Солнце в зените

Глава семнадцатая

Вестминстер, декабрь 1483 года

Как бы не была Анна изнурена, сон продолжал обходить ее стороной. Она начала бояться ночей, стараясь избежать наступления темноты. Дневные часы могли наполняться деятельностью, выстраиваться так, чтобы оставлять для раздумий лишь совсем немного времени, но по ночам подобные защитные механизмы отсутствовали, и Анна оказывалась на милости своих воспоминаний. Ночью она снова и снова переживала минуту во внутреннем дворе замка Миддлхэм, когда стояла на солнце с письмом Ричарда в руке.

На той странице, которую читала Анна, слова заляпались кляксами, и ей пришлось здесь же резко сесть на ведущие в главную башню ступени, вздрагивая настолько сильно, что, прежде чем продолжать читать, она была вынуждена плотно расправить письмо на коленях. Наклонный курсивный почерк принадлежал Ричарду, но отличатся такой неровностью и небрежностью, что выглядел посланием от незнакомца. Он капнул чернилами на заглавную Б в фамилии Бекингема и нацарапал целых несколько предложений, стараясь отыскать безопасные для размещения на бумаге слова. 'Любовь моя', - писал Ричард, - 'понимаешь ли ты, что это означает?' Анна понимала. В плену неожиданного страха она вскочила на ноги и отправила озадаченных слуг на розыск сына. Обнаруженного и приведенного к ней Неда, мать крепко прижимала к себе в полном чувств объятии до тех пор, пока ребенок не принялся извиваться, задыхаясь возражая, - он уже слишком взрослый для такого, мама, да и люди смотрят!

Потом Анна не сумеет вспомнить, как пережила последующие дни. Она опять и опять ловила себя на перечитывании последних предложений послания Ричарда. 'Анна, проигрывать я не думаю, но что бы ни случилось, ты останешься моей самой драгоценной любовью'.

'Моей самой драгоценной любовью', - ласковым шепотом, который могла слышать лишь она одна, отозвалась Анна. Переворачиваясь, молодая женщина какое-то время всматривалась в лицо мужа, наблюдая за вздыманием и опусканием его грудной клетки. Как измученно он выглядит, даже во сне. Любимый, я так мало могу сделать, чтобы помочь, так мало...

Нет, не надо об этом думать. Следует перенести внимание на нечто иное. На Неда. На то, как он любит нынешнее время года. Любит аромат святочного полена и маскарады, странствующие труппы артистов, являющихся представить рождение маленького Христа, обмен подарками и долгожданное посещение Йорка. Какими будут для него уже заученные события в предстоящем году, в его первое отмечаемое в одиночестве Рождество? Нет, Анна не должна об этом думать. Не правда. Тут есть ее матушка, Джонни, Кэтрин, госпожа Эйдли и госпожа Боро, глубоко любящий Неда народ. В Миддлхэме он в безопасности, в знакомом и обожаемом мире, а весной...Весной они с Ричардом вновь вернутся на север. Вернутся домой и, на этот раз, заберут с собой Неда.

Анну почти увлекло предвещавшее дрему апатичное угасание ощущений, когда Ричард заворочался, издав настолько резкий стон, что она мигом подскочила на постели.

'Ричард?'

Он несвязно что-то пробормотал и погрузил лицо в подушку. Анну терзали сомнения, - все знали, как опасно слишком грубо будить мучающегося во сне человека. Но пока она наблюдала, Ричард застонал еще раз, словно ища спасения, заметавшись из стороны в сторону. Молодая женщина наклонилась над ним и мягко потрясла за плечо.

Его глаза распахнулись, не понимающе взглянув на нее, подернутые сонливостью и еще не отступившем перед действительностью ужасом ночного кошмара.

'Тебе приснился дурной сон, любимый'. Она пригладила его волосы, при прикосновении обнаружив их влажность и только теперь заметив, что Ричард весь покрыт потом. 'Наверняка, это было чудовищно, у тебя так сильно бьется сердце. Помнишь, что привиделось?'

Дыхание Ричарда замедлилось. Он откинулся на подушки, дрожащим голосом ответив: 'Оно казалось настолько настоящим, Анна. Совсем не как во сне. Никогда раньше...'

'Тебе это и раньше снилось?'

Ричард неохотно кивнул, и она наклонилась, поцеловав его в лоб. 'Ричард, иногда рассказ о страшном сне помогает и защищает от его возвращения. Снится всегда одно и то же?'

Он опять кивнул. 'Более или менее. Во сне я стою на вершине лестницы. Внизу темно, и мне совершенно не хочется спускаться, но я это делаю. Лестница окутана мраком и очень узка, путь приходится нащупывать, тратить усилие на каждую ступеньку'.

'Где эти ступеньки, Ричард? Тебе известно?'

'Нет, ничего знакомым не кажется. Лестница ведет в лишенный света пустой коридор. Я зову, но в ответ - ни звука. Хочу снова подняться, но знаю, что не могу, поэтому начинаю идти по коридору. И чем дальше я иду, Анна, тем тревожнее мне становится. Мучает... предчувствие, и оно делается все сильнее и сильнее...'

Было что-то глубоко тревожное в этом сне Ричарда. Анна вдруг поняла, что не желает слушать дальше, но, тем не менее, заставила себя спросить: 'Что случилось потом?'

'Я продолжил идти по коридору, борясь с мучающим меня чувством, со страхом...Внезапно там возник поворот, и я оказался перед маленькой часовней. Внутри стояли священники и облаченные в траур люди, но когда я вошел, они этого не заметили, будто...будто я не имел права здесь находиться'.

'Ох, Ричард...'

'Когда я выступил вперед, присутствующие от меня отодвинулись, и перед алтарем я увидел...два маленьких гроба. Детских гроба. В тот же миг стало понятно, что я боялся обнаружить. Еще один шаг, и еще, понимая, что передо мной предстанут...сыновья моего брата. Они там и лежали, в оплакиваемых, просторных маленьких гробах, и я вдруг осознал. Мальчики в гробах...они не сыновья Неда, Анна, они - мои сыновья'.

Ричард отодвинул стул от стола и окинул взглядом собравшихся вокруг него людей. Томас Барроу, глава Государственного архива. Джон Кендалл, личный королевский секретарь, служащий ему верой и правдой на протяжении почти десяти лет. Велеречивый уэльсец, Морган Киндуэлли, его главный юрист. Глаза подольше задержались на Уилле Кэтсби. Ричард многим был обязан Кэтсби, и первым же своим официальным приказом назначил его главой Казначейства. Король был чрезвычайно доволен результатами деятельности Уилла, искусный законник, Кэтсби показал себя таким же способным администратором. Он заслужил редкую возможность избрания спикером от ожидаемой в следующем месяце встречи Палаты общин, и Ричард надеялся, что глава Казначейства окажет ему неоценимую поддержку в одобрении парламентом новой законодательной программы.

Последним из окружающих Ричарда в этот поздний декабрьский вечер вторника был его ходатай, Томас Лином. Он послушно отложил свадьбу до королевского возвращения в Лондон в конце ноября, но, как только получилось огласить в церкви имена жениха и невесты, сразу сделал Джейн Шор своей супругой. Ричард продолжал считать, что Лином совершил крайне дурацкий выбор, тем не менее, был вынужден признать, - в эти дни чиновник совершенно сиял от удовольствия. Он даже с терпением и невозмутимостью переносил непристойные шутки, являвшиеся проклятием начала любого союза, хотя ранее никогда не замечался в наличии чувства юмора.

Сейчас Лином с заметным восхищением говорил о составленных для представления парламенту законодательных актах. Ричард слушал с улыбкой, - он разделял восторг Линома и предвкушал собрание своего первого парламента. Это будет, думал король, планом всего правления, указателем его характера. И он, и советники целыми сутками трудились над комплексом постановлений, предусматривавших воспрепятствование злоупотреблениям по отношению к закону о собственности. Ричард намеревался поддерживать и другие меры, предотвращавшие бы конфискацию имущества осужденных до вынесения им окончательного приговора и делавшие бы внесение залога доступным более широкому количеству обвиняемых в различных правонарушениях. В это же время был оформлен закон, известный, как Акт о Королевском титуле, подтверждавший монарший сан Ричарда и официально признающий Неда его непосредственным наследником. Тогда же вынесли Постановление об отчуждении имущественных и гражданских прав против лиц, участвовавших в восстании Бекингема.

Из всех предполагаемых к рассмотрению парламентом законодательных инициатив Ричард больше всего гордился заявленной, как 'Подданные этого государства не должны обвиняться в испытываемой ими благожелательности или в чем-либо подобном'. Среди королевских советников этот пункт взбудоражил значительнейшую часть споров. Хотя мятеж Бекингема удалось подавить, монарху все еще приходилось держать войско на полях, цена чего была внушительной и оказывающей чувствительное воздействие на уже выпотрошенную грабежом Томаса Грея казну. Ричард оказался вынужден в качестве залога сделанного займа заложить даже серебряную посуду, продав что-то напрямую лондонским ювелирам, поэтому предлагаемый им запрет обвинений в благожелательности встретил ожидаемое сопротивление.

Кэтсби особенно не желал видеть, как Ричард заранее решает один из вставших перед ним экономических выборов. Он не оспаривал утверждение короля, что благотворительность - форма вымогательства, просто мрачно указывающая, - возможно наступление дня, когда придется прибегнуть к этим вынужденным 'дарам', в точности, как сделал ранее его брат.

Тем не менее, Ричард одержал верх, собираясь предложить парламенту акт, предусматривающий, что подобные невольные пожертвования следует навсегда 'осудить и аннулировать'. Дело совершенно не обстояло так, словно он не испытывал по поводу своего решения никаких колебаний. Подобное постановление являлось не только правильным и справедливым, оно было тонким политическим шагом, с помощью которого монарх надеялся далеко продвинуться в убеждении подданных, - Ричард не намерен править ими посредством страха или принуждения. И быть может...быть может, со временем одобрительный шепот возобладает над недовольным бормотанием и отвлечет внимание от полной и противоестественной тишины, окутавшей Тауэр, где предположительно проживали не показывающиеся более на глаза публике сыновья его брата.

Томас Барроу собирал разбросанные по столу документы, помещая их во вместительный кожаный чехол. По мере того, как, разминая сведенные мышцы и вспоминая о пропущенном несколькими часами ранее обеде, мужчины поднимались, по напольным плитам скрипели ножки стульев.

'Это все на сегодняшний вечер, Ваша Милость?' - в надежде спросил Томас Лиином, и Морган Кидвелли игриво подтолкнул товарища, в притворном сочувствии покачав головой.

'Бедный Том, дома ему еще предстоит тяжелая ночная работа!'

Лином добродушно присоединился к раздавшемуся хохоту, но резко остановился, когда Кэтсби его уколол: 'Вам лучше удалиться, Том. Вы же не хотите оставить невесту в одиночестве?'

Учитывая неоднозначное прошлое Джейн, это было шуткой исключительно дурного вкуса, и присутствующие с облегчением вздохнули, когда Джон Кендалл искусно увел беседу с опасной отмели, вернув ее в спокойные воды.

'Искренне не хочу вас этим затруднять, Ваша Милость, но за дверями продолжают дожидаться просители'. Он насмешливо скривился. 'Клянусь, некоторые из них находятся там так долго, что их лица стали мне так же знакомы, как лица членов моей семьи!'

'Там находится кто-то, кого мне обязательно следует увидеть этим вечером? Том не единственный, кого ждет жена', - прокомментировал Ричард и рассмеялся. Но смех замер на его губах, когда Кендалл продолжил.

'За дверьми - пришедшие ходатайствовать перед вами за супруга вашей покойной сестры, Томаса Сент-Леджера'.

Мускулы на лице Ричарда напряглись. 'За участие в мятеже Сент-Леджер был подвергнут месяц назад возглавляемому Джоном Скроупом судебному разбирательству, имевшему место на особом собрании в Торрингтоне. Его действия рассмотрели и посчитали государственной изменой. Милосердия он не заслуживает и не добьется, по крайней мере, от меня'.

Кэтсби слушал монарха, нахмурившись. Друзья Сент-Леджера предложили совсем не маленькую сумму для изменения вынесенного ему смертного приговора. 'Они питают надежду, что в память о сестре вы смилостивитесь...'

'Моя сестра скончалась семь лет назад, и воспоминания о ней не помешали Сент-Леджеру желать мне поражения и гибели...разве не так?'

На это Кэтсби, разумеется, не мог дать ответа, его плечи легонько дернулись в жесте уступки.

Кендалл и не надеялся, что Ричард смягчится, он знал, - Томас Сент-Леджер приятельствовал с Томасом Греем. Уже позаботившись о предупреждении сторонников обвиненного в сомнениях по поводу желания короля выслушать их прошение, он безмятежно произнес: 'Следует ли мне объявить им, что вы с ними не встретитесь?'

Ричард кивнул. 'Объявите им', - отрывисто велел король, - 'что вердикт уже вынесен'.

'Если вы можете уделить еще несколько минут, Ваша Милость, есть, тем не менее, один посетитель, кого, я думаю, вы можете захотеть увидеть...'

'Кто?'

'Кэтрин Стаффорд, герцогиня Бекингем'.

Ричард задумался. Он не был способен представить ни единой причины, почему нужно согласиться на встречу с женщиной, которая являлась вдовой Бекингема и сестрой Елизаветы. Однако решил прислушаться к мнению Кендалла.

'Считаете, мне стоит с ней увидеться, Джон?'

'Да, Ваша Милость, считаю, что нужно. Она...она не такая, как вы думаете'. И на этой загадочной фразе Кендалл удовольствовался ожиданием от Ричарда ответа, зная, что уже фактически обеспечил ее прием.

'Пять минут', - недовольно произнес Ричард. 'Не более того'.

Кендалл улыбнулся и направился к двери. 'Еще одно', - добавил он через плечо. 'Она хотела бы встретиться с вами наедине'.

Ричард виделся с Кэтрин Стаффорд всего полдюжины раз или около, но даже если и так, те краткие встречи имели место много лет назад, когда они еще были подростками, - значительную часть их совместной жизни Бекингем держал супругу в уединении замка Брекнок. Сейчас же Ричард поразился красоте введенной в комнату дамы. Она выглядела почти на свой возраст - тридцать или тридцать один - и заметно нервничала. Такая же белокурая, как и ее прославленная сестра, Кэтрин отличалась более мягким оттенком волос и привлекательностью гораздо скромнее. Вокруг нее парил ореол заранее не предполагавшейся уязвимости, в изгибе губ залегли тени прошедшей боли, в походке - не доставало уверенности, что в женщине, наделенной столь непревзойденной внешностью, удивляло.

Шагнув вперед, она склонилась перед королем в глубоком реверансе, выражавшем покорность более, чем можно было ожидать от сестры Елизаветы.

Кэтрин не носила траур, что отчасти изумило Ричарда. Пусть брак и не являлся счастливым, но она почти семнадцать лет оставалась женой Бекингема, подарив ему пятерых детей. Мало вдов относятся к условностям траура с презрением, вне зависимости, как мало эти дамы оплакивают покойных супругов.

'Госпожа', - поприветствовал ее Ричард и указал на стул, позволяя, таким образом, сидеть в своем присутствии.

'Я...Я лучше постою, Ваша Милость'. Голос Кэтрин почти не различался, звуча так, словно она не могла до конца восстановить дыхание, но вызывалось ли подобное напряженностью или было ее обычным тоном, Ричард ответить не мог.

'Я хотела поблагодарить вас за то, что вы приняли на себя оплату долгов моего мужа и предложили мне обеспечение годового содержания в размере двух сотен марок'.

Неужели Кэтрин желала встречи только по этой причине? Не должна ли она знать, что Ричард не нуждался и не надеялся на оповещение о ее благодарности? 'Брат часто обеспечивал содержанием семьи лишенных имущественных и гражданских прав', - ответил он тихо.

'Да', - заупрямилась Кэтрин, - 'но я более, чем вдова бунтовщика. Я еще и происхожу из семьи Вудвиллов, что делает ваше великодушие ко мне и к моим детям тем более неожиданным...'

Что она предполагала? Что Ричард обречет их на голод? Обида вспыхнула, но тут же погасла. На какую иную линию поведения мог он рассчитывать в ее относящихся к нему прогнозах? Кэтрин была сестрой Елизаветы.

'Именно поэтому вы желали со мной встретиться?'

'Нет. Я... Я хотела бы просить Вашу Милость о благоволении. Я желаю посетить сестру в убежище. Вы это разрешите?'

Ричард кивнул. 'Я велю Несфилду разрешить вам посещение в любое удобное для вас время', - ответил он и удивился, когда Кэтрин не сделала ни единого движения, чтобы удалиться.

'Что-то еще?'

'Я...Нет. Нет...' Но Кэтрин продолжала стоять на своем месте.

Ричард подождал, а затем потянулся за колокольчиком, чтобы вернуть Кендалла. К его изумлению, Кэтрин наклонилась над столом и легким движением убрала тот из области досягаемости. Их пальцы встретились, - ее рука словно заледенела, и даже при таком кратком соприкосновении Ричард мог почувствовать, как она дрожит.

'Нет, подождите...пожалуйста. Есть кое-что еще, кое-что, о чем мне следует спросить вас'. Голос Кэтрин трепетал, выдавая такую мощь чувств, которая неотрывно приковала к ней взгляд Ричарда. Но к тому, что последовало дальше, он готов не был.

Кэтрин сглотнула. 'Я думаю...я уверена...что сыновья моей сестры мертвы, и что на смерть их обрек Гарри. Вы один способны сказать мне, так ли это'.

Ричард замер на занимаемом им стуле. Лицо Кэтрин находилось к нему очень близко, морскую зелень ее глаз заволокло, на ресницах появились слезы. Он видел, как она надломилась, вытерла щеку и после растянувшегося на бесконечность мгновения схватила его за запястье.

'Я понимаю', - прошептала Кэтрин и очень медленно выпрямилась. 'Думаю мне...мне лучше присесть...'

Они продолжали смотреть друг другу в глаза, каждый не осмеливаясь отвести взгляда. 'Он действительно открыл вам это?' - в конце концов спросил Ричард.

Кэтрин покачала головой. 'Нет...не столь развернуто. Это оказалось....Простите, но я...Я не была уверена, что сумею совладать со своей нервозностью и задать вам такой вопрос. Не была уверена, пока не услышала, как сама же спрашиваю вас об этом вслух...Спасибо, что не солгали. Спасибо вам'.

'Если бы я и захотел, то не смог бы', - устало ответил Ричард. 'Вы бы увидели правду на моем лице'. Как странно иметь возможность искренне разговаривать с этой женщиной, не знакомой ему и обладающей причинами для оказания столь глубокого доверия. За исключением того, что она знает правду. 'Гарри обрек их на смерть', - повторила Кэтрин, и по ее щекам полились вызванные болью за Дикона и Эдварда слезы.

После минутного молчания она кивнула. 'Вы правы, это отразилось на вашем лице. Как и....как отразилось и на лице Гарри'.

Кэтрин казалась спокойнее и больше не сплетала ладоней на коленях. 'Думаю, я знала...знала, что что-то не так, как только Гарри вернулся в Брекнок. Я никогда не видела его таким возбужденным. Но это возбуждение имело странный характер, он был крайне напряжен, раздражителен, будто игравший в азартную игру человек, выигравший только ценой увеличения числа бросков костей. Конечно, Гарри бы мне ничего не сказал, он редко так делал. Но и без этого не составляло сложности представить, что готовится нечто важное. В июне в Брекнок был под стражей прислан епископ Мортон, но внезапно его приняли словно дорогого гостя, а в конце он уже запирался с мужем на целые часы. А когда я услышала, что Гарри отправляет посыльного с тайным письмом к Реджинальду Брею, к управляющему леди Стенли...вот тогда все встало на свои места.

Я объявила Гарри о моих подозрениях, потребовав ответа, - правда ли, что он состоит в заговоре с Мортоном и леди Стенли с целью посадить на трон Генри Тюдора. Я возмутилась и сказала, что он не должен так поступать, и если уж втягиваться в восстание, то следует...' Кэтрин внезапно остановилась, глядя на Ричарда с тревогой.

Ему было не сложно предположить причину ее обеспокоенности. Герцогиня только что призналась в настаивании на мятеже в пользу Эдварда, и какими бы естественными не являлись проявления верности со стороны Кэтрин, они все равно оставались изменническими по отношению к королю.

'Вы сказали ему, что нужно сражаться за Эдварда?' - сухо подсказал Ричард, и, воодушевившись, молодая женщина утвердительно кивнула.

'Когда я это сделала, Гарри просто рассмеялся мне в лицо, заметив, что прежде чем поднимать именем Эдварда восстание, его необходимо воскресить. Я не поняла, и он просветил меня, сказав о смерти Эдварда и Дикона по вашему на то повелению'.

Ричард ничего не ответил, но Кэтрин прочла в его взгляде обвинение и вспыхнула.

'Да', - защищаясь, произнесла она. 'Я ему поверила...сначала. Почему мне было не поверить?'

Потому что они являлись детьми, сыновьями моего брата. Но Ричард этого не сказал. Помни, кто она, Бога ради. В ее глазах Глостер виновен в смерти брата и в похищении короны у родного племянника. Кэтрин права, почему бы ей не поверить подобному?

'Но вы начали сомневаться?'

'Да', - согласилась она, 'как только потрясение улеглось, я засомневалась. Это...ну, это просто не имело для меня смысла. Знаю, я не так умна, как Лизбет, но так же и не так глупа, как постоянно утверждал Гарри. Чем больше я об этом думала, тем больше начинала изумляться. Вы могли поступить так только, чтобы обеспечить себе отсутствие мятежа под знаменем принцев, поэтому не было причин совершать убийство и затем хранить его в тайне, даже я способна понять столь простую схему. Тем не менее, Гарри старался заставить меня поверить в другое. А что случилось бы, когда исчезновение мальчиков стало известно народу? Нет, тут смысла не было совсем. И поэтому...поэтому я начала считать, что Гарри, вероятно, солгал, что они не умерли'.

'Когда вы узнали правду?'

'Когда в Брекнок прибыл Реджинальд Брей. Генри...мой младший сын страдал от сильной лихорадки, и мы с его кормилицей большую часть ночи накануне приезда Брея находились на ногах. Ближе к полудню я стала мучиться от недостатка сна, поднялась в нашу спальню, задернула полог и свалилась на кровать.

Немного позже я проснулась от звука голосов. Казалось, их послал Господь, чтобы выявить истинные действия Гарри, поэтому я просто лежала тихо, думая при возможном обнаружении притвориться спящей. Гарри сказал Брею, что Эдвард с Диконом мертвы, и что после отправления в путешествие по стране вы послали приказ об этом Брэкенбери. Когда он закончил говорить наступила тишина, а потом Брей, он...он расхохотался! Расхохотался и ответил, как крайне любезно было с вашей стороны оказать Генри Тюдору подобную великую услугу!

Гарри принял чрезвычайно оскорбленный вид и пожелал знать, что Брей под этим подразумевает. Тот снова рассмеялся, попросив не вводить себя в заблуждение по поводу того, что он считает на редкость умной клеветой. Гарри огрызнулся, сказав, - это более, чем клевета, это - правда, на что Брей весьма саркастично заметил, - если и так, то это значит лишь утрату вами последних крох разумности и не странно ли, что никто еще не слышал о внезапных приступах безумия у короля!

Гарри при этом впал в ярость, назвав Брея дураком и даже хлеще, объявив, что он будет проклят, если решится иметь дело с Брею подобными. Епископ Мортон попытался вмешаться, но мой муж не склонялся к успокоению, распахнув дверь комнаты и приказав Брею убираться в Лондон, как только рассветет.

Стоило двери хлопнуть, как к Брею обернулся Мортон, принявшись бранить его на языке, сильно епископу не подходящем'. Уголки губ Кэтрин изогнулись в призрачной карикатуре на улыбку.

'Но Брей не испугался, сообщив, что ставки для такой игры - слишком высоки. Он сказал, что если вас серьезно обвинят в убийстве собственных племянников, то остается лишь сожалеть, как ему лично в голову не пришла подобная мысль. Но Брей не собирался возвращаться к леди Стенли и говорить ей об истинности такого рассказа. Он отметил, как высоко эта госпожа ставит жизнь своего сына. Можно предположить, что они поставят на данную историю с гибелью мальчиков все имеющееся у них в наличие, а вы вдруг проведете принцев по улицам Лондона для всеобщего обозрения! Если Тюдор должен рискнуть ради вторжения и попытки свержения коронованного монарха всем, он имеет право знать правду об ожидающих его опасностях, а Брей не тот, кто будет убеждать Тюдора в смерти ребят, прежде чем сам достоверно в ней не удостоверится'.

Мортон его выслушал и затем поинтересовался, почему он так уверен, что мальчишки не умерли. Брей усмехнулся, сказав, что даже самые заклятые ваши враги никогда не обвинят вас в глупости, ведь только редкий глупец пойдет по пути, на котором настаивал Гарри. Вам нужно было подождать, пока они повзрослеют, а потом найти предлог отправить племянников на плаху или поступить так, как ваш брат в случае с Гарри Ланкастером, но что вы гарантированно не подумаете сотворить, - так это устраивать таинственное исчезновение посреди ночи. Настолько повезти им не могло, как он выразился!'

Кэтрин совершила неровный вдох. 'Лежа там и слушая, я испытала прилив гордости. Рядом находились двое настолько умных светских людей, насколько только возможно было отыскать в королевстве, и как ход их размышлений, так и выводы полностью совпадали с моими! Но потом... потом Мортон задал Брею вопрос.'Предположим, что мальчишки мертвы', - сказал он, 'что их тайно обрекли на смерть в Тауэре в ныне минувший июль по личному приказу Бекингема. А теперь ответьте мне, кто получит от этого выгоду и кто пострадает'.

Брей хотел над ним посмеяться, но произнес: 'Что до тех, кто больше всех потеряет, ответить довольно легко. Очевидно - это Вудвиллы. И Глостер, стоит лишь обвинить в преступлении его. Кто выиграет? Ну, разумеется, мы! Также, как и французы'. Он продолжил объяснять, что будь восемь лет назад королем вы, заключенного в Пикиньи договора бы не существовало, и французы это прекрасно понимают и страшатся дня, когда вы настолько обезопасите свой трон, чтобы бросить взгляд на другую сторону Канала и пожелать нового Азенкура.

Мортон желал услышать, кто еще останется в выигрыше, и Брей ответил: 'Конечно же, Бекингем. Он просто не может предъявить свои требования на корону, пока не опозорит Глостера настолько, чтобы вдруг начать выглядеть в сравнении с ним на редкость положительно!' Разумеется, я подозревала, что Гарри имеет на престол личные виды, но такая откровенная обрисовка происходящего из уст Брея все еще являлась для меня потрясением. Я спрашивала себя, подозревает ли муж, что эти люди собираются использовать его так же, как он использовал их.

Брей начал смеяться, уменьшительно называя Гарри 'нашим вспыльчивым хозяином'. Но потом он внезапно остановился, словно чья-то ладонь шлепнула его по губам. Воцарилась неожиданная тишина, после чего я услышала, как он произнес: 'Святая Матерь Божья!' Но и тогда я не поняла...даже тогда. Я недоумевала, пока Брей не сказал: 'Значит, вы утверждаете, что это дело рук Бекингема!' И Мортон ответил...он ответил: 'Вы как раз вовремя сделали над собой усилие, мой юный друг. Я уже начал опасаться, как бы не пришлось чертить для вас схему!'

Многого из сказанного ими далее я не помню. Брей очень оживился, и они договорились, что ему следует извиниться перед Гарри и, если потребуется, проглотить обиду. 'Пригладьте взъерошенные перья нашего голубя', - как обрисовал положение Мортон. На этом они удалились искать Гарри, а я...я осталась лежать на кровати. Я просто лежала там'.

Ее глаза вновь наполнили слезы, словно плавящееся золото искрящиеся в отраженном отблеске свечей. Ричард нащупал носовой платок и молча протянул его Кэтрин.

'Вы сказали...сказали, что увидели правду на лице Гарри?'

Кэтрин кивнула. 'Той ночью в постели, он пожелал быть со мной, и я...я не сумела вынести, чтобы он ко мне прикоснулся. Я отказала Гарри, он...ну, он рассвирепел, и мы чудовищно поругались. Одно злое слово тянуло за собой другое, пока я не осознала, что кричу на него, говоря, как услышала разговор Мортона и Брея, и настаивая на ответе, правда ли это'.

Она скомкала носовой платок Ричарда, принявшись смущенно разглаживать его на коленях. 'Гарри, конечно, это отрицал, и я сделала вид, что поверила ему. Но в первый заставший его врасплох миг я увидела выражение лица мужа и поняла'.

Они посмотрели друг на друга, и в комнате повисла тишина, в которой течение времени перестало иметь значение. Огонь погас, и в камине остались лишь дымящиеся огоньки да обугливающаяся зола. Ричард поднял голову и прислушался. Он смог уловить только далекий звон, отзывающийся в холодном ночном воздухе звук колокола Габриэля. Оглянувшись на Кэтрин, король тихо произнес: 'Я бы никогда не причинил вреда этим детям'.

Кэтрин внимательно окинула взором его лицо. 'Я верю вам', - ответила она просто.

Когда ее пребыванию в убежище пошел уже девятый месяц, Елизавета совершила нерешительную попытку стряхнуть с себя поглотившую душу с крахом восстания Бекингема гробовую подавленность. Тому удалось сбежать, и сейчас он в целости и невредимости находился в Бретани. Как и братья королевы - Лайнел и Эдвард. Разве не стоит лишь за это воздавать Небесам хвалу? Она воздавала, разумеется, воздавала. Но этого было совершенно недостаточно. Ведь собственное будущее Елизаветы казалось таким мрачным и лишенным надежды. Что могло ее ожидать?

От Джона Несфилда Елизавета знала, что после созыва парламента почти сотня человек пострадала от конфискации имущества, и пусть это было гораздо меньше числа пораженных Недом в правах после Таутона, грядущего прощения ситуация все равно не предвещала. Десять из осужденных, среди которых оказался друг ее сына, Томас Сент-Леджер, отправились на плаху. Тем не менее, Мортону, с его отдающей чертовщиной удачливостью, как-то удалось выскользнуть из расставленных Ричардом сетей и вновь дать о себе знать только во Франции. Последствий заговора опять ухитрилась избежать и леди Стенли. На этот раз участие в интригах сошло Маргарет Бофор не так безболезненно, - вернувшись под опеку супруга, она лишилась титулов и земель. Была бы я на месте Ричарда, хладнокровно подумала Елизавета, я бы подвела эту мраморную шею под топор.

Как странно выглядит нежелание некоторых мужчин проливать женскую кровь. Оно отличало также и Неда, как и Ричард, не посылавшего представительниц слабого пола на эшафот. Однако в терпении Ричарда присутствовала определенная логика. Он просто нуждался в поддержке Стенли. Так как последний уже доказал огнеупорность своей преданности, король решил, что стоит за это наградить. Стенли пожаловали ранг коннетабля и пожизненное пользование конфискованными владениями его жены.

С подобной же проблемой, - как поступать со Стенли? - столкнулся и Нед. Данный господин напоминал флюгер, поворачивающий туда, куда в настоящий момент дует ветер, в течение одного года он менял стороны не менее четырех раз. Стоило Неду обнаружить подобную стратегию, как супруг Елизаветы сделал верность себе в глазах Стенли стоящей пребывания только на одной стороне. Он назначил его членом Личного Совета и управляющим монаршим имуществом, что сработало, - Стенли более двенадцати лет верой и правдой служил Неду, прильнув к королю, словно приклеенный. Поэтому использование Ричардом той же тактики Елизавету не удивило. Если получилось у Неда, то может равно получиться и у его брата. Имея в виду подобное положение дел, можно резюмировать, - вряд ли случится что-то, способное подорвать пребывание Ричарда на престоле. Елизавета знала людей, реагирующих на слабость, будто волки на запах крови, - Стенли был из их числа. По крайней мере, так считал Нед, и где бы он еще не ошибался, но о людях покойный король судил достаточно прозорливо.

И что сейчас? Тюдор? Даже если он и обнаружит в себе твердость характера, чтобы совершить еще одну попытку, каковы его шансы разбить Ричарда на поле боя? А если обнаружит, если каким-то образом сумеет одержать победу? Пока оставался в живых Бекингем, они с Тюдором лишали друг друга силы. Но сейчас...прилюдно пообещав взять Бесс в жены, Тюдор лишил печально известную помолвку ее юридического статуса, и что может сейчас ожидать Елизавета для Эдварда? Для Дикона? Она это уже хорошо понимала. Обязавшись сделать ее дочь своей королевой, Тюдор вынес смертный приговор сыновьям Елизаветы, иного выбора у него не было.

Нет, куда не посмотри, взгляду везде представали лишь тупики и закрытые двери. Как поступить, кроме как прийти с Ричардом к соглашению? И что осталось у Елизаветы для торговли? Ее дочери продолжали быть его родственницами, но какое значение для короля в действительности имели кровные узы?

Елизавете ни в коем случае нельзя отчаиваться. Ричард желает, чтобы они покинули убежище. Их пребывание здесь создает ему затруднения, если не сказать больше. В его интересах также выпустить вместе с девушками и мать. Об этом следует помнить и как-то обернуть себе на пользу.

Сесилия и Бесс у камина безучастно играли в шахматы. Оконные стекла покрыла изморось, и все, что могла Елизавета наблюдать во внутреннем дворе, превратилось в неясные белые очертания.

'Госпожа?' - в дверях стоял Джон Несфилд. 'Госпожа, снаружи ждет Его Милость герцог Норфолк'.

Елизавета скривила губы. 'Что бы не говорили о вашем дяде, девочки, но в вознаграждении он никогда не мелочится!' - язвительно заметила вдовствующая королева и совершенно не удивилась, когда Бесс тут же начала изливать на нее свое негодование.

'Мама, это несправедливо. Вы же знаете, что герцогство Норфолк должно было еще два года тому назад перейти к Джеку Говарду. Нашему Дикону оно принадлежало только благодаря его жене, маленькой наследнице Моубреев, а когда бедная малютка угасла, ему следовало вернуться к Джеку, что и случилось бы, не одари папа им Дикона с молчаливого одобрения парламента'.

'Осторожнее, Бесс. Это замечание можно прочесть как критику твоего святого батюшки, а мы же не хотим подобного, правда?'

Бесс вспыхнула, но Елизавета не дала ей возможности ответить, огрызнувшись: 'Не возражай, не сейчас. Лучше присмотрите за сестрами, вы обе. Я хотела бы принять Говарда наедине'.

'Но я тоже хочу поговорить с дядей Джеком!' - возмутилась Бесс. 'Мы на протяжении недель не видели никого извне, и я желаю послушать, что он расскажет'.

'Я тоже, мама', - вмешалась Сесилия. 'Пожалуйста, позвольте нам остаться'.

Времени спорить у Елизаветы не оказалось, ибо в тот самый миг Несфилд ввел в комнату Джона Говарда. Брови вдовствующей королевы приподнялись, - в сопровождающем его человеке она узнала сэра Роберта Брэкенбери, коменданта Тауэра. Неторопливо поднявшись, Елизавета постаралась скрыть свои возбуждение и уверенность, что эти люди, должно быть, явились сюда по приказу Ричарда, что им дано разрешение сделать ей важное предложение. Но потом она изумленно вздохнула.

'Кэтрин!'

Кэтрин откинула капюшон плаща. 'Лизбет. Ох, сестренка...'

Улыбка Елизаветы погасла. 'Кэтрин? С тобой все нормально? Честно говоря, выглядишь, словно привидение!'

Кэтрин все же пришлось подвинуться, и взгляд Елизаветы переместился за спину сестры, устремившись к молчащим мужчинам. Все ее ожидания при виде Кэтрин разбились в прах. Присутствие здесь леди Бекингем в обществе этих людей не имело никакого смысла. Произошло что-то ужасное, затаенные предчувствия подтверждал один взор на лицо младшенькой. Внешний вид ее спутников также настраивал на преддверие беды. Говард выглядел даже мрачнее, чем обычно, а Брэкенбери...он напоминал человека, все существо которого глодала непрекращающаяся боль. Опасения Елизаветы носили чисто инстинктивный характер и еще не достигли сознательного уровня, она почувствовала только внезапное пересыхание во рту и струйки пота, побежавшие вдоль ребер, что бы эта троица не явилась ей сообщить, вдовствующая королева не желала их слушать.

'Лизбет, я не знаю, как тебе сказать...Гарри, он...он вознамерился стать королем. Столь сильно, что все остальное перестало иметь для него значение. Он удостоверился, дабы об Эдварде и Диконе начали заботиться его люди, и затем Гарри...Гарри...Господи, помоги мне, но я не в силах...' Речь Кэтрин сорвалась в рыдание. 'Не в силах...'

'Госпожа...госпожа, я достоин осуждения'. Едва ли Брэкенбери говорил более связно, чем Кэтрин. 'У меня у самого дети, и если бы я лишь на мгновение заподозрил, охрана стояла бы круглые сутки, святая Божья правда...'

Елизавета сделала сначала один, потом и другой шаг назад. 'Нет', - произнесла она очень отчетливо. 'Нет, я вам не верю. Я не...не хочу дальше слушать. Не хочу'.

Сесилия стояла очень тихо, не отводя от матери глаз. Бесс одна пришла в движение, машинально повернувшись к человеку, являвшемуся другом ее отца.

'Дядя Джек? Я не понимаю. Чему мама не верит?' Она с огромным трудом пыталась сохранить голос твердым, пыталась, но потерпела поражение.

Говард выступил вперед, сжав ладони девушки своими. 'Плохо, милая. Так плохо, как только может быть'.

Словно во сне Бесс увидела, как у этого закаленного солдата, достигшего неимоверного успеха одним лишь острием своего меча, на глаза навернулись слезы.

'Твои братья, Бесс. Парни мертвы'.