Солнце в зените

Глава одиннадцатая

Замок Виндзор, сентябрь 1477 года

12 августа всегда воспринималось Елизаветой как горько-сладкая годовщина. В этот день родилась ее дочь Мэри, которой сейчас уже исполнилось десять лет. Но он был связан и с другими, более зловещими воспоминаниями, - ведь именно 12 августа ее отца и брата вывели умирать к стенам Ковентри - по приказу графа Уорвика и его юного союзника, герцога Кларенса.

Елизавета винила Джорджа в убийстве родственников в той же мере, что и Уорвика. Она должна была заплатить ему долг крови и мрачно намеревалась полюбоваться на расплату. Но с той августовской расправы прошло уже восемь лет, а день расплаты Кларенса представлялся не ближе, чем когда-либо.

Когда ее муж, в конце концов, потерял терпение и бросил Джорджа в Тауэр, Елизавета ликовала. Но длилось ее торжество не долго. Королеве скоро стало очевидно, что Эдвард не собирался наказывать Джорджа так, как он того заслуживал. Ранним утром на поляне Тауэра казни не ожидалось. Какое-то время Кларенса подержат в заключении, а потом отпустят на свободу. Он не извлечет никакого урока из полученного опыта, Елизавета точно знала, - даже не подумает. Напротив, станет еще озлобленнее, мстительнее и опаснее.

В опасности, представляемой Джорджем, Елизавета ни на йоту не сомневалась. В интригах он был неуклюж и давно уже демонстрировал неосторожный талант отталкивать людей, друзей не имел, окружал себя лишь лакеями и противниками, казался странно слеп к последствиям предпринимаемых им шагов, но, тем не менее, являлся живой угрозой. Эдвард рассмеялся над ней, когда Елизавета попыталась объяснить ему положение, но смех ее не удовлетворил. Джордж ненавидел невестку со всей страстностью своей известной неустойчивостью природы. Ненавидел и ни на секунду никогда не забывал, что в действительности, по праву крови, стоит к английскому трону очень близко. Ее сыну еще не исполнилось и семи лет. Случись что с Недом...

Это был не тот страх, который Елизавета лелеяла продолжительное время. Как-никак, Нед находился еще в возрасте тридцати пяти лет, к тому же, он всю жизнь отличался великолепным здоровьем. С точки зрения молодой женщины, представить его жизненную силу и энергию потухшими приравнивалось к опыту воображения, как угаснет солнечный диск. Но случиться подобное могло. Падение с лошади, новая война с Францией... Это вполне реально, поэтому длительность осознания опасности служила дополнительным мотивом для ускорения желания отомстить.

Сейчас Елизавета обнаружила, каким неожиданно способным союзником является ее двадцатитрехлетний сын Томас. У него открылся семейный вкус к ненависти. Как и склонность к плетению интриг. Юноше удалось, почти без препятствий, внедрить одного из своих людей в число солдат, выбранных для охраны Джорджа в башне Бойя. Этому человеку не получилось стать доверенным лицом Кларенса, слишком большой куш, чтобы на него надеяться. Но зато получилось успокоить Томаса, по какой причине Елизавета получала максимально полную информацию о перечне ежедневных действий и эмоциональных всплесков Джорджа.

По мнению Елизаветы, заключение деверя было построено крайне свободно. Ему разрешили, если возникнет желание, принимать посетителей, отправлять письма, соотноситься с личным хозяйственным штатом. Нужды Джорджа обеспечивали собственные слуги, также как и окружившую герцога роскошь - его богатство, - из замка Гербер принесли пуховую кровать, серебряные блюда и изысканные вина. Елизавета списывала происходящее на оскорбительную снисходительность своего супруга, но он язвительно отмел ее жалобы, поинтересовавшись, не предполагает ли она, дабы король бросил родного брата в одну из наполненных крысами душных дыр, сохраняющихся для тех, кому меньше повезло с семьей, чем Джорджу.

Тем не менее, Елизавета могла почерпнуть некоторые причины для радости в появляющихся рассказах о растущем сумасбродстве в поведении Джорджа. На протяжение первого месяца или чуть дольше ему удавалось сохранять свою дерзость и действовать, словно пребывание в Тауэре в его глазах всего лишь допустимое неудобство, не более. Но это происходило лишь в начале. Подобное хладнокровие не продлилось дольше наступления жары середины лета. Читать Джордж не любил, к поддерживанию сосредоточенности, подпитываемому упражнениями с шахматами, способности не имел, от игры в кости скоро стал уставать. Остались застолья и попойки. Впервые в его взрослой жизни в руках тяжело повисли часы. Чем больше протекало времени, тем более явным представлялось Джорджу, что брат собирается бесконечно держать его в тюрьме.

К середине августа появились несомненные признаки расстройства у Кларенса нервов. Он чаще одинаково срывал недовольство, как на слугах, так и на охранниках. Пил больше, чем следовало, плохо спал. Именно тогда Джордж проглотил свою гордость и написал матери в Беркхэмпстед, умоляя заступиться за него перед Эдвардом. К сентябрю отчаяние вынудило обратиться также и к Ричарду.

Елизавета торжествовала, - ей хотелось, чтобы Джордж стал жалким и испуганным. Если на небесах есть Бог, то Кларенс уже никогда не дождется ни одной мирной минуты. Но, когда Томас вернулся в Виндзор из Лондона с последними отчетами об обострившемся душевном состоянии ее деверя, торжество прежние высоты покинуло.

Сейчас, на исходе третьего месяца заключения, Джордж казался безусловно сдавшимся в плен отчаянию. Он много пил. В некоторые дни даже не беспокоился о том, чтобы одеться, лежа в пропитанном винными парами помрачении сознания, из которого выбирался только ради отправки за очередной партией мальвазии. Слишком малое количество движений и огромное - вина - добавили ему нежелательные фунты, отчего впервые за всю жизнь у Кларенса возникли проблемы с весом. По докладам следящих за ним агентов, его лицо приобрело одутловатость и нездоровую бледность, а настроение крайне опасную раздражительность. Неспособный засыпать по ночам, Джордж делал все от себя зависящее, дабы напиться до забытья, а когда это не удавалось, искал компании слуг, иногда, даже стражников, терзая их бессвязными монологами, полными жалости к себе и яда.

Именно это доводило Елизавету до такой степени ярости, - содержание отчетов о пьяной болтовне деверя. Его язык всегда жалил, но никогда прежде она не могла получить доказательства крамольной природы излияний Джорджа. Настал момент, когда страх и несчастья сняли действие всех сдерживающих механизмов, и Кларенс озвучил обвинение против себя собственным голосом.

Ночь была жаркой, комната благоухала ароматом привезенного из Святой Земли ладана. Эдвард находился в великолепном настроении, и Елизавета приложила все силы, чтобы разделить его смех, запретив себе раздражаться на поддразнивания супруга. Наблюдая за ним в зеркало, она чувствовала полнейшее удовлетворение, - вечер продолжался в точности по созданному ей плану.

Как только ее дамы удалились, и они остались одни, Елизавета направилась к постели. Развязав кушак халата, она позволила одежде медленно соскользнуть с плеч и упасть на пол к своим ногам. Некая доля надменности таилась в твердости Елизаветы, в ее абсолютной уверенности в способности выстоять под огнем самого жестокого и мелочного изучения. Грудь до сих пор сохранила юношескую упругость, ноги - стройность и округлость, струящиеся по спине волосы - серебристую белокурость дней свадьбы. Она сверху вниз улыбнулась Эдварду, спокойная от сознания того, что выглядит значительно моложе своих сорока лет, что те, кто мог бы видеть ее сейчас, вряд ли поверят в рождение Елизаветой уже десяти детей. В талии не появилось заметного прибавления, только немного растягивающихся следов, указывающих на прошлые беременности.

Елизавета прекрасно знала, - люди шепчутся о применении ею для сохранения юности и красоты, за пределами отпущенного большинству женщин срока, черной магии. Слухи приносили определенную высокомерную радость. Конечно же, черная магия! Но она была обязана благодарить за внешний вид совершенно не колдовство, а собственные железную решимость и неустанную дисциплинированность. Елизавета критически рассматривала каждый кусочек пищи, маленькими глотками потягивала вино, жадно осушаемое остальными, проводила часы, втирая в кожу ароматизированные сливки и осветляя волосы лимонным соком. Если ей и удалось приостановить время, то лишь с помощью отказа потакать себе...чего нельзя было сказать о Неде.

Елизавета окинула Эдварда взглядом. Он вытянулся на постели, подпираемый несколькими наполненными перьями подушками, простыня небрежно прикрывала бедра. Когда Эдвард был одет, это не сильно бросалось в глаза, но сейчас никак не поддавалось маскировке - ее муж прибавил в весе. Ему еще повезло, подумала Елизавета, с тем, что он сам по себе крупный и способен перенести полноту лучше, нежели большинство. Тем не менее, она могла заметить начало возникновения двойного подбородка и чрезмерность собирающейся в складки плоти, размывающей линию талии, пока Нед лежал, как сейчас, развалившись. На лице также сохранился отпечаток избытка попоек и нехватки сна, глаза постоянно окружались синяками и чересчур часто наливались кровью.

Он до сих пор оставался привлекательным мужчиной, но на нем сказывалось плохое отношение к собственному телу. Во время созерцания мужа Елизавету посетило непрошенное видение будущего, она представила, что может обнаружить в его лице и раздобревшем теле предвестие грядущего. За каких-то десять лет, внезапно мелькнуло в ее мозгу, вся эта яркая красота исчезнет, сгорит, словно никогда и не было.

Твердой уверенности, что она чувствует в свете подобной перспективы, Елизавета не имела. В глубине души, ее скорее радовал собственный, более моложавый, по сравнению с Недом, внешний облик. Слишком много людей критично обсуждали пятилетнюю разницу в их возрасте, так и не получившую для нее определенного болезненного отзвука. Но она также вспомнила, как, впервые увидев Эдварда в отцовском имении в Графтоне, почти буквально задохнулась. Какое расточительство, подумала Елизавета и вздохнула. Какое ненужное проклятое расточительство.

Он растянулся, маня Елизавету в постель. 'Иди сюда, любимая. Давай посмотрим, не можем ли мы поселить в твоем чреве еще одного младенца'.

Она улыбнулась, но без особого восторга. Младшему ребенку недавно исполнилось лишь полгода, - за тринадцать лет брака Елизавета подарила супругу трех сыновей и четырех выживших дочерей. По ее мнению, этого было вполне достаточно для любой женщины. Пока лоно Елизаветы снова не зачинало, она надеялась, что происходит это по Божьей воле.

'Нед? Ты успел тщательнее обдумать сообщенную о Джордже месье Ле Ру информацию?'

'О чем?' - прошептал Эдвард в ее грудь, и Елизавета закусила губу, как можно сильнее подавляя раздражение.

Иногда она совершенно его не понимала. Оливье Ле Ру являлся посланником французского короля, приехавшим в Англию нынешним летом, ради переговоров о продлении семилетнего перемирия между двумя странами. Также Ле Ру нес ответственность за личные сообщения Людовика Эдварду, содержавшие утверждения старания Джорджа жениться на Марии Бургундской ради одной-единственной цели - использования бургундской армии в предъявлении прав на английскую корону.

'Как ты можешь смеяться над этим, Нед? Честно, я совсем тебя не понимаю'.

'Да услышит Господь мою хвалу ему, мало существует явлений опаснее понимания собственной женой!' Он улыбнулся, перекрывая протесты Елизаветы ртом.

'Прежде всего, любимая, Ле Ру не сообщил мне ничего такого, что ранее было бы покрыто тайной. Разумеется, Джордж стал бы претендовать на английскую корону, стань он герцогом Бургундским! Далее, подумай об источнике новости. Почему, как тебе кажется, Людовик решил покопаться в избитых слухах и придворных сплетнях, позиционируя их очевидным доказательством?'

'Чтобы продемонстрировать свою добрую волю?' - решилась Елизавета, на что Эдвард бесцеремонно расхохотался.

'Да, мой великий большой друг, король Франции! Позволь мне рассказать тебе о Людовике, Лисбет. Смею утверждать, тебе доводилось слышать о необычном египетском животном, называемом крокодилом? Итак, крокодил, как говорят, проливает над останками жертвы, только что им съеденной, обильные слезы. Если у нас когда-нибудь появится в королевском зверинце в Тауэре крокодил, скорее всего, я нареку его Людовиком!'

Елизавету это не развеселило. 'Нед, даже слепая свинья способна случайно отыскать желудь! Тебе не стоит сбрасывать со счетов предупреждение Ле Ру просто из-за того, что оно исходит от Людовика'.

'Лисбет, ты все еще не понимаешь. Почему Людовику хочется, чтобы я поверил в глубочайшую вовлеченность Джорджа в бургундские интриги? Он пытается опорочить не Джорджа, а мою сестру Мег. Людовику нужна в Бургундии свобода действий, поэтому он считает, что может получить ее от меня, убедив в замешанности Мег в планы Джорджа по захвату моего престола'.

'Да, но...' Елизавета остановилась, затаив раздраженный вздох. Эдвард больше не слушал жену, скользя рукой вниз по ее бедру.

Она совершила еще одну последнюю попытку. 'Нед, ты ошибаешься, не воспринимая Джорджа всерьез. Если бы только я могла заставить тебя понять это! Ты думаешь, что пребывание в Тауэре принесет какую-то пользу? Уверяю,- нет. Он только больше тебя возненавидит'.

'Я этого и ожидаю', - вежливо ответил Эдвард, в это же время раздвигая ее бедра и касаясь пальцами треугольника завивающихся между ногами мягких золотых волос.

Елизавета являлась реалисткой, сейчас она это доказала, признав свое дело проигранным. Не пришло сегодня время подталкивать мужа против Джорджа. Ей лучше будет подождать. Вероятно, как только его телесные нужды окажутся удовлетворены, вероятно, потом...Она приподнялась на локте и, наклонившись, подарила Эдварда долгим поцелуем в губы.

Эдвард подавил зевок, встряхнувшись, дабы озвучить сонный отказ. 'Любимая, мы, конечно, можем обсудить это завтра? Ничего страшного, Джордж, в конце концов, никуда не денется!'

'Смейся, если хочешь, Нед, но я повторяю, - этот человек - опасен! Ты не представляешь, что он говорил, какой яд разбрызгивал. Большую часть времени Джордж пьян и проводит дни, оскорбляя слуг и проклиная тебя. Он...'

Эдвард опять зевнул. 'В данный час ночи мне не сильно интересно, что он обо мне говорит. Почему бы тебе не рассказать мне об этом утром?...'

'Тебе, может быть, неинтересно, но мне кажется, что твоя госпожа-матушка сильно заинтересуется!'

Эдвард понял, что сон этой ночью продлится недолго. 'И как конкретно', - поинтересовался он в усталом смирении, - 'касается его яд моей матушки?'

Когда ей, наконец-то, удалось привлечь его внимание, Елизавета не казалась спешащей удовлетворить раздразненное любопытство. 'Джордж бормотал, как ты мог ожидать, об убитой им женщине, утверждая, что она отравила Изабеллу по требованию Вудвиллов. По его словам, затем ты казнил Бардетта, заставляя его замолчать. И, конечно, Джордж обвиняет тебя в крушении своих надежд жениться на Марии Бургундской, данной темой он действительно словно одержим!'

Эдвард уже раскрыл рот, чтобы спросить Елизавету, почему она так хорошо осведомлена о пьяных бреднях Джорджа, когда последовало продолжение: 'и стоит ему достаточно наклюкаться, он напоминает слушателям, что ты не законный король, ибо всем известно, - ты не являешься единокровным сыном герцога Йоркского, будучи зачатым английским лучником, с которым твоя матушка развлекалась в Руане!'

Эдвард нахмурился. 'Значит, он копается в этом старом поклепе?' - медленно произнес король. Он пришел в ярость, но больше из-за матушки, чем из-за себя. Мало кто, Эдвард был уверен, поверит когда-нибудь в данную конкретную часть ланкастерской скандальной демагогии. Божья правда в том, подумал он, что если существовала хотя бы одна верная жена после появления на свет Иисуса Христа, то ею была его матушка! Она являлась слишком гордой, дабы обращать внимание на слухи в питейных домах и забегаловках, но если ей придется узнать, что источником их оказался ее собственный сын...Нет, он этого не хотел. Джордж подарил Сесиль горя довольно, дабы того хватило на целых три жизни. Ему следует-

'Что ты только что сказала, Лизбет?' - внезапно резко спросил Эдвард. 'Повтори'.

'Я сказала, что он даже осмелился возводить клевету на твоих родных детей. Утверждает, якобы ни один из наших сыновей не должен наследовать твой трон, ибо они, так же как и ты, рождены вне брака. Если это не государственная измена, Нед, позволь спросить тебя...что тогда, во имя Господне?'

В течение одного неосторожного мига Эдвард похолодел, потрясение заставило кровь хлынуть по венам, а пульс - участиться. Как только здравому смыслу удалось возобладать, дыхание замедлилось. Он понял, чему служили пьяная болтовня Джорджа и ядовитый бред его расстроенного ума, не более того.

'Думаю, братец Джордж просто запутался в собственном языке' - тихо ответил Эдвард. 'Он утверждает, что...ты околдовала меня, чтобы устроить брак?'

Елизавета кивнула. 'Чем еще это может являться? Поистине, он даже больше лишен смысла, чем обычно. Не упоминая о словах, что наш брак юридически не состоятелен, а дети - незаконнорожденные, остальное представляется стремящимся к традиционной для него бессвязной тарабарщине, что слышишь от глубоко увязнувшего в выпивке человека. Что-то о погребенной в Норвиче правде, за исключением ее ложности, и странного упоминания твоего бывшего канцлера - Роберта Стиллингтона, но что все это значит...Нед! Нед, ты делаешь мне больно!'

Эдвард смотрел сквозь нее, но потом ослабил хватку, разжав впившиеся в кисть пальцы. Елизавета обиженно потерла запястье, но, взглянув в лицо мужу, не стала озвучивать просившуюся жалобу.

'Нед, в чем дело? Что не так?'

Эдвард не услышал ее, на секунду полностью обо всем позабыв. Его голова шла кругом. Господи! После всех этих лет! Он пребывал в твердой уверенности, что никто никогда ничего не узнает о Нелл! В абсолютно непоколебимой уверенности!

'Нед? Нед, ты пугаешь меня! Что такое?'

Он помотал головой, но усвоенная в течение жизни выдержка уже начала действовать, Эдвард снова вернул самоконтроль, достаточный, по крайней мере, чтобы с чудесной степенью спокойствия ответить: 'Ничего, Лизбет. Я лишь вспылил от того, что Джордж осмелился произнести о наших сыновьях столь отъявленный бред'.

Елизавета не поверила мужу, он это понял. Но не предоставил ей возможности возразить, отвернувшись и близко притянув к себе подушку, словно желая заснуть. Эдвард мог слышать рядом во тьме дыхание Елизаветы, неровное и неестественно громкое. Один из его псов вычесывал блох, ритмично щелкая когтями по камину. Скрипели ставни. Где-то, за окном волновалась птица, ее припев подхватила другая. Сердце Эдварда продолжало биться странными приступами и вздрагиваниями, так, как всегда колотилось накануне сражения. Нелл. Господи. Он много лет о ней не думал. А сейчас Джордж выяснил правду, узнал про нее. Но как ему удалось? Стиллингтон бы не рассказал, никогда бы не осмелился. Тогда кто? Господи, после всего этого минувшего моря времени!

Эдвард закрыл глаза, и перед ним сразу возникли очертания женского лица. Печальное прекрасное создание, восхитительное и далекое. Прекрасная Мадонна, как он однажды ее назвал, а она испытала потрясение, упрекнув его за богохульство. Но эпитет так ей подходил...крайне точно. Являлось ли это причиной того, что ему потребовалось заполучить Нелл...ее внешняя недоступность и непостижимость? Эдвард больше не знал ответа, если хоть когда-нибудь им владел. Это произошло слишком давно, давно позабытая страсть к уже мертвой женщине. Тайна, забранная ею с собой в могилу. Или же она? Именно Джордж должен был как-то наткнуться на правду...Как многое он узнал?

Показалось, что часы остановились, пока к Эдварду не пришло ощущение навечно воцарившейся ночи. Затем, без малейшего предупреждения, тьма рассеялась, и комнату залил солнечный свет, окутав постель ярким заревом. Король поморщился, отвернувшись от сияния, он так и не заснул.

С каждым следующим днем тревога Елизаветы возрастала. С ее супругом что-то обстояло не так. Она никогда прежде не видела Эдварда таким напряженным и озабоченным. Так как мольбы молодой женщины о разговоре не получали ответа, ее тревожные подозрения только умножались. Что его мучило? Почему Эдвард так резко настоял на возвращении в Лондон, хотя они собирались погостить в Виндзоре до наступления Михайлова дня? И почему он велел произвести в заточении Джорджа столь кардинальные изменения?

Как только они вернулись в Вестминстер, Эдвард распустил личных слуг Кларенса, заменив прежних стражей на людей, выбранных им лично, неразговорчивых ветеранов битв при Барнете и Тьюксбери.

Границы мира Джорджа внезапно съежились до пределов башни Бойя. По приказу Эдварда ему запретили принимать посетителей, внимательно проверяли совершаемые контакты и больше не допускали в Тауэр ввоза бочонков с мальвазией, доставляемых из погребов замка Гербер.

Елизавета призывала к этим мерам уже несколько месяцев, но, наблюдая их принимаемыми так резко, испытывала мало удовлетворения.

Она поймала себя на участившимся воспоминании о необычной реакции Эдварда на рассказ о пьяной болтовне Джорджа. При этом каждый раз ее шестое чувство тревожно кричало, указывая на еще не осознаваемую опасность.

Потом Эдвард неожиданно вызвал в Лондон Роберта Стиллингтона, епископа Бата и Уэльса. Елизавета никогда не могла взять в толк, почему Эдвард назначил Стиллингтона своим канцлером. Обладающий мягкими манерами, скромный человек, разменявший уже пятый десяток, он не мог похвастать ни интеллектом, ни честолюбием, обязательными для столь могущественного положения, и Елизавета не была одинока в изумлении, отчего Эдвард решил почтить Стиллингтона так щедро. Епископ использовал дарованную власть крайне ненавязчиво, а когда здоровье начало его подводить, показался почти испытавшим облегчение, сложив канцлерские полномочия и удалившись в родной Йоркшир. Елизавета не встречалась с ним в течение более, чем двух лет, и почувствовала потрясение при виде изможденного постаревшего мужчины, вводимого в личные покои Эдварда. Неужели он так болен? Но потом Стиллингтон бросил взгляд через плечо, и ее дыхание замерло. Увиденное Елизаветой на его лице представляло собой откровенный ужас, являя вид услышавшего приговор заключенного, готовящегося подняться по ступенькам к воздвигнутой для него виселице.

Елизавета внезапно остановилась. У дверей спальни Эдварда стояла Джейн Шор. Слоняющиеся рядом мужчины резко замолчали, кто-то - в замешательстве, большинство - в глубине души заинтересовавшись этой неловкой встречей королевских жены и возлюбленной. Рассеивание напряжения взяла на себя Джейн.

'Госпожа', - произнесла она и склонилась в глубоком покорном реверансе.

Елизавета равнодушно кивнула, дав Джейн знак подняться. Из двух женщин она ощущала себя попавшей в самую неловкую ситуацию. В силу непреодолимых обстоятельств Елизавета уже давно была вынуждена смиряться с несомненными изменами Эдварда. Кроме того, она считала Джейн менее неприятной, нежели большинство партнерш мужа. Джейн никогда не хвасталась милостью Эдварда и, что являлось равно важным в глазах Елизаветы, она казалась совершенно неосведомленной о преимуществах власти. Девушка использовала свое влияние также опрометчиво, как и тратила деньги. Она всегда была готова выслушивать тяжелые истории, давать деньги в долг, который вряд ли дождется возвращения, а когда ходатайствовала перед королем об исправлении нанесенных обид, то выступала от лица жертв, слабых. Ее бесхитростная щедрость принесла Джейн любовь лондонцев, однако Елизавета продолжала считать соперницу глупенькой простушкой.

Сейчас Джейн отпрянула от двери, хотя Эдвард вызвал именно ее, а Елизавета явилась непрошенной, тихо говоря: 'Я оставлю вас, госпожа'.

Войдя в спальню, Елизавета захлопнула за собой дверь. Эдвард находился один. На звук закрывшейся женой створки король, вопросительно нахмурившись, поднял взгляд, и она услышала демонстративный тон своего голоса: 'Ваша девка не придет. Я ее отослала'. Пожалела Елизавета сразу же. Слова приобрели собственное звучание, будучи порождены больше напряжением, чем ревностью.

Подготовившись к вспышке его гнева, она удивилась, когда Эдвард просто пожал плечами.

'Я правильно понимаю, что ты хотела увидеться со мной, Лизбет?'

Елизавета могла бы раздраженно воспринять его равнодушие, но оно лишь послужило подпиткой грызущим ее страхам. Она быстро метнулась к мужу, кинулась на колени и обхватила его руки своими ладонями.

'Нед, почему ты послал за господином Стиллингтоном? И какое отношение ко всему этому имеет Джордж? Я никогда раньше не видела, чтобы твои нервы были так натянуты и чувствительны. Тебе следует объяснить мне, что случилось. Я имею право знать!'

Эдвард оглядел жену с застывшим на лице очень странным выражением, которое ей не могло просто пригрезиться. 'Да', - ответил он, в конце концов. 'Да, я думаю, это право у тебя есть'.

Король дернул головой по направлению к столу. 'Плесни мне из графина. Себе тоже плесни. Тебе необходимо выпить', - объяснил он сухо.

Под слоем знакомой насмешливости Елизавета чувствовала что-то еще, чуждое и неожиданное. Ему сложно признаться мне в этом, внезапно пришло ей в голову, и мысль еще сильнее напугала женщину. Поднявшись, она быстро вернулась к Эдварду с наполненным вином бокалом, напряженно наблюдая потом, как он пьет.

'Не смотри так предвкушающе, любовь моя. Уверяю, эта тайна относится к разряду тех, которые ты не хотела бы знать'.

'Просто расскажи мне', - натянуто попросила Елизавета, и Эдвард кивнул.

'Смею ли напомнить мою неохоту жениться на тебе?'

Елизавета застыла в изумлении. 'Еще как', - ответила она ледяным тоном. 'Никто и никогда не позволит мне позабыть, что мое происхождение намного скромнее твоего. Это правда, благодарю тебя за напоминание, - мой отец всего лишь простой рыцарь, но тобой ни разу не замечалось, что матушка вышла из среды бургундской знати! Не понимаю, почему ты заговорил об этом сейчас...'

Эдвард прервал жену нетерпеливым жестом. 'Мое нежелание не имело никакого отношения к твоей семье. Оно объяснялось тем...' Елизавета видела, как муж набрал воздух в легкие. 'Тем, что я не был свободен, дабы вступать в брак'.

'Что?'

'Я не был свободен, дабы вступать в брак', - очень ровно повторил он. 'За два года до того, как мы обменялись матримониальными обетами в усадьбе Графтон, я попросил о верности другую женщину'.

Елизавета остановила на Эдварде взгляд. 'Ты с ума сошел, если говоришь такое', - задохнулась она. 'Ты не должен произносить подобного, даже в шутку. Если бы это оказалось правдой...то означало бы, что Церкви нельзя было признавать наш брак. Что все прошедшие тринадцать лет мы провели во грехе. Что наши дети... что наши дети станут незаконнорожденными'. Елизавета резко остановилась, у нее возникли проблемы с дыханием.

'Я не шучу, Лизбет', ответил Эдвард, внезапно уставшим голосом.

'Нет'. Она покачала головой, отходя, пока не почувствовала упирающийся в спину край стоящего позади нее стола. 'Нет, я не верю тебе'.

Он ничего не сказал, и Елизавета повторила уже тверже: 'Я не верю в это. Не верю!'

Эдвард начал пить, пока бокал не опустел, после тихо объяснив: 'Я говорю тебе правду. Ты прекрасно понимаешь'.

Под столом стояла скамеечка для ног. Елизавета придвинула ее к себе и присела. 'Кто?' Она облизала губы и снова спросила: 'Кем она была?'

'Элеонора Батлер. Дочь Шрусбери'.

'Господи!' Елизавета закрыла глаза. Дочь графа Шрусбери. Благословенный Боже.

Эдвард что-то говорил об Элеоноре Батлер, называя ее Нелл. Елизавета разобрала слова 'вдова' и 'женский монастырь', пытаясь сосредоточиться на его рассказе, найти в нем хоть какое-то здравое зерно.

'Батлер не является фамилией Шрусбери', - тупо заметила женщина. 'Значит, она вышла замуж?' Елизавета тут же удивилась, зачем спросила, и имело ли это малейшее значение?

Эдвард кивнул. 'В тринадцать лет она вышла замуж за сына лорда Стенли. Когда мы впервые встретились, Нелл уже на протяжении почти двух лет являлась вдовой'.

Елизавета втянула воздух. Не жена торговца, как Джейн Шор. Не светлая первая любовь, соблазненная и забытая. Дочь Шрусбери и невестка лорда Стенли. Милостивый, милостивый Боже.

На расстоянии вытянутой руки стоял кубок из венецианского стекла. Казалось, - язык распух и заполнил собой рот. Это жуткое ощущение напугало Елизавету. Она попыталась сглотнуть, потерпела неудачу и задумчиво взглянула на бокал. Поднять его не хватило смелости, ведь Елизавета понимала, что не сможет поднести кубок к губам, не расплескав. Она еще крепче вцепилась в стол и снова закрыла глаза. Сейчас ей станет дурно. Елизавета хорошо это чувствовала.

'Лизбет?' Эдвард стоял рядом, наклонившись над ней с встревоженным выражением лица. Стоило ему положить руку ей на плечо, как голова Елизаветы поднялась, тело судорожно дернулось и застыло.

'Не прикасайся ко мне', - предупредила она.

Никакого вопроса не прозвучало, но Елизавета его подразумевала. Эдвард отступил на шаг, смотря во внезапно сузившиеся глаза, горящие от ненависти лихорадочным блеском. Но также он видел, и как она побелела, как на ее висках и верхней губе выступили капли пота.

'Возьми это', - резко сказал Эдвард. 'Выглядишь так, будто сейчас потеряешь сознание'.

Эдвард взял кубок и протянул Елизавете. Но она выбила его из ладони мужа, отправив бокал вертеться волчком на полу между ними. От удара стекло треснуло, пропитав ковер янтарной пеной. Один из псов Эдварда выбежал вперед, - разобраться в случившемся. Он обнюхал растекающуюся жидкость и осторожно лизнул ее языком, затем снова повторил совершенный опыт. Елизавета подняла взгляд на Эдварда, потом - опустила его на разбитые осколки стекла. Как бы ей хотелось, подумала женщина, бросить их ему в лицо. Но от невозможности подобного поступка оставалось только резко пнуть собаку. Пес испуганно завыл, отпрянув в изумленной поспешности, а Елизавету наполнила дикая неконтролируемая и необъяснимая ярость от лицезрения, как он подошел к ее мужу за утешением.

'Почему?' - с горечью спросила она. 'Бога ради, почему? В конце концов, ты мог поделиться этим со мной. Ты сейчас у меня в таком долгу!'

'Почему, как ты думаешь?' Эдвард отвернулся и оборонительно пожал плечами. 'Я захотел ее, но девушка оказалась добродетельной. Иным путем получить желаемое не получилось'. Потянувшись за графином, он налил себе вторую порцию, произнося: 'Проклятие, Лизбет, мне было всего двадцать лет, я привык получать то, на что положил глаз, любыми путями. Я просто не подумал...'

'И ты считаешь, это тебя оправдывает?' Елизавета являла собой воплощенный скепсис. 'Потому что ты ее захотел, это дало тебе право? Так со мной поступить? Так поступить с твоими собственными детьми? Да как ты мог?'

'Довольно поздно для упреков', - холодно ответил Эдвард. 'Дело сделано, и что бы мы не сказали, его не поправишь'.

Елизавета поднялась на ноги. Стой он ближе, она бы его ударила. Но, так как расстояние было значительным, в ее силах оставалось лишь воспользоваться речью. Медленно и обдуманно женщина начала адресовать мужу все грязные эпитеты, что ей когда-либо посчастливилось услышать, с использованием брани, во владение которой никогда бы не поверила. Эдвард не перебивал, позволяя закончить монолог.

Когда поток ее оскорблений, наконец, иссяк, Эдвард сказал: 'Не стоит играть роль опечаленной супруги, Лизбет. Она тебе не идет. Нам обоим известно, что я дал тебе то, чего ты больше всего добивалась, - корону, носить которую так приятно. Даже если бы я рассказал о Нелл, ты все равно вышла бы за меня замуж. Не сомневаюсь, ради приобретения статуса английской королевы, ты охотно переспала бы и с прокаженным'.

У левого глаза Елизаветы запульсировала ослепляющая боль. Она не осмеливалась дольше оставаться с ним в этой комнате, не в силах предвидеть, что может натворить. Добравшись до двери, Елизавета на мгновение оперлась на нее, произнеся затем: 'Я никогда тебя не прощу. Никогда. Бога беру в свидетели, не прощу'.

'Да, Лизбет, не простишь', - тихо подтвердил Эдвард.

Елизавета уже готова была распахнуть дверь, но ее рука примерзла к задвижке, сжавшись в бессильном кулаке. Помоги ей Христос, но Эдвард прав. Какой выбор перед ней стоял? Она осела вдоль двери, чувствуя охвативший лицо жар, а затем ее желудок серьезно отяжелел, и Елизавета споткнулась на пороге гардеробной, упав на колени и начав изрыгать переполнявшую ее желчь.

Несколько секунд она сознавала только страдания, терзавшие тело. Потом Елизавета почувствовала под локтями его руки, поднимающие ее на ноги. Она пыталась извернуться, но, не имея сил, позволила Эдварду отнести себя на кровать. Женщина закрыла глаза, делая усилие избавиться от вида его лица, избавиться от открытия, которое не могла принять. Открытия, что их совместная жизнь являлась ложью, обманом, от самого начала. Елизавета слышала, как Эдвард передвигается по комнате, раз он приблизился к постели и обтер ее лицо влажной тканью. Она начала отворачиваться, но почему-то попытка не представилась стоящей усилий. Обнаружилось, что Елизавета даже не способна опять разозлиться. Она ощущала отупение, равнодушие и сильнейшую усталость.

Когда она открыла глаза, то увидела, как Эдвард подносит к кровати кресло. Заметив дрожание ее ресниц, он наклонился и спросил: 'Как ты думаешь, сейчас мы можем поговорить? Без использования обвинений или оскорблений?'

'Дай мне что-нибудь выпить', - ответила Елизавета и поняла, что муж предвосхитил просьбу, протягивая ей кубок. Она приняла его и начала пить крупными глотками. Спустя какое-то время Елизавета задала вопрос: 'Где она? Почему молчала?'

'Она мертва. Вскоре после того, как я открыл известие о нашем браке на чтениях Личного Совета, она постриглась в норвичском монастыре. Умерла же четырьмя годами позже, и была похоронена в церкви кармелиток'.

'Тем не менее, она молчала? Она должна была очень сильно тебя любить', - со злостью высказалась Елизавета, уловив, как искривился угол губ Эдварда.

'Да', - неохотно согласился он. 'Любила'. Они взглянули друг на друга, и Елизавета одержала маленькую победу в том, что Эдвард первым отвел взгляд.

'Кто еще знает? Глостер? Гастингс? Кто, Нед?' Она впервые назвала его по имени с момента, как Эдвард рассказал ей о Нелл Батлер. Елизавета хотела бы этого не делать, хотела бы не называть мужа так, словно они вернулись к нормальным взаимоотношениям, словно он мог получить прощение.

'Только Стилингтон. Больше никому ничего не известно. Да, Уилл, матушка и еще несколько человек в курсе моих связанных с Нелл затруднений, но они никогда не узнают о них правды. Дикону же тогда было десять или около того. Нет, тебе не стоит-'

'Господи!' Елизавета ровно села, ее глаза вдруг расширились от ужаса, рожденного поразившим ее пониманием. 'Стиллингтон! И монастырь, по твоим словам, в Норвиче! То, о чем бормотал Джордж! Норвич! Он знает! Нед, Джордж знает!'

'Не уверен', - мрачно отозвался Эдвард. 'Но боюсь, что так'.

Самообладание Елизаветы сошло на нет, по лицу начали струиться испуганные слезы, стекая на его сдерживающие ее руки. 'Разве ты не понимаешь, о чем я говорю, Нед? Когда ты умрешь, корона перейдет к Джорджу! К Джорджу...не к нашему сыну. И ему это сейчас известно, Джорджу известно!'

'Нет!' Он схватил ее за плечи и затряс. 'Нет, Лизбет, нет. Я не позволю такому произойти. Клянусь тебе, не позволю'.

Неподдельность искренности в его голосе заставила пойти на спад панику Елизаветы. Эдвард имел в виду именно то, о чем говорил. Появилось нечто, за что она могла уцепиться, спасительная ниточка, пусть и обтрепавшаяся. Женщина смогла более спокойно уточнить: 'Как он узнал? Ему рассказал Стиллингтон?'

'Нет'. Эдвард откинулся на спинку кресла, запустив руку в волосы и надавливая пальцами на виски.

'Я сказал, что Нелл сохранила мою тайну, это не совсем верно. Она хранила ее, пока оставалась жива, но, находясь при смерти, должна была совершить последнюю исповедь. Священник, разумеется, обязан хранить тайну и не может раскрывать поведанное ему. Только, видимо, по его мнению, этот грех представлялся крайне тяжелым. Прошлой зимой святого отца поразила смертельная болезнь, и монах решил, что не следует забирать такую тайну с собой в могилу. Поэтому...он написал Джорджу, человеку, которого рассматривал как законного наследника'.

'Господи, нет...' - выдохнула Елизавета, и Эдвард, встряхнув головой, быстро ответил: ' Нет, он не раскрыл историю Нелл во всей ее полноте. Уже за это нам стоит быть благодарными. Но он достаточно сказал, чтобы разжечь в Джордже любопытство, заявив, что тот может спросить у епископа Стиллингтона о Нелл Батлер и обо мне. Конечно, Джордж не терял времени, так и поступив. Он отправился к Стиллингтону со своими подозрениями и несколькими очень неудобными вопросами'.

'Ты же утверждаешь, что Стиллингтон ему не рассказал!'

'Не думаю, чтобы он так сделал. Святой отец утверждает, что он молчал, и я склонен ему поверить. Но он также говорит, что оказался захвачен врасплох, и мог лишь отрицать слышанное когда-либо о Нелл Батлер. Неумелая ложь, которую Джордж мог бы достаточно легко опровергнуть, - отношения Стиллингтона с семьей Нелл насчитывают почти тридцать лет'. При этих словах Эдвард сморщился, а затем добавил: 'Со всеми его недостатками, Джордж совсем не глуп. Он вполне способен сделать естественное умозаключение, что Стиллингтон был неискренен в вопросе о знакомстве с Нелл Батлер, а значит, имел на это вескую причину. Он также способен, наткнувшись на истину или ее большой фрагмент, стать опасным'.

'Ты подразумеваешь, что Джордж может прийти к выводу о заключении между тобой и Нелл Батлер тайного брака?' - спросила Елизавета.

Эдвард пожал плечами, устало ответив: 'О чем еще ему думать?'

На миг Елизавета забыла, как сильно нуждается в нем. 'Да', - язвительно подтвердила она. 'Могу понять образ его мыслей. Твои прошлые достижения естественно наводят на подобные предположения, разве не так?'

От данных слов Эдвард резко вскинул голову, его глаза были голубыми и загадочными, напоминающими небо летом, отчего Елизавета настроилась на колкий сарказм и насмешку, которыми он владел в совершенстве. Но вместо этого король усмехнулся.

'Да', - уступил он. 'Думаю, что наводят'.

Елизавета покачнулась, отпрянув от Эдварда, словно он ее ударил. 'Будь ты проклят', - беспомощно произнесла она и, отвернувшись, спрятала голову в подушке. 'Будь ты проклят, Нед, будь ты проклят!'

Он не обиделся, и Елизавета смутно поняла - почему. Эдвард победил. Она заявила, что никогда его не простит, но, в действительности, между ними ничего не изменится. Они продолжат жить, как раньше. Ей придется делить с ним ложе, вынашивать его детей, и, самое худшее заключается в том, что подобное будет происходить не по причине отсутствия у нее другого выбора. Худшее в том, подумала Елизавета, что она хотела, дабы так происходило.

Именно это понимание заставило ее ресницы распахнуться на него, сказать с неожиданным ядом в голосе: 'Нелл Батлер должна была оказаться самой непроходимой дурой во всем христианском мире! На ее месте я бы никогда не промолчала, никогда!'

Елизавета надеялась причинить Эдварду боль, но увидела, что ее старание пошло прахом. 'Ни секунды в этом не сомневаюсь, любимая',- холодно ответил он.

Елизавета снова попыталась выпрямиться, начав подниматься. Пока она это делала, ее взгляд упал на собственную свадебную ленту, расшитую сверкающими золотом и изумрудами, сочетающимися по цвету с оттенком глаз владелицы. Елизавета воззрилась на нее, сжав в ладони, будто она была талисманом. Потом женщина подняла голову и заявила кажущимся от этого угрожающим жестко контролируемым голосом: 'Что до меня, я являюсь твоей законной супругой и королевой, и моему сыну по праву рождения принадлежит корона. Так как он и твой сын, Нед, то именно тебе следует защищать данное право. Хотелось бы услышать от тебя, как ты намереваешься действовать?'

Он оттолкнул кресло назад, резко вскочив на ноги. 'Не понимаю, как у Джорджа может оказаться нечто большее, нежели подозрения?' - ответил Эдвард, наталкивая на мысль о тщательности выбираемых им слов.

'Нед, я не глупа, поэтому не надо обращаться со мной, как с идиоткой! Я знаю твоего брата, знаю образ его мыслей. Ему не нужны доказательства. С Джорджа довольно и простого подозрения'.

Он отошел от кровати, направившись к камину. Елизавета последовала за ним, схватив за руку, чтобы ему пришлось посмотреть ей в глаза.

'Ты не можешь оставить его в живых, Нед. Сам знаешь - не можешь. Не существует иного пути заставить Джорджа замолчать. Раньше или позже он начнет вещать, отыскав желающих его послушать. Еще остались верные Ланкастерам люди, те, кто глядит на Тюдоров, как на последних носителей ланкастерской крови. Считаешь, они не воспользуются Джорджем? Подумай, Нед, подумай! Что будет с Бесс? Как ей стать королевой Франции, если когда-нибудь выяснится, что она рождена вне брака? А наши сыновья... Что с ними будет?'

Елизавета замолчала, ее глаза напряженно исследовали лицо Эдварда. Потом рука женщины соскользнула с мужней, и она отступила назад. 'Но ты уже это знаешь', - медленно заключила она. 'Конечно, знаешь'.

Эдвард все еще молчал. Внезапно на его щеке дернулся мускул, что, как помнила Елизавета, являлось признаком крайнего напряжения.

'Ты не ответил мне, Нед. Что будет с нашими сыновьями? Чуть раньше этим вечером ты поклялся, что не позволишь Джорджу причинить им вред, что не позволишь ему предъявить требования на корону. Ты должен ответить мне, Нед, ответить, если действительно собираешься сделать это'.

'Да', - произнес Эдвард. 'Да, собираюсь'.