Глава двадцать седьмая

Барнетт Хит. Апрель 1471 года. Канун Пасхи.


Армия графа Уорвика создала боевое построение вдоль Гладмор Хит, на милю севернее городка Барнет. Под своим штандартом с Обточенным Колом Уорвик собрал 12 тысяч человек, по имеющимся в распоряжении сведениям, войско его брата насчитывало не менее 9 тысяч солдат. Командование центральным массивом было отдано в руки умудренного в битвах Джонни, который сейчас находился на позиции, перекрывающей дорогу между Сент-Олбансом и Барнетом. Слева от Джонни располагалось крыло, вверенное герцогу Эксетеру. Оно тянулось на восток от дороги, по направлению к глубокой болотистой котловине, спускающейся к лесу Хадли. К западу от дороги стоял авангард Ланкастеров, предводительствуемый шурином Уорвика - графом Оксфордом. Пока его подразделение занимало пустошь, Уорвик установил ставку командования позади полков, дабы оттуда наблюдать за сражением и контролировать критический запас.


Свет дня растянулся на неполагающееся ему время, небо над лагерем окрасилось яркими и четкими оттенками бордового. Джон Невилл стоял у входа в шатер, глядя на захватывающие внимание цвета заката, так удачно препятствующие темноте. В его позе сквозило удивительное спокойствие, как будто все силы и возможности растаяли под воздействием странного душевного бездействия, как будто все его внутренние порывы сейчас оказались поглощены тайной, тщательно оберегаемой целью, - проводить последние следы меркнущего на небе света.


Уорвик наблюдал за братом с походного ложа. Он хотел бы знать, о чем Джонни думает в течение этого молчаливого закатного бдения накануне сражения. Нет, не так. Зачем себе лгать сейчас? Он не хотел знать, не собирался даже спрашивать. Опасность всегда заключалась в том, что задай граф вопрос, Джонни может честно ответить.


Господи, Уорвик надеялся, он выглядит не так плохо, как Джонни! Неужели у него был такой же вид при Понтефракте, когда его обескураженные солдаты ждали приказа, который никогда не поступит, приказа, выносящего смертный приговор и Неду, и Дикону, и кучке отважных, но безрассудных, последовавших за ними. Либо же дело в письме, послании, отправленном Недом Джонни в Ковентри? Уорвик знал лишь, что Нед лично его написал, и Джонни посерел лицом во время чтения, словно человек, страдающий от неизлечимой раны, продолжающей гноиться вглубь, почти до костного мозга, и истекающий кровью, так, что тело превратилось уже только во вместилище распространяющейся смертельной инфекции.


Предложение Неда. Уорвику действительно не надо было рассказывать, в чем оно заключалось. Он и так знал. Достаточно ли он отчаялся для того, чтобы покориться Неду, зная, лишь его жизнь пощадят... не более. Все остальное погибнет. Но Нед оставит ему жизнь, потребовав затем доверия в обмен на проявленное великодушие, за предоставленное помилование. О, да, он будет прощен, Нед об этом позаботится. Джонни думал... Джонни будет прощен.


"Дик?"


Он резко поднял голову. Джон отвернулся от углубляющейся тьмы, позволив упасть полотну, служившему дверью в шатер. Увидев, что привлек внимание Уорвика, он сухо произнес: "Дик, мне пришла в голову одна мысль. Я знаю по опыту, простые солдаты несколько обижаются, что их господа обладают таким легким доступом к лошадям во время сражения. Пока они знают, что командиры бьются пешими, с ними наравне, бойцы также знают, лошади находятся в пределах досягаемости, если в них, вдруг, возникнет необходимость. Да, мне понятно, что ты собираешься сказать... Лошади часто нужны, дабы собрать твоих людей или произвести перегруппировку войск. Но они также привыкли отступать, обратись ход битвы против тебя".


Он помедлил и затем резко заявил: "Мы не можем допустить этого подозрения, Дик. Слишком много наших людей не верит, что мы на самом деле воюем за Ланкастеров. Опасаюсь, насколько охотно они пойдут за нас на смерть, если все время будут думать, что мы можем перейти на сторону врага, улыбнись Йоркам счастье".


"Что ты действительно подразумеваешь, Джонни, так это, что добрая часть наших ланкастерских союзников считает, один из нас, или мы вместе, можем переметнуться к Йоркам в подходящий момент", - горько ответил Уорвик. Джон едва заметно кивнул.


"Это тоже", - тихо сказал он.


"Хорошо, тогда, что предлагаешь?"


"Я отведу лошадей на значительное расстояние от поля битвы, достаточно далеко, чтобы не возникло сомнений в наших обязательствах по отношению к предстоящему сражению".


Уорвик некоторое время молчал и думал. Джон не торопил брата, кажется, удовлетворившись только ожиданием. Наконец, Уорвик кивнул.


'Да, в твоих словах что-то есть. Я прикажу привязать лошадей в Ротэмском лесу. Кроме того, мне не в новинку поступать таким образом в целях убеждения своих солдат. Однажды пришлось даже убить собственного коня, дабы показать, я намерен или одержать победу или умереть, не сходя с места. Уверяю, это был довольно драматично выглядящий поступок, пусть и предотвративший наше поражение. Но ты же должен помнить это, Джонни?'


'Да', - ответил Джон и слабо улыбнулся. 'Ты так часто рассказывал мне о данном эпизоде, что он остался выжженным в моем мозгу. Незабвенная стычка в Феррибридже на переправе, когда убили Клиффорда'.


'Да, это самое сражение', - быстро и почти агрессивно отозвался Уорвик. 'Оно произошло в день накануне Таутона. Я смог сдержать людей, пока Нед не прислал подкрепление, которое перешло реку вброд, чтобы прийти нам на помощь'.


Он умышленно назвал имя Эдварда, внезапно поддавшись гневу, не на что конкретно не направленному мощному гневу, на миг никого не щадящему, даже Джона. Уорвик помнил лишь о смутной решимости не проводить вечер накануне битвы, пугаясь призраков и отшатываясь от теней.


Джон промолчал. На его лице также ничего не отразилось. Он продолжал выглядеть спокойным, утомленным и скорее отстраненным, как и в предшествующие десять дней с тех пор, как присоединился к Уорвику в Ковентри.


Ярость, внезапно нахлынувшая на последнего, подобно резкой и пронизывающей летней молнии, сейчас оставила в памяти только опаленные своим приливом участки. В настоящий момент он подобрался так близко, как только мог, к разрушению стены молчания, безжалостно выраставшей между ним и братом.


Уорвик посмотрел на Джона, размышляя об остальных. О брате Джордже, переметнувшимся к Йоркам в обмен на обещание прощения. О зяте, предавшем его на Банберской дороге. О великом добром друге, французском короле, о монархе, называвшим его 'дражайшим товарищем' и 'кузеном', сейчас пришедшим к соглашению с Карлом Бургундским. О нынешних союзниках - об Оксфорде, женатом на его сестре, тем не менее, не вполне доверявшему графу. Об Эксетере, бросившем ему в лицо обвинение в расчете на соглашение с Йорками. Уорвик мог доверять лишь Джонни. Лишь Джонни не предавал его и не предаст. Лишь Джонни, пребывавший сердцем с Йорками.


'Джонни, хочу, чтобы ты знал...'


'Знаю', - поспешно ответил Джон. 'Нет надобности это обсуждать. Разве не так?'


'Нет', - тихо согласился Уорвик. 'Нет, Джонни, такой надобности нет'.


Джон начал затем говорить о военных делах, рассматривать артиллерию и необходимость, по меньшей мере, обладать конным формированием. Уорвик с ним согласился, и вскоре к ним присоединились Эксетер и Оксфорд. Обсуждение продолжилось. Накрыли поздний ужин, к которому мало кто прикоснулся, за редким исключением, пока мужчины продолжали совет, пока проходили часы, пока на маленькой церкви в Хэдли, стоящей не далее броска камня от ланкастерских рядов, не прозвучали колокола, зовущие к Вечерне и Повечерию.


Не далее наступления сумерек произошло некоторое волнение. Разведчики Уорвика доложили о неожиданном столкновении на улицах Барнета с йоркистским авангардом. Граф мрачно вызвал своих капитанов, сообщив им, что утром следует надеяться на сражение. К Барнету приближалась йоркистская армия.


Как близко она от них находилась, Уорвик не представлял. Добравшись к городку во тьме, Эдвард вынес смелое решение. Под покровом ночи он приказал своим людям выдвинуться, занимая боевые посты. Это был сложный и неожиданный маневр, обладавший непредусматриваемыми последствиями.


Прежде всего, Эдвард смог пожать лишь пользу от рассчитанной им рискованной аферы. Ружья войска Уорвика загрохотали, ночь откликнулась пушечным огнем. Но солдаты Эдварда расположились намного ближе, чем предположил граф. Его артиллерия промахнулась, а Эдвард отдал распоряжение не открывать ответный огонь. Йоркисты начали готовиться ко сну.


Скоро после полуночи на долину опустился туман. Штандарт с Белым Вепрем, развевавшийся над шатром командования, принадлежавшим Ричарду, повис мокрый в замершем воздухе.


Томас Парр сделал движение, подтолкнув закутанную в шерстяное одеяло фигуру, находящуюся рядом. Том Хиддлстоун, как и Томас, делил с Ричардом дни детства в Миддлхеме. Он был самым старшим из трех мальчиков, сражавшихся в битвах при Эджкоте и Лоскот-Филде. Сейчас он бросил взгляд на друга и кивнул. Томас присел и тихо позвал: 'Мой лорд?'


Ричард повернул голову, опершись на локоть. 'Том?'


'Ты совсем не спал. Тебе надо поговорить?'


Томас не мог рассмотреть лица Ричарда в тенях. Стояла тишина. Ружья Уорвика, наконец-то, умолкли.


Томас встал на колени, произнеся с уверенностью: 'Его Милость Король одержал победу при Таутоне в Вербное Воскресенье. Барнет станет Пасхальной победой... милостью Всемогущего Господа и с помощью, которую ты должен оказать ему завтра вместе с авангардом'.


Ричард пошевелился, потянувшись через разделявшее их расстояние. На миг он позволил своей руке задержаться на плече Томаса.


'Поспи, пока у тебя есть такая возможность", - произнес юный полководец.


Томас снова лег. 'Доброй ночи, мой лорд'. Он закрыл глаза, но не заснул. Томас знал, его товарищи также не спят.




Пять часов утра. Солнце должно было уже взойти на небе, но сырая серая мгла все еще окутывала лес у Хэдли. Ночью на землю опустился густой туман, плотнее и тяжелее, чем какой-либо ранее наблюдаемый Ричардом, даже на йоркширских болотах. Его люди находились в ожидании, как один, устремив глаза на командира. Ночной холод затягивался, дыхание окрашивало воздух инеем, пока молодой человек держал речь. Он посмотрел на своих боевых командиров и дал сигнал поднять знамя. Зазвучали трубы, рождая мрачно отзывающуюся в рассветной сырости приглушенную песню.


Как только авангард вошел в туманную дымку, стало заметно, что-то идет не так. Слева доносились глухие отзвуки сражения, словно центральное ядро йокистов сошлось с рядами, возглавляемыми Джоном Невиллом. Но выпущенный лучниками наугад в серое море над головой град стрел остался без ответа. Они двигались вперед, не слыша окликов и не встречая сопротивления.


Почва понемногу начала уходить из-под ног, следы оставались на медленно скользящей земле. Внезапно Ричард понял... все происходящее очень хорошо. В темноте авангард обошел корпус Эксетера. Они уже находились далеко от его левого фланга, спускаясь в широкое заболоченное ущелье, укрепляющее позицию противника. Если им удастся пересечь ущелье необнаруженными, тогда они смогут подойти к флангу, не ожидающему атаки с этого направления. Но, если люди Ричарда позволят себя увидеть и услышать, все еще пребывая в теснине, тогда грязное болото станет красным от крови, йоркистской крови. Ричард обернулся, увидев, что его люди прекрасно осознали произошедшее с ними. Не было смысла призывать их к тишине. Солдаты угрюмо торопились пройти вперед, в темноте, ничего не различая.




Граф Оксфорд потребовал для себя руководства авангардом, и Уорвик был вынужден молча согласиться. Сейчас, ведя подопечных ему бойцов на левый фланг йоркистов, он сразу увидел то, что Ричард обнаружил лишь в темноте, - перекос солдатских рядов. Как только йоркистский авангард обошел Эксетера, авангард ланкастерцев частично соединился с крылом, за руководство которого отвечал Уилл Гастингс.


Тем не менее, Оксфорду повезло больше, чем Ричарду, между его людьми и йоркистами не зияло предательского ущелья. С победоносными криками они вылетели из тумана, чтобы без предупреждения врезаться во фланг Гастингсу.


Йоркисты были в беспорядке раскиданы, отступая перед лицом нежданного приступа к своему тылу. Их ряды заволновались, после чего освободили дорогу Оксфорду. Пока Гастингс и его командиры отчаянно пытались собрать людей, левое крыло йоркистов разбилось, распавшись в попятном движении.


Под прессом ликующе преследующих их боевых формирований Оксфорда, йоркистские солдаты устремились в поле, в процессе отступления отбрасывая в сторону оружие и щиты. Бешенство Гастингса было тщетным. Испуганные жители Барнета торопливо возводили загромождения у своих дверей, пока охваченные паникой воины внезапно наталкивались друг на друга на узких мощеных улочках. Кто-то пытался обрести убежище в стенах приходской церкви, другие похищали лошадей и по дороге, длиной в десять миль, летели в Лондон, дабы разбудить там горожан криками, возвещающими о йоркистском крахе. Вскоре люди Оксфорда охладели к убийствам и перешли к мародерству и разбою в Барнете. Сражение длилось меньше полноценного часа, но левое крыло армии Эдварда было уничтожено.




Джордж смирился с жалкой милостью решения Эдварда, - доверить авангард Ричарду. Необычно для себя сдержанный, он удовольствовался лишь несколькими язвительными комментариями, относящимися к возрасту и неопытности младшего брата, но и эти слова были сказаны к месту. Дело заключалось не в том, что он так сильно ревновал к оказанной Дикону чести, уверял себя Джордж, а в том, что Нед посчитал удобным совсем отказать ему в возможности какого-либо руководства. Кларенс слишком хорошо понимал, Нед хотел держать его на расстоянии вытянутой руки только по одной-единственной причине: старший брат не доверял Джорджу. Да, тот знал о подозрениях Неда, знал, Нед опасается вероятности перехода Кларенса к Уорвику, если ход битвы обернется против Йорков. Но столь ничтожное доверие вызывало горькое возмущение после приведения целого четырехтысячного войска для подкрепления Йорков и предательства тестя во имя помощи Неду.


Тем не менее, его разочарованность рассеялась уже в течение первых пяти минут сражения, когда Джордж начал бороться за каждый вздох, отбиваясь от кричащих умирающих солдат и зловония - крови, вперемешку с очищающимися кишками. Он и понятия не имел, что все это будет именно так, и, впервые в жизни, был благодарен за близость к старшему брату и продвижение под его взглядом. Сейчас Джордж даже ради спасения души не поменялся бы местами с Диконом, затерявшемуся где-то в одиночестве в туманном сгущении. Как безопасно оказывалось в этом внезапно одичавшем мире находиться рядом с Недом. С Недом, казалось, не знакомым со страхом, возвышающимся над остальными, прорубающим проход мечом, окровавленным до самой рукоятки.


Джордж наблюдал за братом с непостижимым благоговением. Он мог принять задиристость Дикона, ведь это была его первая битва, впрочем, как и Кларенса. Но Нед знал! Как, во имя Христа, нашлась у него сила выглядеть вчера так спокойно, наперед понимая, с чем они столкнутся с приходом рассвета?


Джордж споткнулся о растянувшееся тело, под невероятным углом лежащее на земле. Еще более невероятным стало то, что, невзирая на почти полную выпотрошенность внутренностей, несчастный стонал. Джордж перешагнул через него, рванувшись за Эдвардом. Центр казался сконцентрированным против Джона, но Джордж знал, что бой разворачивается не в пользу Йорков. Левый фланг был разгромлен. Гастингс вспрыгнул на лошадь в безумном усилии - собрать своих людей, остановить их отступление перед лицом атаки Оксфорда. Докладывали о жесточайших столкновениях между солдатами Эксетера и Ричарда. Всего десять минут назад из тумана вышел посыльный с обращенным к Эдварду призывом: 'Мой господин Глостер просит меня передать Вашей Милости, что дела у них идут хорошо... и что вы можете придержать ваши запасные части'.


Несмотря на это, Джордж знал, Ричард сражается не только с Эксетером, но и с Уорвиком. Потрясенный внезапным появлением йоркистского авангарда на его фланге, Эксетер потребовал срочного подкрепления, и Уорвик отправил добрую половину своих резервов ему на помощь. Воины Ричарда страдали от малочисленности, будучи вынужденными сдавать землю противнику и отходя в болотистую низину. Если авангард проследовал по дороге, проделанной левым флангом, у Эдварда не оставалось надежды продержаться только личными силами.


Джордж также знал, Оксфорд вскоре вернется на поле. Кларенс был слишком проницательным полководцем, чтобы тратить силы на преследование уже разгромленных людей. Ему пришло в голову, вызвав холодок ужаса, что Йорки могут потерпеть поражение, и день принесет удачу Уорвику, его тестю, который никогда не забудет зятю инцидент в Банбери.


Из тумана выбежал человек и направился прямиком к Джорджу. Тот замахнулся мечом, но потом заметил эмблему Белого Вепря, принадлежащую младшему брату. Совсем мальчик, ослабевший и позеленевший от страха. Кларенс вытянулся и схватил мальчишку, как только он приблизился на нужное расстояние. Пальцы грубо сомкнулись на плече. Сопляк охнул, и между пальцами рукавицы Джорджа заструилась кровь. Кларенс поменял точку захвата, переместившись к предплечью щенка.


'Почему ты не с Глостером?" - спросил он, сокращая дистанцию, в надежде быть услышанным.


'Глостер... он разбит!'


Хватка Джорджа ослабла, и мальчишка воспользовался открывшейся возможностью, высвободившись и стремглав улизнув обратно в туман. Кларенс уже успел про него забыть, он обернулся к брату, находившемуся на расстоянии нескольких ярдов. Джордж закричал, хотя знал, что Эдвард не смог бы услышать. Все люди, толпившиеся вокруг, выкрикивали имена Йорков или Невиллов, по мере того, как сходились в схватке. Почти под ногами Кларенса вопил раненый человек: 'Пощадите, во имя Христа!' Стоящий, широко расставив ноги, йоркист погрузил в него до упора секиру. Туманные клубы снова начали закручиваться, в конце концов, полностью сомкнувшись. Джорджу удалось заметить вспышку, мелькнувшую на лезвии меча Эдварда: его противник погиб сразу.


Кларенс смотрел, не в силах сдвинуться с места. Перед ним разворачивалось безумие. Постоянно возвращающийся кошмар, когда-либо существовавший. Им всем суждено погибнуть здесь, в лапах этой серой тьмы, тумана, душащего поля битвы, подобно погребальному савану.


Он заметил движение справа и резко обернулся. Солдат-убийца исчез. Туман скрыл невыразимые ужасы, скрыл смерть и умирающего. Йорки потерпели поражение. Джордж содрогнулся и споткнулся о спину брата.




Ричард никоим образом не был готов к аду, развергшемуся в Барнет Хите. Томас Парр погиб. Ричард увидел, как он падал, и знал, что не существует человека, кто сумел бы выжить после полученного Томасом удара. Находясь слишком далеко, чтобы прийти на помощь, молодой человек прокричал тщетное предостережение, в смятении наблюдая, как его офицер опускается на землю. Тот миг леденящей неподвижности чуть не обошелся юному герцогу потерей его собственной жизни. Разящий удар застиг его сбоку, вынудив упасть на колени. Ричарда спас инстинкт. Инстинкт и годы упражнений с боевым топором и палашом на тренировочном поле. Даже летя вниз, молодой человек отреагировал, не думая, не совершая сознательного выбора. Ударившись коленями о почву, он взмахнул мечом в маневре, выученном годы тому назад, в Миддлхэме. На него брызнула кровь, противник зажал место желудка и опрокинулся навзничь. Почти сразу рядом очутился Роб Перси, помогая Ричарду подняться. Люди Глостера неохотно отдалялись от господина во время боя, прекрасно понимая, что он представлял из себя опасную и соблазнительно влекущую мишень для Ланкастеров, - брат короля Йорка и человек, командующий авангардом.


Ричард не имел возможности узнать, как серьезно был ранен. Боевой топор раскроил наручи. Рука онемела от локтя до запястья. Боль отсутствовала... пока. Но кровь заливала рукавицу. Ричард вознес торопливую благодарность Всемогущему Богу, что тот отнес удар на левую руку, и отказался от последнего взгляда на скрюченное и недвижимое тело оруженосца.


Вокруг герцога сошлись верные ему рыцари, так что у Ричарда появилась возможность посовещаться со своими боевыми командирами. Он выслушал их соображения о нереальности выстоять без подкрепления.


'Нет', - ответил Ричард, выталкивая слова из уже охрипшего от громких приказаний горла. 'Я не стану истощать резервов брата. После разгрома построений Гастингса, они ему сейчас больше требуются. Отправьте Его Милости известие, мы еще держимся своими силами, и ему не стоит перебрасывать к нам людей'.


Рыцари заспорили. Томас Говард, старший сын Джона Говарда, махнул рукой за их спины, по направлению к лощине, скрытой в тумане. Ричард повторил свои приказы, и когда подчиненные ему дворяне продолжили упорствовать, излил на них гнев, ибо ярость осталась единственным чувством, которое он мог себе позволить.




Френсис споткнулся, упав на колени, страдая, как от изнеможения, так и от веса надетых на него доспехов. Над ним, протянув руку, нависла знакомая фигура. Френсис с благодарностью схватился за эту руку, позволяя Робу помочь ему подняться на ноги.


'Такое чувство, что я бежал в высоких волнах', - признался молодой человек, пытаясь вернуться в равновесие. 'Меня даже ветер пригибает к земле'.


'Постой минуту. Переведи дыхание'.


'Как думаешь, Роб, нам удастся выстоять?'


'Если это будет по плечу Господу и Глостеру', - угрюмо ответил Роб.


Френсис оказался не единственным, нуждающимся в паузе и в краткосрочном отдохновении. Ричарда окружали подотчетнве боевые командиры, которым он дал знать, что нуждается в воде, в том, чтобы ее вылили ему на наручи и в перчатку.


'Роб, ему следует показать руку лекарю'.


Роб покачал головой, щурясь из-за пота, льющегося ему в глаза. 'Он не покинет поле, не позволит себе подобного. Дикон - единственный, их всех сдерживающий. Господи, Френсис, оглянись вокруг! Что мешает этой ватаге сломать ряды, так это чертов гнилой овраг в тылу и Глостер, прямо здесь, плечом к плечу с ними, наравне рискующий своей жизнью'.


Рядом с Френсисом принесший воду протягивал фляжку. Он потянулся к ней, прополоскал рот и сплюнул.


'Как считаешь, Дикон знает, что его второй оруженосец также погиб?'


Наплечники Роба зашевелились, он пожал плечами. 'Совсем не советую тебе ему рассказывать! Готов подняться полностью и идти?'


Френсис ничего не мог с собой поделать, будучи вынужденным произнести: 'Если позволим столкнуть себя в овраг, нас искромсают, Роб'.


'Христе, Френсис, думаешь, Дикон об этом не знает? Когда Оксфорд вернется на поле, у короля должны остаться в рукаве резервы, иначе войска Оксфорда пройдут сквозь йоркистские ряды, как нагретый нож сквозь масло. Тогда нас всех зарежут, не только авангард, но и каждого человека, воевавшего на стороне Йорков'.


Френсис рискнул поднять забрало шлема, втянув несколько глотков свежего воздуха. 'Запашок, как в склепе... Иисусе! Роб!'


Роб дернулся, но сражен оказался не Ричард, подстрелили Томаса Говарда. Полет капризной стрелы, точное попадание в цель. Юноша зашатался и упал на живот. Как только тело коснулось земли, древко стрелы треснуло. Томаса скрутила судорога, затем он обмяк.


Роб и Френсис бросились к нему, но остальные уже стояли там, образуя собой защитное ограждение. Ричард отдавал распоряжения, на глазах молодых людей сраженного Говарда подняли и понесли к расположению арьергарда. Ричард обернулся, заметив рядом Френсиса: 'Милостивый Боже, Френсис, опусти забрало!'


Это была первая появившаяся у них возможность перемолвиться с момента начала битвы два часа назад. По мнению Френсиса, должно было существовать нечто, что следовало сказать, все прекрасно понимали, другого шанса может и не предоставиться. Но, даже если и имелось на свете какое-то похожее лечебное благословление, даже если были какие-то вдохновляющие слова, способные чудесным образом послужить талисманом для обоих юношей, Ричард и Френсис избегали их. Все, что смог Ловелл, выпалить правду.


'Дикон, это настоящий ад".


Ричард помедлил, бросив взгляд через плечо. 'Я знаю. Но если мы проиграем, Френсис, если мы проиграем...'


Он отошел, начав выкрикивать приказы, указывая на линию, по которой йоркисты отступали, и его рыцари сомкнули ряды, изнуренные мужчины хлынули на лошадях вперед с криками: 'Йорк! Глостер!'


Внутри рукавиц руки Френсиса скользили от выступившей испарины. К ладоням прилипла кожа, пальцы свело, и они онемели. Ловелл плотнее обхватил эфес меча и, вслед за Ричардом, вернулся на поле боя.




Это отняло у него больше часа, но Оксфорд, в конце концов, перестроил свои опустошенные полки. Когда он влетел на рыночную площадь, с криками и проклятиями, несколько человек бросились врассыпную, другие застыли в ошеломлении, с остекленевшими глазами, взирая на разграбление забегаловок с элем, откуда долетали добродушные шутки над разъяренным командиром. Оксфорду и его капитанам удалось собрать каких-то восемьсот солдат, носивших его символ Светящейся Звезды, и направить их на север, назад к месту сражения.


Поле до сих пор было плотно окутано туманом, и у Оксфорда не существовало возможности узнать, что, в его отсутствие, боевые линии переместились, поменяв расположение с севера на юг на с востока на запад. Снова погрузившись в гущу битвы, его люди считали, что врезались в арьергард Эдварда. Но, вместо этого, они столкнулись с флангом под командованием Джона Невилла.


Солдаты Монтегю были застигнуты врасплох. В клубящемся тумане реющий над новоприбывшими штандарт был довольно смутно различим, плавая во мгле. Пораженным паникой мужчинам казалось, на нем брезжит сияющее солнце...Солнце Йорков. Поднялся крик: Западня! Сторожевое крыло лучников выпустило град стрел по йоркистским всадникам и пехотинцам, без предупреждения оказавшимся в самом их центре.


Устремляясь назад, пронзительно ржали лошади. Отшатывались солдаты Оксфорда, обливающиеся кровью и оглушенные. Сам Оксфорд ругался, как безумный. Этот сын блудницы, Монтегю, предал их. Перешел к Йорку, как они и боялись. Шеренга звенела от криков об измене. Воины кидались на крыло Монтегю, за чем следовали человеческие смерти, вызванные банальной ошибкой.




От Ричарда прибыл еще один посланник. Задыхаясь, он предстал перед Эдвардом.


"Меня зовут Мэтт Флетчер, Ваша Милость. Мой господин Глостер приказал передать вам, что авангард до сих пор стоит".


Кто-то протянул Эдварду фляжку. Он взял ее, стал пить большими глотками, разбрызгивая воду на лицо и доспехи и смывая таким образом с них кровь.


"Как у него дела, если говорить правду?"


Юноша заколебался. "Битва свирепая, Ваша Милость. Но мы не отступаем..." Вид крутых склонов лощины заставил его добавить, "Так далеко".


Эдвард кивнул. "Передайте Глостеру, ряды Монтегю слабеют. Знаю, прошу очень многого. Но если он сможет продержаться еще дольше..."


"Передам, Ваша Милость", - устало пообещал Мэтт. Эдвард уже начал отворачиваться, но остановился и оглянулся на молодого человека.


"Также скажите ему, пусть будет осторожнее, ради Христа... и ради меня".


Оба тут же услышали поднимающийся шум - проклятия испуганных мужчин, крики о предательстве, ржание умирающих лошадей. Слева, среди рядов Монтегю, началась какая-то странная внезапная активность. Из тумана выходили люди, шеренга все больше колыхалась.


Бегом к ним направлялся Джон Говард. Он двигался с удивительной скоростью для человека его размеров и облаченного в латы веса, бешено жестикулируя.


"Ваша Милость! По Оксфорду палит Монтегю!"


"Сияющая Звезда Оксфорда! Слезы Христовы!" Эдвард поднял забрало, и Мэтт на миг увидел сияющие голубые глаза и белые зубы. Он не понял, что произошло, но Эдвард, видимо, успел оценить обстановку, и молодой человек ощутил волнующий трепет от жестокого торжества улыбки своего короля, восхищенно ругающегося.


Эдвард обернулся к Говарду, обняв того за плечи. "Сейчас, Джек! Я собираю запасные полки. Настала очередь Йорка".




Туман все еще клубился и скрывал солнечный диск, но Ричард уже покрылся испариной. Он чувствовал, как его бьет лихорадка, как почти теряется голос. Левая рука больше не кровоточила, но сотрясалась столь непрерывно, что молодой человек стал опасаться, не сломалась ли она. Правую руку разрывало болью чуть менее интенсивно, меч налился свинцовой тяжестью, вращаясь единственно чистой силой воли. Солдаты Ричарда были также изнурены, как и командир, безнадежно держа в памяти лощину, лежащую за их спинами. От Эдварда известий больше не поступало, поэтому отсутствовала какая-либо информация о происходящем на оставшемся участке поля. Время потеряло свое значение. Ричард не представлял, сколько часов минуло с момента, когда они впервые прорубили себе путь из серого засасывающего болота, чтобы встретиться с Эксетером.


Размахивая смертоносно усеянной тяжелыми цепями булавой, известной как 'кадило со святой водой', на него летел человек. Ричард отступил, приняв скользящий удар по плечу, заставивший его зашататься, и направил меч сквозь доспех, сплетенный из мелких железных колец, под ребра неприятелю. Вложенная в атаку сила вызвала онемение руки. Хватка ослабла, меч стал опасно крениться из рук.


Впереди, шатаясь от утомления, рухнул один из солдат Ричарда. Юноша остановился, и вояка оцепенело на него посмотрел, узнавая.


'Мой господин... Я не могу'.


'Не разговаривай'. Голос Ричарда надломился, он закашлялся, и мышцы его горла сжались, причиняя боль. 'Постой... переведи дыхание. Потом к нам присоединишься...'


Солдат кое-как поднялся на ноги и смог еле заметно улыбнуться. 'Я не... не хочу ...'


Ричард никогда не узнал, что намеревался сказать этот человек. Вояка задохнулся, обе его руки потянулись к горлу, чтобы вытащить застрявший там наконечник стрелы. Кровь хлынула из умирающего, забрызгивая обоих. Молодой человек отпрянул, борясь с еще слабым тошнотворным позывом. Он закусил свою нижнюю губу и сейчас почувствовал во рту уже собственную кровь, едва успевая прикрыться ладонью. Солдат соскользнул на траву к ногам Ричарда, содрогаясь в конвульсиях. Юношу передернуло, и он отвернулся.




На исходе третьего часа полки Эксетера начали оставлять пространство впереди себя. Сначала медленно, но потом все скорее они отступали. Люди Ричарда встретились с последней мощной волной, после чего сами хлынули вперед с возгласами, прославляющими Йорков. Ланкастерцы поддались смятению, не в силах далее оказывать сопротивление. Их мысли одновременно сошлись на идее покинуть поле, и солдаты стали нарушать стройные ряды, рассеиваясь прочь.


Туман, в конце концов, разошелся. На левом крыле Ричарда появились люди, но облачены они были в цвета Йорков. Тогда молодой человек понял, - авангард сумел соединиться с центральным формированием. В крыло Джонни врезался Нед.


Йоркистский штандарт с солнцем сиял белым и золотым. Отшлифованные доспехи Эдварда потускнели от грязи, помятые, поцарапанные и потемневшие от чужой крови. Он устремился вперед, солдаты расступались, освобождая своему королю дорогу. Добравшись до Ричарда, Нед поднял забрало. Младший брат увидел его улыбку.


Ричард не ощущал ни радости, ни торжества, ни облегчения... еще не ощущал. Лишь оцепенение, телесное и духовное изнурение, не схожие с чем-либо ранее испытанным. Он медленно опустил меч на землю, позволяя окровавленному лезвию коснуться травы.


На земле в шатре военного врача покоился разбитый наруч Ричарда. Френсис и Роб склонились над его владельцем, расстегивая ремни и пряжки, скрепляющие доспехи с правого бока и путаясь в наплечных ремнях. Оба юноши получили совсем малый отрезок времени на освоение роли оруженосца, поэтому ухитрялись влезать под ноги товарищу, отдергивая застежки с неуклюжей грубостью, как в процессе снятия нагрудного панциря Ричарда, закрывавшего его плечи. Чересчур изнуренный, чтобы жаловаться, их друг переносил терзавшую его помощь тихо и издал вздох облегчения, лишь когда, в конце концов, смог получить ничем не ограниченный глоток воздуха.


Френсис выбросил вперед плащ, принесенный из шатра Ричарда, и помог товарищу накинуть его на помятый форменный камзол. Врач встал рядом на колени, исследуя нанесенную рану, к текущему моменту запекшуюся от свернувшейся крови. Прикосновение заставило молодого человека вздрогнуть. Он благодарно взял протягиваемую ему Робом фляжку с вином.


'Послали людей забрать их тела?'


Роб кивнул. 'Они обнаружили Парра, но не Хиддлстоуна...пока еще'. Он замолчал, тихо прибавив: 'Дикон, это случилось быстро и четко. Уже что-то'.


Фраза вынудила Ричарда открыть глаза, его губы искривились. 'Немного, Роб. Чертовски немного'.


Он сделал слишком большой глоток и подавился. Врач лил на рану мед, чтобы ее очистить, под его прощупывающими пальцами кровотечение возобновилось опять. Ричард откинулся назад и снова закрыл глаза.


На него упала тень. Когда Ричард открыл глаза и поднял взгляд, под ткань палатки нырнул Уилл Гастингс, сразу встреченный напряженным вопросом: 'Уилл, есть новости об Уорвике или о Джонни Невилле?'


Уилл покачал головой. 'Нам известно, что Оксфорд покинул поле битвы, когда люди Монтегю открыли по нему огонь, я слышал о гибели Эксетера, хотя это лишь слухи. Зато до сих пор ничего ни о Уорвике, ни о Монтегю'.


Он наклонился ближе, понизив голос так, чтобы слышать его мог один Ричард.


'Энтони Вудвилл получил удар мечом вдоль поножей. Ему придется какое-то время похромать, но не более... к огромному сожалению'.


Ричард выдавил мрачную улыбку, потом снова судорожно вздохнул, ибо скальпель врача снова скользнул в его рану.


'Иисусе, человече, осторожнее!' - огрызнулся юноша, после чего лекарь пробормотал извинения, помещая в ладонь пациента чашу.


'Это отвар репейника... не пожелает ли Ваша Милость выпить его до дна?'


Наблюдающий за Ричардом Уилл произнес: 'Ты знаешь, я протестовал против вручения тебе авангарда. Я считал тебя чересчур юным, чересчур зеленым. Твой брат со мной не согласился. Он оказался прав, а я - нет'.


Ричард еще не был готов к похвалам, последние три часа стояли слишком близко, оставаясь в памяти слишком свежими.


'Что с людскими потерями?' - спросил он. У нас уже есть цифры наших погибших?


'Нет...Но я не удивлюсь, если число погибших достигнет целых пятнадцати сотен'.


Ткань, заменявшую дверь в шатре, снова отбросили. Вошел Эдвард и помахал пытающемуся подняться Ричарду. Взгляд короля устремился на врача.


'Как дела у моего брата Глостера?'


Ричард с отвращением осушил чашу, ответив, прежде чем врач смог вставить слово: 'Уверен, рану я переживу, но о лечение такого не сказал бы'.


Эдвард рассмеялся. 'Вижу, ты приходишь в себя, братишка'. Он нагнулся через плечо врача, чтобы лично посмотреть на травму Ричарда, скривился и произнес: 'Донесли, Уорвик был замечен недалеко от Ротэм Вуд. Я отправил своего человека с приказом, чтобы ему не причинили никакого вреда. Что до Джонни, - до сих пор - ничего...' Король замолчал, обернувшись к открывшемуся навесу, встречая вестника, одетого в боевые цвета формы Йорков.


Посланец склонил перед своим монархом колени.


'Ваша Милость... они нашли графа Уорвика'.




Более дюжины человек стояло на поляне полукругом, жестикулируя и пересмеиваясь друг с другом. Они выжидательно отпрянули, заметив скачущих в их направлении всадников, среди которых тут же увидели короля. Эдвард выпрыгнул из седла и пошел к ним. Вдруг он резко остановился, рассматривая распластавшееся в центре группы тело.


Люди неуверенно задвигались, встревоженные его молчанием. Один из них, видимо, похрабрее товарищей, ухмыляясь, подвинулся ближе.


'Теперь ему не создавать королей, мой сеньор!' Эдвард повернулся посмотреть на говорившего и наотмашь ударил его по губам. От любого другого человека такой жест выглядел бы необъяснимым, но, исходя от короля, он сбил сплевывающего кровь храбреца на колени.


Никто не тронулся с места, никто не осмелился помочь упавшему собрату. Эдвард опустился на землю рядом с Уорвиком и перевернул тело. Мародеры уже успели здесь потрудиться. Детали доспехов двигались свободно, исчезли обе латные рукавицы. Также исчезли украшенные драгоценными камнями кольца, носимые графом с такой гордостью. Эдвард поднял забрало и задохнулся. До этого момента он не представлял, каким образом погиб его кузен. Уорвик был плотно прижат к земле, а в его мозг глубоко впились острые клинки. Ричард стоял рядом. Эдвард плотно закрыл забрало, перехватив склоняющегося брата за запястье. 'Тебе не стоит этого видеть, Дикон'.


Ричарду было достаточно одного взгляда на лицо Эдварда, он сразу поверил ему и кивнул. Миг спустя король поднялся, но Ричард остался на прежнем месте, молча смотря на тело кузена. Тем не менее, он резко поднял голову, услышав, как брат обращает ярость на перепуганных солдат.


'Я отдал приказ сохранить ему жизнь. Господи прокляни ваши недостойные души!'


Заикаясь, люди забормотали слова отрицания, стали клясться, что они не принимали никакого участия в смерти Уорвика, что нашли его уже бездыханным, видит Бог, что он пытался добраться до лошадиной связки с преследующими его по пятам неприятелями. Они только видели, как граф въезжает в лес, последовали за ним, но, прежде чем добрались до опушки, Уорвик уже лежал замертво.


Прибыли остальные всадники, среди которых были Уилл Гастингс и Джон Говард. Последний спустился с коня и подошел, встав рядом с Ричардом.


'Жаль', произнес он тихо. Ричард молча кивнул. Молодой человек подумал, известно ли Говарду о случившимся с сыном, открыл рот, чтобы заговорить, но слова каким-то непонятным образом застряли. Как бы то ни было, что-то должно было отразиться на его лице, ибо затем Джон Говард совершил нечто абсолютно неожиданное, целиком не соответствующее своему характеру. Он протянул руку, и она вмиг обхватила плечи юноши.


Рядом с поляной, где стоял Эдвард, началось внезапное движение. Ричард поднял голову и воззрился на возбужденных, жестикулирующих людей. Даже не взглянув на лицо брата, он уже все знал.


Он не шелохнулся, стоя очень спокойно. Больше не было мыслей ни о Джоне Говарде, ни об образующих полукруг мужчинах, придвинувшихся ближе, чтобы разглядеть с любопытством тело Создателя Королей. Прошло какое-то время, прежде чем он смог встревожиться, пересекая поляну и слыша, как Нед говорит, что Джонни также мертв.


Они стояли в стороне от остальных. Эдвард устремил взгляд в землю, в утоптанную, с корнем вырванную траву, свидетельствующую о крайней жестокости, сопровождавшей конец Уорвика. Немного погодя, король перекрестился, но Ричард знал, - прошедшие минуты молчания были посвящены мыслям о Джонни, а не молитве.


'Ты имеешь право знать, Дикон', - произнес Эдвард в конце концов хриплым голосом, скрипящим от переполнявших его чувств. 'Под доспехами Джонни носил наши цвета. Он пошел против нас в бой, облаченный в голубой и темно-малиновый оттенки Йорков'.


'Смилуйся над ним, Иисусе', - прошептал Ричард. Слезы заполнили его глаза, но ресницы преградили им путь, мешая капать. Он чувствовал некоторое оцепенение, плакать не получалось, даже из-за Джонни.


Подъехали новые всадники. Ричард узнал Джорджа и сумел собрать свои эмоции в кулак, говоря почти неслышно: 'Нед, я не хочу, чтобы Джордж видел...' Фраза прервалась на середине, и Эдвард кивнул, наблюдая, как Ричард идет останавливать их брата, мешая ему приблизиться слишком близко для изучения тела его тестя.


Один из вновь прибывших подошел к Эдварду, с улыбкой произнося: 'Ваша Милость одержали сегодня великую победу'.


Эдвард кивнул.


После обеда, ближе к вечеру герцог Сомерсет и граф Девон въехали в стены аббатства. И благодаря Эдмунду Бофору, герцогу Сомерсету, Маргарита узнала о Барнете.




Она была потрясена гибелью Уорвика так, как никто не мог предвидеть. Маргарита безмолвно смотрела на Сомерсета, ее черные глаза на лишенном цвета лице стали огромными, и когда графиня Во вложила четки из слоновой кости в ее ладонь, королева сжала их столь сильно, что нить, держащая костяшки, лопнула, и бусины рассыпались по устланному каменной плиткой полу. Для смущенной публики, присутствующей при встрече, это обратилось в зловещее предзнаменование.


Сама Маргарита забыла о разорванных четках, словно их и не было. Уорвик являлся ее заклятым врагом, смертельно опасным противником. Она ненавидела графа, подозревала, но нуждалась в его поддержке. Ибо только из-за вмешательства Уорвика Маргарита, в конце концов, смогла добиться от французского короля помощи, в которой последний столь долго ей отказывал. Поэтому она была вынуждена принять Уорвика в союзники, вынуждена своим собственным отчаянием, честолюбивыми планами сына и неустанными попытками убеждения Людовика Одинннадцатого. Маргарита пришла к соглашению с человеком, ненавидимым ею больше всех остальных, позволила соблазнить себя, разделяя его веру, судьба встанет на сторону Уорвика, он возьмет ее за горло. Разве граф всю свою жизнь не совершал ежедневно то, на что другие люди вовеки не осмелятся? Могущественнейший из могущественных Невиллов, создатель королей. Маргарита не позволяла себе поверить в возможность его падения.


Все они смотрели на нее, Сомерсет и Девон, графиня Во, доктор Мортон, аббат Бемистер. Сомерсет обратился к Маргарите, но она оставила его без внимания, что еще он мог сказать после того, как сообщил о Барнет Хит? Королева стала мерить шагами комнату, вскоре очнувшись перед распятием. В предшествующие годы Маргарита встала бы на колени на белые атласные подушки, испещренные драгоценными камнями. Сейчас это было жесткое монашеское пристанище, по ширине, чуть меньше скамейки. Она опустилась на него, прислонив лоб к ребру сжатых ладоней, но не начала молиться. Маргарита не сумела бы точно ответить, как долго она стояла коленопреклоненной перед крестом. После бесконечной паузы женщина услышала новый звук - приближающихся к ней шагов, бодрых юношеской уверенностью, и голоса, любимого превыше других.


'Матушка'?


Она тут же обернулась. Сын взял Маргариту за руку, помогая подняться. Мать оперлась на него, окруженная кольцом любимых рук.


"Эдуард...ты знаешь?"


"Да, матушка". Юноша бросил взгляд поверх материнской головы вдоль комнаты, туда где стояли Сомерсет и Девон. "Сомерсет мне сообщил".


Во время сильных волнений и так отягощенный сильным акцентом английский Маргариты имел склонность к дроблению, к соскальзыванию в неразборчивую галльскую непонятность. Сейчас дело обстояло именно подобным образом, и она резко перешла на родной язык, начав вещать быстро, едва останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Сомерсет и Девон обнаружили сложным следовать за разговорным французским, но уяснили для себя достаточно из поддающегося пониманию, дабы обменяться встревоженными взглядами.


Джон Мортон, бывший столь же опытным придворным, сколь и духовным лицом, обеспокоился так сильно, что совершил серьезное нарушение этикета. Он выступил вперед, произнося: "Госпожа, конечно же, вы не намерены вернуться во Францию. Молю вас, скажите, что мы неправильно вас поняли".


Удивление Маргариты оказалось таким же очевидным, как и ее недовольство.


Сомерсет пришел в смятение, Девон также не отстал. Оба быстро присоединили свои голоса к одиноким убеждениям Мортона. Высказывали торжественные заявления, доказывали, умоляли...не прибегать к найденному пути отступления. Маргарита осталась глуха к их просьбам, дав самый неопровержимый из односложных ответов. Она вынесла решение. Она вернется во Францию с первым приливом. Она не будет рисковать жизнью сына сейчас, когда Уорвик мертв. Для нее ничто этого не стоит. Ничто, повторила Маргарита непреклонно ледяным тоном.


Для ее собеседников в данный момент мечта корчилась в смертельных конвульсиях, они стали настаивать, переходя границы терпения своей королевы.


"Вы достаточно высказались, господа", - оборвала их Маргарита. "Мы отплываем во Францию, и я не желаю более об этом говорить".


Ее сын слушал спор молча...до последнего момента.


"Нет, матушка".


Маргарита обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, тогда как Сомерсет, Мортон и Девон наблюдали, напряженные и охваченные внезапной надеждой.


"Эдуард?"


"Я не согласен бежать, уступая победу Йорку. Если мы не воспользуемся имеющейся возможностью сейчас, она может больше никогда не предоставиться. Меня глубоко огорчает, что мы должны сейчас ссориться, матушка. Но я не смогу жить и далее в изгнании в то время, как узурпатор владеет королевством, принадлежащим мне по праву".


Маргарита медленно кивнула."Корона ваша, Эдуард, сын мой, это правда... после смерти вашего господина отца".


Упрек мгновенно заставил принца замолчать. Он часто говорил о страданиях своего отца, почтительно принося обет отомстить за его плен. Но правда заключалась в том, что Эдуард часто совсем забывал о Гарри Ланкастере. Его воспоминания об отце никогда не отличались яркостью и значительно затенялись прошедшими годами, смутно неприятными для возвращения к ним в мыслях. Как воспоминания, так и чувства ими вызываемые не исследовались юношей, никогда не появляясь на солнечном свете.


Инстинктивно, Эдуард предпочитал, пусть все так и остается, подозревая, матушка думает точно также. Сейчас он знал, Маргарита на самом деле боится угрожающей сыну опасности, прибегая к упоминанию об отце.


Воспользовавшись его колебанием, матушка сократила расстояние между ними. Она дотронулась до руки сына, ее пальцы сомкнулись вокруг запястья в успокаивающей ласке, и наблюдающие сцену мужчины увидели, улыбка Маргариты не утратила ни грамма своего очарования в течение минувших лет, проведенных в изгнании.


'Я не прошу вас что-либо уступать, возлюбленный сын. Я прошу только подождать, подождать, пока не настанет более подходящий момент... Ничего, кроме того'.


'Если мы сейчас оставим Англию, то все потеряем', произнес Эдуард решительно. 'Возможность не повторится'.


'Эдуард, вы не понимаете. Не осознаете, чем мы рискуем...'


'Я осознаю, что стоит на кону. Английская корона'.


Маргарита схватила сына за плечи, словно намереваясь встряхнуть его. Но она этого не сделала и, после нескольких судорожных вздохов, позволила своим рукам упасть.


'Эдуард, любовь моя, выслушайте меня', - упрямо попросила мать. 'Вы не знакомы с вашим противником. Эдвард Йорк - закаленный воин и безжалостный человек, никогда не встречавший поражения на поле брани'.


И Сомерсет, и Девон при этих словах окаменели, ибо смысл их был ясен, но у Маргариты не нашлось лишнего времени для пощады чувствительности поддерживающих ее вельмож.


'Йорк поклялся, после случившегося в замке Сандл на нас лежит кровный долг перед ним. И пусть лжет он также часто, как другие делают вдох, на сей раз Эдвард намерен сдержать слово, ждать для этого пришлось целых десять лет. Проиграй мы, он не проявит к вам снисхождения'.


Маргарита совершила грубую ошибку и поняла это... но слишком поздно.


'Я не прошу снисхождения у Йорка', - вспылил Эдуард. 'Я прошу лишь его голову на воротах лондонского подъемного моста, и именем Господа клянусь, она там окажется!'


'Хорошо сказано, Ваша Милость', - вставил Девон, тогда как Сомерсет и Мортон решили придерживаться более осмотрительной политики молчания, не испытывая склонности и далее раздражать королеву, когда для этого не было необходимости, зная теперь, что смогут поступить по-своему, что мнение принца возобладает.


Маргарита тоже знала. Очевидное получило доказательство в ее последующих речах.


'Даже если я настаиваю, Эдуард?' Сам по себе факт нужды в вопросе являлся уступкой проигравшей стороны.


'Не стоит, матушка', - тихо ответил принц.


Последовавшее молчание принесло бремя неловкости, даже для восторжествовавших. Девон обнаружил на буфете бутыль с вином и бокалы. Он склонился перед Эдвардом, протягивая ему наполненную чашу.


'Считаю честью выпить за ваше здоровье, Ваше Высочество'.


Эдуард принял чашу и улыбнулся Девону. В глазах вельможи светилось восхищение, Сомерсет и Мортон тоже смотрели на юного суверена с одобрением. Только причиняющие боль предчувствия матери омрачали принцу удовольствие от переживаемого момента. Он взглянул на нее с любящим нетерпением, думая, что Маргарита довольно скоро оправится от огорчения. Как бы то ни было, она не сдалась в плен безумным страхам и выдумкам, с точки зрения Эдуарда, свойственным большинству представительниц ее пола. Королева являлась женщиной, называемой среди йоркистов 'Капитаном Маргарет', женщиной, разбившей Уорвика при Сент-Олбансе с помощью воображаемого и лично ей разработанного флангового нападения. Не то, чтобы принц думал о способности женщин взять на свои плечи обязанности и прерогативы мужчин, но его матушка не походила на остальных дам. Она была Маргаритой Анжуйской, и Эдуард мог испытывать исключительно гордость при взгляде на нее. Даже сейчас, когда Маргарита вела себя так неблагоразумно, так странно малодушно.


Наклонившись, Эдуард запечатлел на ее упругой щеке примиряющий поцелуй. 'Знаю, вы не ожидали того, что Уорвика разобьют, но, если вы поразмыслите над этим, матушка, уверен, вы поймете, как мало мы потеряли с его гибелью'.


Глаза принца сверкнули, и от матери их взгляд переместился в сторону Сомерсета. 'Что скажете, мой господин Сомерсет? Вы утратили по вине Невиллов и отца и брата. Можете, положа руку на сердце, заверить мою госпожу матушку, что сожалеете об Уорвике или о Монтегю?'


Сомерсет покачал своей головой. 'Нет, Ваша Милость. Я не оплакиваю Уорвика', - ответил он кратко.


Эдуард обернулся к матери. 'Когда мой господин батюшка был взят Йорком под опеку, именно Уорвик вел его по улицам Лондона на глумление и осмеяние черни. Именно Уорвик привязал его ноги к седельным стремянам, словно он являлся не более, чем ничтожным, простым преступником...а граф - помазанным королем! Именно Уорвик осмелился запятнать ваше имя и мое наследие, Уорвик, возложивший корону Ланкастеров на голову Йорка'.


'Можете быть уверены, я не забыла', - произнесла довольно резко Маргарита.


Эдуард невозмутимо подарил матери самую торжествующую, из имевшихся у него улыбок. 'Мы среди друзей и можем говорить откровенно. Что, если бы при Барнете погиб Йорк? Нам до сих пор пришлось бы иметь дело с Уорвиком. Сейчас мы знаем, его вовремя настигло возмездие, слишком за многое он должен был ответить. Но с мертвым Йорком и Уорвиком, оставшимся на коне... Графа нелегко удалось бы сбросить на землю'. Внезапно молодой человек ухмыльнулся. 'Нет, в самом деле, матушка, мы можем даже сказать, что Йорк оказал нам в своем роде неоценимую услугу в Барнете!'


Девон рассмеялся. 'Его Милость прав, госпожа. Люди понесутся к вашим знаменам, те самые люди, которые побрезговали бы складывать головы за подобного Уорвику перебежчика'.


'Мой принц', - внезапно предупреждающе произнес Сомерсет, так как он единственный заметил девушку, стоящую в коридоре. Отсутствовала четкая уверенность, на протяжение какого времени она слушала. Но Сомерсет был уверен, девушка слышала слова, никогда для ее ушей не предназначавшиеся, ибо сразу определил ее личность, не нуждаясь ни в ком, кто подтвердил бы ему, - это дочь Уорвика, та, что вышла замуж за Эдуарда.


Она была неестественно спокойна. Худощавое тело словно окаменело. Взгляд расплывчатый. На миг глаза девушки обожгли лицо Сомерсета, но он чувствовал, она его не видела. Подобный взгляд приходилось встречать довольно часто, чтобы узнать сейчас. Так смотрели на Сомерсета, с одинаковым выражением озадаченной напряженности, искалеченные в бою мужчины, когда они уже лишились части тела, но еще не осознали своей потери.


Инстинктивно он сделал к ней шаг, но затем запретил себе двигаться дальше. Сомерсет не являлся здесь единственным человеком, чтобы предлагать девушке утешение, это было делом Маргариты и принца Эдуарда. Но ни королева, ни ее сын ни намеком не выразили такой готовности. Сомерсет колебался, стоит ли рисковать монаршей немилостью из-за обманчивой минуты сочувствия? Но тут девушку начала сотрясать дрожь. Он увидел, как она покачнулась, схватившись, чтобы не упасть, за дверной косяк. Сомерсет выругался про себя и бросился на помощь.


'Вам лучше присесть, моя госпожа', - резко сказал он и, крепко взяв ее под локоть, повел к ближайшему стулу. Девушка не сопротивлялась, облокотившись на его руку. Сомерсет решил, что она даже не осознает его поддержки. Но, когда он выпрямился, отступая, девушка подняла к нему лицо.


'Благодарю вас', - прошептала она.


Сомерсет в растерянности взглянул на своих монархов. Они внимательно на него смотрели, но именно Сомерсет, скорее, чем Анна Невилл, отвечал им мрачным взором. Неожиданно он разозлился, на суверенов - за их жестокосердие - и на себя - за нежелание совершить простейший добрый поступок. Сомерсет раскрыл рот, слова, способные поставить его будущее под угрозу, уже приобретали на языке свои очертания.


'Анна? Сестра, что тебя тревожит?'


Сомерсет обернулся, благодарный за возможность уступить нежеланную ответственность тому человеку, кто лучше с ней справится. Он наблюдал, как старшая дочь Уорвика склонилась над сестрой. Расстояние было достаточно близким, чтобы увидеть, как младшая девушка сглатывает, и услышать ее запинающуюся речь и судорожный вдох Изабеллы Невилл.


Она замерла, обернувшись затем, дабы взглянуть в лицо остальным.


'Госпожа, о чем говорит моя сестра? Конечно же, это не может быть правдой!'


Маргарита села на обладающий высокой спинкой стул аббата. Услышав такой вопрос, она посмотрела на Изабеллу и сказала: 'Вчера утром, близ городка, именующегося Барнетом, состоялось сражение. Ваш отец и дядя были убиты на поле боя'.


Сомерсет поморщился. Как бы он не любил свою королеву, хотелось бы, чтобы Маргарита нашла слова помягче. За его спиной послышался сдавленный звук, издаваемый Анной Невилл, и в голову пришло, Господи, она не знала о Монтегю! Однако, Изабелла Невилл не проронила ни вздоха. Она стояла к Сомерсету спиной, но он видел, как ее плечи сгорбились вперед, и тело охватила дрожь.


'Что...что с моим мужем?'


Сомерсет был ошарашен. Он думал о девушке, как о дочери Уорвика, почти позабыв, что она также приходилась супругой Кларенсу. В мыслях промелькнуло, она поступила бы лучше, не напоминая об этом присутствующим.


'Что с вашим мужем?' - отозвалась Маргарита голосом, превратившим бы в лед человека, посмелее Изабеллы Невилл.


Сразу стало понятно, тем не менее, что девушка неправильно поняла, так как она воскликнула: 'Святая Дева, он тоже погиб!'


'Нет', - наклонилась вперед Маргарита. 'Он не погиб. Вам не надо тратить слезы на Кларенса. Смею предположить, он процветает. С людьми его сорта обычно происходит так. Кларенс может быть дураком, но он давно уже уникально удачливый дурак. Лучшее, что вы можете сделать, омыть слезами собственную участь, леди Изабелла'.


Сомерсету формулировка пришлась не по душе, но Изабелла поняла только одно, ее муж все еще жив.


'Где он, госпожа? Он присоединится к нам?...' Ее голос замер, инстинкт подсказывал девушке существование еще неведомой опасности.


'Он не ранен?' - усомнилась Изабелла.


'Нет. Ваш супруг вышел из битвы невредимым. На нем даже царапины не было'.


Подобные слова должны были подействовать. Но они только напугали. Онемевшая Изабелла ждала удара, который подкосит ее.


'Он предал нас'.


Маргарита выплюнула эти слова, наблюдая за реакцией Изабеллы. Удовлетворенная искренним потрясением девушки, она несколько расслабилась, презрительно добавив: 'Он перешел к Йорку при первой подвернувшейся возможности. Оставил вашего отца... а также вас, как видно'.


'Предательство превратилось для Кларенса в привычку', - заметил Эдуард, и Маргарита перевела взгляд с пораженного лица Изабеллы на сына.


'Держу пари, он и не подумал о своей жене, которой придется расплачиваться за его предательство'.


Сомерсет не придал этим словам иного смысла, кроме того, что королева намерена продемонстрировать Изабелле Невилл всю глубину прегрешений ее супруга. Маргарите была свойственна порывистость, но не глупость. Он твердо знал, она никогда не подарит Йорку столь опасного оружия, как обвинение Ланкастеров в жестоком обращении с дочерью Уорвика. Более того, в лучшем случае, девушка может стать заложницей довольно сомнительного свойства, - Кларенс не относился к числу людей, способных противостоять обстоятельствам, вопреки угрожающей им лично опасности. Но когда Изабелла отшатнулась, Сомерсет увидел ее лицо и понял, она всерьез приняла подразумевающуюся Маргаритой кару.


Анна Невилл так быстро вскочила на ноги, что запуталась в своих юбках и оступилась.


'Госпожа, Изабелла - моя сестра', - решительно вмешалась она.


Сомерсет знал, как мало это значит. Он подозревал, Анна придерживалась аналогичного мнения. С занимаемого им места герцог мог видеть дрожь сильно сжатых маленьких кулачков и силу сжимания ими с явной настойчивостью складок ее юбки.


Изабелла Невилл тоже, казалось, чувствовала необходимость в более могущественном защитнике, чем сестра, поэтому она обратила взгляд на своего зятя.


'Разумеется, принц из рода Ланкастеров не станет отыгрываться на женщине', - в голосе звучала мольба, которая, если и испытывала недостаток в тонкости проявления, то никак не страдала от отсутствия искренности.


Эдуард выглядел заинтересованным. Сомерсет не смог бы определить, польстила ли ему просьба Изабеллы, но юноша миролюбиво ответил: 'Успокойтесь, дорогая. Мне не приходит в голову более суровое возмездие, чем способствование вашему переезду к Кларенсу, и, будь на то ваша воля, вы свободны, чтобы уехать'.


'Благодарю, Эдуард', - еле слышно прошептала Изабелла. После заметной паузы Анна тоже, почти неразличимо, присоединилась к сестре, тогда как ее супруг запоздало бросил на мать взгляд, ищущий одобрения Маргариты. Королева взирала на своего самоуверенного отпрыска со смущенным выражением, но противоречить ему не стала. Казалось, она впервые обратила внимание на аббата Бемистера. Он не принимал участия в беседе и не предпринимал попыток успокоить дочерей Уорвика. Но придерживающийся или нет политики нейтралитета, аббат оставался священником и не относился к числу людей Маргариты, подобно Мортону. В его присутствии и мнении обнаруживались определенные выгоды. Королева бросила взгляд на невестку, бесстрастно произнеся: 'Смею сказать, вы и ваша сестра предпочли бы вернуться в свои комнаты, Анна. Я разрешаю вам удалиться'. Она безразлично добавила к сказанному: 'Мои соболезнования по поводу вашей утраты'.




Маргарита смотрела вслед Анне Невилл, и ее лицо затуманивалось размышлениями. Его выражение удивляло загадочностью, необычной задумчивостью, и при приближении к королеве Сомерсет поразился, была ли француженка так неприступна для сочувствия, как заставляла думать об этом окружающих. Дальнейшие предположения оказались резко прерваны тихой королевской речью, адресованной принцу.


'Вам известно, я не интересуюсь, каким образом вы развлекаетесь, Эдуард. Но уверена, вы более не ищите удовольствий в постели этой девушки. Храни вас Господь, зачать с ней сейчас ребенка!'


Эдуард облокотился на спинку стула матери. При этом он наклонился дальше и прошептал что-то ей на ухо так тихо, что Сомерсет не сумел расслышать, но его слова вызвали у Маргариты упрекающий взгляд и непроизвольный смех.


Сомерсет остановился, не желая мешать личному общению, но Эдуард поманил его.


'Присядьте, мой лорд', - принц устроился на подлокотнике материнского стула, ободряя Сомерсета улыбкой. 'Знаете, как можете порадовать меня, Сомерсет? Рассказать о Йорке и о его братьях. Ну, хотя бы о Глостере,- поправился Эдуард и сморщился. 'О Кларенсе я знаю больше, чем хотелось бы!'


'Глостер тех же лет, что и вы, Ваше Высочество. Если существует человек, которому Йорк доверяет, то им должен быть Глостер, говорят, они близки. Но очень сильно отличаются друг от друга. Знающие герцога утверждают, что его скорее можно назвать сыном своей матери, чем других братьев'.


Многого Эдуарду такая характеристика не дала, он мало знал о герцогине Йоркской. В отличие от Маргариты, хорошо представлявшей нрав Сесиль. Королева ядовито заметила: 'Мало есть столь оскорбительных обвинений, которые вы могли бы предъявить, как схожесть Глостера с Сесиль Невилл! Она приписывает себе благочестие аббатисы, но честолюбие ее имеет крайне светскую природу, уверяю вас! '


Эдуард нетерпеливо передернулся. Его не интересовали женщины из семейства Йорков и, стоило его матери остановиться, чтобы перевести дыхание, юноша вернул разговор в прежнее русло. 'Вы говорите, Йорк и Глостер не похожи. Поведайте мне, в таком случае, о Йорке, лорд Сомерсет'.


Герцог задумался. 'Ленивый. Снисходительный к своим ошибкам. Почти не отказывает себе в удовольствиях, совершенно точно, радости плоти ни секунды не отвергает. Не злобив. Но ничего не забывает, память этого человека великолепна. Очарователен, если нужно. Кошачьи манеры и ангельская удача. Удивительно безразличен к ритуалам и церемониям, как ни один другой монарх свободно общается с простыми людьми. Мне рассказывали, когда Эдвард покидал Брюгге, он настоял на возможности пройти три мили по набережной в Дамме, дабы население лично его увидело!'


Увидев на лице Эдуарда выражение неодобрения, Сомерсет слегка улыбнулся и кивнул. 'Согласен, Ваше Высочество. Такое поведение едва отвечает королевскому достоинству. Но Йорк снискал огромную популярность в народе подобными поступками'.


'Он не представляется противником, которого стоит опасаться', - презрительно заметил принц. 'Вы описываете развратника, гуляку, заботящегося лишь о личном покое'.


Маргарита нахмурилась. 'Эдуард, это опасный человек. Он может быть развратником и гулякой, но ваш враг также военный командир, поддерживаемый несколькими преданными ему лордами, и Сомерсет охотно данный факт подтвердит'. Пронизывая ледяным взглядом Сомерсета: 'Не так ли, мой лорд?'


'Ваша госпожа матушка говорит правду, Ваша Милость', - неохотно согласился Сомерсет. 'Йорк сражается подобно воину, неспособному смириться с поражением, что является его крупным преимуществом. Если вам важно мое мнение о нем, я не намерен умалять доблесть Эдварда на поле брани. Такая оценка была бы ошибочна'.


Маргарита не успокаивалась. 'Он расчетлив и высокомерен, не знаком с муками совести. Более того, Эдвард, по-видимости, не ведает страха и сомнений в себе, терзающих других людей. Подобного соперника не стоит недооценивать, Эдуард'.


Молодой человек взирал на мать с мрачным выражением лица, известным ей по опыту и говорящим о зарождении у сына скуки. 'Коли это успокоит ваши помыслы, матушка, я постараюсь воспринимать Йорка как пришедшего Антихриста', - дерзко пообещал юноша. Его темные глаза переместились за спину Маргариты и впились в Сомерсета.


'У меня к вам один вопрос, лорд Сомерсет... только один. Мы можем разбить Йорка в бою?'


'Да', - ответил Сомерсет без колебаний.


Эдуард медленно кивнул. 'Это все, что мне нужно было знать', - объявил он и улыбнулся. Сомерсет улыбнулся в ответ. Маргарита закусила губу, но ничего не возразила.




Эдмунд Бофор приходился правнуком Джону Гонту и, таким образом, был в кровном родстве, пусть и достаточно отдаленном, с плененным Гарри Ланкастером. Также он являлся сыном человека, которого йоркисты обвиняли в любовной связи с Маргаритой. Титул, носимый Эдмундом, считался одним из самых высоких в Англии, но его юношеские годы прошли в далеких от привилегированности условиях, вспоминаясь временем беспорядков и неожиданных горестей.


Эдмунду исполнилось тридцать три года, он провел много лет в изгнании, почти обнищав, прежде чем Карл Бургундский предоставил ему убежище. Бофор давно поклялся в верности Ланкастерам, всецело и искренне соглашаясь со взглядами, озвученными прошлой ночью принцем Эдуардом. Он тоже считал настоящий момент последним шансом для ланкастерской династии.


В монастыре царила тишина, здания купались в веснушках нагревающегося утреннего солнца. Днем тропинки, окаймляющие зеленый ковер сада, часто были оживлены деятельностью слуг и приходящих сюда мирян, призрачными очертаниями черных монашеских одеяний. Вскоре после завершения утрени аббат Бемистер и братья собирались в доме для членов ордена, стоящем по соседству с восточной дорожкой. Сомерсет знал, эта ежедневная встреча затянется на час-другой или около того. Воспользовавшись уединением, он остановился здесь, в цветущем саду, и затем пошел вдоль тропинки, ведущей к церкви.


Войдя в южный придел нефа, где слушали мессу светские люди, Сомерсет встал, моргая до тех пор, пока его глаза не привыкли к приглушенному освещению, отправившись потом через крестную перегородку, отделяющую неф от хоров, на которых пели монахи.


Там он задержался на несколько мгновений, преклонив колени перед высоким алтарем, вознося краткие молитвы об упокоении отца и брата. Эдмунд Бофор, герцог Сомерсет уже оборачивался к двери, ведущей в южный трансепт (поперечный неф - Е. Г.), когда услышал позади себя шум, казалось, происходящий из Дамской часовни, к востоку от алтаря.


Войдя в часовню, он резко притормозил, сразу пожалев о порыве, побудившем его вторгнуться. Перед алтарем стояла юная девушка, обернувшая к нему напуганное лицо. С узнаванием нахлынуло вынужденное понимание, если ретироваться сейчас, это будет выглядеть еще более неуклюже.


'Прошу прощения, моя госпожа. Я не хотел мешать вашим молитвам'.


Она покачала головой. 'Я не молилась, мой лорд'.


Сомерсет замешкался, но потом представился: 'Я -Эдмунд Бофор, герцог Сомерсет'.


'Да, я знаю', - вежливо ответила девушка. Словно ребенок, пытающийся повторить любезности взрослых, она протянула руку, над которой Эдмунд склонился, и сказала: 'А я - Анна Невилл'.


На этот раз он произнес: 'Да, я знаю'. Сомерсет отметил, по своему обыкновению, она назвала себя Анной Невилл, а не принцессой Анной. Принцессой Уэльской... Эдмунд подумал, как долго ей придется носить этот титул после смерти отца?


Он открыл рот, чтобы принести свои официальные соболезнования, но обнаружил, что не способен вымолвить ни слова. Сомерсет все еще видел Анну такой, как прошлой ночью, и вспоминал, когда она узнала о смерти отца, он не хотел вмешиваться в ее горе с условными выражениями неощущаемого им сочувствия. Если он не мог ничего больше для нее сделать, то хотя бы был способен отнестись к девушке с уважением.


Анна наблюдала за ним, произнеся, в конце концов: 'Вы расскажете мне о Барнете, лорд Сомерсет?'


Просьба не удивила Бофора. Он считал, она имеет право знать. Эдмунд присоединился к ней у алтаря, где дал старательно отредактированный отчет о сражении, случившемся два дня назад у Барнет Хит. Анна слушала внимательно, с бесстрастным спокойствием человека, внимающего интересной истории, но настолько интересной, насколько может казаться история, произошедшая с незнакомцами. Сомерсет подумал, что слезы перенес бы лучше. Хрупкая выдержка вынуждала испытывать неловкость, задавая себе вопрос, не разлетится ли она в мелкие осколки и, если да, то когда?


Только когда Сомерсет заговорил о путанице из-за стягов, вызванной тем, что в тумане солдаты ее дяди Монтегю перепутали Сияющую Звезду Оксфорда с Солнцем в зените Йорка вспыхнувшая искра чувств пробежала по лицу Анны. Он признался, с некоторой горечью, что может понять, почему люди считают Йорка осеняемым недобрыми предзнаменованиями удачи, ибо это, на самом деле, представляется крыльями загадочного везения, окутывающими Эдварда, дьявольским даром.


Губы девушки дрогнули в еле заметной улыбке, и она покачала головой. 'Неду всегда сопутствовала удача', - произнесла Анна.


Подобное объяснение не показалось Сомерсету легким, он предпочел внутри себя зловеще усмехнуться. Вскользь упомянутое имя и неожиданная близость звучания 'Нед' тоже покоробили. Впервые Бофор осознал, как тесно эта девушка связана с Йорками. Герцогиня Йоркская приходилась ей внучатой теткой, Эдвард - кузеном, с Глостером они выросли вместе, Кларенс - был ее зятем. Одновременно Анна должна стать королевой из рода Ланкастеров. Эдмунд скупо улыбнулся над безумием творящегося, в очередной раз, изумляясь хитрости гибкого и смотрящего на все сквозь хваткие пальцы французского короля.


Но, отвергая ее как королеву, Сомерсет сочувствовал Анне, как простой пешке, и искал слова, дабы, по мере сил, утешить девушку. В конце концов, обретя нужное решение, которое с честью мог воплотить, он сказал: 'Ваш отец погиб достойно, моя госпожа. Вы должны им гордиться'.


Анна не ответила, ресницы скрыли ее мысли. Снова вспомнив о родстве своей юной королевы с Йорками, Эдмунд сделал вывод, будет добрым делом сообщить: 'Йорк отправил герольда с приказом пощадить жизнь вашего батюшки. Но он опоздал'.


При этих словах девушка взглянула на него, их глаза встретились. 'Не думаю, что отец сделал бы для Неда так много',- тихо произнесла она.


Сомерсет не нашелся, что ответить. Анна тоже, казалось, чувствовала, сказать больше было нечего. Эдмунд последовал на шаг позади ее. Они в тишине покинули часовню, миновав хоры, и выйдя к залитым солнцем монастырским строениям. По-видимости, девушка размышляла над рассказанной историей, так как заметила: 'Я одного не понимаю, мой лорд... Каким образом вам известно столь многое о произошедшем с йоркистской стороны?'


Бофор мрачно улыбнулся. 'Прием госпожи удачи по имени Хью Шор'.


Столкнувшись с непонимающим взглядом, Сомерсет объяснил: 'Йоркистский перебежчик, по горло сытый сражением и довольно неудачливый, так как напоролся на нескольких солдат Девона после битвы. От него нам посчастливилось многое узнать. Шор заработал ранение в самом начале боя и, совершенно случайно по окончании мясорубки, попал в палатку хирурга в то же время, что и Глостер...вскоре Йорк лично прибыл проведать брата. Именно там они получили известия о вашем отце. Отчего, по словам Шора, оба действительно хотели сохранить жизнь вашему батюшке. Друг с другом притворяться было незачем'.


Анна остановилась, пронзая Эдмунда взглядом: 'Вы говорите, он был ранен?'


Сомерсет в изумлении начал ее рассматривать, волнуясь, не сдали ли, в конце концов, у девушки нервы? 'Моя госпожа, ваш батюшка убит', повторил Бофор, тщательно подбирая слова.


Она нетерпеливо покачала головой. 'Нет... Ричард Глостер. Он тяжело ранен?'


Молодой человек почувствовал облегчение, заданный вопрос оказался логичным.


'Нет, не думаю. Шор сказал, Глостер тут же вскочил на ноги, как только врач обработал его руку, и рана не помешала ему полететь вместе с братом, сразу по извещении, что ваш отец...был обнаружен'.


Не желая позволить Анне останавливаться на последнем образе, на распростертом в Ротэм Вуд теле, Сомерсет поспешно добавил: 'Глостеру повезло. Я слышал, он легко отделался. Согласно всем донесениям, молодой герцог находился в самой гуще битвы. Шор сообщил, что слышал, как они говорили, он потерял обоих оруженосцев'.


Юноша увидел, как девушка изменилась в лице, понял силу потрясения и кинулся на помощь, когда она начала оседать.


'Господи... Томас!' Анна прижала ладонь ко рту, поддерживающий ее Сомерсет мог чувствовать дрожь, проходившую по телу девушки. Он сильнее сжал плечи Анны, встряхивая далеко не нежно.


'Кто? Я не понимаю',- переспросил Сомерсет достаточно резко для обретения контроля над ситуацией. Получилось. Анна моргнула, сглотнула и послушно ответила.


'Томас Парр...Он...он жил в Миддлхэме и сколько я могла его помнить, был оруженосцем Ричарда. Он...О, Господи...'


'Я забыл', - тихо произнес Эдмунд, 'что они для вас, живые люди, леди Анна, люди из плоти и крови, а не просто имена...'


'Бедный Томас', - прошептала она. В глазах девушки стояли слезы, блестящие, но пока еще не скатывающиеся по щекам.


'Я не могу оплакать отца, однако, могу рыдать из-за Томаса Парра. Не находите это странным, лорд Сомерсет? Я - да... Я считаю довольно странным...'


Эдмунд Бофор боялся, что подобное произойдет, был уверен, наступит момент, и ее самоконтроль разлетится вдребезги, и находиться в такой миг рядом у него не возникало ни малейшего желания.


Анна прочла на лице Сомерсета сопротивление и стала бороться с собой, гордо сдерживая поток слез.


'Вам не следует бояться, мой лорд. Я не буду смущать вас слезами или - ' Она резко остановилась, прежде чем голос мог бы подвести своей слабостью.


Эдмунд отыскал носовой платок для Анны и со смущением наблюдал, как она связывает его дрожащими пальцами.


'Мне стоит позвать кого-нибудь к вам, моя госпожа?'


'Кого бы вы позвали, лорд Сомерсет?' - нетвердо спросила Анна. 'Сестра в полдень отбывает в Лондон, дабы воссоединиться там с мужем. А матушка... матушка не встретит нас в Уэймуте, как предполагалось. Утром нам стало известно, что она отправилась укрыться в аббатстве Бьюли... Вы знали?'


Эдмунд Бофор кивнул. У него сформировалось свое собственное мнение о графине Уорвик, избравшей личную безопасность в обмен на то, чтобы находиться с дочерьми, когда они узнали о гибели отца и предательстве Кларенса. Не милосердный поступок. Совсем.


'Думаю, вам лучше вернуться к себе, леди Анна', - мягко посоветовал Сомерсет. 'У вас еще есть время полежать, мы не тронемся в путь на Эксетер вплоть до середины дня'.


'На Эксетер?' - неуверенно повторила девушка, и Эдмунд понял, - никто даже не позаботился уведомить ее об этом изменении в первоначальных планах.


На каменных плитах зазвучали шаги, и они обернулись, чтобы увидеть Маргариту Анжуйскую, движущуюся в западном направлении, навстречу им. Сомерсет заметил, стоящая рядом с ним Анна Невилл напряглась, поддерживаемая Бофором рука ответила внезапным сжиманием мышц.


Маргарита протянула Эдмунду унизанные кольцами пальцы для поцелуя, принимая от невестки обязательный реверанс.


'Анна, вас разыскивает сестра. Она готовится к отъезду и хочет попрощаться'.


'Благодарю вас, Мадам. Я пойду к ней, с вашего позволения'.


Маргарита кивнула, и Анна бросила взгляд на Эдмунда Бофора. 'Благодарю вас, лорд Сомерсет, за рассказ о Барнете'.




Сомерсет опустил взгляд на скомканный носовой платок, который Анна Невилл всунула ему в руку.


Он снова сложил его и вернул в карман камзола, после чего поднял глаза и обнаружил, что Маргарита с язвительным удовольствием за ним наблюдает.


'Итак, мой лорд Сомерсет сочувствует маленькой пташке Невилл?' 'Да, Мадам, сочувствую', согласился Эдмунд. Маргарита взяла его под руку и с улыбкой предложила: 'Не желаете ли прогуляться со мной, милый друг? Мне требуется побеседовать с вами'.


'Мне приятно выполнять повеления моей госпожи', - ответил Бофор с заученной любезностью. Его галантная улыбка поведала бы внимательному зрителю о разбуженной настороженности, Сомерсет прекрасно знал, что сейчас произнесет королева.


Тем не менее, первые слова Маргариты не относились к ее сыну и возвращению во Францию, как Эдмунд того боялся. 'Итак, расскажите мне, мой лорд, о чем вы беседовали с дочерью Уорвика? Вы осушили слезы в ее чудесных карих глазах и убедили девочку, что ее отец представлял собой образец рыцаря без страха и упрека?'


Сомерсет молчал, и королева искоса окинула его подозрительным взором.


'Как вы легко прочитываемы, мой господин рыцарь!' - насмешливо, но беззлобно упрекнула Маргарита. 'Считаете, мы плохо обращаемся с малышкой, разве не так?'


'Нет, Мадам', - опроверг предположение Сомерсет, но со столь малой убежденностью, что Маргарита подняла бровь и засмеялась над ним.


'У вас очень плохо выходит лгать!' Но вдруг ее настрой сменился, уступив место серьезности.


'Благодарение Господу, мой сын совсем не влюблен в девочку Невилл, она совсем не дала ему для этого повода. Замуж за Эдуарда малютка не стремилась, на брачное ложе пошла, как осужденный на виселицу. Вы можете обвинять его в недостатке нежности к отвергающей мужа супруге, к той, которая не заботится, как много людей уже об этом знают?'


'Нет', - сдался Сомерсет. 'Думаю, нет. Не была ли Ее Высочество тогда предана делу Йорков? Странно, что пятнадцатилетняя девушка может оказаться упрямей самого Творца королей!'


Маргарита пожала плечами. 'Кто знает? Но я искала вас не ради бесед об Анне Невилл. Девчонка сейчас не играет никакой роли. Без Уорвика нам от нее нет никакой пользы'.


Она остановилась на дорожке, пристально глядя на Эдмунда.


'Сомерсет, мне страшно'.


Бофор испытывал замешательство. Искренняя и щемящая исповедь смущала, не согласуясь с воспоминаниями. Как Эдмунду было известно, Маргарита Анжуйская не боялась никого из живущих на свете.


'Вам надо положиться на Господа Всемогущего, Мадам. Верить в его милосердие и божественную мудрость'.


Маргарита окинула Сомерсета взглядом, глухо и болезненно рассмеялась. 'Мне страшен не Божий приговор', - очень тихо произнесла она. 'Я боюсь решения Эдварда Йорка'.


Его гордость была оскорблена. Сомерсет считал значительной услугу Карла Бургундского по предоставлению армии и чувствовал себя таким же способным боевым командиром, как и Эдвард Йорк.


'Мертвых не судят, Мадам', - холодно ответил Бофор. 'Я верю перед Богом Отцом и Христом Сыном, когда мы встретимся с Йорком на поле, победа окажется за Ланкастерами'.


'Если на то будет Господня воля', - прошептала Маргарита. Она наклонилась, сорвала цветок, растущий за изгородью, окаймляющей дорожку, и начала обрывать с него лепестки, кидая их себе под ноги.


'Только из-за невозможности забыть... Ему тоже едва исполнилось семнадцать лет'.


'Кому, Мадам?'


Маргарита потянулась за еще одним цветком, прежде чем неохотно ответить: 'Эдмунду, графу Рутланду'.


Сомерсет быстро вздохнул. 'Мадам, простите, что говорю так резко, но я нахожу ваше замечание в высшей степени смущающим, в самом деле. Прошлой ночью вы сказали принцу Эдуарду, что Йорк рассматривает битву при замке Сандл своим кровным долгом. Вы также придерживаетесь этой точки зрения? Боитесь за жизнь вашего сына по причине смерти Эдмунда Рутланда? Бога ради, смилуйтесь над нами! Это я могу точно вам сказать, Мадам... Если человек идет в бой, понимая свои шансы на успех и потери, он уже обречен!'


Бофор с некоторым удивлением увидел, что руки Маргариты дрожат. Второй цветок, лишенный лепестков, присоединился на тропинке к первому. Она посмотрела на них, произнеся: 'Вы не понимаете, Сомерсет'.


'Нет, Мадам, не понимаю. Рутланд не был ни школьником, ни ягненком, приведенным на заклание. Он имел право на ношение и оружия и графского титула, ему исполнилось полных семнадцать лет. Могу предположить, в тот день он обагрил свой меч в крови более, чем нескольких ланкастерских бойцов. Погибни Эдмунд на поле битвы, я ни секунды не сомневался бы в правомочности его смерти. Он был взрослым человеком. Поверьте, Мадам, я знаю...В момент моего первого сражения при Сен-Олбансе мне не стукнуло и семнадцати. Мечу неизвестен и безразличен возраст его владельца'.


'У него не было в руках меча на Уэйкфилдском мосту', - отозвалась Маргарита, и Сомерсет медленно кивнул.


'О, значит в этом все дело? Проблема, стоящая передо мной, не в смерти Рутланда, а в способе ее наступления. Нет чести в закалывании безоружного пленника. Не сомневаюсь, мой брат Гарри смог бы предотвратить его, окажись он на мосту в момент, когда Клиффорд вынул кинжал. Как бы сильно Гарри не ненавидел Йорка, он никогда не допустил бы подобного рода убийство. Как и я. Не в меньшей степени, чем вы, Мадам. Случившееся преступление - дело рук Клиффорда и только его. Что до вашего принятия вины на свои плечи, поздно вспоминать о раскаянии, Мадам. Нет больше смысла'.


Она покачала головой. 'Вы все еще не понимаете, Сомерсет. Я не сожалею о гибели Рутланда, как не сожалею о ее способе, что пришло вам в голову. Никогда не сожалела, если хотите правду. Была война. Еще меньше я думаю о Клиффорде и его поступке. Смерть Рутланда значит для меня больше, чем ее причина. Единственное, что беспокоит мои мысли, там тогда, на Уэйкфилдском лугу, не было его брата Эдварда. Иисус и Мария, если бы он там оказался! Никогда не размышляли над таким поворотом, Сомерсет? Я - многократно. За последние десять лет мало о чем я думала больше.


Я поразила вас, дорогой друг? Вам следует простить меня за невозможность разделить ваше представление о ценности 'чести'. Понимаете ли, Эдмунд, я никогда не могла позволить себе подобной роскоши. Я была женщиной, вышедшей замуж за человека, такого же безумного, как несчастные создания, запертые в Бедламе... Да, хоть раз, разрешим себе вслух признать это, произнести непроизносимое. Мой муж, король Генри, являлся сумасшедшим. Кто сумел бы говорить от имени моего сына и защищать его право рождения? Никто, кроме меня. Поэтому, не рассказывайте мне о чести, Сомерсет. И, также, не судите меня'.


Всплеск чувств и признаний не относился к привычным явлениям, ожидаемым когда-либо Бофором от Маргариты. Дрожь рук, в конце концов, передалась ее надломившемуся голосу. Эдмунд никогда не видел королеву такой в течение всех тех лет, что знал ее.


'Я не сужу вас, Мадам', - тихо ответил он. 'Вы - моя королева'.


Маргарита схватила его руку в свои ладони, сжав достаточно сильно, чтобы причинить боль. 'Тогда, помогите мне. Помогите мне убедить Эдуарда в необходимости вернуться во Францию'.


'Я не могу сделать этого, Мадам',- печально сказал Сомерсет, приготовившись ко всей тяжести ее гнева.


Маргарита не взорвалась от ярости. Она позволила рукам Сомерсета упасть. 'Нет, я и не думала, что вы станете это делать', - спокойно произнесла она, но причиной такого самообладания служила сильнейшая измотанность. Резкая уступка королевы заставила Бофора скорее встревожиться, чем успокоиться.


Не зная, оттолкнут его сочувствие или нет, Эдмунд приобнял Маргариту за плечи. Она тут же приникла к нему, и какое-то время они стояли в лучах солнечного света, черпая друг в друге то, ни с чем не сравнимое, утешение, что обретается в объятиях давних и близких друзей, разделяющих жизненные беды.


'Мадам, я все еще не понимаю, что тревожит вас в смерти Рутланда. Почему именно сейчас, после стольких протекших лет?'


Она издала звук, напоминающий вздох, и, наконец, ответила приглушенным из-за прижатия к плечу Сомерсета голосом: 'Потому что я только сейчас осознала...'


'Что осознали, Мадам?'


'Как зелены молодые люди в семнадцать лет'.


Маргарита подняла к Сомерсету лицо. 'Вы поможете ему, Эдмунд? Будете с нами, несмотря ни на что? Поклянитесь, что будете... ради Эдуарда, ради вашего принца'.


'Мадам, вам даже спрашивать не надо'.


Бофор подумал, что широко расставленные карие глаза Анны Невилл похожи на смотрящие в данный момент на него с осторожностью очи испуганного олененка, правда, в первых не встречалось виноватого выражения. Темные глаза Маргариты Анжуйской поразительно отличались от глаз Анны. Они сияли остатками прежней захватывающей дыхание красоты, напоминая Эдмунду сочные пурпурные сливы, цветущие в ее родном Анжу, и когда-то таили в своих опьяняющих глубинах обещания целого мира.


Когда Сомерсету было двадцать, Маргарите уже исполнилось двадцать восемь, и она выглядела столь несравненно, что многие мужчины могли за одну ее улыбку поставить на кон собственную жизнь. Бофор помнил, королеву любил его отец, однажды он сам наполовину увлекся молодой женщиной, отчего подозревал, брат Гарри пошел по той же дорожке. Эдмунд не вникал, покидала ли Маргарита супружеское ложе, как часто утверждали йоркисты. Он предпочитал не знать.


Сейчас Сомерсет улыбался, глядя на нее, успокаивая, даруя залог своего доверия, но ощущая неуловимое и неподдающееся выражению сожаление. Маргарите исполнился сорок один год, время гражданской войны и изгнания похитило у нее больше, нежели юность. Она все еще была тонкой, легкой, словно перышко, стройной, как ива. Но кожа, когда-то излучавшая сияние, приобрела болезненный желтоватый оттенок, лоб избороздили морщинки, свидетельствуя об очевидности неспокойного прошлого, на руках, все еще покоившихся на груди Бофора, выступали костяшки, пальцы на них начали искривляться, вены - выдаваться, что особенно проявлялось при постоянной резкой жестикуляции. Лишь глаза остались такими, какими Эдмунд их хранил в памяти, цвета черного как ночь бархата, сверкавшими мгновенными, как перемещение ртути, вспышками, затемненными угольного оттенка ресницами, отличающимися поразительным изгибом и объемом.


Окунаясь в глубину этих глаз, Сомерсет сумел отыскать в себе силу вынести ее страхи и предчувствия, а вмести с обретенной терпеливой силой пришла и острая оберегающая Маргариту нежность.


'Дорогая Мадам, вам следует воодушевиться. Ради нас, ради Англии... и прежде всего, ради вашего сына, чье предназначение - стать королем'.


'Да, конечно же', - прошептала Маргарита. 'Он верит в это, Сомерсет'. Ее лицо выражало гордость и боль, улыбка казалась призрачной гримасой смеха.


'Я хорошо обучила его, вы увидите', - произнесла королева.


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги