Солнце в зените

Глава тринадцатая

Вестминстер. Декабрь 1469 года.

'Почему, Нед? Бога ради, почему? Как ты мог?'

'Потому что у меня не было выбора, Лисбет'.

Елизавета пристально смотрела на него. Эдвард понимал недоверие жены, понимал, что его слова никакого воздействия на нее не оказали.

'Не было выбора?' - откликнулась она безжизненно. 'Мой отец и брат погибли, благодаря приказу Уорвика. И сейчас ты говоришь мне, что у тебя не было иного выбора, только простить его?'

Голос повысился. Эдвард сделал шаг к жене, но Елизавета уклонилась, отступив на недосягаемое расстояние.

'Да', тихо произнес Эдвард. 'Это в точности то, что я говорю тебе. Выбора не было. Не можешь уничтожить противника, Лисбет, тогда ты вынужден прийти с ним к соглашению. Простейшее правило войны, любимая, как бы мало нам оно не нравилось'.

'У тебя есть власть...', начала Елизавета, но муж прервал ее на полуфразе.

'Нет, Лисбет. Сожалею, но вынужден признаться, что нет. Конечно, я обладаю духовным авторитетом, неотделимым от королевской власти'. Желчная улыбка тронула рот, перед тем, как Эдвард прибавил: 'К несчастью, духовный авторитет обычно плохо помогает на поле боя, дорогая моя'.

Она не заметила его желчности, качая головой. 'Ты - король', - упрямо повторила Елизавета. 'Это дает тебе власть...'

'Также, как и Гарри Ланкастеру? Христом Богом, Лисбет, отец годами враждовал с Маргаритой Анжуйской, и что мог поделать с их войной чертов маленький Ланкастер, особенно когда она окропила все вокруг кровью?'

'Потому что он был прост!'

'Довольно правдиво, но ответ еще и лежит в силе отца и в слабости Гарри. В силе, достаточной, чтобы действовать в противовес короне, даже покуситься на короля. Сколько сражений состоялось во времена, предшествовавшие Таутону... Четыре? Пять? Ты вещала о власти. Хорошо, у отца была власть бросить вызов самому королю. Однако, меня нестерпимо раздражает столкновение с аналогичнейшими действиями кузена Уорвика.... По крайней мере, сейчас'.

Елизавета не ответила, и Эдвард обвил руками ее талию, притянув жену к себе. Опустив голову, он прокладывал поцелуями дорожки на ее висках и веках, тихо и успокаивающе убеждая, признавая справедливость требования мести, но напоминая, что у короля нет собственной армии и он зависит от своих лордов в вопросе сбора вооруженных людей, повторяя, что Уорвик обладает собственным мощным войском, обосновавшимся на севере, что он может привести на поле внушительные силы под личным знаменем с медведем и заостренным древком. Она не отреагировала, просто легко отстранила щеку, так, что его губы лишь скользнули по ее рту.

'Я разделяю твою горечь, дорогая. Думаешь мне этого хочется? Уверяю тебя, никогда не давалось более неохотного прощения. Кузен Уорвик передо мной в неоплатном долгу, и забывать о нем я не собираюсь. Но сейчас я не в том положении, чтобы требовать расчета. Знаю, для тебя это непросто, любимая, но...'

Она высвободилась из объятий мужа. Эдвард никогда не видел таких зеленых глаз, сверкающих и поражающих глубоким изумрудным цветом, со зрачками, суженными до размера узких щелей, из которых на него выплескивалась обжигающая ярость.

"Нет, не знаешь! Истина в том, что гибель моих близких мало или совсем ничего не значит для тебя! Ты говоришь мне о необходимости. Тогда объясни какая необходимость когда-нибудь могла бы тебя заставить прийти к соглашению с Клиффордом! Ничего на Божьем свете не смогло бы вынудить тебя простить человека, убившего твоего брата. Но, кажется, смерть моего значит для тебя меньше!"

Эдвард тоже разозлился, но совершил усилие, дабы подавить эмоции, терпеливо произнеся: "Ты несправедлива, Лисбет. Я уже объяснил тебе, почему согласился простить Уорвика. Ты должна знать, совсем не такой шаг я хотел сделать..."

"Нет", выплюнула она. "Нет, не знаю. Единственное, что мне известно, ты простил человека, убившего моих отца и брата, и это все, что мне нужно знать!"

Никогда за пять лет их брака Елизавета и Эдвард не ссорились столь серьезно. В конце концов, недовольный король гордо вышел из спальни, тогда как его супруга нашла возможность выпустить наружу свой гнев, обрушив разрушительный порыв на комнатную обстановку, сметая гребни из слоновой кости и флаконы венецианского стекла на пол и раскидывая по покоям подушки с такой силой, что они разрывались, в беспорядке осыпаясь перьями.

Гнев Эдварда скоро остыл. Он сказал правду, прощение было не более, чем реалистичным признанием могущества, неотъемлемого от титула и земельных владений Уорвика. Но Елизавета тоже говорила правду, и ее муж знал это. Унижения, которые Эдвард вынужден был вытерпеть от Уорвика, мучили его больше, нежели смерти близких королевы.

Родственники Вудвиллы горько разочаровали Эдварда за каких-то несколько месяцев, прошедших после свадьбы. Чрезвычайно красивая семья вскоре продемонстрировала себя одаренной в немного меньшей степени, нежели внешностью, захватническими инстинктами и неспособностью ни к чему, кроме создания врагов, в чем преуспела. Королю понадобилось совсем мало времени для заключения, его интересы были бы намного лучше соблюдены, окажись жена единственным ребенком в семье. Эдвард мог только изумляться, как столь слабая семья произвела на свет Лисбет, чьи сила воли и честолюбие соперничали с его собственными подобными качествами.

Король сожалел о казнях тестя и свояка в Ковентри Госворт Грин, но не горевал о них, о чем Елизавета знала. Знала, и это ее обижало. Но Эдвард не винил жену и не попрекал за требования мести по отношению к человеку, на которого она возлагала ответственность за содеянное.

Он давно понимал, его прекрасная супруга может стать непримиримым противником. Также Эдвард понимал, как сильно можно страдать от потери, требующей искупления кровью. Зная, он охотно принимал со стороны Елизаветы поведение, какого не принял бы больше ни от кого. Эдвард больше не думал о случившейся ссоре, дипломатично наблюдая сквозь пальцы за ледяным обращением с ним супруги в последовавшие дни, и благоразумно не посещал ее постели на протяжение нескольких ночей, дабы дать время ее запалу немного остыть.

Только на четвертую ночь после размолвки Эдвард вернулся. Однако, он недооценил продолжительность ярости Елизаветы. Время лишь воспалило ее, и все обиды, хранимые на супруга, за протекшие дни отпечатались глубже.

Сидя перед туалетным столиком, Елизавета наблюдала за движениями мужа, отображающимися в зеркальной поверхности отполированных стеклянных столбцов, заказанных у генуэзского мастера. На ее лице не обнаруживалось никакого выражения, но внутри королевы все кипело. Первым побуждением было высказать свое возмущение, посоветовать благоверному искать удовольствий у одной из девиц, которых он держит при дворе, напасть на него с жалящими и отвергающими речами. Елизавета подавила это желание, но со значительным усилием.

На протяжение приятных безсобытийных лет брака с Джоном Греем, она никогда не стеснялась использовать чувственные отношения, как средство достижения личных целей. Такая стратегия показала себя высокоэффективным оружием в жизни с малоразговорчивым серьезным рыцарем, ни разу абсолютно не потерявшим благоговейного трепета перед поразительной красотой девушки, попавшей в его постель пятнадцатилетней девственной невестой.

Во взаимоотношениях с Эдвардом такое поведение продемонстрировало свою оборотную сторону. На ранних порах семейной жизни Елизавета наотрез отвергла любовные авансы после незначительного разногласия, вызвав тем ссору неожиданной и тревожащей интенсивности. Это был первый раз, когда она увидела беззаботного нового мужа искренне разгневанным. Молодая женщина сохранила воспоминание на будущее. При всей самовольности, она также являлась и прагматичной, зная, как важно удовлетворить Эдварда, и, в последующие годы, подобной ошибки не совершала.

Сейчас, как бы Елизавета ни хотела отказать супругу, она колебалась - стоит ли поступать так, будучи слишком горда, чтобы изображать неважное самочувствие. Пока дамы причесали ей волосы и сбрызнули духами монаршьи шею и запястья, у нее уже оказалось заготовлено решение сложной дилеммы.

Она встала, медленно прошла по комнате, неохотно отвечая тем самым на призывы Эдварда, остановилась перед ним в ожидании, пока муж поднимется с постели, привлекая ее в свои объятия. Пассивно уступила ему, позволила распустить волосы, исследовать и ласкать ее рот его языку, снять с нее сорочку. Молчаливо покорилась проявлениям нежности Эдварда, никак не откликнувшись даже тогда, когда он касался ее в тех точках и теми способами, которые, как было ему известно, дарили ей наибольшее удовольствие. Однако сейчас она ничего не ощущала, радуясь победе силы воли над телом.

Когда он опустил ее на постель, их взгляды в первый раз за вечер встретились. Елизавета видела, Эдварда забавляет ее игра в безразличие, он нахально убежден, что это всего лишь поза и вскоре она вынуждена будет проявить свою возбужденность.

Елизавета также подумала, что собственная плоть способна подвести ее, что ее план может оказаться видом воздаяния, более действенным в теории, нежели в практике. Притяжение между ними отличалось крайней силой, так было с момента первой встречи. Даже сегодня, после пяти лет совместной жизни и бесчисленных измен, Эдварду стоило улыбнуться жене, находясь на другом конце комнаты, и ее тело начинало трепетать и полыхать. Она никогда не пыталась подавить испытываемое к нему желание, более того, не была уверена в успехе этого предприятия.

Сейчас Елизавета обнаружила, к собственному изумлению, что подобные действия совсем не сложны. Ей стоило лишь думать об Уорвике. Уорвике, въехавшем в Вестминстер, благодаря королевскому охранному свидетельству. Уорвике, наблюдающим за Большим Советом, если бы не произошло событий в Олни, словно он и не убивал ее близких и не пленял ее мужа.

Такие мысли окатывали Елизавету холодом, замораживающим кровь и уничтожающим все искорки страсти настолько основательно, что она не смогла бы ответить Эдварду, появись у нее к тому стремление. Женщина ощущала оцепенелость, будто мозг каким-то образом разорвал все связи с телом, лежа вяло и безразлично под весом супруга, пока голова наполнялась образами Уорвика, а сердце затапливалось ненавистью.

Ненависть была чувством, непринужденно пришедшим к Елизавете, как ребенок, она не могла простить причиненную ей несправедливость. Елизавета дала обет, что настанет день, когда она увидит гибель Уорвика и тех, кто его окружает. Не забыть и роль, сыгранную в деле убийства ее отца Джорджем Кларенсом. Кларенс также в кровном долгу перед ней.

Она переместилась на плечах, пригвожденной к постели, ей не казалось собственное положение достаточно удобным, потому Елизавета надеялась, что Нед скоро закончит, так как в ноге уже ощущалась судорога. Может быть, на этот раз он подарит ей ребенка. Елизавета пылко надеялась на подобный исход, она горячо, но, тем не менее, безнадежно, хотела родить Эдварду сына. Прошли месяцы с тех пор, как в ее чреве билась жизнь. Беременность прошлого лета оказалась ложной... Или же она позже лишилась ребенка, потеряв его на втором месяце. В Августе Неда захватили в Олни. Да, это должно быть еще одним долгом, висящем на Уорвике. Идея обвинения его в своем нынешнем бесплодии принесла Елизавете мрачное удовлетворение.

Неожиданно она осознала, что муж внезапно успокоился, и его неподвижность застала Елизавету врасплох, потому что удовлетворения он еще не достиг. Она поднялась на локте, чтобы вопросительно посмотреть Эдварду в лицо. С изумлением пришлось признать, что он уже некоторое время разглядывает ее, возможно, наблюдая за ответной реакцией довольно долго. Сейчас Эдвард не демонстрировал любопытства, цвет глаз посветлел и покрылся льдом.

'Книжку не хочешь, скоротать время?' - спросил он очень ровно, и Елизавета поняла, что ранила его неожиданным способом, и, скорее всего, совершенно непростительным. И лежа таким образом, переплетясь в самом близком из любовных объятий, они смотрели друг на друга обвиняющими глазами заклятых врагов.

Елизавета не относилась к числу нервных женщин, также она не задумывалась о призраках и не развлекалась мыслями о дурных предчувствиях, навевающих безымянный ужас. С столь маленьким воображением, которым обладала английская королева, она отличалась жесткой дисциплинированностью и не занималась фантастичными блужданиями вне хорошо определенных и давно установленных ею для себя границ.

Однако сейчас Елизавета не могла заснуть по ночам, а когда ей это удавалось, сон оказывался прерывистым и беспокойным. Началось вздрагивание от неожиданного громкого шума, а опрокидывание неосторожным пажом тяжелого керамического кувшина в королевской спальне, заставило Елизавету окончательно потеряла над собой контроль, залепив ему с двух сторон пощечину такой силы, что в течение нескольких последующих дней мальчик носил следы ее вспышки на своем лице.

К середине второй недели нервы королевы так натянулись, что находившиеся на ее службе люди боялись вызова к госпоже. Елизавета была вынуждена просить снотворное средство у Доминико де Серего, одного из придворных врачей, и каждую ночь принимать мерзкую на вкус смесь опиума, белены и вина, но получала мало облегчения во сне, таком тяжелом и вязком, что чувствовала себя одурманенной на протяжение нескольких часов после пробуждения. Подводил и аппетит, ничего не напоминало по вкусу того, что должно бы, и после каждого приема пищи съеденное устраивалось в желудке свинцовой гирей. Она заставляла себя есть, однако, также, как и посещать каждое развлекательное рождественское придворное мероприятие.

Елизавета всегда любила танцевать, всегда получала удовольствие от музыки, исполняемой менестрелями, от фокусов артистов и их дрессированных медведей и обезьян, от нравоучительных пьес ремесленных союзов и бродячих актерских трупп. Сейчас она все это ненавидела, зная, что на нее устремлены взгляды придворных, исследующие, просто любопытные, недружелюбные. Ведь при дворе тайн не существовало. Муж обращался с Елизаветой с безупречной любезностью, когда они были в обществе, но слишком мало действий короля могли ускользнуть от внимания постоянно присутствующих рядом вельмож и слуг. Все уже знали, Эдвард больше не посещает постель жены.

Елизавета давно понимала, как окружающие ее ненавидят, но это понимание только сделало ее более властной и, вопреки обстоятельствам, настроенной на собственный путь. Сейчас же она обнаружила, что на нее смотрят с интенсивностью, каким-то образом отличающейся от прежней... выжидательной, как определила для себя королева. В голову пришло сравнение со стаей волков, несколько дней выслеживающей оленя в ожидании знаков изнеможения, подтолкнувших бы их к убийству.

Подобная мысль показалась настолько чуждой, что молодая женщина застонала от ужаса. Внезапно ставшим неровным голосом она приказала горничным покинуть комнату, затем прошла к зеркальным простенкам, дабы посмотреть на женщину, взирающую на нее с той стороны поверхности. В этот раз Елизавета не увидела красоты, которую даже злейшие враги не могли отрицать. Остались лишь затравленные испуганные глаза.

Спустя какое-то время она подошла к кровати и легла на нее, совершенно не снимая одежды. Уже две недели Елизавета отказывалась посмотреть в лицо истине. Она была напугана отчуждением, ежедневно углублявшим пропасть между ней и Недом. Сначала виной тому служил ее гнев, потом гордость, удерживающие от признания истины, от признания, кто из них двоих терял больше.

Елизавета стала королевой нелюбимой, не сумевшей подарить супругу сына и наследника. Она родила троих дочерей, и минуло уже девять месяцев с момента появления на свет последнего ребенка. А еще у Елизаветы существовали враги, добрый Иисусе, столько врагов, что хватит на целую жизнь, да еще если и разделить их с кем-нибудь. Враги есть, а друзей не наблюдается, ни единого, кому можно довериться. Только семья, которая падет вместе с ней. Что случится с Елизаветой, если Нед перестанет испытывать к ней желание, перестанет любить ее?

Вскоре она встала и вернулась к зеркалу. Перед Елизаветой на столике лежала раскрытой баночка с пудровыми духами. Женщина потянулась за ними, начала наносить аромат на кожу горла и на ложбинку между грудями. Потом она стала раздеваться, не позаботившись вызвать своих дам, позволяя фрагментам падать на пол к ногам, пока вокруг не образовалось кольцо из сброшенных шелка и атласа.

'Нет необходимости объявлять о моем приходе', сказала Елизавета стражникам, поставленным у двери спальни своего супруга. Сказала с таким надменным видом, какой только могла создать, и они поспешили дать ей пройти. На выдохе Елизавета молча совершила молитву, чтобы Эдвард оказался один, и прошла в комнату.

Один Эдвард не был, но этим вечером компанию ему составляла не женщина, за что его жена возблагодарила Господа. Комнатные слуги занимались тщательно разработанным ритуалом расстилания королевской постели, заключающимся в опрыскивании святой водой раскрытых одеял. Еще двое разжигали на ночь камин. На прикроватный столик уже поставили вино и хлеб, а рядом, в поле обозрения на кресле, покрытом бархатной тканью, лежала корона Англии, бликующая под всполохами из очага. Среди всей этой деятельности муж Елизаветы наклонился над подоконником, играя с братом в бэкгэммон.

Появление Елизаветы положило конец разговору. Она пересекла комнату, дождавшись, пока Ричард торопливо поднимется. Юноша склонился над протянутой ему рукой, опустившись на колено, пока Елизавета не кивнула, позволяя ему снова встать.

Она не любила этого темноволосого тихого молодого человека ни капельки, в отличие от Неда или жалкого Кларенса. Неприязнь не носила личного характера, для этого Елизавета слишком мало его знала. Но у королевы вызывали инстинктивное отторжение все, имеющие претензии на душевное расположение ее супруга, и, кроме этого, ей казалось, Нед чрезмерно любит своего младшего брата. Паренек только этим утром вернулся ко двору, он прибыл из Уэльса, где пребывал весь прошедший месяц, выполняя то или иное задание Неда. Какое, она не была уверена, лишь смутно припоминая обрывки беседы, услышанной минувшим вечером, о захвате Ричардом замка или аналогичном предприятии. Молодая женщина почувствовала захлестывающую ее волну враждебности к юноше, ведь, не приди он сейчас сюда к Неду, она увидела бы благоверного в постели с одной из его нерях. С такими мыслями Елизавета одарила Ричарда ослепительной улыбкой и поздравлениями с одержанной им победой.

На какой-то опасный миг мальчишка выказал пораженность ее неожиданной сердечностью, обычно невестка в общении с ним придерживалась тона небрежной вежливости. Ричард вспомнил о такте, и Елизавета была ему благодарна за быстроту, за моментальный и сдержанный уход. За юношей вскоре последовали слуги, так что за считанные минуты королева осталась наедине с мужем.

'Ты хотела поговорить со мной, Лисбет?'

Эдвард смотрел на жену с вежливым равнодушием, заставлявшим ее почти застучать зубами. Проглотив обиду, Елизавета кивнула.

'Я пришла сказать, что ты выиграл, Нед. Я принимаю твои условия'.

Если бы только она могла читать его также легко, как Елизавета знала, Эдвард читает ее! Выражение его лица не открыло ни одной из мысли, а когда муж, наконец, заговорил, голос прояснил не больше, чем внешний вид.

'Не в первый ли раз ты поняла, в чем заключаются мои условия?'

'Я точно знаю их', просто сказала Елизавета. 'Безусловная капитуляция'.

Она подумала, что может наблюдать любопытство, сверкнувшее в его глазах и, прежде чем Эдвард успел что-то сказать, шагнула вперед по направлению к нему. Елизавета не хотела говорить, не доверяла себе, сознавая, как мало требуется для возобновления их спора.

Она остановилась перед Эдвардом, нагнулась и поцеловала в губы. Он не оттолкнул, но также и не ответил, поэтому, когда Елизавета выпрямилась, в ее душе стал просыпаться страх, что муж отплатит ей той же монетой. Сделай он так, она уверена, забыть унижение никогда не получится, как не получится простить ему этого унижения.

Не осмеливаясь ждать, Елизавета начала нащупывать гребни из слоновой кости, держащие ее прическу. Волосы упали на плечи блестящим серебристым водопадом. 'Сплетениями лунного света', часто называл их Эдвард, получая удовольствие от погружения лицом в пышные локоны, от их пребывания у него на груди, словно шелковой преграды между любовниками в постели.

Подобные воспоминания о его прошлой страсти оказались довольно сильными и довольно живыми, чтобы рассеять сомнения Елизаветы, терзающие ее в настоящем. Женщина распустила кушак платья, позволив тому полностью упасть на талию и стоя обнаженной от лодыжек до середины бедра и от выпуклой груди до горла.

Эдвард больше не улыбался. Атмосфера между ними незаметно поменялась, напитавшись внезапным сексуальным напряжением.

'Иисусе, ты прекрасна', произнес он, в конце концов, тихо и почти удивленно.

Елизавета без труда могла сейчас читать мысли мужа. Во рту вдруг пересохло, и совершенно не нервы заставили участиться ее дыхание. Она поняла, что сегодня ночью у Эдварда не будет недостатка в ее отзывчивости. Появилось головокружение, мысли прояснились от восторга, от чувства одержанной победы, и, как следствие всего этого, с облегчением и улыбкой Елизавета позволила себе выйти из платья.

Эдвард вытянулся, прижимая жену к себе. Его губы стали горячими, и Елизавета с радостью отдалась их жару, разрешая ему разжигать поцелуями изогнутую линию от горла до мягкости плеча. Она начала расстегивать камзол Эдварда, спускать нижнюю рубашку, пока не смогла проскользнуть руками внутрь, прикасаясь к его коже. Эдвард спустился губами к груди, вызывая чувственные вспышки, обжигая кончики нервов, возбуждая ощущения, невыносимые по своей мощи.

Кожаные пуговицы, прикреплявшие его камзол к штанам, были расстегнуты ее рукой. Эдвард задохнулся, когда Елизавета добралась до паха, обнаружив наглядное свидетельство его нужды в ней. Она выкрутилась в объятиях мужа так, что их губы встретились, оказавшись в ловушке облака блестящих белокурых волос, пока эротичная интимность ласк Эдварда не заставила Елизавету выгнуться, непроизвольно со стоном произнеся его имя. К моменту поднятия им жены на руки и отнесения к ожидающей постели, женщина решила, что не может сказать, кто же из них соблазнитель, а кто - соблазненный.

Елизавета чистила апельсин - свой любимый фрукт. Ей никогда не надоедало лакомиться этими цитрусовыми, ибо она никогда не пробовала их до брака с королем Эдвардом. Апельсины привозились из Италии и отличались оскорбительно высокой ценой, за что и выделялись королевой также сильно, как и за свой сладковатый резкий привкус. Елизавета перегнулась, скользнув копной волос по груди Эдварда, и положила одну из апельсиновых долек ему в рот. Затем перегнулась снова, чтобы слизнуть сок с его губ кончиком языка. Эдвард открыл глаза и улыбнулся ей.

'Можно мне убрать все это?' - промурлыкала Елизавета, указывая на поднос, лежащий рядом с ними на кровати. На нем лежали горы еды - сыра, хлеба и фруктов, - утолив голод друг по другу, оба супруга были захвачены голодом иного рода, отчего устроили переполох на кухне своим неожиданным требованием пищи среди ночи.

Эдвард кивнул, и Елизавета спустила поднос на пол, после чего снова удобно легла в его объятия. С постели был виден блеск короны. Молодой женщине нравилась традиция помещать ее рядом с кроватью, нравилось видеть материальное доказательство царствования супруга.

Она больше не сожалела о капитуляции перед Эдвардом в битве сил воли, более того, порицала себя за то, что не совершила этого раньше, дабы избежать стольких тревожных дней и бесконечных ночей. Поистине, размышляла Елизавета, ей никогда не хотелось смирить свою гордость в отношениях с первым мужем. Но Нед не походил на Джона ни в каком отношении, не походил ни на одного человека, какого она когда-либо встречала. Глаза возобновили поиск, остановившись наверху, молчаливое сияние короны, даже в свете каминного пламени все еще озаряло комнату успокаивающим мерцанием.

Елизавета ощущала возрастающую усталость, восхитительно наплывающее на нее чувство, словно кости вмиг начали оплавляться. Она пыталась бороться с собой, готовность заснуть отсутствовала напрочь. Рядом вытянулся Эдвард, все еще притягивая ее ближе к себе. Он держал Елизавету, обнимая левой рукой, лежащей на ней, как раз под грудью. Можно было наблюдать бледнеющие красные следы на его коже, там, куда недавно впивались ее ногти. Елизавета дотронулась до них и начала прослеживать образовавшуюся дорожку подушечкой пальца.

Королева знала, испытывающие к ней ненависть обзывали ее девкой и грязнулей, намекая, что каким-то образом она наслала сатанинское сексуальное заклятие на Эдварда, заколдовав его до степени согласия на брак. Иногда Елизавета относилась к таким слухам безразлично, иногда, возмущалась из-за подобных обвинений, но, если бы природа молодой женщины оказалась иной, она обнаружила бы определенное мрачное удовлетворение в них. Истина заключалась в том, что Елизавета принадлежала за всю жизнь только двоим мужчинам, и оба были на ней женаты.

Ей исполнилось пятнадцать лет во время свадьбы с Джоном Греем, и она совсем не чувствовала безразличия к урокам, преподаваемым супругом на брачном ложе. Елизавета показала себя способной ученицей, даже охотно порывалась экспериментировать и дальше, окажись на это желание Джона. Скоро она поняла, его бы смутили первые открытия жены о предпочтении мужем исполнения благоверной пассивной роли в их занятиях любовью.

Из Елизаветы получалась плохая судья людям, ибо она совершенно не любопытствовала о нуждах и желаниях, руководимых другими. Но, даже ей, было ясно, муж чувствовал непонятную угрозу в независимости существования ее чувственных нужд от его собственных желаний. Из-за отсутствия опыта для сравнения Елизавета заключила, все мужчины таковы, и смирилась с сексуальными отношениями, умеренно приятными ей, но лишенными загадочности и до мелочей предсказуемыми.

Ее второй брак отличался от первого во всех отношениях, прежде всего, в постели. Эдвард воодушевлял проявлять инициативу в занятиях любовью, получал удовольствие, когда она показывала, что хочет его, и, чем раскрепощеннее Елизавета становилась, тем больше это радовало ее возлюбленного. От Эдварда она научилась способам, о которых нельзя было и подумать, в процессе получения и дарения наслаждений, и, со временем пришла к выводу, - разгадка его пылкой страсти к ней кроется не столько в ее красоте, сколько в страстности их соединений. Елизавета желала Эдварда также сильно, как он ее, и сила их разделяемой жажды притягивала обоих друг к другу с момента самой первой встречи, связала две жизни в браке так, как по всем правилам современности, никогда не могло произойти, к тому же, лишь крепла перед лицом всеобщего возмущения, его вопиющей неверности и ее неудаче в вопросе рождения сына.

Елизавета продолжила легонько перебирать пальцами вверх и вниз по предплечью Эдварда, затем чуть переместившись, чтобы его рука приятно сжала ей грудь. Она была удовлетворена, но не пресыщена, а чувственные сравнения двух мужчин, проводимые ею, опять развернули мысли женщины в этом направлении. Елизавета стала забавляться с блестящими мягкими волосами на груди супруга, нежно потягивая, она знала его тело, как свое собственное, знала как доставить ему удовольствие, как поддразнить, как вызвать внезапное возбуждение.

"Нед?"

Он отреагировал, ничего не сказав, звуком сонного удоволетворения, и Елизавета скользнула рукой ниже, на его бок и на бедро. Здесь ласки на время оказались ограничены, продолжившись потом выше, между ног.

Эдварду не потребовалось много времени, чтобы сбросить сонливость и пожелать ввериться мягким умелым рукам, вскоре заставившим его стонать от наслаждения.

Елизавета снова склонилась над ним для медленного поцелуя.

"Нед?" Она дышала ему в ухо, ожидая, пока он откроет вопрошающие глаза.

"Нед... что случится сейчас, когда Уорик получил прощение?"

"Я жду", ответил Эдвард коротко.

"Чего ждешь?"- прошептала Елизавета.

Она была так близко, что их губы разделял лишь ее шепот. Эдвард увидел, что жена наблюдает за ним внимательно, почти не дыша, словно судьба целого мира зависит от его ответа.

"Чтобы он перехитрил сам себя, любовь моя", тихо и серьезно ответил король.

"А он это сделает? Ты уверен, Нед?"

"Держу пари на свою жизнь, сделает", произнес Эдвард и подарил Елизавете улыбку.

'Мне больше пришлось бы по душе, если бы ты держал пари на его жизнь', ответила женщина. Ее рот почти накрывал его. Аромат, исходящий от нее, был неуловим, манок и провокационен, заставляя Эдварда искать источник местонахождения запаха, там, где их тела соприкасались, ее кожа притягивала своей теплотой, мягкостью и упругостью, словно натянутый шелк.

'Для меня?' - промурлыкала Елизавета. 'Разве ты не потребуешь его жизнь для меня, Нед?' Она снова стала искать его рот, резко остановившись, когда Эдвард рассмеялся.

'И когда Саломея танцевала перед царем Иродом, он пообещал дать ей все, что бы она не попросила, и потребовала Саломея, -пусть принесут для нее голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде', процитировал Эдвард с ухмылкой, вызванной молчаливым недоумением Елизаветы, рассматривающей мужа.

С усилием она немного отодвинулась, словно давая тем самым отпор. Он был, в одно и то же время, самым восхитительным мужчиной из всех, кого Елизавета когда-либо знала, и самым раздражающим ее, ибо ничто не выводило английскую королеву из себя сильнее, чем чувство юмора, которое она считала извращенным, непредсказуемым и часто недоступным пониманию. Елизавета многого не постигала в Эдварде, но более всего она не могла уразуметь, почему он так мало в жизни принимает всерьез, потому как она почти ко всему относилась основательно.

'Мне сложно смеяться, Нед, надо всем, что относится к Уорвику', ровно произнесла Елизавета. 'Ты можешь порицать меня за это?'

'Нет, конечно, любимая'.

Его голос звучал виновато, но жена слишком хорошо знала своего мужа, чтобы оказаться обезоруженной.

'Когда Уорвик обхитрит сам себя, когда он падет...Что тогда Нед?' - настаивала она. 'Ты сказал, что за ним долг перед тобой. Как ты намереваешься его взимать?'

'Почему бы тебе, Саломея, не приблизиться, чтобы мы обсудили этот вопрос?'

Он снова рассмеялся и, еще до того, как Елизавета смогла возразить, перевернулся, устроившись на ее груди. Молодая женщина не заблуждалась, зная, Эдвард планирует отвлечь ее внимание от вопроса, на который не хочет отвечать. Она могла бы проявить упорство, задобрить мужа, заставить его ответить, но поцелуи уже отняли возможность ровно дышать, тело Эдварда придавливало ее, и Елизавета поняла, что сжимает руки вокруг шеи супруга, двигаясь навстречу его желаниям. Нет, она не забыла своего вопроса, несмотря ни на что, как не забыла о уклонении Эдварда от ответа на него.

Елизавета, утешившаяся, как могла уверенностью Эдварда, что Уорвик вскоре попадет в расставленные собой же сети, увидела, не прошло и трех месяцев с начала нового года, что ее муж одарен талантом совершать исполняющиеся политические предсказаниия.

Волнения снова вспыхнули весной 1470 года. Мятеж разразился в Линкольншире, разгоревшись от нападения лорда Веллса и его сына на усадебный дом человека, являющегося не только непоколебимым йоркистом, но и уполномоченным лицом личного имения Эдварда. Также, как и в случае с Робином Редейсдейлом, бунт Веллсов вскоре обнаружил цвета Невиллов.

Лорд Веллс, будучи вторым кузеном Уорвика, 4 марта опубликовал по всем церквям Линкольншира воззвание взяться за оружие, опирающееся на имя графа Уорвика и человека, который, как сейчас утверждалось, имел законное право на английскую корону, Джорджа, герцога Кларенса.

Эдвард выдвинулся в Линкольншир в начале марта. Уорвик и Джордж тогда пребывали в Лестере. Они усердно отрицали какое-либо вмешательство в восстание Веллса, но ответили отказом на требование Эдварда предстать перед ним. В Лестере они задерживаться не стали, направившись на север и лишь в Честерфилде услышав, что армия, предводительствуемая сэром Робертом Веллсом, встретилась с войском короля у городка Эмпингем. Когда бы Эдвард ни командовал лично своими солдатами, он никогда не проигрывал. Битва при Эмпингеме стала ошеломительным триумфом йоркистов и позже прославилась как битва на 'поле потерянных плащей', потому что груды сброшенных доспехов оказались скинутыми, и устилали поле, словно указывая следы отступивших мятежников.

У Уорвика и Джорджа не существовало иных вариантов действий, кроме как бежать. Они поскакали на юг, сквозь деревушки и городки, встречавшие их призывы взяться за оружие с полным равнодушием. Лорды, являвшиеся союзниками Уорвика, старались замести свои следы, либо поспешно покорялись королю.

Поэтому, никто не был особо удивлен, когда 24 марта Эдвард официально объявил кузена Уорвика и брата Кларенса предателями, выставив за их поимку тысячу фунтов.