Солнце в зените

Глава двадцать шестая

Лондон. Апрель 1471 года

В ранние, еще рассветные часы Ричард неожиданно скатился с постели, в голове пульсировало от короткого сна и обильной выпивки накануне. Предстоящий день представлялся ему нескончаемой обжигающей зноем высохшей дорогой. Следует провести совещания с боевыми капитанами, заняться сбором запасов продовольствия, провести смотр артиллерии, потребовать лошадей. Зевающему Томасу Парру было объявлено, что тревожиться о завтраке не стоит, ибо у его руководства нет ни секунды свободного времени. Но утренние планы моментально подверглись изменениям, стоило Ричарду несколькими минутами позже вскрыть печать на пришедшем ночью письме. Развернув лист, он бегло пробежал его глазами, после чего выражение на лице мгновенно поменялось.

"Оседлать нескольких лошадей", - велел Ричард, и Томас Парр обернулся, глядя на него в изумлении. "Если мой брат король пришлет за мной, объясните ему, что я занят некоторым срочным делом... Нет, не говорите так. Скажите, что у меня появились дела, потребовавшие личного внимания, и я вернусь, как только смогу".

Ко времени возвращения Ричарда в замок Байнард солнце прошло уже половину пути до своего зенита. Во дворе собрались все любопытные и преданные люди, и, как только в их рядах распространилось известие, что худощавый темноволосый юноша на серебристо-сером скакуне - брат короля, его встретили радостными овациями. Один еще зеленый смельчак, оказавшийся храбрее остальных, кинулся вперед, остановившись в нескольких шагах от стремени Ричарда.

"Мы так рады вашему приезду домой!"

Ричард улыбнулся. "Я тоже", - ответил он.

Быстро войдя в большой зал несколько минут спустя, молодой человек обнаружил себя в центре внимания, осажденным теми, кто надеялся увидеть его брата. Он остановился обменяться приветствиями со знакомыми, спокойно миновав остальных, и, увидев Томаса Парра на лестнице, ведущей в светлый зал, направился к своему офицеру.

Томас улыбался. "Здесь есть некто, кто ждет вашего возвращения, мой господин..."

Ричард удивленно на него посмотрел. "Кажется, словно половина Лондона ждала моего возвращения. Я сам хочу встретиться с этим некто?"

Возможности ответить Томасу не предоставилось. Зал был переполнен так, что собравшимся приходилось, по необходимости, подниматься по ступеням, открывая дорогу в светлый верхний зал. Сейчас все внезапно расступились по обеим сторонам лестницы, и в освободившимся проходе появилась огромная темная тень. Когда Ричард, не веря глазам, посмотрел наверх, она бросилась вперед, вниз по пролетам. Молодой человек отшатнулся назад, когда 150 фунтов веса ирландского волкодава полностью накрыли его, удержав равновесие с исключительным усилием и еще большей удачей.

'Какого черта, Том...', - начал Ричард, но, проследив за взглядом своего офицера, поднял голову наверх и заметил Френсиса Ловелла, находящегося на верхних ступенях.

Отразив бурное приветствие четвероногого приятеля так, как только мог, юноша дождался, пока друг к нему спустится, и спросил с искренним изумлением: 'Как ты отыскал его, Френсис?'

На лице у Френсиса светилась улыбка человека, невыразимо довольного собой. 'Это оказалось нетрудно', беззаботно ответил он. 'Я знал, что ты был в Йорке при получении известия о высадке Уорвика на берег в Девоне. Также я знал, ты вряд ли возьмешь Гарета с собой на войну! Поэтому мне осталось лишь поразмыслить, кому ты, скорее всего, мог оставить пса. Я вспомнил, при посещении Йорка ты всегда останавливался у братьев-августинцев. Должен прибавить, они неописуемо обрадовались, передавая мне это создание на сохранение. Отец Бевик заявил, что они легче согласились бы приютить дюжину голодных бандитов, чем волкодава Его Милости Глостера!'

'От Минстер-Ловелла до Йорка шесть дней пути. Это долго для езды с одним ломтем за пазухой'.

Френсис пожал плечами. 'У меня тогда не нашлось лучшего занятия'.

'Но, если бы я не вернулся, тебе пришлось бы оставить его с собой'.

Френсис скорчил лицо в насмешливом ужасе. 'Господи, я и не задумался о такой возможности!'

Ричард рассмеялся. 'Верю и также рад видеть тебя, Френсис Ловелл, как и Гарета!'

Они смотрели друг на друга через стол в спальне Ричарда, в конце концов, забыв о словах. В дверь вошел Томас, сопровождаемый пажом. Пока мальчик наполнял бокалы любимым Ричардом рейнским вином, Парр извиняющимся тоном произнес: 'Ненавижу вмешиваться, мой господин, но Его Королевская Милость...'

"Том, собрание совета разошлось?"

"Нет, мой господин, пока еще нет. Но Его Величество дожидается вас в приемном зале, он уже дважды спрашивал о Вашей Милости, пока вы находились вне замка".

Ричард кивнул, смиренно взглянув на Френсиса и неохотно поднявшись.

Френсис тоже встал. "Я удивился, обнаружив твой отъезд. Думал, тебе в течение дня надо повидаться с королем".

"Увижусь с ним в оставшееся время, смею надеяться. Завтра мы выступаем, ты не знал?" Ричард не стал ждать ответа Френсиса, вместо этого произнеся: "Что до того, где я находился, я ездил в Вестминстер... посмотреть на сына".

Френсис замер, глядя на друга, и тот улыбнулся.

"Я не знал... Понятия не имел до сегодняшнего утра. Прошлой осенью Нэн написала мне в Йорк о своей беременности. Но ты помнишь о последующих событиях..." Он выразительно пожал плечами.

"Я часто думал о ней и о младенце. У меня не было возможности выяснить, как у нее дела, и, признаюсь, это тревожило меня, Френсис, - оставить ее в положении и не иметь ни одного способа что-то сделать для Нэн. Мне было известно, рождение моей дочери Кэтрин стало нежеланным, да я это и предвидел. Но письмо Нэн пришло ко мне всего за два дня до того, как мы услышали о высадке на юге Уорвика. Меньше чем через две недели, я уже находился в Донкастере".

Он произнес название Донкастера с гримасой, но потом снова улыбнулся. "Но Нэн жила лучше, чем я смел надеяться. Она родила здорового мальчугана две недели тому назад, двадцать девятого числа. Это произошло в день победы Неда при Таутоне. Удачное совпадение, как считаешь?"

"Очень удачное", тепло согласился Френсис, пытаясь вспомнить, когда он наблюдал Ричарда таким беспечно счастливым, откровенно воодушевленным и решив, что такого еще не было. Френсис также задал себе вопрос, кто такая Нэн, хотя вряд ли Ричард когда-нибудь расскажет.

"Хочу назвать его Джоном. Тебе нравится это имя?"

Френсис кивнул. "Так звали моего отца".

"У меня был брат Джон, ты знал? Он умер задолго до моего рождения. Но мне всегда нравилось это имя".

Френсису пришло в голову, что кузена Ричарда также звали Джоном. Он поднес кубок с вином к губам, но опоздал. Улыбка Ричарда потухла.

"Френсис, ты не меняешься. Тебя до сих пор также легко прочитать, как азбуку школьника".

Так как оба сейчас думали о Джоне Невилле, Френсис решил, что нет причин не спрашивать.

"У тебя нет новостей от Джонни, Дикон?"

Ричард покачал головой. "Ни единой...если не считать, его поступок двадцать три дня назад, когда он удержал войско в Понтефракте, позволив нам пройти без боя". Молодой человек угрюмо посмотрел на Френсиса. "Брат пообещал прощение и ему, отправляя гонца к Уорвику в Ковентри. Как тебе известно, Уорвик презрительно нас отверг. Джонни вообще не ответил. Джордж Невилл, спасая свою шкуру, довольно быстро сдал Уорвика. Джонни так не сделал. Он не предал брата, Френсис".

В отличие от Кларенса, подумал юноша и улыбнулся. 'Добро пожаловать домой, Дикон!'

К своему громадному изумлению, Френсис обнаружил, что испытывает некоторое сочувствие к Джорджу. Он этого не ожидал. На протяжение всего времени, которое получалось вспомнить, молодой человек смотрел на него, как на репей под седлом Йорков. Сейчас же Ловелл наблюдал напыщенную и осторожную беседу Джорджа с йоркской родней и мог пожалеть брата Ричарда...совсем немного.

Эдвард вел себя достаточно дружелюбно и дважды, когда намеки на блуждающую преданность кузена угрожали превратиться в обвинения, искусно избавил родственника от замешательства на глазах у Френсиса. Но это не скрыло от юноши гноящихся ран, поставивших его в тупик вероятностью своего излечения.

В зале сконцентрировалось много ненависти, адресованной Джорджу, тем более интенсивной, что она оставалась невысказанной. Что бы не чувствовал Эдвард к вероломному брату и как бы мало любви не демонстрировал к нему и в лучшие времена, его супруга, королева, не простила архиепископу ни предательства, ни участия в убийстве своего отца. Френсис и не надеялся, что она когда-нибудь простит. Равно и вся ее семья. В этом, как ни в чем другом, Вудвилы пришли к полному согласию с Уиллом Гастингсом, уже давно научившимся выражать презрение с помощью улыбки и приподнятых бровей. Созерцая сжатые закрытые ответы Джона Говарда на подобные им вымученные вопросы Джорджа, Ловелл думал, что лежит в основе выдержки Джорджа, понимающего, его ставят в один ряд с Иудой. Френсиса терзали сомнения.

Меж троих детей, которых посчитали сравнительно взрослыми, дабы присоединиться к старшим, разгорелась ссора. Бесс и Мэри подпали под очарование облика волкодава Ричарда, и, с Джеком де Ла Полем, юным сыном герцогини Саффолк, подвергли животное восторженному, но неумелому обращению. Пес с похвальным терпением настолько далеко простер свою покорность детскому восхищенному вниманию, что вынес даже вскарабкивание Мэри к себе на спину. Однако, Джек слишком часто подергивал хвост животного, отчего Гаретт развернулся, вдруг показав блестящие клыки. Мальчик поспешно отступил, а девочки завизжали.

Ричард, глубоко погрузившийся в обсуждение вопросов тактики с братом и с Уиллом Гастингсом, поднял взгляд и щелкнул пальцами. Пес тут же пересек помещение и прыгнул в оконную нишу.

Эдвард, смотревший на него с довольно относительным благоволением, отпрянул, когда подергивающийся хвост прошелся по его лицу.

'Перед Богом заявляю, я смел надеяться, ты потерял это чудовищное создание, Дикон', - пожаловался он, и Ричард улыбнулся, глядя на Френсиса.

'Я боялся, что потерял. Но его приютил мой друг'.

'Мне мнилось, возвращения и одного блудного сына в семью Йорков окажется более, чем достаточно'.

Ричард не разделил удовольствия от шутки. Его взгляд инстинктивно обводил все вокруг, удостоверяясь в нахождении Джорджа вне возможных пределов слышимости.

'Ты обещал, Нед', тихо напомнил он, и Эдвард вздохнул, сразу выругавшись, - его винный кубок был опрокинут волкодавом.

Уилл рассмеялся. 'Возможно, нам надо принять всех заблудших овец в загон в качестве еще одного знака милости Святой Анны', - предложил он лениво.

Френсис смутился. Он не слышал, чтобы Ричард или Эдвард находились под особым покровительством Святой Анны. Это могло оказаться еще одним личным маячком, распознаваемым ими, маячком пережитого испытания, вынесенных трудностей, воспоминаний о Донкастере и изгнании в чужие земли, первых причиняющих боль дней в Йоркшире.

Но, даже объяснив себе таким образом загадочное упоминание Гастингса о Святой Анне, молодой человек видел всерьез развернувшееся любопытство окружающих.

'Почему Святой Анны, лорд Гастингс?'

'Так вы, Мадам, не слышали о чуде в Давентри? Я думал, Его Милость расскажет вам'.

Глядя на Елизавету, сложно было назвать ее радостной от сознания, что существует нечто, ей неизвестное. 'Быть может, вы окажете мне любезность и сами расскажете об этом случае?' - холодно попросила она.

'Как прикажет королева', - согласился Уилл и улыбнулся. Беседы, ведущиеся рядом, стали тише, а потом и вовсе прекратились, когда Гастингс начал говорить, описывая произошедшее в прошлое воскресенье в приходской церкви Давентри. Прямо перед королем, присутствующим на службе, находилась гипсовая гробница Святой Анны, скрытая от посторонних взглядов за четырьмя деревянными дверцами. На тот памятный день приходилась середина Великого Поста. Во время мессы дверцы гробницы внезапно широко распахнулись, хотя к ним никто не прикасался.

'Присутствующих объял благоговейный страх, как вы прекрасно можете себе представить, Мадам... и Его Милость Король вспомнил, как горячо молился Святой Анне, пока 14 марта бушевал шторм, упрашивая ее в безопасности сопроводить всю компанию в Англию.

'Услышав такие вести, окружающие его прихожане сразу согласились, что им был явлен знак благословенной судьбы, символ благословения Небесами династии Йорков. Его Милость дал обет - назвать следующую рожденную у него дочь Анной, - в честь матери Пречистой Девы'. Уилл цветисто подвел черту: 'и повсеместно услышал здравицы себе от народа, возносящего пылкие молитвы за Йорков'.

При этом Эдвард самодовольно кивнул, ухмыльнувшись. 'Тем не менее, Святой Анне придется подождать. Я обещал Мег назвать следующую родившуюся у меня девочку в честь нее. Обет ей был принесен первым!'

Френсис наблюдал за герцогиней Йоркской и сейчас заметил неодобрительные искры, искривлявшие ее брови. Он внезапно вспомнил историю, рассказанную Сесиль здесь, - в этом зале менее, чем полгода назад - о Святой Сесилии и паломническом путешествии брата герцогини. Юноша попытался представить паломником Эдварда, но картинка не сложилась. Обернувшись к Ричарду, Френсис спросил друга, носит ли он до сих пор крест паломника, сопровождавший его в Миддлхэме.

Ричард ошеломленно взглянул на него. 'Господи, временами твоя мысль совершает неожиданные повороты, Ловелл!'

Потянув за ворот камзола, он попытался нащупать тонкую серебряную цепочку под внимательным взглядом Френсиса. 'Я носил его, сколько себя помню. Даже ощущал себя голым без него', - объяснял Ричард заинтересовавшемуся маленькому племяннику Джеку, пока Френсис оглядывался и был согрет улыбкой Сесиль Невилл.

Джек де Ла Поль, восьмилетний граф Линкольн, начинал беспокоиться. Он прошел с бабушкой до двери, возвратившись затем к месту у окна, где усталый погрузился в глубь разбросанных по полу подушек. Не прошло и нескольких минут, как мальчик значительно взбодрился, так как, казалось, назревала ссора между его дядей Кларенсом и братом королевы.

'Единственный раз в жизни вы оказались правы, лорд Риверс', - куснул противника Джордж. 'Я действительно приложил все свои усилия для примирения брата с графом Уорвиком и собираюсь продолжать в том же духе. Секрета из моих попыток делать не думаю, и меньше всего на свете хочу вашего одобрения!'

'Меня не удивляет, что измена представляется вам столь незначительным прегрешением, лорд Кларенс, но есть среди нас и те, кто считает прощение ее - делом, далеко не легким. Можете запомнить для вашей же личной пользы...'

Эдвард обернулся на звук повышающихся голосов. Он вмешался, без видимой спешки, но, тем не менее, оборвав Энтони на середине фразы.

'Едва ли ты способен отстранить моего брата Кларенса от уговоров Уорвика прийти со мной к соглашению, Энтони. Крайне жаль, что он не прислушивается к Джорджу. А тебе остается задуматься о крови, которая прольется...'

'Ты серьезно?' - недоверчиво спросил Энтони.

Эдвард не привык, чтобы его перебивали, но ответил довольно мягко. 'Совершенно серьезно. Если я в силах добиться сдачи противника без необходимого сражения, то окажусь дураком, не использовав данный путь. К несчастью, он еще не достаточно отчаялся - или, быть может, слишком отчаялся, дабы удовлетвориться предлагаемыми мной условиями, его жизнью. Но почему ты так изумлен? Хорошо известно, я обещал Уорвику прощение у стен Ковентри'.

'Да, но я и помыслить не мог, что ты конкретно подразумеваешь!'

В комнате стояла абсолютная тишина. Эдвард задумчиво смотрел на зятя.

'Я это не только подразумевал, но и намеревался сберечь его жизнь, если нам выпадет встретиться в поединке'.

'Нед!'

Елизавета поднялась, окруженная облаком шелка и шафрана. 'Ты не можешь иметь это в виду!'

На лице ее мужа появилась тень нетерпения. 'Как часто мне следует повторять, чтобы вы поверили? Я не хочу смерти кузенов Невиллов. Никогда не хотел. Я собираюсь забрать все, что есть у Уорвика. Только для человека, подобного моему кузену, держащему в руках власть, превышающую по значимости его жизнь, мученичество даже предпочтительнее топора палача. Правда, мученичества ему я дарить не намерен'.

Елизавета быстро подошла к супругу и взяла его за руку. 'Нед, он вынес смертный приговор моим отцу и брату. Разумеется, ты не забыл!'

Они смотрели друг на друга, и в этот миг все остальные исчезли.

'Мне жаль', - произнес в конце концов Эдвард. 'Лисбет, я понимаю. Но не могу стать инструментом твоей мести'.

'Не можешь?'

'Не стану'.

Елизавета круто повернулась, указывая на свою мать. 'Она носит траур по милости Уорвика. Считаешь, я способна это забыть? Забыть, что он сказал обо мне и моей семье? Я провела шесть месяцев в аду, благодаря ему, а ты сейчас разглагольствуешь о его пощаде? Отвечаю тебе - нет! Я не прощаю'.

Эдвард опустил взгляд на напряженное и горящее лицо, поднятое к нему. 'Ты получишь то, что я дам тебе, любовь моя', - очень спокойно объявил он. 'Не больше, не меньше'.

Елизавета громко вздохнула. Ее скулы потемнели, кожа покраснела от прилившего жара. Рот искривился. Она повернулась и резко села на ближайший стул.

Тишина в комнате стала осязаемой. Даже маленькие дочери Эдварда не смели шелохнуться. Больше всего были потрясены Вудвиллы, никто из них до настоящего момента не видел прилюдно ссорящихся Эдварда и Елизавету.

Энтони направился к сестре. Ее голова склонилась вперед, лицо частично скрывалось под мерцающим густым шелком, спускающимся с похожего на бабочку головного убора. Но брат видел лишь дрожь унизанных кольцами пальцев, изогнутых и переплетенных на коленях, покрытые лаком ногти, впившиеся в ладонь достаточно глубоко, чтобы заставить его ощутить ее причиняющие боль усилия взять себя в руки как собственные.

'В таком случае как ты поступишь с Ланкастером?' - горько поинтересовался он. 'Намереваешься оказать Маргарите Анжуйской и ее рожденному в грехе отродью такое же милосердие? Христом Богом, Нед, разве за это мы сражались, за это проливали кровь... чтобы ты мог простить Невиллам их прошлые измены, как простил Кларенсу?'

Энтони заметил одеревеневшего Джорджа, Ричарда, в мгновение ока вскочившего на ноги, сузившиеся глаза Эдварда, моментально ставшие темными, какими раньше он их никогда не видел. Но внимание привлекла именно сестра. Елизавета пристально взглянула на брата, и на ее лице отобразилась ярость.

'Дурак', - произнесла она, шипя слова сквозь зубы, 'Глупый дурак!'

Эдвард подвинулся и встал за спиной жены. 'За что ты сражался и проливал кровь?' - отозвался он, и в его голосе прозвучали недоверие и первые всполохи гнева.

'Нед, я не имел в виду...' Но Энтони не смог продолжить, онемев от прочитанного на лице зятя. 'Кто ты такой, чтобы рассказывать мне о своих жертвах во имя Йорков?' Насмешки и сарказма и близко не было. Эдвард находился во власти серьезного, редко просыпающегося гнева, какой мало кто из присутствующих видел в его исполнении.

Он развернулся, и Энтони вздрогнул, отпрянув назад. 'Мой сеньор...'

'Что тебе известно о самопожертвовании? Мне нужно напоминать о гибели Йорков... о замке Сандл? Мой брат пережил сражение, первое в его жизни. Ему исполнилось семнадцать лет, и он просил о пощаде. Они перерезали ему горло. После - головы моих близких насадили на Миклгейтские ворота Йорка, дабы порадовать династию Ланкастеров, порадовать гулящую девку и сумасшедшего. Она короновала голову отца соломенным венцом и оставила свободное острие между ним и Эдмундом... Заявив, - это для другого Йоркского отродья'.

Эдвард глубоко вздохнул, прежде чем безжизненнно добавить, 'Три месяца спустя, когда я въехал в Йорк на следующий день после Таутона, головы еще гнили на Миклгейтских воротах. Я приказал снять их и отправить в Понтефракт для погребения'.

Никто не шелохнулся, никто ничего не сказал. Френсис начал молиться, пусть что-нибудь, не важно что конкретно, произойдет, лишь бы разогнать накрывшее зал, словно древесный дым, напряжение.

Дверь открылась, и глаза всех присутствующих устремились к ней. Вновь войдя, герцогиня Йоркская остановилась, заметив прикованные к себе взгляды и установившееся молчание. Как всегда, интуиция не обманула ее, мать окликнула: 'Эдвард?'

Эдвард обернулся и натянуто произнес: 'Ничего, матушка...Ничего плохого. Всего-навсего, различие во мнениях о достоинствах сострадания, не более'.

Сесиль окинула сына неулыбчивым оценивающим взором. 'Благословенно божественное сострадание', - сказала она тихо и отчетливо. 'Но временами, человеческое сострадание следует придержать. Я надеюсь, моему отпрыску известно, когда просят о сострадании... и когда нет'.

'Вам не стоит тревожиться, матушка. Известно'.

День лишился радости. Короткая полуденная пауза, предназначенная подарить всем собравшимся драгоценный час мира посреди постоянно продолжающихся военных приготовлений, приобрела привкус горечи. Внезапно проявилась напряженность, мрачное сознание, что с рассветом мужчины, находящиеся в комнате, будут вынуждены покинуть Лондон и поехать по ведущей на север дороге...где их уже дожидаются армии Ланкастеров и Невиллов.

Несколько часов спустя после заметно мрачного ужина Френсис оказался в личной часовне герцогини Йоркской. Это было значительно менее неловко, чем он опасался, - одному попасть в окружение женщин из семейства Йорков. Сесиль казалась искренне ободренной присутствием среди них молодого человека в растянувшееся до бесконечности время, когда Эдвард снова заперся вместе со служащими ему армейскими капитанами. К настоящей минуте совет, в конце концов, завершился, и с наступлением сумерек все они присоединились к женщинам, дабы принять участие в торжественной Темной Утрене.

Она представляла из себя одну из самых сказочно прекрасных церковных церемоний, но никогда до этого не казалась Френсису такой впечатляющих. Когда свечи одну за другой символически потушили, и храм остался освещен единственным одиноким пламенем, юношу посетило предчувствие, больше относящееся к области суеверий, чем здравого смысла. Дурак, тяжело проворчал он, но, при взгляде на Ричарда увидел, друг тоже помрачнел, полностью погрузившись в не менее тревожные, чем его собственные, думы. Френсис понял, сражение целиком заняло мысли пришедших мужчин, и в этом понимании обрел утешение, ибо разделенную тревогу вынести легче.

По возвращении в приемную Френсис одиноко встал к стене, неподалеку от места у окна, слушая как Эдвард тихо проводит беглое совещание с Ричардом и Уиллом. Он отметил, беседа все еще затрагивала вопросы стратегии боя и использования в нем артиллерийских ресурсов, а лица дискутировавших были отягощены напряженностью и озабоченностью. После перешептывания приблизились оба пасынка Эдварда. Мальчиков потрясла ссора отчима с матерью, и их состояние прекрасно прочитывалось. Эдвард увидел молодых людей и с улыбкой им кивнул. По лицам юных Греев разлилось облегчение.

Ричард и Уилл отодвинулись, но Френсис задержался на расстоянии предположительной слышимости, в то время как король продолжал разъяснять планируемые стратегические шаги ради пользы пасынков, отвечая на их вопросы, словно те задавались его боевыми командирами.

'Нам следует собраться завтра утром на поле Святого Джона', - объявил он мальчикам. 'Уорвик сейчас находится в Сент-Олбансе с Эксетером, Оксфордом и со своим братом, Монтегю. Мы выходим им навстречу, ибо я не собираюсь позволить ему выбрать время и место, открывая путь для ожидания Маргариты'.

'Кто возьмет на себя командование?' - спросил Дик Грей.

'Принеси мне перо и бумагу, я покажу', - великодушно предложил Эдвард и вскоре был осенен огнем свечей, высветливших юноше грубо набросанное боевое образование.

'Вот здесь, видишь?' Он указал пером. 'Здесь три фланга, или 'боя', как они их называют: авангард, центр и арьергард с дополнительными солдатами, держащимися до поры в запасе, без которых при разрыве строя, сложно будет воссоединиться'. Эдвард снова ткнул пером. 'Уилл Гастингс должен взять тыл...тут. А я заберу это крыло лично'.

Дик нагнулся и кивнул. 'Но если вы возьмете на себя центр, тогда...'

Томас Грей насмешливо взглянул на брата. 'Не центр, дубина... Он возьмет авнгард'.

'Я не склонен перепутать авангард с центром', - оскорбленно парировал Дик. 'Его Величество указал на центр, Том'.

'Он прав, Том, я сделал именно так' - подтвердил Эдвард, вызвав неуверенность во взгляде пасынка. Молодой человек сомневался, стоит ли рисковать и забавлять возможной ошибкой отчима, но в нем тоже жила гордость за приобретенные стратегические навыки, и потому он отважился осторожно возразить.

'Но авангард ведет атаку и может определить исход сражения. Если им не будете командовать ни вы, ни лорд Гастингс, то кто? Лорд Говард?'

'Нет'. С пера Эдварда капнула чернильная клякса, приземлившись на линии, обозначавшие ход и участников битвы. Проследив за его взглядом, Френсис и братья Грей увидели, что король смотрит на брата.

'Я предполагаю поручить авангард Дикону'.

При звуке своего имени Ричард обернулся. Он вспыхнул улыбкой, но показался единственным, кого не взволновало неожиданное решение Эдварда. Было видно, удивления в мужчинах назначение не вызвало, с точки зрения Френсиса, оно не стало и источником уверенности. Джон Говард выглядел еще мрачнее, чем раньше. Уилл Гастингс тоже показывал терзающие его опасения, а Джордж, на миг утратив осторожность, взирал на Ричарда с ревностью настолько горькой, насколько и грозившей предательством.

Но даже имей Ричард сомнения относительно поручения ему руководства авангардом в том, что должно было стать его первой битвой, он не выпускал их на свет. Юноша обменялся с Эдвардом удовлетворенными улыбками, смысл которых, казалось, понимали только они.

'Победа останется за Йорками', - предсказал Ричард. Его слова звучали так уверенно и свободно от сомнения, что Френсис почувствовал бы долю зависти...не вспомни он выражение лица друга во время Темной Утрени.

'Да будет на то Божья воля, Ричард', - напомнила сыну герцогиня Йоркская.

Признавая справедливость упрека, Ричард послушно, с сознанием долга, перекрестился и спрятал серебряный крест пилигрима обратно за ворот камзола.

'Я верю, Господь присмотрит за Йорками', - уверил он мать, посмотрев затем на Эдварда с улыбкой.

'А я присмотрю за авангардом для тебя, Нед', - прозвучало обещание суверену.

Эдвард медленно кивнул. 'Знаю, Дикон, присмотришь', - ответил король и мгновения спустя рассмеялся. 'Благослови тебя Бог, братишка, ради всех нас!'