Солнце в зените

Глава восемнадцатая

Вестминстер, февраль 1484 года.

Анна глубже залезла в постель мужа, натянув одеяла почти до подбородка. Балдахин над кроватью отражал свет, но не шум, создающийся от звуков перемещающихся по комнате слуг Ричарда. Из всего, что Анна ненавидела в приобретенном ею королевском статусе, худшим казалось почти полное лишение личного пространства. Временами представлялось, что они с Ричардом остаются по-настоящему наедине лишь тогда, когда лежат вместе ночью на его окруженном высоким покровом монаршем ложе. И даже столь естественное соседство создавало немыслимые еще в Миддлхэме сложности.

После совместного пребывания в одной постели на протяжении почти более, чем одиннадцати лет, им обоим и в голову не приходило, что отныне следует спать в отдельных покоях. Какое бы это принесло невыносимое одиночество, подумала Анна, заставлять Ричарда посещать ее ложе только в те разы, когда он пожелает утвердить свои супружеские права. Разделение постели, несомненно, являлось одной из наибольших радостей брака. Иметь возможность чувствовать рядом тепло Ричарда, пока он спит, дремать в его объятиях, слушать успокаивающий шепот голоса в темноте. Лишиться всего этого...Как грустно думать так о Неде и Елизавете, обо всех этих былых королях и о нелюбимых ими королевах.

Сначала заглядывать в спальню к Анне приходилось Ричарду, но вскоре стало очевидно, что это ей удобнее его навещать, в королевском распорядке дня обнаруживалась нехватка целых часов, поэтому он слишком часто трудился до поздней ночи, не ложась ранее, чем время перейдет глубоко за полночь. Анна вздохнула и приподнялась на локте, чтобы распустить волосы, - этим вечером их стоит держать маняще распущенными, соблазнительно разлетевшимися по подушкам, как Ричард любит. Ему нужно научиться как-то разумнее распределять властные полномочия, что, по мнению Анны, являлось у мужа слабостью. Данная привилегия допустима для герцога Глостера, но никак не для короля.

Наверняка, сейчас уже больше часа ночи? Соберется ли Ричард вообще сегодня прилечь? Должно быть, с Елизаветой дело пошло не очень легко. Джек Говард вечером собирался в дом аббата, - сделать ей еще одно предложение, оформить сделку, которая бы позволила дочерям вдовствующей королевы занять при дворе свое законное место. По крайней мере, Анну совершенно не удивляло то, что Елизавета до сих пор отказывается. Любая другая женщина, само собой, согласилась бы еще несколько месяцев тому назад, прежде всего, чтобы не подвергать бытовым неудобствам убежища девочек. Но Елизавета во главу угла ставила сначала себя. От последней мысли Анна почувствовала приступ угрызений совести, понимая, что следует больше сочувствовать женщине, страдающей от самого опустошающего душу, из всех возможных, горя. Во имя Пресвятой Матери Божьей, что может оказаться чудовищней, чем потеря лелеемого ребенка? Разумеется, даже такая эгоистичная дама, как Елизавета, должна была любить сыновей.

Господи, но что же задерживает Ричарда? Хвала Всемилостивому Богу, они скоро отправятся на север. Всего лишь двенадцать дней, двенадцать бесконечных дней, и они оставят Лондон с его бедами за спиной, снова вдыхая чистый и сладковатый воздух, в котором отсутствуют дым, сажа и невысказанные подозрения. Замечательный неспешный путь на север, через Кембридж, Ноттингем и Понтефракт, где их будет ждать Нед, а затем - в Йорк. Вероятно, даже домой - в Миддлхэм - на время...

Ричард скользнул в кровать, растирая кожу после ее соприкосновения с ледяными простынями. Но потом он ощутил на себе руки Анны, близость прильнувшего к нему мягкого и теплого тела жены, и благодарно окунулся в ласки, в переплетение ног и тел, соответствующих друг другу в такой совершенной физической гармонии, что даже сейчас, спустя много лет, это продолжало восприниматься само собой разумеющимся. Ее волосы лежали свободно, укрывая их обоих и щекотя его спину и шею. Ричард легонько подвинулся в попытке отыскать губы Анны.

'Тебе не следовало дожидаться меня, красавица моя, не до такого позднего часа, как теперь'.

'Просто цени дарованное тебе', - прошептала Анна, чувствуя, как находящийся рядом с ее его рот изогнулся в мимолетной улыбке.

'Ты мне, действительно, дарована свыше, и если бы этой ночью я не увидел тебя вот так меня ожидающую...'

'Тихо, любимый', - промурлыкала она. 'Не сейчас. Не сейчас...'

Но это не стало для них удовлетворительным настолько, насколько Анна могла надеяться. Ричард оказался слишком напряжен, так целиком и не растворившись в радостях близости, которые она старалась ему подарить, и, хотя он и достиг физического облегчения, однако, его супруга понимала, - заботы, привнесенные им в постель, имели для него в данный момент значение не меньшее, чем накануне занятия любовью. Какое-то время они лежали в тишине, дыша в замедленном согласии, но еще не желая друг друга отпускать, и Анна спрашивала себя, не лучшую ли услугу она окажет его нуждам, продолжая молчать.

'В чем дело, Ричард? Опять Елизавета?'

'Елизавета - как всегда', - поправил он ее мрачно, и Анна впервые осознала, как сильно Ричард зол на самом деле.

'Разумеется, твоего предложения она не отвергла?'

'Нет... не совсем так. Но передала мне послание через Джека Говарда. Попросила сказать, что не будет иметь дела с посредниками. 'Объясните ему', - произнесла она, - 'если он желает выхода из убежища своих племянниц так пылко, то может чертовски просто нанести визит лично''.

Бесс стояла у одного из выходящих на восток окон в трапезной аббата Эстини и смотрела на внутренний двор. Ранним вечером землю припорошил легкий снег, и она думала, что еще можно попробовать понаблюдать за парящими вниз хлопьями, но для точной в этом уверенности было слишком темно. Бесс уже поворачивалась, когда ее взгляд привлек янтарный свет, и, прижав к стеклу нос, она различила фигуру человека, покидающего ведущие к монастырю галереи. При пересечении им двора лицо посетителя озарил свет из фонаря, и Бесс узнала сэра Роберта Брэкенбери.

В последние восемь недель Брэкенбери часто приходил в дом аббата, проводя часы в разговорах с Бесс и Сесилией, и если он не мог утолить их горя, то, по крайней мере, приложил достаточно сил, дабы попытаться это сделать, за что старшая из девушек испытывала к нему сильную благодарность. Но в такое позднее время он раньше никогда не появлялся. Прежде чем сэр Роберт достиг ступеней, Бесс распахнула дверь и быстро ввела его в комнату.

'Сэр Роберт, в чем дело? Что-то случилось?'

Он удивленно покачал головой. 'Нет, все в порядке. Я здесь, чтобы сопроводить вашу госпожу матушку. Король ожидает ее сейчас в стенах аббатства, как и было согласованно, и я...Вы не знали? Она вам не рассказала?'

'Дядя? Здесь? Нет...Мама мне ничего не сказала'. Бесс чувствовала слишком мощное потрясение, чтобы цепляться за гордость или даже за обиду, что мать сокрыла от нее эту встречу.

'Сэр Роберт...не ходите к матушке прямо сейчас. Не могли бы вы немного повременить? Не могли бы вы уделить мне данные минуты?'

'Моя госпожа...если бы мог, то так бы и поступил. Но Его Королевская Милость ждет вашу матушку уже сейчас. Если я промедлю...'

Бесс потянулась и накрыла его ладонь своею. 'Две недели тому назад я отпраздновала мой восемнадцатый день рождения', - тихо произнесла она. 'На протяжении семнадцати из прошедших лет мне было даровано право приказывать. Сегодня я в силах только просить, только умолять вас, сэр Роберт. Сделайте это для меня...пожалуйста'.

Часовня Святого Эдуарда Исповедника находилась в восточной стороне от главного престола. Она представляла собой самую почитаемую часть аббатства. Именно здесь, перед золотой гробницей короля одиннадцатого столетия, канонизированного как святого, Ричард и Анна в день своей коронации преклонили колени и совершили подношения. Тут также располагались могилы давно ушедших монархов из английской династии Плантагенетов. Не менее пяти королей и четырех королев были упокоены в затемненном великолепии часовни Святого Эдуарда Исповедника, и сейчас Ричард обнаружил, что остался с мертвецами своего дома наедине.

Царила пугающая полнотой тишина, единственным освещением являлось неустойчивое мерцание монаршего факела. Ричард нашел для него стенной подсвечник, откуда тот бросал приглушенные блики на окружающие тени, проливающиеся красноватым заревом на мерцающие мраморные памятники и на изображения из алебастра и золота. Если бы зависело от него, Ричард бы этого места не выбрал, в данный миг он жалел, что не настоял на иной площадке для встречи, на которую взирал с такой неохотой.

Чувствующий себя не в своей тарелке и не желающий этого признавать, Ричард стянул перчатки и принялся беспокойно расхаживать без единой на то причины, кроме как чтобы скоротать время. Перед ним находились монумент и внутренняя часовня Генриха Пятого, победителя при Азенкуре, величайшего из английских королей-воинов, породившего сына, который стремился только к молитвословам и смирению духа, несчастного Гарри Ланкастера. Гарри, разметившего место для личного упокоения тут, в часовне, но погребенного вместе с монахами Чертси, где, как говорила молва, перед его могилой начали происходить чудеса.

В смущенном недоумении Ричард покачал головой. Как объяснить людям, при жизни называвшими Гарри простоватым, а сейчас святым, что он ни тем и ни другим не являлся? Однако Неда это совершенно не беспокоило. Когда ему рассказали о так называемых чудесах, приписываемых Ланкастеру, он всего лишь рассмеялся и протянул: 'По мне, Дикон, случившееся - довольно честный обмен. Я с радостью одобряю почитание его народом в качестве святого, если подобное восприятие обеспечивает мне уверенность, что я - единственный, кого они называют королем!'

Данное воспоминание причинило Ричарду боль, как и многие, относящиеся к брату. Он торопливо отмел его, остановившись перед мраморной гробницей монарха, носившего одно с ним имя. Ричард, второй из тезок, правивших Англией после Завоевания. Ричард, чье свержение так перекроило жизни их всех, ибо в лишении его трона притаились семена тридцатилетнего противостояния Йорков и Ланкастеров. Гробница была предназначена для двоих, - Ричарда положили вместе с женщиной, являвшейся для него первой женой и единственной любовью. Он оказался так поражен горем от ее внезапной кончины в двадцать восемь лет, что приказал до основания снести дворец, где королева скончалась. В следующие шесть лет отошел и Ричард, до смерти изможденный голодом в замке Понтефракт, после чего у Англии появился новый монарх, и начала свою историю династия Ланкастеров.

Какое-то время Ричард стоял неподвижно, взирая на позолоченные фигуры рожденного под недоброй звездой тезки и его королевы, - по личной просьбе покойного их изобразили держащимися за руки. Разумеется, король знал, - в сочетании с именем этот титул считали несчастливым, - до него Англией правили лишь двое Ричардов, и оба встретили насильственный конец. Наиболее суеверные из подданных не успокаивались и напоминали, что нынешний монарх делил с умершим не только имя, - любимую супругу Ричарда Второго тоже звали Анной.

Ричард терпеть не мог людей, видящих предвестие несчастий в каждом скоплении облаков, предсказывающих скорую смерть по собачьему завыванию и стихийные бедствия по попавшей в тень луне. Раньше тревоги от факта рождения того другого Ричарда и его королевы под теми же именами, что и у него с Анной не возникало. Но присутствие сейчас здесь - в одиночестве внутри притихшей и покрытой мраком часовни вдруг сделало то, что являлось не более, чем совпадением, полным дурных предчувствий и служащим к нагнетанию еще более тяжелой обстановки, нежели та, что уже была перегружена напряжением.

Что владело Елизаветой, вынудив ее выбрать подобное место? Само собой, оно находилось вне возможности общественного посещения. Также здесь было неуютно, холодно и пугающе. Она об этом подумала? О ловком способе перемешать карты в свою пользу? Несомненно, поэтому и опаздывает, заставляя его ждать столько, насколько осмелится. Однако, Ричард дал ей пять минут, не больше, после чего уйдет, пообещал себе король, все же понимая, что так не поступит. То, что Ричард пребывал тут, само по себе являлось уступкой, и Елизавета знала это так же хорошо, как и он.

Ричард ничего не услышал, часовня продолжала лежать в коконе тишины. Скорее, о том, что он уже не один, сказало так называемое шестое чувство. Король обернулся, слишком быстро, исследуя взглядом темноту. В восточной стороне часовни была устроена лестница, ведущая к молельне Генриха Пятого. Породило ли ощущение его воображение, или среди теней возникло легкое движение? В гневе на себя за столь очевидное проявление тревоги Ричард резко окликнул: 'Елизавета?'

Сейчас он мог уже различить очертания женского подола. Она выступила вперед и очень медленно сошла на две ступеньки к молельне. На ее аккуратно переплетенных на затылке волосах с выбивающимися к лицу золотисто-медовыми прядями переливался факельный отсвет. Не Елизавета. Бесс, его племянница.

В спешке девушка не нашла времени захватить плащ и заметно дрожала, окоченев от холода и волнения. При виде Ричарда, подхваченная невыносимыми по силе воспоминаниями и отчаянно тоскуя по ушедшему и навеки невозвратному прошлому, она застыла на лестнице.

'Где твоя мать, девочка?' спросил Ричард, и его голос странно отозвался даже для собственного слуха.

'Она до сих пор не догадывается, что вы здесь'. Бесс стиснула ладони, переплетя пальцы, чтобы скрыть их дрожь. 'Я защищала вас. Защищала все эти месяцы. Когда вы арестовали Энтони, когда казнили Уилла Гастингса, даже когда надели корону...Я находила причины вашим поступкам, ожесточенно сражаясь на вашей стороне с родной матерью. Сегодня...сегодня я хочу, чтобы вы объяснили мне. Объяснили, - зачем послали к нам Джека Говарда и Брэкенбери. Почему не пришли лично, Дикон? Конечно же, вы были нам этим обязаны!'

Ричард втянул воздух. 'Бесс, я...я не мог'.

Внезапно Бесс обнаружила, что смахивает слезы, чего совсем не ожидала. 'В последние месяцы, когда я чувствовала, что больше не выдержу...знаете, что я делала, Дикон? Мысленно я представляла счастливый финал. Иногда думала, что все это - дурной сон, и что папа не умер. В других случаях...в других случаях говорила себе, - положение наладится, стоит лишь мне с вами побеседовать. Вам следовало мне объяснить, заставить меня понять, по каком причинам все это стряслось, следовало вытереть мне слезы, в точности, как делал папа, и тогда...тогда страдание бы как-то прекратилось'.

Бесс была высокой для женщины, ее глаза находились на одном уровне с глазами Ричарда, и стояла она сейчас достаточно близко, чтобы заметить заблестевшие на его ресницах слезы.

'Господи, Бесс, если бы я только мог', - произнес он, и уже у него начали всерьез наворачиваться слезы.

'Я почти позабыла', - прошептала Бесс, - 'насколько ваш голос похож на папин...'

'Ты дрожишь, Бесс', - Ричард нащупал в складках пряжки своего плаща и, уже шагнув к девушке, вспомнил про непроизвольную реакцию Эдварда на его прикосновение памятным утром в Стони Стратфорде. Но Бесс не шелохнулась, и король протянул руки, накрывая ее плечи плащом.

'Бесс, я хочу, чтобы ты с сестрами покинула убежище. Чтобы вернулась ко двору, вернулась на принадлежащее тебе место'.

Ричард заметил ее смятение и решил, что понимает его причину. 'Ты - моя племянница, девочка, та злополучная помолвка ничего не изменила, а если кто-то это позабыл, то дорого поплатится. Я хочу, чтобы ты и твои сестры появились при дворе, Бесс. Как хочет и моя Анна. Она вам поможет, если ты только ей позволишь. Мы с ней вместе поможем'.

Бесс прикрыла глаза, даже в плотно укутавшем ее плаще Ричарда девушку продолжало знобить. 'Вы...вы говорите так, словно предлагаете вернуться домой, в надежную гавань, но этого не получится, Дикон. Никогда уже не получится'.

'Бесс...Бесс, обещаю тебе, что получится. Разреши мне сделать это для тебя, для тебя и для твоих сестер'.

Она судорожно сглотнула. 'А что вы сделаете для моих братьев, Дикон?'

Вопрос опустошал, Ричард не мог с ним ничего поделать. Он отпрянул и невидяще наткнулся на коронационный трон. Что можно ей ответить? Что он никогда не предполагал осуществление подобного, что это горе сойдет с ним в могилу? Какое значение имели его угрызения совести перед фактом гибели мальчиков? Нед доверил детей его заботам, а Ричард их подвел. Проклятия в адрес Бекингема этого не изменят. Этого ничто не изменит.

'Дикон...' Бесс стояла рядом и тянула за руку. 'Взгляни на меня...пожалуйста!'

'Бесс, я не знал о замыслах Бекингема. Богом клянусь, не знал!'

'Дикон, не надо! Вам не следует это говорить, и тем более мне. Мне - не надо. Разумеется, вы не знали. Мне так жаль, что я сболтнула такое. Просто...просто мне было сильно больно, и то, что вы предложили...Вы использовали слово принадлежать, а я уже так давно ощущаю, будто ни откуда не происхожу и ни к чему не принадлежу. А вы предложили мне снова вернуть свой мир, по крайней мере, его остатки, обещая позаботиться о нас, чего я так желала...Но когда я подумала о Диконе и Эдварде, о нашем возвращении ко двору, пока они...Это показалось таким несправедливым, таким чудовищно несправедливым...'

Бесс крепко схватила Ричарда за запястья, впиваясь в кожу ногтями, оставлявшими не замечавшиеся красноватые рубцы.

'Я очень любила Дикона. Он был таким милым маленьким мальчуганом, так храбро выносил все нам выпавшее, и я...я до сих пор думаю, что не если бы мне не пришло в голову уговорить маму выпустить его из убежища, Дикон остался бы в живых. Если бы я не вмешалась, не убедила маму позволить ему уйти...'

'Нет, Бесс, это не так. Ничего бы не изменилось. Мы обсуждали вопрос на заседании Совета, и Бекингем...Бекингем подчеркнул, что ребенок, будучи не способен на прегрешение, именно поэтому не обладает правом требования предоставить ему убежище. Не отпусти его твоя мать, мы все равно бы Дикона забрали. Видишь, тебе не в чем себя упрекать, девочка, не в чем'.

Бесс вытерла слезы рукавом своего платья. 'Мне бы хотелось поверить вам, Дикон', - тихо произнесла она. 'В любом случае, спасибо вам за эти слова'.

Чтобы попасть в аббатство Елизавета воспользовалась личным входом отца аббата. Держа в руках свечу, она беззвучно поднималась на северную крытую галерею. Приближаясь к ступеням, ведущим к Часовне Эдуарда Исповедника, вдовствующая королева замедлила шаг, постаравшись вспомнить обо всем, стоявшем на кону. Она ненавидела ожидавшего ее внутри человека, как никого в жизни, но сейчас данные мысли являлись неуместными. Их нельзя допускать. Елизавете дарована уникальная последняя возможность, и лишь от нее зависит, как с этой возможностью поступить.

Не успела она достигнуть верхней площадки лестничного пролета, как услышала доносящийся из молельни тихий шепот голосов. Действуя неосознанно, Елизавета задула свечу и прижала ладони к юбкам, успокаивая их шуршание.

'Она винит меня, Бесс?'

'Мама? Дикон, она обвиняет каждого. Каждого, но только не себя'.

'Но она верит, что Бекингем...?'

'О, она верит, что он отдал приказ. Но мама нашла еще виновных, чтобы не лишать внимания и остальных вовлеченных. Папу - за заключение той несчастной помолвки, и даже за отсутствие действий, чтобы утихомирить Стиллингтона. Вас - за принятие короны. Брэкенбери - только за то, что он занимает пост хранителя Тауэра. Меня - за...за множество проступков, как я подозреваю. За настаивание в необходимости для Дикона покинуть убежище, за продолжение веры в вас, за невозможность возненавидеть папу. Даже мою бедную тетю Кэтрин - за...за Бог знает что, за ее брак с Бекингемом, думаю...'

Елизавета услышала достаточно, даже слишком много. Она вступила в полосу света.

Бесс заметила ее первая и издала испуганный вздох. Лицо девушки залила краска, свидетельствующая о смущении ребенка, внезапно вынужденного почувствовать себя не стоящим доверия предателем. 'Мама...Мама, я...'

От гнева Елизавету трясло, ощущение измены было настолько мощным, что затмевало все остальное. Она никогда не была похожа на Маргариту Анжуйскую, никогда не относилась к людям, готовым ради мести пожертвовать всем. Как бы сильно ее ненависть ни искрила, это чувство постоянно сдерживалось внутренним голосом, который подсказывал смириться с превосходящей королеву силой. Но сейчас прежний голос затих, забытый в горькой обиде, - собственная дочь оказалась здесь с этим человеком, рука в руке, с его плащом на плечах, демонстрирующая ему то же слепое доверие, что и Неду. Но не матери, ей - никогда.

Предумышленно не замечая нервозности девушки, Елизавета позволила своему взгляду медленно и оскорбительно скользнуть по лицу противника.

'Выглядите устало, Ричард, совсем не хорошо. Я даже осмелюсь предположить, - вряд ли вы засыпаете ночью. Конечно, учитывая правоту Неда, когда он утверждал, что вы один в его семье несете на себе проклятие угрызений совести?'

'Елизавета, или я сейчас уйду, или вы сделаете над собой усилие меня выслушать. Решать вам, я при всех вариантах развития событий, уже не волнуюсь'.

'Черта с два, вы не волнуетесь! Вышло так, что необходимость оставления мной убежища в ваших кровных интересах, мы оба это знаем. Поэтому не представляйте положение в ложном свете, не старайтесь сказать мне, что для вас не создает затруднений пребывание вдовы вашего брата в убежище, пока вся страна гадает о причинах такого ее выбора!'

'Вы ошибаетесь', - насквозь замороженным тоном ответил Ричард. 'Очень сильно ошибаетесь'.

'Да, вдовы вашего брата', - повторила с горечью Елизавета. 'Я была Неду женой! Его женой, и этого ничто не может изменить, ни злополучная помолвка, ни акт парламента, - ничего!'

'Вы можете называть себя его вдовой, если хотите, можете называть себя королевой Египта, - мне безразлично. Но вы ошибаетесь, госпожа, считая, что ваши сложности имеют для меня значение. Насколько я понимаю, вы сами стали архитектором своего падения, и такого же мнения придерживается намного больше людей, чем я в силах перечислить. Меня волнуют мои племянницы, очень волнуют, я хочу вернуть их ко двору. Но вы, Елизавета, вы можете оставаться в убежище, пока не покроетесь плесенью, и это меня не касается. По крайней мере, здесь я ни при чем'.

У Елизаветы сжались челюстные мышцы, - она ощутила во рту горечь от сглатываемой желчи. В том, что Ричард имел в виду, - сомнений не возникало, вдовствующая королева столкнулась с ненавистью, не менее безжалостной, чем ее собственная, поэтому - попыталась восстановить свое душевное равновесие и вспомнить, все, что может сейчас потерять.

'Какие конкретно условия вы предлагаете?' - спросила она с вызовом. 'На что я смогу рассчитывать, если оставлю убежище?'

'На право устроить личный двор и на ежегодную выплату семисот марок, чтобы его поддерживать'.

Ее расчет делался на большее, намного большее. Глубина разочарования оказалась такой, что Елизавета не сумела его скрыть, как не сумела удержаться от насмешки. 'Ваша щедрость в самом деле лишает меня дара речи! Хотя, может статься, следует испытывать благодарность, что вы сочли подобающим предложить мне сумму внушительнее скромного дара, отпущенного моей сестре!'

Ричард пожал плечами, не сходя с места. 'Не такую удовлетворяющую вас, полагаю, как целое государство, подвергаемое опустошению, словно ваши собственные владения', - язвительно отбил он выпад, - 'но времена изменились. Право его принимать или нет - за вами'.

Презрительный ответ вертелся на языке Елизаветы с таким пылом, который она мало в отношении чего в жизни питала. Но ее остановил здравый смысл, глубинный стержень практицизма, столь верно служивший женщине прежде, в более счастливые дни. И, так как обрушить оскорбленность на Ричарда повода не находилось, Елизавета выпустила ее на Бесс. Внезапно протянув руку, она сдернула со вздрогнувших девичьих плеч плащ и в сопровождении богохульства бросила его на плиты пола.

'Никогда тебе это не забуду', - рявкнула Елизавета, - 'не забуду действий за моей спиной, будто вероломная маленькая гадюка, и предательства, которого не заслуживаю!'

'Мама...Мама, это несправедливо!'

Отвернувшись от Бесс, Елизавета спросила у Ричарда: 'Что с моими дочерьми? Что вы сделаете для них, если я соглашусь?'

'Мои племянницы будут приняты при дворе и ни в чем не испытают нужды. Когда они достигнут брачного возраста, я обеспечу им приданое и устрою достойные союзы с людьми подходящими девочкам по происхождению'. Говоря, Ричард взглянул на Бесс с ободрением, чем еще сильнее привел Елизавету в ярость.

'Они - мои кровные родственницы', - произнес он ровно, - 'дочери моего брата, и, как таковые, находятся в области моей ответственности'.

'Как находились мои сыновья', - выплюнула Елизавета. Слова сорвались с ее губ прежде, чем бывшая королева даже осознала, что хочет сказать. Она увидела, как Ричард одеревенел, увидела, как его глаза потемнели от гнева, заставившего женщину невольно отступить на шаг.

'Вы когда-нибудь хоть немного заботились о ваших детях, о Неде, о ком-то или о чем-то, помимо себя? Брата не успели еще похоронить, как вашей единственной заботой стало наложить руки на королевскую казну и обеспечить себе власть, не важно, какой ценой - чужими кровью или несчастьем! Хорошо, значит, так тому и быть. Если это ваш ответ, оставайтесь в убежище и будьте прокляты!'

Ричард повернулся и направился к двери, но Бесс его опередила, бросившись вперед, она схватила дядю за кисть.

'Нет, Дикон, не уходите! Пожалуйста, не уходите!'

Доля злости Ричарда схлынула при виде несчастного лица племянницы. Так поступить он не мог. Что же с ним творится? Если убежище покинет Елизавета, вместе с ней на волю попадут и девочки.

Впервые за многие месяцы бывшая королева поймала себя на благодарности Господу за дочь. Вмешательство Бесс не могло прийти в более удачное время, вернув мать к действительности, где Ричард являлся королем, что он заслужил, и Елизавета, должно быть, абсолютно обезумела, раз отбрасывала все, предполагаемое ею к отстаиванию. Куда исчез у нее разум? Стоит лишь взглянуть на деверя, у него этот вопрос на лбу написан, каждый, кто обладает зрением, - прочтет! Он никогда не отворачивался от дочерей Неда. Чем больше Ричард мог сделать для девочек, тем больше мог простить себе ответственность за гибель Эдварда и Дикона. Какая же она глупая, и почему раньше не поняла?

'Ричард', - внезапно произнесла Елизавета, - 'принимая корону, вы заявили о надежде править в духе примирения и уступок. Это было сказано, потому что подобного хотели люди? Или вы говорили серьезно?'

'Говорил серьезно', - кратко ответил Ричард, и уголка губ Елизаветы коснулась слабая улыбка.

'Докажите. Простите моего сына'.

Ричард опешил и не сумел отреагировать сразу. В течение прошедших десяти месяцев он успел пожать урожай из сожалений, которого бы другим хватило на всю жизнь, но ни разу за это время у него не появилось раскаяния в отправке Энтони Вудвилла и Дика Грея на плаху в стенах замка Понтефракт. Просьба простить Томаса Грея имела самую высокую цену из тех, что король уже приготовился заплатить. Пока Ричард размышлял, его руки коснулась Бесс, с немой молитвой взглянув дяде в глаза.

'Полагаю, он сейчас с Тюдором - в Бретани?'

По крайней мере, Елизавета не смутилась. 'Где же еще?' - поинтересовалась она ледяным тоном. 'Ну? Что скажете?'

Ричард снова посмотрел на Бесс и затем кивнул. 'Передайте ему, - пусть возвращается домой', - произнес он с неохотой, и Елизавета ощутила прилив ошеломляющей радости, не в силах поверить, что с такой легкостью выиграла.

Бесс осторожно подняла с пола плащ Ричарда, сейчас она его протягивала ему, одними губами говоря: 'Спасибо', которое мать не должна была услышать. Ричард плащ принял, но тут же накинул на плечи девушки.

Рот Елизаветы сжался. 'Так что сейчас?'

'Предполагаю', - сухо ответил Ричард, 'что сейчас вы покинете убежище'.

'О, нет, еще нет! Нет, пока я не получу гарантий, что вы не поменяете своего мнения...Дорогой деверь'.

Ричард посмотрел на невестку с нескрываемой враждебностью. 'Моего слова будет достаточно?' - поинтересовался он язвительно, и Елизавета продемонстрировала безрадостную улыбку.

'Чертовски не достаточно! Нет, Ричард, если вы хотите, чтобы ваши племянницы вернулись ко двору, вам следует прежде приготовиться принести публичную присягу на глазах у максимального множества именитых свидетелей, - перед целым светом установив условия нашего соглашения'.

На мгновение она испугалась, что надавила слишком сильно. Но затем Ричард почти незаметно кивнул.

Елизавета выдохнула, облокотившись на одну из гробниц и не сводя с собеседника сузившихся зеленых глаз. Как же она его ненавидела, человека, забравшего у нее так много и оставившего ей так мало. Человека, который сейчас был королем.

'Ричард, Милостью Божьей', - прошептала она. 'Вас хоть немного беспокоит, что вашему титулу так не хватает удачи? В Англии было только два короля с именем Ричард, оба они умерли молодыми...и не своей смертью'.

'Надеюсь, вы не облекаете это в форму пророчества', - холодно парировал Ричард. 'Может статься, вы позабыли, но предсказание королевской смерти способно повлечь за собой мысли о колдовстве'.

Он увидел, как при этом взгляд Елизаветы вспыхнул, и испытал мрачное удовлетворение, ибо наравне с ним она прекрасно знала, - только обвинение в совершении государственной измены считается более серьезной причиной для вынесения смертного приговора, чем колдовство. Менее семидесяти лет назад подозрение в наведении чар завершилось крахом королевы Англии, а сорок лет назад в связи с тем же обвинением покаяние на улицах Лондона приносила герцогиня Глостер. Но потом Ричард увидел встревоженные глаза Бесс и понял, что потворствует себе не столько за счет Елизаветы, сколько за ее счет.

Елизавета окинула взглядом мраморную гробницу, служившую ей опорой и потрясенно узнала в ней последнее пристанище своей ушедшей во младенчестве дочери Маргарет, первой из их с Эдвардом детей, кого призвала к себе смерть. Она замерла до той минуты, пока не уверилась, что Ричард покинул часовню.

'Мама?'

Бывшая королева очень медленно обернулась. Бесс, все еще закутанная в плащ Ричарда, смотрела на мать встревоженными и молящими о понимании глазами.

'Мама, мы можем поговорить?'

'Нет', - отрезала Елизавета.

Прикосновение к мрамору отдавало льдом, - холодным, гладким и твердым. Спустя мгновения она услышала на лестницы шаги возвращающейся к крытым галереям дочери, их отзвуки заглушила хлопнувшая дверь.

'Будь ты проклят, Нед', - прошептала Елизавета. 'За сколь же многое тебе бы следовало держать ответ...'