не казалось забавным происходящее. Совсем. Одно дело, чтобы Дикон, в конце концов, увидел, каков Джордж на самом деле. Кардинально другое, - серьезная размолвка братьев. Он слишком хорошо на примере кузена Уорвика видел опасность, которую может вскормить недовольство.

'Дикон пришел ко мне не байки травить, Джордж. Тебе следует лучше его знать. Наверное, ты уже как-то накрутил себя? Тогда, ладно. Присаживайся, послушаем твое мнение'.

Джордж сел, и после нескольких мгновений, проведенных в неловком молчании, выпалил: 'Дикон, по поводу твоей руки...Это было чудовищным недоразумением, не более'.

Ричард ничего не ответил, и Джордж заерзал на стуле, в итоге, заставив себя предложить: 'Если хочешь, я попрошу прощения...'

'Я скажу, чего хочу от тебя, Джордж. Чтобы ты держался от Анны, как можно дальше, чтобы не вмешивался в ее жизнь. Это ясно?'

Оскорбленность Кларенса достигла предела терпения, теперь он мог быть уверен, все возможное для восстановления отношений с его стороны сделано.

'Кажется, ты забыл, Анна моя свояченица, и Белле вряд ли придется по нраву манера, с какой вы общаетесь на глазах у всех! Еще меньше ей понравится молва, распространившаяся сегодня в полдень по главному залу, - коли Анна отныне не королева из ланкастерской династии, то она охотно станет девкой Глостера!'

Пальцы Ричарда судорожно сомкнулись на кубке с вином. Но как только он собрался выплеснуть содержимое в лицо брату, почувствовал не поддающийся сопротивлению перехват запястья Эдвардом.

'Осторожнее, Дикон, ты чуть не разлил напиток. Случись такое, Джордж, твое трогательное участие в незыблемости чести свояченицы несколько померкнет. Мы с Диконом только что договорились, - Анне будет лучше завтра поехать к Изабелле'.

'Договорились!' - воскликнул Джордж в крайнем изумлении, сразу развернувшись к Ричарду с ослепительно доброжелательной улыбкой.

'Не могу передать тебе, как это успокаивает меня, Дикон! Я в ответе за эту девушку, конечно, ты понимаешь?'

Ричард не горел желанием поблагодарить Эдварда за совершенное вмешательство и быстро сказал, намереваясь стереть ликование с лица Джорджа: 'Думаю, Анна нуждается в Белле, поэтому согласился... исключительно по этой причине, по ней одной. Но предупреждаю, запомни мои слова. Она останется в замке Гербер, только пока не пожалуется мне на первую же неучтивость с твоей стороны, какой бы незначительной та не оказалась'.

'Я не тот человек, кто плохо обращается с женщинами, Дикон, и мне больно, что ты вменяешь мне подобное в вину!'

'Хорошенько заботься о ней, Джордж. Если не как о свояченице и родственнице нам обоим, то, как о девушке, на которой я собираюсь жениться'.

Строго говоря, это не было правдой. Ричард еще не разобрался с истинной природой своих чувств к Анне. Он знал, что испытывает к Джорджу, самому злопамятному из людей, которых удалось узнать в жизни, достаточно раздражительному для желания ранить противника, ударить в точку, где боль проявится всего сильнее. Молодой человек сразу увидел, что преуспел, паче чаяний.

От внезапного поразительного подтверждения своего самого сильного опасения Джордж тут же потерял дар речи.

'Кровь Христова!' - попытался он отреагировать, но голос от перенесенных чувств почти исчез. 'Ты не можешь иметь это в виду! Ты действительно тянешь руки к Миддлхэму, прибирая вдову Ланкастера, чтобы подтвердить намерения юридически! '

Для человека крупного телосложения Эдвард мог двигаться с потрясающей скоростью, если на то появлялась нужда. Как бы не быстр был Ричард, он оказался быстрее, - ринувшись вперед, младший обнаружил себя отброшенным на стул и удерживаемым там совсем не нежно.

'Полегче, парень', - попросил тихо старший, в то же время, не стесняясь использовать мышечную силу, заставляя младшего оставаться на месте.

Ричард не мог сравниться с Эдвардом в мощи. Более того, стремительные движения поврежденной руке добра не принесли. Резкая боль чрезвычайно поспособствовала освобождению от гнева, он прекратил сопротивляться.

Стоило ему это сделать, Эдвард отпустил хватку, направив бледный тяжелый взгляд на Джорджа.

'Относительно очевидного неприятного послевкусия твоего замечания, Джордж, оно далеко от действительности. Дикон не испытывает надобности прикрываться Анной Невилл, чтобы потребовать Миддлхэм'.

Кларенс, отпрянувший от бурной реакции Ричарда, повернулся, впившись в Эдварда глазами.

'Ты о чем, Нед?'

'Думаю, я достаточно ясно выразился. Миддлхэм принадлежал Уорвику, не относясь к владениям Бошамов, находящихся в числе имущества его жены. То есть, сейчас он принадлежит короне... мне, Джордж, дабы я пользовался им в свое удовольствие. А мне доставляет удовольствие подарить его Дикону'.

'Нед, ты не можешь! Это не честно!'

'Нет? Хорошо, братик Джордж, вдох поглубже сделай', - издеваясь, попросил Эдвард, 'потому что Миддлхэм лишь часть подарка, который я готовлю. Из северных земель Уорвика - Пенрит и Шериф Хаттон - также перейдут к Дикону'.

'Черт тебя дери, ты не можешь!' - голос Джорджа дрожал. 'Я тебе не позволю! Эти земли по праву мои!'

Настроение Эдварда требовало только искры, чтобы разгореться. Он вспылил: 'Советую тебе следить за языком', - последовало предупреждение. 'Или, вероятно, ты нуждаешься в напоминании, - все, чем ты владеешь на данный момент, принадлежит тебе с моего попустительства'.

Джордж тяжело задышал и внезапно ударил по бокалам и графину, неконтролируемым взмахом руки отправив их в вертящийся полет. Ричард и Эдвард вскочили на ноги. Старший брат, не веря глазам, воззрился на капли вина, усеявшие его рукав.

'Знал бы я, что ты собираешься сделать...' Он обошел стол со скоростью, вынудившей Джорджа сделать шаг назад. Но не больше. Вместо дальнейшего отступления средний брат хрипло повторил: 'Нед, ты не можешь так поступить. Не можешь'.

Эдвард снова взял себя в руки. Он разжал кулак и схватил Джорджа за запястье с силой, чуть позже поспособствующей появлению на нем синяков.

'Если мне надо потратить время и труд на внушение тебе, что я могу, а чего нет, Джордж, обещаю, урок ученику развлечением не покажется'.

Джордж выдернул руку и открыл рот, собираясь разразиться горькими обвинениями, разрывающими его язык. Но слова застряли в горле, став реакцией тела на мгновенное осознание увиденного в глазах брата, на опасный пламень, оцениваемый как твердое обещание, как уроза, во всх смыслах этого слова.

В ослеплении от представшего перед ним Джордж повернулся, чтобы уйти, но застыл в неподвижности от звука голоса Эдварда, приводящего в оцепенение интонацией властности, чистого, свободного от ограничений могущества.

'Я не слышал, чтобы вы просили позволения удалиться, милорд Кларенс'.

Резко дернувшись, словно марионетка, нити, управляюшие которой, перепутаны, Джордж сделал усилие, шагнув к Эдварду и скользнув губами по коронационному кольцу брата, инкрустированному сверкающими кроваво-красными рубинами.

Эдвард обернулся к Ричарду, с рычанием произнося: 'Клянусь Господом, наверное, его сгнивший мозг кишит личинками! Никогда не пойму, какой странной извращенной логикой надо руковадствоваться, так поступая, но ни разу не приходилось видеть человека, столь яростно себя обрекающего'.

Он еще некоторое время дал себе волю побушевать, но гнев уже быстро спадал. Старший брат начинал представлять масштаб проблемы, созданной непреклонностью Джорджа. Эдвард знал способность среднего ко всякого рода безумствам. Он был неустойчив и суетлив, глуповат, алчен до земель так, как другие мужчины жадны до женщин. Также Джорджа следовало опасаться. Подтверждений на память приходило множество.

Ему придется что-то дать, чем-то подкупить. Либо так, либо только снести братцу голову с плеч. Знал бы Джордж, как быстра и тонка струйка крови, отделяющая его от колоды, установленной на Тауэр Грин! Но чем его подкупить? Дикон прекрасно удовольствуется одним Миддлхэмом. Но земли для среднего должны быть проблемой Эдварда, а не Дикона. Он намеревался поручить младшему заняться северными владениями. Ситуация в них представляла приоритет, там следовало держать человека, которому спокойно можно доверить умиротворение страны, севернее Трента. А это подразумевает отдать Дикону и Шериф Хаттон. Эдвард резко вдохнул и начал очень медленно выдыхать. Быть может, даже хорошо, что графиня Уорвик так удачно решила удалиться в аббатство Бьюли.

Он с неудовольствием посмотрел на разбросанные бокалы из-под вина и внезапно произнес: 'То, что ты видел этим вечером только предвкушение ожидающих тебя битв с Джорджем, если, действительно, хочешь соединить жизнь с младшей Невилл. Отважишься бороться за нее, я поддержу, и не обсуждается. Но посадить нашего братца в Тауэр из-за его посягательств на чужие имения не получится...как бы сильно я об этом не мечтал! Поэтому я попрошу у тебя крайне много. Удостоверься, что на самом деле хочешь быть с Анной, что она стоит всех сложностей, через которые тебе придется пройти, отвоевывая ее. Просто удостоверься, Дикон'.