Солнце в зените

Глава семнадцатая

Лондон. Октябрь 1470 года.

Не позже понедельника, 1 октября, до Лондона добрались вести о дезертирстве Джона Невилла и полночном бегстве Эдварда из северного городка под Донкастером. Сэр Джеффри Гейт, присягнувший графу Уорвику, немедленно воспользовался возможностью и провел удачный приступ на тюрьмы в Саутворке. Десятки политических сидельцев, хранивших верность Ланкастерам или Уорвику, были отпущены на свободу. Однако, вместе с ними на волю попали бесчисленные заключенные по уголовным делам, выплеснувшиеся на улицы Саутворка в моментальном порыве ограбления лавок и питейных заведений, запугивания внушительной по размерам общины фламандских купцов и создания паники даже в восемнадцати стоящих на берегу реки борделях, в пределах окрестностей обычно именуемых 'мясными лавками'.

Мэр Лондона приказал закрыть городские ворота перед толпой, но, в течение дня, воздух начал разъедать глаза дымом саутворкских пожаров. Под покровом темноты Елизавета Вудвилл, находящаяся на восьмом месяце беременности, собрала трех маленьких дочерей и двух младших сыновей, чтобы обрести приют в Вестминстере, в аббатстве Святого Петра. Роберт Стиллингтон, канцлер Эдварда, укрылся в аббатстве Святого Великого Мартина. К рассвету церкви наполнились теми йоркистами, кто был не расположен или не способен отречься от своей поддержки Белой Розе.

В пятницу, 5 октября, Джордж Невилл, архиепископ Йоркский, смело въехал в Лондон, приняв на свои плечи ответственность за Тауэр, и освободил Гарри Ланкастера от долгого заточения. Запутавшийся Гарри, взяв подмышку служебники с молитвами и не отпуская товарищей по заключению, - миниатюрного серого спаниеля и скворца в клетке, был выпущен из обставленной по-спартански комнаты, которую привык именовать личной монашеской кельей. После любезностей, вызвавших туманные воспоминания, до того глубоко загнанные в тайники расстроенного мозга, он превратился в безрадостного постояльца роскошно меблированных покоев, все еще напоминавших пропитавшим их ароматом о королеве Эдварда.

В субботу вечером, 6 октября, Ричард Невилл, граф Уорвик, вошел в город через Ньюгейтские ворота. Встречаемый приветствиями брата он торжественно прошествовал в Тауэр, где преклонил колени и присягнул человеку, не осознающему и безразличному, что снова стал Его Монаршей Милостью, Генрихом VI.

Мужчины, женщины и дети Лондона выгнулись посмотреть, как ланкастерский король и Творец королей медленно поедут городскими улицами к собору Святого Павла. Красочные знамена вырывались из окон верхних этажей. Выходившие на улицу фасады лавок и рыночные ларьки были закрыты. Шелковые стяги с изображением Медведя и Обточенного Кола растягивались во всю ширину замощенных улиц. Фонтаны разливались вином, словно наступил день коронации, и, казалось, все население размахивало, либо облачилось в малиновый цвет Невиллов.

Граф Уорвик ехал верхом на великолепном боевом коне, арабском боевом скакуне, сливочно-белом как взбитое молоко. Животное притягивало множество восхищенных взглядов, пролетая мимо и нервничая под сдерживающей рукой всадника. Джордж, герцог Кларенс, также решил совершить выезд на белом коне. В отличие от Уорвика он не надел доспехов, хотя плащ из алого бархата, подхваченный легким ветром, привлекал внимание толпы и к нему. Более проницательный зритель уже успел отметить и утончившуюся линию рта, и осторожные глаза, что давало пищу разным предположениям.

Джон Невилл, маркиз Монтегю, ехал рядом с руководящим церемонией братом, чье лицо излучало мрачность, сравнимую, разве что, с ликованием архиепископа. Зрители подталкивали друг друга локтями и перешептывались, когда он проезжал мимо, молчаливый человек, низвергший короля и совсем не выглядевший сообразно празднованию победы.

Лорд Стенли, приходящийся Уорвику зятем, ехал за ним следом. Далее следовали граф Оксфорд и лорд Фитц-Хью, умело сидящие в седле и окруженные слугами. Один лишь Уорвик притягивал к себе больше внимания, чем мужчина средних лет, облаченный в длинное одеяние из голубого бархата, облегающего его так бесформенно, словно он был завернут в саван, сотканный для человека помасштабнее, - для свергнутого йоркистского короля.

Уорвик внимательно наблюдал, как Гарри Ланкастер ехал верхом на послушном мерине, и как покорно двигалось животное, даже если поводья свободно свисали с вялых пальцев. Молочно-голубые глаза регулярно моргали, словно бы не привыкли к солнечному свету. Неопределенная улыбка время от времени кривила губы, но Генрих Шестой, казалось, не осознавал, что прохладные возгласы "Боже, храни короля!" означали для него.

Уилл Парр видел проезд Гарри Ланкастера. На миг выцветшие глаза взглянули в его направлении. Гарри улыбался со странной нежностью, и Уилл, приветствуя своего короля, подумал: "Несчастное безмозглое создание, сжалься над ним, Господи... Сжалься над нами всеми, Господи".

"Как вы считаете, куда они направятся после принесения присяги в соборе Святого Павла?" - поинтересовался Уилл тихо у соседа.

"Уорвик несомненно остановится в епископском дворце или, возможно, в усадьбе Гербер. А Его Милость, короля, я надеюсь, они устроят в Бедлам".

Бедламом в народе называли больницу Святой Марии Вифлеемской, лондонский приют для душевнобольных... к тому же, Френсис не потрудился понизить голос. По толпе прошелестели смех и неодобрительные перешептывания, вызванные, вероятно, больше выгодой, чем объясняемые верностью Ланкастерам, становящейся опасной, к настоящему моменту.

'Ради Христа, Френсис, придержите свой язык!' Схватив его за руку, Уилл резко подтолкнул молодого человека назад, торопливо потащив его по направлению к ближайшему перекрестку.

'Сюда... и поспешите! Вам, может быть, безразлично, если ваша голова украсит ворота у подъемного моста, но меня не тянет превратиться в падаль для воронья!'

Френсис не сопротивлялся, следуя за ним, пока Уилл настойчиво прокладывал им путь сквозь толпу. Стоило миновать Ломбард-стрит, по которой двигалась процессия, как теснота заметно спала, и Уилл приостановился взглянуть на товарища.

'Почему бы вам просто не начать славить Йорков со ступеней собора Святого Павла и не решить все разом?'

Френсис соизволил принять виноватый вид. 'Вы правы, Уилл. Я не хотел подвергать вас опасности. Но, увидев этого несчастного набожного идиота с короной Англии на голове... Я не мог вынести этого', просто подытожил он.

Смягчившись, Уилл похлопал его по руке, постаравшись успокоить в меру своих сил. 'Я знаю. Я тоже был в Миддлхэме, Френсис. Ничего не изменится, если я погибну мученической смертью ради дела Йорков... и то же самое относится к вам. Постарайтесь держать это в голове'.

Френсис кивнул. 'Роб Перси был с Диконом, вы знали, Уилл?' - спросил он после того, как они прошли в молчании целый квартал.

'Нет, я не знал. Вы уверены?'

'Я покинул Йорк 11 сентября, направившись в имение Фитц-Хью в Танфилде, Роб оставался еще там, не планируя отъезда'.

'Они сказали, Эдвард приказал армии разойтись. Роб может сейчас возвращаться в Скоттон'.

'Это не вся известная вам информация', - резко заметил Френсис, заставив Уилла нахмуриться.

'Да, признаюсь, я знаю больше. Если слухи об их бегстве в Бургундию правдивы, тогда Роб тоже в Бургундии'.

'Сегодня я слышал, что их корабль утонул во время шторма вместе со всеми, находящимися на борту', - поделился Френсис таким ровным тоном, что Уилл бросил на него резкий вопросительный взгляд.

'А я слышал, что их захватили французы. Вы скорее поверите в такой поворот? Иисусе, Френсис, вы способны на большее, чем слушать пустую трактирную болтовню! Даже Уорвик не знает точного местонахождения Эдварда Йорка'.

Возможности ответить у Френсиса не оказалось. Каскад грязный воды хлынул из верхнего окна нависающего над улицей этажа. Быстрый как кошка, Френсис вовремя оттащил Уилла, но двое других прохожих были не столь удачливы и промокли насквозь. Понятно оскорбленные они направили поток отплевывающейся брани наверх, где на краткий миг возникло женское лицо. Равнодушно окинув глазами нанесенный вред, незнакомка закрыла ставни в ответ на их гневную тираду.

'Кляча безжалостная!' Один из пострадавших раздраженно воззвал к Уиллу и Френсису. 'Вы видели... Взгляните на мой камзол, - вымок напрочь!' Голос повысился до крика.

'Забери тебя чума, беззаботная потаскушка! Чтобы твой благоверный перепихнулся со шлюхами и принес тебе сифилис! Чтобы на тебя обрушилось столько бед, сколько выпало гулящей Вудвилл!'

Френсис и Уилл двинулись дальше, оставив счастливчика вещать под привыкшими ко многому глазами двух маленьких мальчиков и тощей дворняжки.

'Неделей раньше это бы повлекло за собой опасность для его головы', - горько произнес Френсис. 'Господи, как они спешат свести счеты!'

Сесиль Невилл, герцогиня Йоркская, долго демонстрировала предпочтение сельскому пристанищу в Беркхэмпстеде перед замком Байнард, лондонским дворцом Йорков. Но с приближением кануна дня Всех Святых она опять приехала в дом на Темзе, и, каждый раз, когда Сесиль решала отправиться послушать мессу в собор Святого Павла или внести благотворительные пожертвования в больницы святого Варфоломея и святого Томаса, лондонцы вспоминали ее сына, молодого йоркистского короля.

Стемнело. Несколькими часами ранее, праздничная процессия заполонила городские улицы, продвигаясь от здания цехов на Олдермен-стрит через Чипсайд, Флит-стрит и Стрэнд к Вестминстеру, где недавно избранный лорд-мэр Лондона должен был принести присягу. В данный же момент улицы снова освободились, и Френсис без осложнений нанял баржу, переправившую его из Саутварка к пристани Павла, откуда он пешкои добрался до замка Байнард.

Эркерное окно гостиной выходило на юг, что позволило Френсису свободно окинуть взглядом Темзу с мелькающими огоньками, отмечающими оживленное течение реки. Честно говоря, он не ожидал, что герцогиня Йоркская примет его, и начал сожалеть о своем порыве, возникшем в общей зале саутваркского постоялого двора и представляющемся на редкость дерзким в приемных покоях замка Байнард.

Она зашла так тихо,что молодой человек не слышал ни того, как приотворилась дверь, ни звучания легких шагов и удивленно обернулся, когда герцогиня произнесла его имя.

Ее первые слова живо напомнили Френсису о сыновьях Сесиль, ибо, как и у них, у нее был необычно приятный голос, замечательно переходящий из одной тональности в другую, нежный и не поддающийся быстрому забвению. Она протянула руку, и юноша прикоснулся губами к длинным тонким пальцам, лишенным драгоценностей, если не считать богато украшенного свадебного кольца из тяжелого золота с вставленным в него камнем.

В другой руке Сесиль держала сложенный лист бумаги и, как только Френсис выпрямился, передала его молодому человеку со слабо мерцающей улыбкой.

"Я бы предостерегла вас не вверять свою опрометчивость письмам", - сказала она невозмутимо. "Лучшее, что вы можете сделать - сжечь это".

Френсис смял послание, позволившее ему войти в дом. "Я горжусь дружбой Его Милости, герцога Глостера. Ничто из произошедшего в последние четыре недели не изменило моей позиции, Ваша Милость".

"Боюсь, вам не процветать при правлении Ланкастеров, Френсис Ловелл".

"Я не забочусь об этом, госпожа".

"Зачем вы хотели поговорить со мной?"

Серые глаза смотрели смущающе прямо, и Френсис был вынужден сказать правду.

'Лондон превратился в фактическую сточную яму для слухов и сплетен...худшего сорта'. Его рот искривился. 'Продавцы скандалов и предсказатели судного дня наслаждаются самыми чудовищными россказнями, каждый ручается, что его сказка правдива'.

'О...понимаю. Вы опасаетесь, что их истории истинны? Что Эдвард утонул, пытаясь пересечь канал?'

'Не знаю, госпожа', тихо сдался Френсис. 'И это то, что для меня невыносимо. Я на самом деле верю, что лучше быть в курсе самого страшного, чем совершенно ни о чем не иметь представления. Я подумал, вероятно, у вас могли бы новости... что вы могли бы знать...'

'Эдвард высадился на берег в Текселе в Голландии, почти месяц назад, в тот же день, когда корабль Ричарда безопасно причалил к острову Валхерен в Зеландии. Они воссоединились в Гааге 11 октября'.

'Слава Богу', выдохнул Френсис так искренне, что Сесиль одарила его улыбкой, сохраняемой для очень избранного круга. Взбив предложенную подушку, она устроилась в массивном кресле с высокой спинкой, и, указав юноше на ближайшую к себе скамейку, предложила ему также присесть.

'То, что я вам рассказала, написано собственной рукой моей дочери, герцогини Бургундской, и отправлено с тайным посыльным, как только она услышала о появлении Эдварда в королевстве ее супруга'.

'В мрачных новостях, продающихся в лондонских питейных заведениях, присутствует некоторая крупица истины. Истерлинги тревожились о йоркистских судах. Капитан, пленивший Эдварда Йорка, мог потребовать вознаграждение себе лично от французского короля. Они преследовали Эдварда до самого порта Текселя, но помешал отлив, из-за чего ни один корабль не мог причалить. Истерлинги (английское наименование для немецких городов, входящих в Ганзейскую Лигу) бросили якорь и стали ждать того уровня прилива, который был бы достаточным для подъема на корабль Эдварда'.

Френсис охнул. 'Что его спасло, госпожа?'

'Его дар завоевывать дружбу', ответила Сесиль и улыбнулась к его изумлению.

'Когда бургундцы вели переговоры о браке их герцога с моей дочерью летом 1467 года, Эдвард завоевал восхищение и привязанность одного из посланников, Людовика де Брюге, господина де ла Грютхюзе. Совершенно случайным образом сейчас он управляет одной из голландских провинций и, услышав об обязательстве сына, призвал Истерлингов отступить и предоставить Эдварду безопасный путь в гавань'.

'Благословен был для Йорков день, когда леди Маргарет объединила свой дом с бургундским', - эмоционально произнес Френсис.

Изящные белые пальцы неожиданно застыли, сцепившись на коленях. 'Подозреваю, что Карл Бургундский может думать иначе'.

Френсис нахмурился. 'Но он, конечно же, окажет Йоркам помощь? Помимо всего прочего, Карл приходится зятем королю Эдварду...'

'Как Джордж приходится ему братом'.

Френсис недоверчиво воззрился на Сесиль. 'Вы хотите сказать, что Карл не поддержит ваших сыновей, госпожа?'

'Я хочу сказать, что у него недостаточно готовности для подобных действий. Карлу выгоден мир в Англии, а если он вернет Эдварда на трон, то даст Уорвику повод объединить силы против Бургундии с французским королем. Едва ли он откажет брату супруги в пристанище, но в личной встрече ему герцог отказал, и Эдвард прошел бы через тяжелые затруднения, не выручи его щедрость Грюхюзе'.

Сесиль спокойно и испытующе взглянула на Френсиса. 'С собой у изгнанников имелось лишь чуть больше вещей, чем та одежда, которая была на них в момент отплытия из Англии. Кроме того, у Эдварда с собой присутствовал только плащ, подбитый мехом куницы, чтобы отдать капитану взявшего их корабля'.

Потрясенный Френсис не находил слов. Он боялся, что Эдвард и Ричард не доплыли до Бургундии. Если им удалось добраться, Френсис считал само собой разумеющимся, что Карл снабдит родственников золотом и войском, необходимыми для отпора Уорвику. Сейчас же перед глазами застыл один единственный образ, - Эдвард Плантагенет, король Англии и Франции, Властелин Ирландии, оплачивает проезд плащом, подбитым мехом.

Герцогиня Йоркская не казалась смущенной затянувшимся молчанием. Поднявшись, она отвела готовую помочь руку Френсиса и прошла к распятию над камином. Взяв коралловые четки, Сесиль надела их на тонкое запястье и обернулась к юноше, наблюдающего за ней с тревогой в глазах.

'Скажите, вы когда-нибудь обращали внимание на паломнический знак, носимый моим младшим сыном? Маленькую серебряную монету с выгравированным на ней латинским крестом?'

Озадаченный, Френсис кивнул головой. 'Да, Ваша Милость, я ее видел. Насколько я помню, он не расставался с этим знаком ни на секунду в течение лет, проведенных в Миддлхэме'.

Великолепный гобелен занимал всю восточную стену комнаты, в деталях представляя сцены взятия Иерусалима. Сесиль смотрела в сторону от юноши на ковер, скользя глазами по знакомым искусно сплетенным узорам голубого и кирпичного цветов, замечая: 'Когда мне было пятнадцать лет, я подхватила малярию. Даже не надеялась, что останусь в живых... и тогда мой любимый брат дал обет, если я поправлюсь, он совершит паломничество к благословенной гробнице святой Цецилии в Траставере'.

Сесиль одарила Френсиса сдержанной улыбкой. 'Я выжила, и брат выполнил обет, после чего я носила на шее его подарок, привезенный из паломничества, почти тридцать лет'.

Френсис заготовил соответствующий по набожности ответ, надеясь, что лицо не выдаст недоумения.

'Когда мои муж, брат и сын Эдмунд были убиты у замка Сандл, а племянник Уорвик - разбит при Сент-Олбансе, ко мне пришел страх за жизни младших сыновей, вынудив решиться отправить их в безопасное место - под защиту Бургундии, подальше от сферы досягаемости Ланкастеров.

Той ночью я впервые сняла паломнический крест и повесила его на шею Ричарда, вверив своих мальчиков милости Всемогущего, и не зная, встречусь ли с ними когда-нибудь снова'.

Френсис не представлял, какой ответ от него хотят получить. Содержание истории отличалось живостью и мучительностью, тем не менее, изложена она была бесстрастно, словно Сесиль рассказывала о состоянии хозяйственных счетов.

'Уверен, Ричард носит крест до сих пор, госпожа, и он сохранит вашего сына, как делал и раньше'.

'Ричард уже не восьмилетний мальчик', холодно произнесла герцогиня. 'Он вполне способен позаботиться о себе'.

Френсис моргнул. 'Госпожа?'

'Я считаю вашу жалость самонадеянной, равно как и вашу уверенность в моем материнском горе, способном утешиться банальностями. Уверяю вас, я имела в виду совершенно другое, поведав эту историю. Ее рот искривился. 'У меня есть свои недостатки, Френсис, но сентиментальной я никогда не была'.

'Нет, госпожа, не были', - согласился он так горячо, что Сесиль смягчилась, произнеся с нехарактерной для нее терпимостью: 'Хотелось бы, чтобы вы поняли, какая обстановка царила здесь - в городе, - при известии о поражении Уорвика при Сент-Олбансе. Я хорошо представляла развитие событий в Лондоне, занятом Ланкастерами. Той ночью, когда я в спешке посадила Ричарда и Джорджа на корабль, плывущий в Бургундию, счет времени, в течение которого в столице появятся войска противника, шел на часы. Население впало в панику. Лавки забились досками. Мужчин охватило неистовство по причине страха за жен и дочерей, улицы опустели, словно пришла чума.

Все казалось потерянным. Потом, Божьей милостью, мы получили новости от Эдварда. Уорвик добрался до него с ужасным рассказом о случившемся при Сент-Олбансе, а он собрал войска, с одержимостью двинувшись на Лондон.

26 февраля, всего девять дней спустя после разгрома Уорвика при Сент-Олбансе, Эдвард покорил Лондон. Никогда в жизни вы не видели картины, подобной той, какая встречала его при въезде в городские ворота'. Улыбка возникла и ускользнула так быстро, что Френсису не удалось проследить ее исчезновение. 'В тот день лондонцы приняли дело Эдварда, как собственное.

Тремя днями позже, делегация знати под предводительством Уорвика пришла к замку Байнард и, в этой самой зале, просила Эдварда принять корону.

Тем не менее, его миропомазание пришлось отложить. Всего за одиннадцать дней Эдвард сформировал армию и выступил на север. Он встретил войско Маргариты у Таутона, в двенадцати милях от Йорка. Сражение развернулось в разгар сильнейшей за годы метели и затянулось на десять часов. После окончания битвы говорили, что воды реки Кок-Бек окрасились в ярко-алый цвет, и двадцать тысяч мужчин погибли или умирали. Эдвард победил.

Каких-то три месяца прошло со дня гибели моего мужа у замка Сандл до торжества Эдварда при Таутоне. То, что оказалось не под силу моему супругу, то, с чем не справился Уорвик, сделал Эдвард... через неполный месяц после своего девятнадцатого дня рождения.

Понимаете меня? У нас с сыном часто происходят разногласия. Он - истинный Плантагенет и подвержен слабостям плоти и гордыне, чем замечательно воспользовался Уорвик. Но все это я рассказываю вам ради уверенности...что ничто на благословенной Господом земле не уведет его от возвращения и предъявления своих прав. Если Карл Бургундский откажет Эдварду в помощи, он будет просить ее у Франциска, герцога Бретани, или у Иоанна Арагонского, а если понадобится, у Великого Визиря Османской империи'.

"Я знаю моего сына. Он вернется... и когда он встретится с Уорвиком на поле боя, то победит".

"Да", тихо ответил Френсис. "Я верю в это". Честность заставила прибавить - "Мне приходится в это верить".

Сесиль взглянула на юношу. "Как и мне", невозмутимо произнесла она.