Солнце в зените

Глава седьмая

Замок Миддлхэм. Йоркшир.

Май 1464 года

Замок Миддлхэм, йоркширская крепость Ричарда Невилла, графа Уорвика, расположился на южном склоне Уэнслинской долины, в полутора милях над пересечением рек Урэа и Каве. На протяжение трехсот лет замок господствовал над окружающими его поросшими вереском болотами, и известняковый норманский донжон возвышался на пятьдесят футов в промерзшее северное небо посреди четырехугольного замкового внутреннего двора. Защитный ров воспроизводил его отражение в темной холодной воде. Массивные внешние стены и сторожка, построенная из серого камня, тяготели всем своим обликом на север, к городку, процветавшему под сенью Медведя и Необтесанного Кола Невилла.

Френсис Ловелл возненавидел Миддлхэм, стоило только коснуться его взглядом, тем самым взглядом, что щипало от сдерживаемых слез и пыли, растянувшейся на шесть дней поездки. С каждой милей, удалявшей его от поместья Ловеллов в Оксфордшире, на сердце тяжелело, внутренний настрой суровел, жалость к себе - обострялась. Френсис не желал покидать Минстер-Ловелл, не хотел оставлять мать и маленьких сестер. Еще менее стремился он присоединиться к домашним графа Уорвика. О нем Френсис знал многое, да и кто в Англии находился в неведении? Уорвик был могущественнейшим из йоркистских лордов. Адмирал Англии. Капитан Кале. Хранитель Западного Марча по отношению к Шотландии. Самый крупный землевладелец в Англии, ведь король Эдвард показал себя монархом исключительной щедрости, и никто не преуспел при его правлении из-за этого более королевского кузена Уорвика.

Именно королевскому пристрастию к родственникам Невиллам было обязано неохотное путешествие Френсиса на север в этом мае. Он являлся единственным сыном и наследником Джона, барона Ловелла Тичмершского, человека, оказавшегося богатейшим лордом королевства среди дворян, ниже рангом, чем граф. Лорд Ловелл покинул этот мир в январе, оставив после себя десятилетнего мальчика в качестве единственного наследника. Мальчика очень богатого, а потому очень важного. Попечительство над Френсисом Ловеллом представляло собой выгодный куш, вскоре полученный Уорвиком, милостью его кузена, короля.

В течение головокружительно короткого промежутка времени мир, знакомый Френсису, изменился навеки. Его отец умер. Сам Френсис стал опекаемым графом Уорвиком. Менее чем месяц назад он сочетался брачными узами с Анной Фитц-Хью, восьмилетней дочерью лорда Фитц-Хью и Алисы Невилл, любимой сестры Уорвика. Френсису сказали, что ему неслыханно повезло называть графа Уорвика своим родственником. Но мальчик вышел из совсем невинного возраста, однако, чтобы не понимать, - Уорвик действует, пытаясь обеспечить богатого супруга для своей маленькой племянницы. Таким образом, этот брак не был обусловлен личным выбором самого Френсиса.

Итак, холодным утром середины мая, он прибыл в Миддлхэм, чтобы поселиться в нем и начать обучение манерам и рыцарским навыкам. Проезжая по подвесному мосту во внутренний двор замка, Френсис делал это со значительным осознанием дела и с молчаливой степенью враждебности. Ловеллы принадлежали к стороне ланкастерцев.

Минуло больше трех лет с момента кровавой коронации Эдварда при Таутоне. Отец Френсиса сражался в тот мартовский день за Гарри Ланкастера, но был человеком, способным принять действительность института власти. Скоро он пришел к взаимным соглашениям с йоркистским королем и приучил Френсиса поступать также.

Для мальчика это оказалось не сложным. Ему исполнилось только семь лет к моменту битвы при Таутоне, поэтому он не хранил воспоминания об изгнанных ланкастерских короле и королеве. Маргарита Анжуйская являлось кем-то вроде мифической фигуры для Френсиса, одной из прекрасных трагических королев, сошедших со страниц легенд. Конечно же, легенда создавалась из историй, рассказываемых о трудностях, пережитых ею за последние три года. Опасное пересечение Ла-Манша в одну и в другую стороны от континента в тщетных попытках заручиться французской или бургундской поддержкой ее дела. Столкновения с бандитами. Крушение корабля вблизи йоркширского побережья. Долги, с которыми Маргарита и не рассчитывает расплатиться. Тем не менее, она все еще упорствовала, отказываясь признать поражение.

Известные истории поражали своим драматизмом и приукрашивались так, что истина и добавления к ней неразрывно переплетались. Френсис верил всему и крайне сочувствовал женщине, когда-то бывшей английской королевой, а теперь ищущей пристанища во Франции. Да, это не мешало ему принять Эдварда Йорка в качестве короля, так как тот был единственным, кого Френсис в этой роли помнил. Но одно дело - принять Йорков, другое -оказаться в самом их центре, в цитадели Миддлхэма, жилище Самой Величайшей Милости, графа Йорка и королевского брата, герцога Глостера.

К облегчению Френсиса, ни Уорвик, ни Глостер не присутствовали в Миддлхэме во время его прибытия, находясь в Йорке с королем, который этой весной отправился на север, - разбираться еще с одним ланкастерским мятежом. Френсиса любезно приняли в графском семействе, и он сразу окунулся в будни своего нового мира.

Последующие две недели стали самыми одинокими в жизни молодого человека. Он сильно тосковал по дому и не нашел друзей среди других мальчиков, состоящих на графской службе. Они тоже были сыновьями из знатных семейств, но обладали непогрешимым йоркистким доверием. Не то, чтобы они притесняли Френсиса за его ланкастерское наследство. Хуже. Они его не замечали.

Решившись не позориться перед равнодушными соперниками, Френсис полностью отдался ожесточенному штудированию, - утренние часы он проводил за каллиграфическими упражнениями, спряжением латинских глаголов, углубляясь в 'Рыцарские правила' и 'Руководство королей и принцев'. Вечера проводились на ристалище в тренировках управления лошадью на прямом скаку к столбу с мишенью, уклонении и избегании ушибов и ссадин от взмахов копья, которые часто опрокидывали Френсиса в опилки, падения не смягчавшие.

После ужина он изредка отводился в личные покои графа для натянутых и 'светских' бесед с новыми родственницами, появившимися благодаря браку Френсиса, двумя дочерями Уорвика, Изабеллой и Анной. Потом он возвращался в комнаты, разделявшиеся с соседом, также обучавшимся рыцарским премудростям, чтобы молча сражаться, сглатывая комки скапливавшейся горести, беспощадно поднимавшейся в его горле еженощно, которой Френсис не смел позволить вырваться самым недостойным образом из всех, - приглушенным всхлипыванием. Каждую ночь мальчик одерживал победу, чтобы с наступлением дня вступать в битву снова.

Последний майский день заалел обещанием летней истомы, небом, настолько голубым, что взглянувший ввысь Френсис на миг ослеп и воспрял духом, вопреки самому себе. В этот вечер тренировки на ристалище не предполагалось, в Миддлхэме ожидали казней, а графиня Уорвик не желала присутствия мальчиков при обезглавливаниях. Их отправили на болота, каждого с кречетом в капюшоне, сидящим на обшитом кожей браслете. Остался один Френсис, он на редкость сильно ушибся и вывихнул лодыжку при падении с лошади перед столбом с мишенью за день до этого.

Френсис получил строжайшее предостережение не покидать своих комнат, которого конечно же не послушался. Какое-то время он бесцельно бродил по внутреннему двору, но, проходя мимо кухни проверяющего, заметил вместительную деревянную бочку меда, помещенную в дверном проеме. К собственному изумлению, мальчик увидел, как протягивает руку и открывает бадью над сладким липким потоком. Последовал поразительный возглас одного из поваров, последовавший за взрывом кощунственной цветистой брани, достаточной, чтобы впечатлить Френсиса, подожди он немного, чтобы послушать ее. Но он не ждал. Сразу осознав серьезность совершенного необъясняемого проступка, мальчик приподнялся на пятки и бросился через сторожку на внешний двор.

Френсис затормозил, тяжело дыша, увидев, что он то ли оторвался от преследования, то ли избежал обнаружения. Лодыжка снова начала сильно беспокоить. Юный преступник прохромал вдоль внешней крепостной стены по направлению к лежащим за ней зданиям, в которых размещались амбар, конюшни и пивоварня. Как только он оказался ближе к бойне, сразу совершил резкую остановку, вспомнив, что сегодня внутри водружается плаха, предназначенная для казни ланкастерских мятежников. В течение двух недель, прошедших с момента прибытия Френсиса в Миддлхэм, состоялось уже некоторое количество обезглавливаний, каждое из которых являлось следствием битвы при Хэксхэме, развернувшейся на берегах реки Девилз-Уотер (реки Чертовых вод). Это сражение обернулось поражением и гибелью для сменившего кожу герцога Сомерсета.

Даже будучи ланкастерцем, Френсис питал мало сочувствия к Сомерсету. Для него герцог дважды стал Иудой. Он оставил Маргариту при Дареме, получив предложение о прощении от Эдварда Йорка, только чтобы пожалеть об этой присяге в минувшем декабре, почти год спустя после клятвы в верности, связавшей его с новым королем. Френсису произошедшее казалось вдвойне бесчестящим, что он и высказал отцу, согласившемуся с сыном, но сделавшему интригующее объяснение отступничества Сомерсета. Лорд Ловелл считал, - Эдвард Йорк казался настолько доброжелательным, настолько редко раздражающимся и любящим жизненные удовольствия, что народ склонялся больше к пристальному вниманию к его победам в спальне, закрывая глаза на равно значимые завоевания, совершенные на поле боя. Были и те, сказал Френсису отец, кто не мог поверить, что человек, так зависящий от собственных удобств и общества женщин, обеспечивал трону сохранность.

'Это оказалось роковой ошибкой, Френсис', подытожил он трезво, 'мрачным знаком для Генри Бофора, герцога Сомерсета, подтвердившимся, не успело миновать и пяти месяцев'.

Пятнадцатого мая Сомерсет встретился с Джоном Невиллом при Хэксаме, и эта встреча окончилась безоговорочной йоркистской победой, и невозможностью второго помилования. Раненный в битве, он попал в плен после ее окончания. Джон Невилл отвез его в городок Хэксам. Там, на рыночной площади, шпоры Сомерсета были сломаны, герб - отнят, а сам он - обезглавлен на виду у глумящейся толпы.

Йоркистское правосудие проявило себя быстро и смертоносно. Четверо других пленников подверглись казни в тот же день, что и Сомерсет. Семнадцатого мая еще пятеро погибли в Ньюкасле. На следующий день семеро ланкастерских мятежников лишились головы в Миддлхэме, и двадцать шестого мая - четырнадцать восставших отправились на плаху в Йорке. Сегодня еще двое должны были умереть в Миддлхэме, и Френсис понял, что его неотвратимо тянет к двери бойни. Ни один солдат не преградил ему дороги. Он решил, - можно рискнуть бросить взгляд внутрь, вероятно, даже посмотреть на двух осужденных заключенных. Френсис прокрался ближе, полностью напряженный в ожидании выговора. Никто не вышел. Мальчик собрал в кулак нервы, тихо проскользнув в открытый дверной проем.

Освещение внутри отличалось тусклостью, и пришедший из-под яркого солнечного света Френсис зажмурился, в первый момент различая очень мало. В затемнении стояла группа мужчин. Широкая деревянная плаха размещалась в центре помещения. На самой растянулся человек в положении, казавшемся невероятно неудобным. Понимание пришло к Френсису потом, хотя его мозг воспринимал фиксировавшееся глазами лезвие над головой коленопреклоненного мужчины, летящее вниз. Внезапно в мире ничего не осталось, кроме ужаса отделенной от тела головы, отлетевшей на солому, крови, хлынувшей на деревянный постамент, на труху, на палача и дергающегося создания, только секундами раньше бывшего телом живого человека. Френсис почувствовал ошеломление, отступил назад и помчался с бойни на залитый солнцем внутренний двор. Стоило ему выбежать, не дальше ряда конюшен перенесенное омерзение выплеснулось из сжатого судорогой горла мальчика. Бросившемуся на солому Френсису стало крайне плохо.

Прошло время. В конюшнях никого не появилось. Даже конюхи, казалось, исчезли. Френсис остался наедине со своим горем. Так как желудок больше не тревожил его своим содержимым, он поднялся на колени и переполз в пустое стойло, тихо там устроившись. Немного спустя Френсис заплакал.

Он потерял счет времени, в течение которого скрывался на конюшне. Пытался не думать, сохранить разум совершенно чистым, сосредоточиться исключительно на царапающем ощущении, создаваемом соломой на щеке, на едком запахе лошадиного навоза, на тихом ржании лошадей. Услышав, как в конюшню для расседлывания ведут скакунов, Френсис замер, попробовав держаться крайне тихо, следя за тем, как вновь прибывшие животные оказываются внутри, вытираются досуха служителями и пьют воду. Никто не направился в направлении того угла конюшен, где он находился, и, в конце концов, смех и добродушные подшучивания стихли. Снова воцарилась тишина.

Френсис с трудом сглатывал слюну. Изо рта шел отвратительный запах, и кислый запах рвоты, казалось, впитался в одежду и в кожу. Он перекатился, сел, затем, пошатываясь, стал подниматься на ноги. Стоило Френсису выйти из стойла, как он заметил, что был не один.

В изумлении глядя на него, там стоял другой паренек. Он был постарше Френсиса, но не выше ростом, худощавый темноволосый юнец с уздой в руке и лукавой гримасой на лице.

'Откуда ты появился?' - поинтересовался он с любопытством, но без проявления враждебности.

Френсис хранил молчание. Не было повода поддерживать внезапно завязывающийся разговор с этим чужаком. Единственное, чего хотелось, - покинуть конюшни, прежде чем другой мальчик обнаружит следы слабости желудка Френсиса и посмеется над ним, хотелось очутиться за тысячи миль от Миддлхэма и от всего его ненавистного населения, здесь проживающего. Он колебался, желая вырваться в дверной проем, но в коленях ощущалась слабость, лодыжка ныла. Как не крути, он опоздал. Френсис увидел, как другой мальчик кинул взгляд на грязную солому и заметил безошибочно различаемые следы дурноты.

Мальчик резко поднял глаза на Френсиса, рассмотрел, насколько белым и потрясенным тот был. Не успел Френсис сообразить, но собирается сделать новый знакомый, последний шагнул вперед и схватил его за локоть.

'Сюда', скомандовал он, и, не давая Френсису возможности возразить, потянул того к стогу сена рядом с дальней стеной.

'Усаживайся здесь', сказал мальчик, все еще в том же повелительном тоне, и, когда Френсис погрузился в стог, исчез внутри одного из стойл, вернувшись затем с ведром. Увидев его, Френсис оставил гордость, наклонившись, чтобы погрузить лицо в воду. Прополоскав рот, он сплюнул на солому и взял молчаливо протянутый носовой платок у своего спасителя.

'Спасибо тебе', пробормотал Френсис, неохотно вспоминая о правилах хорошего тона.

Мальчик уселся рядом с Френсисом на стог.

'Завтрак оказался настолько дурным?'

Френсис обратил на него подозрительный взгляд, но не смог отыскать злого умысла в сдержанном любопытстве собеседника. 'Нет', ответил он, добавив с оттенком дерзости: 'Я видел обезглавливания'.

'Ясно'. На миг мальчик замолчал. 'Это было глупо, ты же понимаешь. Подобные вещи должны совершаться. Правда, мало удовольствия в их созерцании'.

Он произнес это так значительно, что Френсис нахмурился, не уверенный, какую реакцию ожидал увидеть мальчик, но, тем не менее, отчасти разочарованный.

'Ты когда-нибудь видел человеческую голову, отсеченную от тела?' - спросил он с вызовом.

'Нет', сжато ответил мальчик, но потом взглянул на Френсиса с косой улыбкой: 'Я не вполне доверяю своему желудку!'

Френсис после такой фразы почувствовал зарождающуюся симпатию и улыбнулся в ответ: 'Это было отвратительно', признался он. 'Повсюду кровь'. Мальчик стал первым, проявившем, пусть даже и походя, дружелюбность по отношению к Френсису в течение двух минувших недель, и тот сейчас нащупывал темы для разговора.

'Я здесь с семнадцатого мая, но тебя раньше не видел. Тоже состоишь на службе у графа?'

Кивок. 'Я находился в Понтефракте. Мы вернулись только сегодня в полдень. Признаю, тоже тебя до нынешнего момента не видел.'

Последнее было произнесено с улыбкой, и Френсис приободрился, готовый к развитию беседы.

'Ты уже долго в Миддлхэме? Тебе здесь нравится?'

'В ноябре исполнится три года. Да, мне здесь очень нравится'. Снова улыбка. 'Для меня - Миддлхэм - дом'.

Френсис почувствовал острую боль, волну тоски по Минстер Ловеллу и своему собственному миру. Единственное, что он ясно знал, состояло в том, что для него Миддлхэм домом никогда не станет.

'Я - графский воспитанник', сказал он. 'В прошлом месяце женился на его племяннице'.

Другой мальчик легонько склонился вперед, раскладывая соломинки в соответствии с их длиной. Обнаружив самую выдающуюся из них, он ловко щелкнул ей в воздухе, наблюдая далее, как она погружается на дно ведра.

'Значит, в один прекрасный день мы породнимся', заметил небрежно мальчик. 'Граф намеревается сочетать меня браком со своей дочерью, когда мы с ней достигнем подходящего возраста'. Френсис не ответил, борясь с острым чувством разочарования в новом знакомом. Он хорошо знал, что дочь Уорвика являлась самой богатой наследницей в Англии. Другой мальчик, должно быть, посчитал его крайне доверчивым, чтобы оглушить подобным хвастовством. Гордость Френсиса оказалась оскорблена, скептический вызов обретал в душе конкретную форму. Другой мальчик больше не хвастался, видимо, не сознавая, что произнес что-то, из ряда вон выбивающееся. Френсис поколебался, а потом решил не обращать внимания. Он нашел слишком много приятного в первом дружественном взаимодействии со дня прибытия в Миддлхэм, чтобы саботировать его по собственной же воле.

'Если ты воспитанник графа, то, получается, твой родной отец должен быть мертв?' - внезапно уточнил другой мальчик, и Френсис кивнул. 'Да. Он умер девятого января'. 'Мой отец тоже умер. В прошлом декабре исполнилось три года'. Они взглянули друг на друга, объединенные родством в потере. Френсис захотел произвести впечатление на нового друга, но не знал, как лучше всего это сделать. 'Я однажды видел герцога Сомерсета', сказал он, основательно подумав. 'Он был другом моего отца'. Честность взывала к исправлению на: 'Ну, они знали друг друга'.

Другой мальчик впечатленным не выглядел, тем не менее, просто пожал плечами, и Френсис совершил еще одну попытку.

'Я также видел его брата... Эдмунда Бофорта. Он стал сейчас герцогом Сомерсетом?' Ответив на собственный вопрос, Френсис решил: 'Стал, думаю, так как Сомерсет умер, не оставив сына'.

'Я один раз встречал Эдмунда Бофорта'. Безразлично. 'Или об этом рассказывала моя госпожа матушка. Это произошло годы назад, и я честно не помню его. Итак, твоя семья принадлежит к лагерю ланкастерцев?'

Вопрос был задан спокойно, без неподходящего акцента. Френсис вспомнил, где находится. Это Миддлхэм. Он приобрел маловато друзей, хвастаясь ланкастрианскими узами. 'Отец сражался на стороне Ланкастеров при Таутоне. Но признал короля Эдварда своим монархом', аккуратно объяснил Френсис.

Он сразу увидел, что выбрал правильный вариант ответа. Другой мальчик какое-то время изучающе смотрел на него, потом спросил: 'Как тебя зовут?'

Сомнений быть не могло, намерения проявлялись самые дружественные, поэтому Френсис тоже улыбнулся. 'Френсис Ловелл...' , начал он и резко замолк, потому что в дверном проеме конюшни появился человек. Самый роскошно одетый, из всех, кого Френсису доводилось видеть в жизни, в высоких, доходящих до бедра сапогах из блестящей испанской кожи, в ярко окрашенных штанах и в коротком камзоле с широкими плечами, усеянном драгоценными камнями, с рукояткой кинжала, обрамленной золотом.

'Вот ты где, Дикон', произнес он в тот самый момент, когда голос где-то рядом с ним прокричал: 'Господин Уорвик на конюшнях. Вы переговорили с ним по поводу произведенных обезглавливаний.....'

Конец фразы ускользнул от Френсиса. В ушах раздавались лишь слова 'господин Уорвик'. Он вскарабкался на ноги, остановив взгляд человека со связанным языком сначала на графе Уорвике, а затем на своем новом друге, который тоже поднялся, направившись к графу без малейшего признака неловкости, зато с очевидным удовольствием.

'Мои девочки хотят поздравить тебя с возвращением домой, Дикон. Нэн отправила меня на поиски'. Последнее было сказано легко, с игривым потворством жене, доставляющим радость ее супругу.

'Я также очень хочу с ними увидеться, кузен'. Он обернулся, указывая в сторону Френсиса.

'Вот твой воспитанник. Френсис Ловелл, прибывший во время нашего отсутствия'.

О том, что последовало дальше, Френсис помнил мало. Оцепенев, он что-то пробормотал, выражая радость от возвращения Уорвика, но конкретной фразы потом так и не смог вспомнить. Френсис видел руку графа, дружески покоящуюся на плечах другого мальчика, слышал их обмен подтруниваниями близких друг другу людей.

В конце концов, Уорвик ушел, и они снова остались одни. Другой мальчик наклонился, поднял свою позабытую узду и прикрепил ее к одежде, надев через голову.

'Мне надо идти', сказал он. 'Вечером, ближе к ужину, я тебя найду'.

Френсис уже обрел дар речи. 'Ты- герцог Глостер', выпалил он с внезапностью, превращавшей вопрос почти в обвинение.

Интонация уточнения заставила другого мальчика изогнуть бровь. 'Да, я знаю', ответил он, и учитывая его старшинство, это без сомнения было иронией.

Герцог Глостер совсем не выглядел так, каким Френсис представлял себе брата короля Эдварда. И поступал он не так, как, по меркам Френсиса, должен поступать герцог королевских кровей. Ему казалось чудовищно несправедливым по отношению к себе превращение мальчика, которому Френсис начал симпатизировать, в Ричарда Плантагенета, герцога Глостера. Единственный человек, проявивший к нему дружелюбие... йоркистский принц, кровный родственник внушающего страх Эдварда!

Френсис попытался вспомнить, в каких вопросах придворного этикета он получал советы от матушки. Вроде бы, предполагалось упасть на колени, но это выглядело полным безумием посреди конюшни, особенно, когда царственный герцог отдал ему собственный носовой платок, стереть следы рвоты с лица. К герцогу следовало обращаться 'Ваша Милость', как к королю? Или 'моего господина' было достаточно? Безнадежно, все полностью вылетело из головы. 'Как мне обращаться к вам?' - спросил Френсис после продолжительного молчания, слишком несчастный, чтобы скрыть свое состояние, чувствуя крайнюю неловкость и острое одиночество, больше, чем за все время, проведенное здесь, за все самые одинокие полмесяца в жизни. Ричард посмотрел на него внимательно и задумчиво, улыбнувшись с внезапным очарованием: 'Друзья называют меня Диконом', ответил он.