Солнце в зените

Глава девятая

Вестминстерское убежище, июнь 1483 года

Под воздействием напряжения шести недель в убежище отношения Бесс с матерью стремительно испортились. Но для девушки это не имело никакого значения. Она любила своего дядю и даже в худшем кошмаре не видела в нем угрозу для семьи. Нет, не попытайся мама пойти наперекор папиному завещанию, ничему из происходящего сейчас случаться бы не потребовалось. Как только мамин страх схлынет, конечно же, Елизавета все поймет, оставит жилище аббата Эстенея и займет принадлежащее ей при дворе по праву место королевской матушки.

Но так до сих пор не случилось. Вскоре Бесс поняла, что матушка не собирается покидать убежище, пока не выжмет из дяди Дикона и Совета столько уступок, сколько вообще возможно получить. Девушка оцепенела, ни к чему не стремясь сильнее, чем к дистанцированию от материнских лавирований. Но она не могла заставить себя самовольно покинуть убежище, бросив там брата и маленьких сестер. Те являлись еще крошками и смотрели на нее с выражением, подобным обращенному к матушке. Говоря правду, дело вращалось вокруг проблемы посерьезнее. Как может Бесс просто уйти и оставить их таким образом? Нет, у нее нет выбора, лишь ждать, когда матушка придет в чувство.

Погрузившись в заботу о трех младших сестрах, Бесс не сразу осознала значение посещений леди Стенли и поняла правду. Ее открыла Джейн Шор. Она предположила, что Бесс пользуется доверием королевы и посчитала добрым жестом успокоить ее и уверить, что не стоит бояться, что все обязательно образуется и что Уилл должен победить.

Бесс была поражена. Уилл Гастингс ненавидел матушку, зачем ему входить с ней в направленный против Дикона заговор? Девушка вызвала Елизавету на разговор и потребовала ответов на вопросы, которые мать предоставить отказалась. Бесс испытала полную ярости и горечи обиду, - почему в семнадцать лет с ней продолжают обращаться как с ребенком?

В чем конкретно заключается цель заговора? Как далеко мятежники намерены пойти? Именно эти вопросы Бесс задала матери, но без толку. Необходимость спрашивать отсутствовала, она уже знала ответ. Чтобы матушка со своими родственниками вернулась к власти, Дикон должен был погибнуть. Они не осмелятся оставить его в живых. И как ей поступить? Предать родную мать и сводного брата Тома? Как может Бесс это сделать? Но если девушка промолчит, и Дикон умрет, как она будет жить дальше?

На следующее утро Бесс поднялась с запавшими глазами и очень бледная, тем не менее, придя к хрупкому решению. Жизнь Дикона перевесила верность матушке. Следовало найти какой-нибудь способ предупредить его, даже если данный шаг принесет ей вечную ненависть матери.

Все утро Бесс мысленно сочиняла письма с предупреждениями, способные оповестить Дикона о грозящей ему опасности, не изобличая участие матушки, но затем в середине дня после обеда пришло известие о собрании Совета в Тауэре. Принцессе вдруг показалось, что мир и живущие в нем люди сошли с ума. Чтобы именно Дикон отправил Уилла без суда на плаху...даже не на плаху, а на запачканную кровью колоду! Она содрогнулась, обнаружив, что не может прогнать озноб. Еще два месяца назад был жив папа, а сейчас все кардинально изменилось и стало чужим, Бесс окружил пейзаж без единого различимого знакомого ориентира, кошмар, рассеять который не под силу дневному свету.

Что напугало сильнее всего, так это ответная реакция матушки на гибель Гастингса. Елизавета не заплакала, не разозлилась, лишь взглянула на дочь и произнесла подозрительно глухим голосом: 'Значит, свершилось'. И ни слова больше.

Бесс и Сесилия никогда не видели Елизавету в похожем состоянии, поэтому ощущали растерянность. Казалось, что ее накрыло потрясение, согласились друг с другом девушки, но почему смерть Гастингса повлияла на матушку так глубоко? Она ненавидела Гастингса и не может скорбеть о нем. Разумеется, заговор провалился, но у нее нет причин страшиться за себя. Какое бы Дикон не выбрал наказание для Мортона, Джейн Шор и остальных заговорщиков, Елизавета являлась матерью короля, обладающей полным правом на плетение интриг, кто лучше, чем она осведомлен об этой детали? Кроме того, Том до сих пор находится в безопасности, избегая преследующих его людей. Так почему матушка легла в постель, отказываясь от пищи и напитков? Почему она устремила взгляд в пространство, будто заколдованная или наблюдающая не существующих призраков?

Утром в понедельник группа из духовных лиц и знати снова навестила жилище аббата. Бесс встретила их в трапезной и внимательно выслушала жаркие уговоры архиепископа Кентерберийского выйти с братом и сестрами из убежища. Он серьезно заверил принцессу, что их госпоже матушке не стоит бояться. Лорд Регент охотно простит ее попытку совершить измену и не будет стараться отомстить женщине. Здесь вмешался Джон Говард, заметив, что, даже если девочки не послушаются, юному герцогу Йорку следует обязательно покинуть приют. Ребенок не имеет права претендовать на убежище, подчеркнул посланец, ведь он не способен на зло.

Бесс поняла, - на материнский отказ вполне вероятно не посчитают нужным обратить внимания. Поэтому ее задача - заставить Елизавету прислушаться к голосу разума. Девушка не испытывала сомнений, - Дикону необходимо присоединиться в Тауэре к Эдварду. Деятельный и живой ребенок, с обычной долей любознательности и озорства в поведении, он чувствовал себя в заключении крайне несчастным. Но за что ему такое? Почему мальчик должен расплачиваться за безумные идеи мамы?

Взяв с собой для моральной поддержки Сесилию, Бесс отправилась в материнскую спальню, мысленно выстраивая логическую цепочку доводов в пользу разрешения Дикону уехать к брату. К ее огромному удивлению, заготовленные слова не потребовались. Елизавета молча выслушала дочерей и затем почти равнодушно спросила: 'Он хочет поехать?'

Бесс кивнула. 'Да, мама, конечно, хочет'. Мы все этого жаждем. Слова повисли у нее на языке, девушка прикусила губу и стала ждать.

'Почему бы нет? Какая сейчас разница?'

Девушки обменялись тревожными взглядами. Действия матушки так необъяснимы! Сесилия кашлянула и смущенно рискнула: 'Не можем ли и мы уехать, мама? Через шесть дней состоится коронация Эдварда. Вы же не пожелаете ее пропустить?'

Она вздрогнула, ибо Елизавета начала хохотать, натужно и безрадостно, так же леденяще, как и необъяснимо. 'Коронация? Не состоится никакой коронации. По меньшей мере, для Эдварда...' Королева повернула голову на подушке в другую сторону и пробормотала: 'Да, разрешите Дикону уехать, раз он того желает. Возможно, это поможет Эдварду - находиться рядом с братом, когда он услышит...'

Бесс решила, что будет лучше не оказывать на матушку давления в вопросе оставления убежища. Благоразумнее дождаться, пока она снова не вернется в прежнее состояние. Принцесса торопливо удалилась, прежде чем Елизавета передумает, отослав Сесилию помогать Дикону собираться, тогда как сама возвратилась в трапезную - сообщить архиепископу Кентерберийскому и лорду Говарду, что ее маленький брат поедет с ними.

Сейчас Бесс остановилась, глядя через восточное окно трапезной, как Дикон выходит на двор аббата. Он подпрыгивал подобно резвому жеребенку, умудрившись запутать архиепископа Кентерберийского в прикрепленном к ошейнику своего пса длинном поводке,. Бесс усмехнулась, но ее улыбка погасла, когда взгляд окинул всю комнату. Из двери, ведущей на кухню, появилась четырехлетняя сестренка Екатерина. Девочка зажала в ладошке засахаренные апельсиновые корочки, что не мешало малютке стараться удержать крайне раздраженного серого котенка. Старшая сестра вздохнула, им всем следовало уйти с Диконом. Каким-либо образом необходимо заставить матушку понять это, необходимо- Бесс услышала, как ее окликнули и, обернувшись, заметила стоящего на пороге Джона Говарда.

'Есть здесь какое-нибудь место, где возможно поговорить с глазу на глаз?'

Бесс кивнула. 'Если хотите, пойдем в Иерусалимскую палату'.

Ее обрадовало, что Джон Говард задержался перемолвиться, она питала к нему огромную симпатию, Джон был другом отца, отличался грубоватой прямолинейностью в разговоре и очень походил на старшего дядюшку. Бесс относилась к нему именно так, в отличие от ее родных дядей. Она не испытывала привязанности ни к одному, из братьев матери, в глубине души даже немного стыдилась нелюбимых народов родственников Вудвиллей, предпочитая думать о себе, как о представительнице рода Плантагенетов. Среди братьев отца девушка никогда не любила дядю Джорджа и, хотя Дикон всегда являлся ее любимым членом семьи, она ни разу всерьез не считала его дядей. Слишком молод он был для этого, всего на тринадцать лет старше племянницы. Но Джон Говард всецело отвечал требованиям Бесс, пусть и напуская на себя не терпящую легкомыслия резковатую манеру, но, она чувствовала, втайне наслаждаясь обращением как к дяде Джеку.

Сейчас Джон не создавал очень благостного впечатления, глядя крайне встревоженно. 'Твой дядя попросил меня побеседовать с тобой', - буркнул он внезапно. 'Есть нечто, что ты обязана знать, девочка. Стиллингтон собирается выступить перед заседанием Совета после полудня, значит, в Вестминстере все будет известно к вечеру, а Дикон не хочет, чтобы ты услышала это таким образом, узнав перетолкованные отчеты, которые принесут лишь больше горя'.

'Мне не нравится, как это звучит', - обеспокоенно произнесла Бесс.

'Понравится еще меньше, когда я закончу', - угрюмо пообещал Говард, 'но тут ничем не помочь, Бесс. Тебе следует знать. Это относится к твоему батюшке. Все мы рождаемся, чтобы грешить, все имеем какие-то слабости. Слабостью твоего батюшки являлись женщины. Прости мне такую откровенность, но иначе я не умею. Он согрешил, женившись на твоей матери и причинив ей боль, только умножившуюся в отношении тебя, твоих братьев и сестер. Эдвард не был свободен, девочка. Более, чем за два года до церемонии его венчания с твоей матушкой в Графтон Мэноре, он обручился с другой девушкой. С леди Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери. Они произнесли свои обеты перед Стиллингтоном, и чтобы заставить его молчать, твой батюшка назначил старика канцлером. Он больше двадцати лет держал язык за зубами, зная о юридической неправомочности брака и о-'

К Бесс наконец вернулся голос. 'Господи на небесах, о чем вы говорите? Что батюшка обручился с этой...этой Элеонорой Батлер, а потом женился на матушке, прекрасно зная о статусе незаконнорожденных для детей от подобного союза? Вы хотите, чтобы я этому поверила? Поверила, что батюшка так со мной поступил, так с нами со всеми поступил?'

От ее прорезавшегося вскрика Говард вздрогнул и потянулся к девушке, но она отпрянула, покачав головой.

'Нет...я не верю этому! Папа бы никогда этого не сделал, никогда!'

'Бесс...'

'Нет!' Девушка продолжила отступать, но споткнулась, ничего в тумане слез не видя. 'Это неправда! Неправда!'

Сесилия перевязывала носовой платок, дергая его дрожащими пальцами и туго скручивая, почти до тонкости линии жизни.

'Бесс...Бесс, не могли ли мы ошибаться в отношении дяди Дикона? Не мог ли папа ошибиться, так ему доверяя? Не извлекает ли он выгоду от этой лжи, ведь тогда перед ним принадлежащий Эдварду трон?'

'Нет!' - яростно и почти отчаянно ответила Бесс. 'Не могу поверить такому о нем, Сесилия, не могу! Наверняка Стиллингтон как-то убедил Дикона в истинности своих слов. Поверить противному - что он заставил состряпать подобный навет, лживо присягнуть в нашей законнорожденности, чтобы стать королем...' Звук ее голоса прервался.

Сесилия не обладала уверенностью Бесс, она являлась страстной любительницей чтения, а мировая история сочилась рассказами о достойных людях, не сумевших устоять перед соблазном золотого блеска короны. Но ей хотелось верить, необходимо было верить в лучшее, также сильно, как и сестре. Если папа мог так ошибиться в дяде Диконе... Мысль пугала.

'Надо сообщить матушке', - хрипло сказала она. Бесс кивнула.

Елизавета поднялась, только чтобы попрощаться с сыном, после чего вновь легла. Она была облачена лишь в сорочку, светлые волосы лежали на спине не расчесанными и спутавшимися, демонстрируя безошибочно распознаваемые седые пряди. Дочерям, выросшим на примере безупречной красавицы, холодной, изысканной и совершенной, словно обработанная ювелиром слоновая кость, эта изможденная женщина средних лет казалась незнакомкой, слушающей их с равнодушным молчанием, даже почти не замечающей.

'Мама? Мама, вы понимаете о чем я говорю? Мама, они хотят лишить Эдварда короны!'

'Да, Бесс, я с первого раза тебя услышала'. Елизавета медленно села, приложила пальцы ко лбу и сморщилась. 'Сесилия, принеси мне тот стеклянный флакон. В нем находится розовое масло. Голова раскалывается'.

Ожидая истерических припадков, гневных всплесков и слез, Бесс и Сесилия не верили этому почти безразличному и пугающему бесстрастностью согласию. Сесилия послушно принесла флакон, примостилась рядом с матерью и начала втирать душистое вещество в виски Елизаветы. Бесс устроилась на другой стороне кровати. 'Мама, мне кажется, что я помню, как епископа Стиллингтона посадили под стражу вскоре после казни дяди Кларенса. Не похоже ли, что он затаил за это на папу обиду? Подобное толкование объяснило бы причину сочинения им такой истории, как и причину...'

Елизавета откинулась на подушки. 'Роберт Стиллингтон, епископ Бата и Уэллса. Я пыталась сказать Неду, все сделала, только на колени перед ним не падала. Прислушался он ко мне? Нет...Сказал, что не хочет иметь на руках кровь Стиллингтона. Еще сказал, что нам нечего его бояться'. Она нервно рассмеялась. 'Нечего бояться! Повтори мне это, Нед, объясни, как собирался сохранить корону для своего сына! Тебе придется тысячу лет гореть в аду, прежде чем ты сможешь искупить зло, причиненное мне и моим близким. Но для получения моего прощения окажется мало и тысячи лет...'

'Мама...мама, что вы говорите? По вашим словам, епископ Стиллингтон рассказывает правду?'

Елизавета закрыла глаза. 'Разумеется, он рассказывает правду', - ответила она устало. 'Почему, с твоей точки зрения, я была вне себя после смерти Неда, почему боролась как безумная, пытаясь лишить Глостера регентства? Я знала...знала, вопрос шел лишь о времени, пока Стиллингтон не выступит, пока он'

'Нет!'

Сесилия лишилась дара речи, но Бесс сильно встряхнула ее голову, сама всем телом дрожа.

'Нет', - выдохнула она. 'Я вам не верю! Папа бы никогда так не поступил! Я знаю, не поступил бы!'

Елизавета открыла глаза и сфокусировалась на старшей дочери с яростью, тем более ожесточенной, что она слишком долго подавлялась. 'Ты ничего не знаешь! Ты никогда не видела Неда таким, каким он был на самом деле, никогда! Замечательно, думаю, настало время сказать о нем правду, о вашем драгоценном любимом отце, который не мог поступить неправильно!'

'Правда в том, что он являлся человеком, заботящимся исключительно о своих собственных удовольствиях, большинство которых обреталось между женских ног! Мы прожили в браке девятнадцать лет, и он с первого же года нашего союза встречался с девками на стороне. Не потому что не получал желаемого в моей постели - получал. Ему никогда не было достаточно одной женщины. Нед наполнил двор распутницами, и это если не вспоминать о соблазненных женах друзей, кого он отдавал Гастингсу или моему Тому, когда уставал от них. Нелл Батлер просто была одной из многих, прославившейся только потому, что оказалась достаточно целомудренной, дабы отказать ему в постели, пока Нед не согласился на помолвку, а затем достаточно глупой, дабы позволить уговорить себя на молчание. Он лег с ней и пресытился, после чего женился на мне, слишком уверенной в собственных силах, чтобы Нед мог такую пропустить, он-то, который никогда никого не пропускал и никак из-за этого не страдал.

Когда Кларенс это выяснил, Нед обрек его на смерть, чтобы таким образом сохранить тайну, но заупрямился, когда речь зашла о молчании Стиллингтона, и это', - Елизавета широко обвела рукой границы спальни аббата, - 'результат упрямства вашего батюшки. Я жила с ним и родила ему десять детей, смиряясь с его изменами. Даже воспитывала его незаконных отпрысков от других женщин, когда он просил этого у меня и вот...вот - моя награда, вот наследство, им мне оставленное. Таков человек, представляемый вами Господом Всемогущим, совершенным отцом!

Чудесно, только я измучилась, поддерживая его и произнося ложь ради него. Ваш брат никогда не наденет корону, и все оттого, что его батюшка пролетел сквозь жизнь, словно чертов олень на гону! А ты, моя дочь, однажды надеявшаяся стать французской королевой, ты должна взглянуть ниже, привыкая слышать, как народ называет тебя незаконнорожденной, хотя раньше он считал тебя принцессой, и все это не моя вина! Когда захочешь вознести благодарность, обрати слова к наиболее заслуживающему ее человеку... к своему отцу, прокляни его Господь!'

'Мама, перестаньте!' начала рыдать Сесилия. 'Ради Бога, не говорите больше ничего! Пожалуйста!'

Елизавета тяжело дышала, крайне изнурив себя бешенством вспышки. Вдруг вся ее ярость ушла, она ощущала слабость, усталость и легкое подташнивание.

'Хорошо', - вяло ответила королева, - 'но теперь вам известна правда...'

Бесс пришлось подвинуться. Но от потрясения ее тело онемело, встретившийся с материнским взгляд невидяще сверкал. Елизавета почувствовала угрызения совести, поймав себя на желании прибегнуть к более щадящим выражениям, даже не произносить некоторые из них. Бесс всегда была любимицей Неда, кроме того, она выглядела больной, действительно производя впечатление плохого самочувствия. Мать потянулась к ней, но вернувшее Бесс к жизни прикосновение заставило девушку резко отпрянуть.

'Хотите, чтобы я возненавидела папу', - прошептала она. 'Возненавидела за разрушение наших жизней. Ладно, может быть, я его уже ненавижу...Не понимаю, что сейчас к нему чувствую. Не-' Ее голос надломился и окреп. 'Но одно я понимаю прекрасно. Какие бы чувства я к нему сейчас не испытывала, я ненавижу вас за то, что вы рассказали!'

Решение судьбы заговорщиков не отняло у Совета много времени. Джон Мортон и Томас Ротерхэм оказались более удачливы, чем того заслуживали. Оба они являлись епископами Святой Римской Католической Церкви, а большинство членов Совета, особенно их соратники по духовному званию, опасались проливать кровь пастырей. Так как Ричард это нежелание разделял, он не стал возражать против предложения вывести Мортона и Ротерхэма из-под удара топора.

Вскоре заседающие пришли к соглашению, что Ротерхэму придется задержаться в Тауэре. Случай Мортона представлял большие сложности, - он был намного опаснее слабого Ротерхэма. Удачный выход исходил со стороны Бекингема. Почему бы не отправить Мортона под стражей в его собственный замок в уэльском Брекноке? Он располагался в уединенной области, далеко от Лондона и дарил возможности образцового места заключения для слишком умного священника-ланкастерца. Совет в несвойственном ему единогласии предложение Бекингема принял, передав Мортона под дальнейшее попечительство герцога.

Настоящей проблемой стала судьба лорда Стенли. Когда все замешанные в заговор были задержаны и допрошены, выяснилось, что направленные против него доказательства носят более косвенный характер, чем представлялось прежде. Он находился в подозрительно близкой связи с Мортоном последние две недели, но, видимо, не успел впутаться в интригу с головой. А если и успел, то очевидные улики его участия не столь глубоко пустили корни. Не оставляла сомнений вовлеченность супруги Стенли, а вот сам он продолжал вызывать вопросы. Был ли лорд настолько хитер, что предпочел скрыться за спиной жены, используя ее в качестве посредницы, тогда как лично мог отречься от участия, появись в этом необходимость? Или же леди Стенли действовала по собственной инициативе? Все сходились во мнении об ее способности на подобный шаг, если не на еще более кардинальный поступок!

Маргарет Бофор являлась второй женой лорда Стенли. Их брак заставил взлететь как брови членов общества, так и их подозрения. Вызывающая споры новая леди Стенли была дамой, чья преданность, необратимо подпитываемая голосом крови, принадлежала свергнутой династии Ланкастеров. Она происходила из семьи Бофоров, находясь в двоюродном родстве с казненным после битвы при Тьюксбери герцогом Сомерсетом. Когда Маргарет исполнилось всего двенадцать лет, Гарри Ланкастер выдал ее замуж за своего уэльского сводного брата, Эдмунда Тюдора. На следующий год юная супруга подарила жизнь сыну, названному в честь монаршего дядюшки Генрихом. На данный момент ему уже перевалило за двадцать пять, и он много лет проживал под опекой герцога Бретани. После гибели на Кровавом лугу Тюксбери принца Эдуарда отпрыск Маргарет Бофор и Эдмунда Тюдора внезапно стал относительно значимой персоной, - в его жилах текла вся оставшаяся от Ланкастеров кровь. Поэтому не удивительно, почему король Франции засвидетельствовал серьезную заинтересованность в приглашении молодого человека в свою страну. Эдвард также доказал пылкость в завлечении в руки этого последнего побега ланкастерского дома, но герцог Бретани проявил не меньше сноровки в рассмотрении выгод обладания такой ценной политической пешкой. Таким образом, Тюдор оказался в изгнании при бретонском дворе, тогда как его матушка вышла замуж во второй раз, сочетавшись с сэром Генри Стаффордом, дядюшкой герцога Бекингема. В настоящий момент она соединилась узами брака со Стенли, и собравшиеся 16 июня в тауэрской палате заседаний Совета люди задавались вопросом, являлся ли тот ее добровольным сообщником или же нечаянной жертвой.

'Ваша Милость...' Епископ Расселл склонился к Ричарду через стол. 'Я действительно не знаю, насколько глубоким было участие лорда Стенли, находился ли он в сговоре с Мортоном или оказался повинен не более, чем в недостаточно верно вынесенном суждении, в неспособности сдержать в узде поступки своей супруги. И так как я не знаю, то думаю, нам следует опереться в его отношении на презумпцию невиновности. Реальность слишком неопределенна, дабы выносить здесь какое-либо иное толкование'.

Бекингем нахмурился, создавая впечатление, что он сейчас начнет спорить. Однако большинство других окружающих стол лиц отражали неуверенность Расселла. Если бы для Стенли нашлись оправдания, они ощутили бы значительное облегчение. Потрясение от внезапной казни Гастингса еще не сошло. Ричард мог это понять. Слишком мог хорош понять.

Он коротко кивнул. Ему совершенно не хотелось спорить на эту тему с Советом и требовать еще большего кровопролития. Стенли того не стоил. Почему бы не проявить к нему милосердие, лучшее, в чем ему отказано? Ричард поймал себя на изучении вида из окна. Внизу в лучах солнца и тенистых овалах лежал тихий тауэрский луг, и он несколько мгновений наблюдал, как, предшествуя грядущим сумеркам, свет намечает дорожку на траве. Вокруг щедрой рукой был насыпан песок, скрывающий кровь, тремя днями ранее алой рекой пролившуюся на почву. Ричард сглотнул и отвернулся.

'Хорошо, это относится к Ротерхэму, Стенли и Мортону', - живо вмешался зять Ричарда, герцог Саффолк. 'Все, что должно сделать затем, - ввести в силу Билль о лишении гражданских и имущественных прав в отношении Гастингса на собрании парламента-'

'Нет', - ответил Ричард так резко, что все головы повернулись в его сторону. 'Я не собираюсь лишать Гастингса прав'.

Саффолк был захвачен врасплох. 'Это будет самым великодушным для его семьи наказанием, но, одновременно, составит значительную денежную сумму. Гастингс обладал большим состоянием, и реквизиция его владений поспособствовала бы наполнению опустошенных набегом Вудвиллов на казну сундуков...'

'Я не собираюсь лишать Гастингса прав', - сжато повторил Ричард. 'Не хочу заставлять расплачиваться за его измену вдову и детей'. Прозвучавшая интонация на корню убила возможность дальнейших обсуждений. Воцарилось внезапное молчание, которое нарушил Бекингем.

'Осталось разобраться с еще одним вопросом, мои господа. Накануне мы проводили голосование, предъявлять или нет обвинение в государственной измене Энтони Вудвиллу и Грею. По настоянию епископа Мортона обвинение отклонили. Сейчас мы знаем, что у него был скрытый мотив, выражающийся в тайной поддержке королевы, рожденной в семье Вудвиллов. Поэтому, я бы предложил снова провести это голосование'.

Бекингем замолчал, ожидая увидеть, не подумает ли кто с ним спорить. Никто не решился. Ричард окинул взглядом сидящих за столом и заметил, что все глаза устремлены на него, в надежде, что ответ останется за ним. Он может проследить, чтобы Энтони Вудвилл и Дик Грей заплатили ценой своих жизней за предательство Елизаветы Вудвилл, или же даровать им помилование, которого верил - они не заслуживали.

'Мой господин Бекингем говорит от моего имени', - мрачно добавил Ричард. 'Лично я бы предъявил им обвинение'.

Последовавшее голосование стало подтверждением воли Ричарда. Энтони Вудвилл, Дик Грей и Томас Вон были обвинены за время меньшее, чем потребовалось бы для обхода стола, чтобы от каждого услышать его согласие на постановление или же отказ в нем.

Бекингем отодвинул свой стул, взглядом ища глаза Ричарда. Тот кивнул, и герцог улыбнулся.

'А сейчас, мои господа', - объявил он, - 'к Совету желает обратиться доктор Стиллингтон. Он намеревается совершить признание, какое вам было бы крайне интересно выслушать. Я обещаю'.