Брюгге, Бургундия, 1470 год
Впервые в своей жизни Роб Перси страшился наступления Рождества. Мальчиком он начинал предвкушать святочное веселье не позже дня святого Мартина. Семья Роба отмечала праздники на йоркширский манер, и время со дня святого Николая до Богоявления искрились пирами, взаимным одариванием, представлениями и аллегорическими нравоучительными сценами, разыгрываемыми в йоркских церквях, где Добродетель торжествовала над Пороком, хотя и в последний возможный миг.
Но в ожидавшееся Рождество для английских изгнанников в Брюгге предвиделось мало веселья. Их кредит очень быстро себя исчерпал, долги оказывались довольно крупны, чтобы возбудить враждебность и тревогу в рядах городских торговцев. Герцог Бургундский неохотно обеспечивал ежемесячное денежное пособие йоркистского свояка, и Господь Всемогущий мог благословить за его выплату Ее Милость герцогиню Маргарет, пылко подумал Роб.
Но на пенсию могло тратиться лишь пять тысяч крон в месяц, поэтому юный Перси задавался вопросом, как долго Эдвард способен рассчитывать на гостеприимство господина Грютхюзе. Последний доказал, что относится к редчайшему числу людей, к друзьям, оказывающимся ближе брата. Но Грютхюзе был также подданным герцога Бургундского, а когда Карла впервые оповестили о высадке Эдварда в Текселе, то прошипел: "Я скорее услышал бы о его смерти".
Покидая гостиницу, где он и десятка два его товарищей остановились, Роб облегченно вздохнул, выйдя на улицу и избежав встречи с ее рассерженным хозяином. Требования платы становились с каждым днем резче. Роб знал обо всем их разделяющем, в частности, о том, что выселение претило трактирщику только из-за противоречия насильственных действий Пришествию в мир Спасителя. Уже на протяжение нескольких недель Роб понимал, - время работает в пользу Уорвика, а не Йорка.
Он привычно срезал сквозь церковный двор храма святого Спасителя, который сразу вывел к Грют Хирджлиг Джист Стрет, даже после двух месяцев, проведенных в Бургундии, такие названия звучали чересчур непроизносимо для Роба. Перси завидовал Ричарду, ибо беглость французского языка друга легко объясняла гортанный пробел между английским и фламандским. Но у Роба способности к языкам отсутствовали. В Миддлхэме никто лучше его не обучился обращаться с палашом, но юноша так никогда и не овладел французским, был совершенно поставлен в тупик латынью и, столкнувшись сейчас с фламандским, ощущал себя так, словно язык непроизвольно завязывался в мелкие узелки.
Роб ускорил шаг. Декабрь представлял из себя не тот месяц, которого в Брюгге стоило ждать. Дул немилосердный ветер, каналы покрылись льдом. Молодой человек стянул плащ плотнее вокруг шеи, тот был сильно заштопан, и Роб вздрогнул от внезапного мощного ледяного порыва, почти захватившего его. Ломаный французский не так сильно тревожил, как пустой кошелек, свисающий с пояса.
Впереди Роб видел парящий шпиль Онз Лив Врувкерт, или, как французские жители его называли, собора Нотр-Дам. Роб всегда думал о нем, как о храме Богородицы. Это был высочайший храм, какой Перси когда-либо приходилось наблюдать, даже выше собора святого Павла, он далеко превосходил все здания, собравшиеся в его тени, включая великолепную усадьбу, известную как Особняк Грютхюзе.
Каждый раз при виде дворца Грютхюзе, ирония вновь поражала мысли Роба, его йоркистские сеньоры должны были настолько сильно нуждаться в деньгах, чтобы жить во дворце столь же великолепном, как герцогская резиденция. Доверился бы король Эдвард обретенному другу, по богатству сравнимого с Крезом, - подумал Перси, - и удачливого как он, ибо сейчас им приходилось соизмерять свои нужды с щедростью скупого королевского зятя, гарантированно беспомощно барахтаясь в запутавшейся сети. В которой, может быть, им еще долго предстоит кувыркаться.
Роб вошел во внутренний двор особняка Грютхюзе. Он сразу узнавался в лицо домашними вельможи и пользовался разрешением приходить без вызова. Приемная никак не переставала впечатлять юношу, - высоким деревянным отполированным потолком, сверкающей лестницей из белого мрамора и ярким, искусно расписанным плиточным полом. Вопреки самому себе, Роб вспомнил о сырой душной комнате, разделяемой с четырьмя бежавшими с ним товарищами, о кровати, набитой соломой и паразитами, о щелях в стене, сквозь которые он мог бы просунуть руку, окажись на то желание.
Перси тут же устыдился таких мыслей, в его природе никогда не присутствовала привычка завидовать другим. Все дело заключалось в проклятых рождественских праздниках, решил Роб, именно они вконец измотали нервы. Перепрыгивая на мраморной лестнице сразу через две ступеньки, он был пропущен в комнаты герцога Глостера Томасом Парром. Ричард отсутствовал, но Роб не торопился, охотно соглашаясь провести время с юным йоркширцем, служащим при друге так долго, как только можно вспомнить.
Он знал, что у Ричарда этим вечером назначена встреча с несколькими английскими торговцами, недавно прибывшими из Кале, на которой юный герцог Глостер надеялся обеспечить от имени брата денежный заем. Поэтому сейчас Роб тихо спросил у Томаса: 'Как сегодня все прошло у Его Милости?'
Томас покачал головой, но в этот момент дверь распахнулась, и вошел Ричард, который и ответил на вопрос, осторожно заданный Парру.
'Не слишком хорошо, Роб. Прекрасные слова, произносимые в избытке, но ничего более'.
После неловкой паузы Роб отважился на утешительное: 'Ну, если они столь любезно отзываются о Его Милости, то могут и решиться ссудить ему необходимое нам золото...'
'Да, и если бы желания были лошадьми, на них катались бы нищие', - сжато выразил свое мнение Ричард. 'Роб, ты готов? Том, ждать меня не стоит. Предполагаю, что вернусь довольно поздно'.
Прослушав вечерню на скамьях Грютхюзе в соборе Нотр-Дам, юноши вышли на набережную Ныряльщика. На город спустились декабрьские сумерки, воздух бодрил, но заставлял мерзнуть. Находясь в курсе того, что конюшни Грютхюзе пребывали в свободном распоряжении Ричарда, но также понимая неохотность принятия другом милостей, за которые тот возможно никогда не будет способен отплатить, Роб, не особенно надеясь, предложил: 'Не вернуться ли нам за лошадьми, Дикон?'
Ричард покачал головой. 'Нет, Роб, давай прогуляемся'.
Ричард мало помнил о тех печальных месяцах, что он провел в Брюгге и в Утрехте, являясь восьмилетним беглецом, скрывающимся от мести Ланкастеров. Смотря на Брюгге уже взрослым, молодой человек сразу подпал под очарование обнесенного стенами города, пересекаемого тут и там каналами и покрытыми арками каменными мостами. Улицы были замощены булыжником и отличались большей чистотой, по сравнению с лондонскими собратьями. Сады цвели значительную часть года, а дома местных жителей являлись прочными сооружениями из кирпича и камня с разноцветными шиферными крышами, сияющими на солнце серебристыми оттенками зеленого и голубого цветов, и обжигающе яркими тенями красного. С нехитрой ловкостью лебеди соперничали друг с другом за занятие места на правом берегу каналов, бороздки ветряных мельниц, - новинка для Ричарда,- обрисовывали силуэт городского горизонта, и, даже в своем нынешнем душевном состоянии, юноша был способен в какой-то степени получить удовольствие от окружающих его зданий.
Роб, слепой ко всякой другой красоте, кроме женской, все еще желал, чтобы Ричард сделал выбор в пользу верховой езды. В отличие от Лондона, Брюгге не привык использовать высокие уличные фонари, поэтому на окрестности быстро спускалась темнота. Перси опустил руку на рукоятку меча во время пересечения моста, окаймлявшего реку Ныряльщика, и поворота на Уолл Стрет, так как прямо перед ними из трактира, шатаясь, вышли несколько человек. Слишком много йоркистов получили ранения в уличных потасовках, или отражая вероятных грабителей. Вышедшие, тем не менее, минули молодых людей без происшествий, и Роб некоторым образом расслабился, когда они попали на залитую огнями факелов площадь, известную под названием Единого Рынка, место турнирных состязаний, ярмарочной торговли и общественных наказаний.
Над крытым рынком, именуемым Халлен Роуз, высился изящный силуэт Белфорта. В эту минуту его колокола звонили, отмечая новый час и напоминая мелодией о запирании на ночь девяти городских ворот. Два облаченных в специальные мундиры городских стража стояли у входа в колокольню, еще один охранял одинокого жалкого человека, прикованного к деревянному позорному столбу, с шеи которого свисал кожаный кошель, указывающий на очевидное совершение воровства. Когда молодые люди проходили мимо, он стонал, бормоча на гортанном фламандском, что совершенно отвратило Роба.
'Как думаешь, что он говорит?' - поинтересовался юноша, и Ричард, даже взгляда не бросивший на заключенного, только пожал плечами.
'Кто знает?' - ответил он равнодушно и указал налево, вниз по Сен-Амандс-Стрет, к освещенному дверному проему.
'Не остановиться ли нам - промочить горло?'
'Золотое руно' был маленьким и достаточно захудалым, но его хозяин говорил по-английски, отчего его трактир быстро стал любимым местом встреч тоскующих по родине изгнанников. Сам Эдвард, пользуясь случаем, менял царственное гостеприимство особняка Грютхюзе на более сомнительные удовольствия 'Золотого руна'.
Роб с восторгом согласился и, после обмена несколькими шутками и монетами с трактирщиком, они устроились в одиночестве за угловым столом. Общий зал еще не заполнился, и Перси не смог отыскать ни одного знакомого лица. Юноша почувствовал себя разочарованным, от природы, не находя уюта и покоя среди множества чужаков.
Брюгге являлся торговым центом Европы, где купцы из итальянских городов-государств и испанских королевств свободно общались со своими товарищами из Священной Римской империи и Ганзейского союза. Однако, сегодня вечером Роб с радостью встретил бы даже появление английских торговцев, державших такую дальнюю и осторожную дистанцию с йоркисткими соотечественниками. В конце концов, на краткий миг, они с Ричардом показались друг другу единственными англоговорящими посетителями таверны.
Роб осушил свой кубок с вином, слишком скоро для человека, с полудня не имевшего во рту ни крошки. Но Ричард уже делал знак девушке-разносчице, на этот раз оставившей бутыль на их столе.
Роб недолгое время спорил с собой, рассказывать ли Ричарду о сложностях с хозяином их гостиницы, в итоге решив промолчать. Ричард уже совершил поездку ради встречи с человеком, которому пообещал принять лично на себя ответственность за все вынужденные долги своих людей. К несчастью, честное слово находящегося под угрозой смертного приговора на родине значило меньше и меньше по мере роста вышеупомянутых долгов.
Роб задумчиво взглянул на товарища. Он знал, Ричард чувствовал себя таким же несчастным, как и Перси, поэтому юноша хотел бы с ним об этом поговорить, но как - не представлял. Ричард никогда не относился к числу лиц, готовых поделиться своими глубоко потаенными мыслями, а Роб не привык выражать чувства словами. Никогда до этого он не ощущал потребности поверить горести другим, исповедоваться в страхе перед будущим. Но Роб до настоящего момента также и не находился в изгнании.
Перси подумал, что бессмысленно рисковать жизнями, как делают они с Ричардом, и, тем не менее, не иметь возможности признаться в тоске по родному дому или страхе... Но смысл был. Роб снова задумчиво выпил. С остальными товарищами гордость призывала его принимать вызывающую и отчаянную позицию, словно потеря семьи и дома стоили жертвы, если последняя сохраняла честь. Однако, с Ричардом он должен был говорить правду, поэтому невозможность ее произнести расстраивала и заставляла чувствовать недовольство собой.
"Часто думаешь о доме, Роб?"
Перси моментально поднял глаза. Ричард предоставлял желаемый шанс. Необходимо было только сказать то, что так горько пылало на его языке... но Роб обнаружил, что не способен на это. Привычка слишком укоренилась, бесстрастная поза стала слишком привычной. Перси обезмолвил сам вопрос, ни разу не отдалявший его от вынужденной осведомленности этих безрадостных декабрьских дней. Если бы он хорошо понимал значение изгнания в чужую страну, выбрал бы Роб тогда отплытие с Диконом и Эдвардом в Бургундию?
В хаосе, в который обратился Донкастер, и в последующем неистовом бегстве находилось мало времени на здравые рассуждения. Эдвард был его сувереном, а Дикон - другом. Как можно было поступить иначе, чем разделить их участь?
Хотя сейчас он столкнулся с подлой действительностью изгнания, с враждебно настроенными фламандцами, с безденежьем и нарождающимся осознанием, что может никогда больше не увидеть Англию, что может закончить, продав свой меч одному из князей многочисленных итальянских городов-государств. Сейчас Роб уже не мог быть уверен, что сделал бы в Донкастере. Но ничто на земле не могло вынудить его допустить, что Ричарда тоже мучают подобные сомнения.
'Временами, бывает', - беспечно ответил Перси и ухмыльнулся. 'Но ничего страшного, даже если вернемся мы не скоро! А до этого времени существует много вариантов для человека, умеющего повеселиться здесь, в Брюгге!'
Ричард посмотрел на него непроницаемыми темными глазами. 'Тогда - веселиться', - произнес он и поднял свой бокал с вином, прикасаясь к бокалу Роба в насмешливом салюте.
Перси снова оглядел залу, в напрасном поиске английских лиц. Его взгляд блуждал по фламандцам и итальянцам, возвратившись к держащейся за лестничные перила и стоящей и на ступеньках, ведущих к комнатам на верхнем этаже, девушке. Цвет ее волос напоминал о пшенице, губы были окрашены в ярко-красный, а корсаж с низким вырезом едва удерживал щедрый дар, сделанный природой красавице. Перехватив взгляд Роба, она улыбнулась и сделала приглашающий жест, не нуждающийся в переводе.
Юноша ответил на улыбку. Девушку звали Аннеке, и Роб не воспринимал свое недостаточное знание фламандского или ее поверхностное знакомство с английским иначе, как мелкое неудобство после двух случаев, когда он разделил с ней постель наверху. В Лондоне публичные дома нуждались в лицензиях и были заключены внутри районов, отличающихся более недоброй славой, но доступные девушки Брюгге часто снимали комнаты в трактирах, позволяющих им легче отыскать клиентов, каковой обычай Перси считал одновременно удобным и благоразумным.
Однако он не шелохнулся, чтобы подняться и неохотно отвел глаза от высоко поднятых прелестей Аннеке, заметив, что Ричард тоже рассматривает девушку.
'Поздравляю с хорошим вкусом, Роб... Совершенно'.
Перси рассмеялся. 'Ты не потерял времени даром, правда?'
'Надеюсь, что нет. Но я посоветовал бы тебе перейти к действиям, прежде чем ее внимание будет занято чем-то иным'.
Роб пожал плечами, ничего не ответив.
Ричард помедлил, словно взвешивая свои слова, а потом развязал кожаный кошель, свисающий с пояса, высыпая на стол монеты. Разделив их на две приблизительно равные кучки, он подтолкнул одну из них через стол к другу.
'У меня почти выскочило из головы... Я должен тебе деньги за нашу прошлую настольную игру'.
Увидев, что Перси и не собирается прикасаться к монетам, Ричард тихо произнес: 'Бога ради, Роб, не отталкивай меня так черство, в конце концов'.
Роб не потребовал дальнейших уговоров, потянувшись за деньгами. 'Не представляю, почему ты должен считать себя обязанным мне, Дикон. Но я почти совсем на мели и соглашусь на это... как на заем. Согласен?'
Ричард кивнул. 'Иди уже. Она не станет ждать тебя долго'.
'Уверен? Мне не по душе оставлять тебя одного...'
'Иисусе, мне что- нужна нянька? Более того, при известной удаче, долго я один не останусь'.
Роб ухмыльнулся и отодвинул свою скамью. 'За Бога и Йорка!' - объявил он, заставив Ричарда захохотать.
Ричард осушил полный бокал, надеясь, что вино его согреет. Он был приучен к кусачим зимам Йоркшира, но не привык обходиться без подбитых мехом курток и тяжелых дорожных плащей. Гордость мешала просить у Грютхюзе еще одну ссуду, ибо они уже так сильно задолжали господину Брюгге, что Ричард задавался вопросом, возможно ли когда-либо его семье расплатиться с ним.
Поставив бокал, он пододвинул к себе свечу. В ее обманчивом свете, молодой человек вытащил из камзола ровно сложенный льняной носовой платок, который аккуратно развернул, доставая стопку довольно зачитанных писем.
Верхнее письмо было запачкано и хранило печать герцогини Йоркской. Материнское письмо выделялось краткостью, характерной конкретностью и исключительно деловой информацией. Она подробно рассказывала, без личных комментариев, что Уорвик сейчас называет себя назначенным королем наместником государства, что он снова стал капитаном Кале, лордом Адмиралом и Великим канцлером. До настоящего момента Уорвик не разжигал гонений против сторонников Йорков, но, во время собрания парламента, приговорил Эдварда с Ричардом к смерти, равно заменяемой изгнанием с поражением в имущественных правах. Эдварда объявили узурпатором, и Джон Невилл был вынужден совершить общественное покаяние в продолжительной ему верности.
При этом Ричард ощутил знакомую боль. Счастлив ли ты сейчас, Джонни? Он сильно сомневался.
Джон, писала Сесиль, не был восстановлен в положении графа Нортумберленда, но Уорвик забрал у Гарри Перси должность губернатора восточных границ с Шотландией и вернул ее своему брату. Ричард уже слышал новость. Эдвард состоял в тайной переписке с Перси, делая все, от себя зависящее для подпитывания подозрений, гарантированно терзающих душу Гарри, интересуясь, как долго последний рассчитывает сохранять графство, чтобы чувствовать себя в безопасности, пока Уорвик достаточно не укрепил личное могущество.
Братец Джордж занял прежее положение лорда-наместника Ирландии. Он также получил назначение наследником Ланкастеров, если у принца Эдуарда и Анны Невилл не появится детей, и приобрел основание предъявить права на герцогство Йоркское в качестве старшего и рожденного в законном браке сына покойного герцога Йорка. Сесиль сжато прибавила, что ей пришло письмо от Джорджа, в котором тот просил ее прощения за парламентский акт, обвиняющий герцогиню в совершении супружеской измены. Джордж заявлял, что имя Сесиль запятнано Уорвиком, а он совсем не при чем.
Прекрасно зная свою матушку, Ричард прочел целые тома внутри единственного прочерка темными чернилами под словами "рожденный в законном браке". Он не удивился тому, что Джордж не осмелился посмотреть матери в глаза после этого последнего оскорбления. Юноша обнаружил, что чем больше росли его собственные проблемы, тем меньше и меньше давала знать о себе склонность терпимо относиться к безумствам брата.
Ричард вернулся к чтению, хотя и знал каждое слово наизусть. С новорожденным сыном Эдварда все было в порядке, как и с сестрами мальчика. Дядя детей ухмыльнулся, ни единого упоминания о матери детей, невестке Сесиль. Лондон затих, в ожидании, по мнению герцогини, того, что может произойти дальше. На текущий момент горожане приняли Ланкастера.
Только в последнем предложении матушка позволила появиться на поверхности своим чувствам, но и сейчас значительно сдержанным. "Наше дело - справедливо, Ричард, и мы одержим победу. Мой дорогой сын, вы не должны отчаиваться".
Первые абзацы письма, написанные Френсисом, изобиловали ходульностью, вымаранными зачеркиванием словами и чернильными пятнами дрожащего пера. А что он мог сказать другу, попавшему в изгнание? Их детские уроки светских любезностей такой темы не затрагивали, подумалось Ричарду с искрой черного юмора.
Но Френсис скоро пришел к обычному ритму. Он описал въезд Уорвика в Лондон. "Спесивый, как павлин". Упоминание о Джордже представлялось бы вернее, и было благоразумно покрыто чернилами. Кислым пером Ловелл красочно оживлял на страницах своего послания никогда не виденного Ричардом Гарри Ланкастера. Длинные седеющие волосы, безвольно лежащие на воротнике голубого одеяния Эдварда, незамутненные детские глаза, покачивание в седле, подобно мешку с соломой.
Король Англии, подумал Ричард, с изумлением и справедливой степенью горечи. Уорвик, должно быть, потерял разум вслед за Гарри.
Френсис также сообщал, с намеком на искреннюю жалость рассказчика, что, по слухам, Гарри накорябал на стене личных покоев в Тауэре - "Величие - это лишь забота".
Ричард наскоро пробежал остаток уже знакомого письма. Он позабавился насмешливому выражению Френсисом сожаления о совершении ими морского путешествия в оздоровительных целях и был тронут его решительным признанием, как трудно дождаться весны, когда снова расцветет белая роза.
Не в первый раз со дня, когда материнский посланец привез ему письма, Ричард подумал, Христос хранит Френсиса, словно тот олицетворяет его представление о свободе действий. Молодой человек отложил письма, чтобы вновь наполнить кубок и опять его осушить перед чтением третьего.
Это письмо не было настолько измято и обтрепано, как два предыдущих, оно прибыло только вчера из Эйра в Артуа, где проживала сестра Ричарда, Маргарет. Ее послание сквозило упорной бодростью, почти неистово оптимистичной, такой же, какой была сама Маргарет во время их краткой встречи в Эйре, вскоре после прибытия братьев в Брюгге.
Она выражала уверенность, что Карл скоро сочтет возможным выделить английским изгнанникам более достойную лиц королевской крови сумму, чем те пять тысяч крон, которых Маргарет добилась от мужа, взяв на себя все расходы. Супруга Карла оправдывала и наводила лоск на факт, что герцог снова отказался встретиться с ее братьями, и ничего не говорила о продолжающемся пребывании при бургундском дворе герцогов Сомерсета и Эксетера, людей также преданных делу Ланкастеров, как и сама Маргарита Анжуйская.
Маргарет сообщала Ричарду, что Сен-Квентин, осаждаемый французами с 10 декабря, окончательно пал. Она признавалась в получении письма из Англии от одного из тех людей, чье благосостояние было важно им обоим, от человека, представлявшего безумие доверия медовым словам Уорвика. Герцогиня Бургундская пообщалась бы с Ричардом на эту тему подробнее, как только они увидятся в следующий раз. Но младшему брату не следует упоминать о ее словах Неду, по крайней мере, не сейчас.
Больше новостей, которыми стоило поделиться, не находилось, за исключением того, что Маргарита Анжуйская все еще пребывала во Франции, снова откладывая с отплытием в Англию... Как мало она должна была доверять Уорвику! На данный момент Маргарита оставалась в Париже, покинув Амбуаз на прошлой неделе, в сопровождении сына и его жены, ибо он окончательно вступил в брак с дочерью Уорвика 13 декабря. С ними также были графиня Уорвик и супруга Джорджа, по слухам, больная.
Дальше Ричард не читал, вернув письма во внутренний карман камзола. Он не вводил Роба в заблуждение, у молодого человека не было намерения остаться в одиночестве. В действительности, он приветствовал уединение. Как гость Грютхюзе, Ричард заставлял себя держать личные чувства в тугой узде, понимая, что не к месту и не осторожно сделанное замечание может взрастить слухи, способные использоваться Ланкастерами.
Но тут он обнаружил призрачность своего уединения. Ричарда окружали тени, сидевшие с ним за столом, опустошавшие с ним бутыль вина и смеявшиеся над ним с помощью воспоминаний, направленных лишь на причинение боли. Поэтому, когда молодой человек ощутил легкое прикосновение к своей руке и поднял взгляд, натолкнувшись на зеленые как море глаза, предлагавшие разделить намного больше, чем компанию, даруемую столь ненавязчиво, глаза, прозрачность которых оказалась способна изгнать даже самых упрямых теней, то приветствовал вторжение с искренним облегчением.
Она устроилась рядом с Ричардом с самообладанием, контрастирующем с ее годами, на скорый подсчет юноши, равных его возрасту, и на время назойливым теням пришлось отстраниться, оттесняясь оживленным водопадом вопросов девушки.
Он англичанин, правильно? Он говорит по-французски свободнее, нежели большинство его соотечественников, значит, вероятно, жил во Франции? Да, она не отказалась бы от вина или эля, если ее новый знакомый будет столь щедр, чтобы заказать их. Сама девушка владеет французским и фламандским равно хорошо...Она родом из столицы, Дижона, но вынуждена жить здесь, в Брюгге с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать лет. Немного знает также немецкий и чуть-чуть понимает по-итальянски... Где она изучала их? А догадаться сложно? ... В постели, разумеется!
Он давно в Брюгге? Приятель не похож на торговца.
Быть может, юноша состоит на службе изгнанного принца, приходящегося их герцогине братом? Да, ей кажется, такое предположение очень близко к истине! Как ему представляется, скоро получится вернуться в Англию?
'Даже Богу неведомо', угрюмо признался Ричард, омыв свои слова глотком вина. Когда он снова поднял бокал, девушка перегнулась, схватив его за руку. Ее пальцы скользнули вдоль запястья Ричарда, под манжету его камзола, ногти слегка царапали кожу предплечий.
'Тихо, милый, тихо', - она ласково улыбнулась. 'Если тебе надо что-то забыть, я могу предложить средство получше вина'.
Ее волосы были длинными и прямыми, - свет камина отливал корицей с глубоко затаившимися золотистыми искорками меди и сливался со свечными отблесками, пока Ричард пропускал их сквозь пальцы.
'Цвет загустевшего меда', - восхищенно отметил он. 'Вся рыжина и золото осенних листьев'.
Девушка засмеялась, ближе придвигаясь по скамье. 'Думаю, англичане в массе своей неровно дышат к льняным волосам!' - поддела она юношу. 'Голубые глаза и золотистые волосы. Разве не таков стандарт красоты в Англии?' Она часто мечтала иметь сияющие на солнце локоны, как у ее подруги Аннеке... Но, в конце концов, у нее светлые глаза. Некоторым девушкам сильно не повезло родиться с карими глазами... совсем как у цыганок.
Красотка давно научилась прочитывать настроение окружающих и сразу заметила, что каким-то образом совершила грубую ошибку.
Ослабив руку, державшую ее волосы, Ричард позволил им скользнуть сквозь пальцы и потянулся за бутылью вина.
'Да, карие глаза не приносят счастья', - согласился он без выражения.
'Твои мысли снова пошли по кривой дорожке, Ришар', - проворчала девушка, отводя его руку от бутылки.
'Ричард', - исправил юноша, произнося свое имя на английский манер и улыбаясь трогательным попыткам новой знакомой придать англицизировать французские гласные.
'Как будет звучать мое имя на твоем языке?'
Ричард задумался, не в силах вспомнить, но почувствовал облегчение от мольбы девушки: 'Мари-Элиз... Скажи, как его произнести по-английски?'
'Мэри... Мэри-Элиза', - перевел Ричард, и красотка разразилась смехом, стараясь повторить незнакомые слова с заразительным весельем.
'Как странно звучит! Мари мне больше нравится'. Она потянулась под столом, одергивая свои юбки, и ее рука коснулась ноги Ричарда, в итоге, добравшись до его бедра.
'Да, Мари приятнее для слуха', - согласился он. 'И легче произносится...'
Она подвинулась под его лаской, и Ричард накрутил копну ее волос на руку, притянув к себе, пока их губы не оказались совсем близко. Он мог ощутить ее дыхание, теплое и поверхностное на своей шее, а когда поцеловал, то девушка ответила на это со ставшим привычным ей жаром, продлевая объятие, пока юноша не позабыл о времени и месте.
'У меня наверху есть комната', прошептала она, не снимая рук с груди Ричарда и играя с подвеской, носимой им вокруг шеи. На волне порыва он стянул цепочку через голову и застегнул на ее груди.
'Это мне?' Ощупывая подвеску с любопытствующим удовольствием, она выдохнула: 'Ты такой щедрый!'
Ричарда кольнула мысль, девушка, быть может, права. Так как удача давно отвернулась от него, разумнее оказалось бы держаться за этот кулон. Хотя истинная ценность его и очень мала, но вполне справедливо ожидать дня, когда этой вещицей придется расплачиваться.
Он резко рассмеялся и покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Мари-Элиз. 'Не тревожься, милая... Это такая шутка, и подобно большинству ей равнозначных, печально нуждается в подходящем настроении'.
'Я не понимаю, дорогой', - призналась Мари-Элиз с неуверенной улыбкой.
'Готов все объяснить наверху'. Вставая из-за стола, Ричард понял, что вино дает о себе знать. Хотя в голове царила приятная ясность. Он нащупал монеты, пока девушка тянулась за свечой, мурлыкая: 'Хочешь захватить с собой бутылку?'
'Нет, только тебя... только Мари-Элиз и Мари-Элизу'. Она хихикнула, споткнувшись и качнувшись на него столь провоцирующе, что молодой человек обернулся, схватив ее на руки и снова поцеловав.
Когда Ричард отпустил девушку, совсем рядом с ним раздался голос: 'Я прочесал весь город в твоих поисках, но сильно удивлюсь, если ты простишь мне удачу моих метаний!'
Ричард обернулся. 'Нед?' Недоверчиво, а потом спокойно: 'Вот так неожиданность'.
Потерпев поражение в борьбе со смехом, Эдвард бросил взгляд на Мари-Элиз, властно схватившую Ричарда за руку: 'Да, неожиданность, смею признаться!'
Хозяин трактира тревожно маячил на заднем плане, заискивающе стараясь понравиться Ричарду, осознавшему разоблачение Эдварда. К ним спешила взволнованная служанка с блюдом пшеничного хлеба и мягкого 'зеленого сыра', далеко превосходящих по качеству еду, обычно подаваемую в таверне, а трактирщик лично вызвался разливать вино по бокалам, незаметно стирая со стола пыль рукавом.
Пока Эдвард добродушно шутил со своими спутниками, предлагая им: 'Развлекайтесь, а я побеседую с братом', Ричард вернулся на место, совсем не радуясь внезапному попаданию в центр всеобщего внимания. Увлекая с собой на скамью надувшуюся Мари, он успокаивал ее тихими обещаниями, тогда как Эдвард окончательно преуспел с отсылкой трактирщика.
'Полагаю, у тебя найдется часок, чтобы выпить, Дикон', - поинтересовался он со злорадной заботой, не улучшившей настроя Ричарда.
'Как хочешь', - согласился грубовато младший.
'До меня дошло, что тебе не повезло с купцами из Кале?'
Раздражение Ричарда ушло, уступив место немой усталости. 'Нет... Мне жаль, Нед'.
Эдвард покачал головой. 'Не жалей. Я ожидал слишком многого'.
С усилием Ричард добавил голосу оживления.
'Вчера я получил еще одно письмо от Мег. Она сильно надеется, что сможет убедить Карла открыть для нас его сундуки'.
'И как много кораблей у нас получится укомплектовать командами с помощью надежды, Дикон?', - любезно спросил Эдвард.
Ричард не сводил глаз с брата. Это был скрытный Эдвард, успевший смириться с тем фактом, что помощь от Карла может и не поступить. Молодого человека пробрал озноб, его личные опасения так неожиданно стали оглашены вслух, но он взял себя в руки и играючи произнес: 'Еще ни разу не видел, чтобы Мег изменила себе. Если Карл осмелится ей отказать, герцогине придется превратить его существование в настоящий ад, о чем супруг со стажем должен бы уже знать'.
'Ты возлагаешь слишком много надежды на Мег, Дикон. Разве не понял, женщины обычно играют очень маленькую роль в порядке вещей'.
'По мне, женщины играют очень важную роль в порядке вещей для тебя', - заупрямился Ричард, но его поддразнивание прозвучало глухо, даже для него, и юноша оставил дальнейшее притворство. 'Тебе известна преданность Мег Йоркам, ее преданность нам. Почему же тогда ты внезапно сбрасываешь со счетов ее влияние? Есть что-то, мне неизвестное, Нед?'
Эдвард не ответил сразу, и Ричард быстро сделал самые мрачные выводы из его молчания.
'Я прав. Что-то произошло...'
'Да'.
'У тебя есть новости от Карла?'
'Нет. Но у меня есть новости от Мег. Не знаю, сказала она тебе или нет, и, если нет, мне хотелось бы, чтобы ты услышал это от меня. На прошлой недели дочь Уорвика, Анна, сочеталась узами брака с Эдуардом Ланкастером'.
Услышанное не было тем, чего ожидал Ричард. 'Да, я знаю', - произнес он очень ровно.
Эдвард выглядел так, словно с него спала тяжелая ноша. 'Хочешь поговорить об этом, Дикон?' - спросил он после недолгой паузы.
'Нет'.
'Как угодно', - согласился Эдвард с такой готовностью, что в уголке рта Ричарда мелькнула смутная улыбка.
'Не дави так, Нед'.
Эдвард снизошел до смеха. 'Согласен, незнакомая была бы роль для меня, этакий отец-исповедник. Но если тебе приспичит излить душу в связи с этой девочкой, готов выслушать'.
Ричард покачал головой.
Эдвард ощутил необходимость настоять. 'Уверен?'
'Нед, я не горю желанием потрепать языком и сомневаюсь, что ты мечтаешь сдать мне в аренду свои уши. Я заставил бы тебя кривить душой'.
"Как скажешь", - равнодушно проронил Эдвард. Вытащив свой кинжал, он разрезал булку и намазал немного пряного сыра на хлеб.
"Вот, угощайтесь", - пригласил Эдвард, подвигая блюдо к Ричарду и Мари. Девушка с радостью согласилась, приветствуя роскошь образцово выпеченного каравая из белой муки, но молодой человек на еду не взглянул. Он играл прядью волос Мари, закручивая ее вокруг пальцев, но на саму девушку внимания не обращал. Ричард смотрел на свечу, чей фитиль мигал от каждого касающегося ее сквозняка, проникавшего из открытой двери, не подозревая об изучающих его глазах старшего брата.
"Тебе случалось посещать скачки в Смитфилде, Дикон?"
Ричард поднял взгляд с насмешливой полуулыбкой. "Да, а что?"
"Твои ставки приносили выигрыш?"
Пожатие плечами. "Бывало".
"В голову, конечно, приходило, что в этот раз ты можешь выбрать лошадь, которой не повезет?"
"Нет", - ответил Ричард слишком быстро и слишком громко. "Нет, Бога ради, это не так!"
Эдвард не заметил его отрицания. "С Уиллом и Энтони было иначе. Они не могли ни на что рассчитывать с Уорвиком. Но перед тобой, Дикон, стоял выбор. Ты имел для него значение и как родственник, и как союзник. Мне известно, как активно он искал твоей поддержки, я всегда это видел. Встань ты на его сторону, не сидел бы нынешним вечером здесь, в Брюгге".
"Нед, я сказал - нет!"
"Ты находился бы в Англии... с твоей кузиной Анной."
Ричард вскочил на ноги так резко, что стол покачнулся, и испуганный возглас Мари заставил головы всех присутствующих в зале обернуться в направлении занятого ими угла.
"Черт тебя подери, нет!"
Эдвард не шелохнулся, пристально смотря на брата, и, под его невозмутимым взглядом, Ричард сначала вспыхнул, потом, когда краска отхлынула от лица, остался побледневшим и дрожащим.
"Присядь, Дикон", - произнес Эдвард, с такой неуловимой модуляцией в голосе, что его слова могли быть поняты и как приказ, и как просьба.
Секунды потянулись... Все же Ричард снова сел рядом с Мари.
Эдвард толкнул бутыль через стол, а когда брат к ней так и не прикоснулся, сам щедро плеснул вино в его кубок.
'Итак, ты никогда не задумывался об этом', - начал он довольно сдержанно.
Ричард молчал. Сбоку в его руку вцепилась в непонимающем и инстинктивном сочувствии Мари, которой юноша словно не замечал.
'Да', - горько уступил молодой человек. 'Ты прав. Анну никогда не отдали бы Ланкастеру, если бы я служил тебе по примеру Джорджа. Мне казалось, ты последний человек, кто мне напомнит о подобной шутке нашей судьбы'.
Эдвард перегнулся через стол. 'Как думаешь, почему я это сделал, Дикон? Считаешь, я всего-навсего развлекаюсь? Хочу причинить тебе боль? Ты прекрасно понимаешь, все не так.
Я сказал то, что сказал, потому что такова правда. Я всегда осознавал, как много Уорвик значит для тебя. Сейчас мне ясно, что значит для тебя его дочь. И без какого-либо постороннего советчика я вижу, что твоя преданность мне довела тебя до Брюгге'.
'Нед...'
'Думаешь, не настало время быть честными друг с другом, Дикон?'
Взгляды братьев надолго скрестились.
'Это не выглядит по-человечески, парень. Это совсем не выглядит по-человечески. Разве не пришла пора открыть глаза на происходящее?'
Ричард кивнул. 'Я знаю', - согласился он мрачно.
Они молча смотрели друг на друга, а вокруг звенела фламандская таверна.
Потянувшись за бутылью, Эдвард снова наполнил кубок. Ричард к своему так и не прикоснулся.
'Больше...больше никаких игр, Дикон', - тихо произнес старший брат. 'Не лежит у меня к ним душа...не сегодня. Мой свояк понадеялся на честный прием медведя и наточенного кола Невиллов. Жена находится под покровом монастыря. Сына могу вовсе не увидеть... худшее из перечисленного, Дикон, что в большинстве случаев я лично допустил глупую и дорого обошедшуюся ошибку'.
Ричард нерешительно попытался сделать движение, погладив Эдварда по рукаву.
'Так и быть, уступлю тебе Джорджа, если ты согласишься с Джонни', - сказал он, в конце концов, и Эдвард окинул его одновременно заинтересованным, насмешливым и любящим взглядом.
'Бедный Джонни... Между нами говоря, и я, и Уорвик, на самом деле отправили его на пытку'. Эдвард медленно покачал головой. 'Когда-то Дик Невилл был моим другом, и временами, даже сейчас, я вспоминаю те дни. Но самые глубокие сожаления принадлежат Джонни, тому выбору, к которому я его подтолкнул'.
Они впервые открыто говорили о переходе Джона на другую сторону. Но Ричард мало о чем еще мог думать в течение последних трех месяцев, полагая, что сумеет понять, почему Джонни сделал именно такой выбор. Юноша был убежден, произошедшего получилось бы избежать, не отбери Нед у Джонни графство Нортумберленд. Однако, сейчас, услышав, как брат вслух высказывает часто преследующие его мысли, Ричард, напротив, потянулся на защиту Эдварда от лично сделанных выводов.
'Ты не навязывал Джонни выбора, Нед. Он сам его сделал, независимо от чего бы то ни было. Так не должно было случиться'.
'Ценю твою преданность, Дикон, но мы оба знаем, как все обстоит на самом деле. Крепкий человек, скорее всего, сумеет окунуться в речку, не получив потом простуды. Но если во время подобной незадачи он горел в лихорадке, то на его долю может выпасть смерть. Верность Джонни мне и так дорого ему обошлась. Он слишком любил своих братьев. Когда я отнял у него графство, то предъявил претензию на чрезмерную жертву с его стороны. Мне следовало понять. Ты- то понял. Правда же?'
Ричард помедлил и потом кивнул. 'Я не представлял, как глубоко он оскорблен. Но что оскорблен... Да, это я знал'. Юноша хотел бы, чтобы воспоминание о Джонни не нарушало им лично выбранного молчания. От разговоров тут толка нет, боли они не облегчат.
'Френсис Ловелл написал мне, что Джонни выглядел удрученным, въезжая в Лондон', - тихо заметил он.
'Не сомневаюсь, Дикон. Джонни относится к немногим известным мне поистине порядочным людям. Предательство не в его природе. Тем не менее, Джонни приходится жить со знанием, что он покинул своего господина, покинул доверившихся ему людей. Подозреваю, кузен думает, существовать с таким грузом тяжелее, чем с любым ущербом, который я мог ему причинить'.
В продолжение нескольких минут после этих слов оба молчали. Ричард никогда не чувствовал себя ближе к брату. Достаточно близко, дабы задать вопрос, которого до этого не представлял выраженным произносимыми ими словами.
'Нед... Если Карл не станет нам помогать... что тогда делать?'
Казалось, Эдвард ожидал как раз подобного вопроса. 'Спроси меня об этом на следующей неделе, в следующем месяце, и я найду для тебя разные ответы. Но сегодня есть лишь один ответ, который я могу дать, братик, - не знаю'.
Ричард бы настоял, он нуждался в честности, не важно, насколько обескураживающей, и даже поверил бы, если бы захотел. Но сейчас юноша видел все яснее.
Рядом все заметнее нервничала Мари, услышавшая в этом момент одно из немногих известных ей английских слов.
'Братик?' - откликнулась она. 'Вы братья?'
Когда Ричард кивнул, она нагнулась к нему, прошептать что-то на ухо, рассмеяться его ответу и прижаться всем телом, задев губами уголок рта молодого человека.
Столкнувшись с изумленным взглядом Эдварда, он смущенно улыбнулся. 'Она не верит, что мы - братья, заметно отличаемся по окраске', - последовало ироничное на протяжение жизни объяснение, привычное единственному брюнету в семье блондинов.
'Но я сказал, что тебя подбросили', - прибавил Ричард, вызвав у Эдварда ухмылку.
'Стоит задуматься, эти слова прекрасно соотносятся с Джорджем! Он родился в Ирландии и, видит Бог, ведет себя, как заколдованный, с того самого дня, когда научился говорить'.
'Не заколдованный, Нед', - поправил Ричард и вздохнул. 'Просто чертовски слабый'.
'Пусть так, но я рад, что у тебя с братишкой Джорджем так мало общего... во всех отношениях!' Эдвард оценивающе наклонил голову в сторону. 'В действительности, ты скорее похож с Эдмундом. Его глаза, волосы, хотя и не такие темные, как у тебя'.
Он неправильно истолковал пораженный взгляд Ричарда. 'Тебе исполнилось всего семь лет, когда он погиб. Не удивительно, что воспоминаний не осталось'.
'Мне было восемь', - поправил Ричард, 'и воспоминания у меня остались. Дело в другом... В том, что ты так редко говоришь об Эдмунде'.
'Знаю', - согласился Эдвард. 'Но чем дольше я вспоминал, тем больнее мне было'.
Ричард с трудом мог найти слова. Брат не разделял его боли. Юноше в голову не приходило, что рана, нанесенная гибелью Эдмунда, может не затянуться даже десять лет спустя. Внезапно он понял, что ревнует и, стыдясь этого осознания, попытался исправиться, произнеся: 'Мои воспоминания об Эдмунде - это вы двое вместе. Завораживало ваше общение полу-законченными предложениями, шифром, больше никому не подвластным... словно слова вам были не нужны'.
Эдвард рассмеялся. 'Большую часть времени, Дикон. Нас разделял какой-то год... Часто ощущалось, что мы проживаем одну и ту же жизнь, такая близость нас объединяла. Ссор нам тоже доставало. Но не таких, которые что-то значат. Когда Эдмунд погиб, я почувствовал, как будто меня разрубили пополам'.
Ричард молчал, и, после продолжительной паузы, Эдвард произнес: 'Я находился в Глостере, когда узнал о сражении у замка Сандл. Это был кровавый декабрьский день для Йорков. Услышать, что я сразу остался без отца, брата, дяди и кузена... Труднее всего оказалось примириться с гибелью Эдмунда. Я не мог этому поверить. Только не он. Если он умер, значит все другие тоже умрут... даже я!'
Эдвард неожиданно улыбнулся. Тем не менее его голубые глаза потемнели от долго подавляемых воспоминаний. Подняв кубок, он поднес его к губам, но потом отставил нетронутым.
'Иисусе, я годами об этом не задумывался', - признался он. 'На горе пришлось мало времени... Внезапно глаза окружающих устремились на меня, и, Господи Всевышний, как скоро все произошло, Дикон... Лучше чего бы то ни было помню свою злость. Христе, как глупо. Им никогда не следовало выходить из замка Сандл. Совершенная глупость, она не должна была случиться...
Я точно понимал, однако, что никогда не осмелюсь доверять ни одной живой душе, как доверял Эдмунду. Это было самым худшим, по-моему, даже хуже потери его общества. Почти целых восемнадцать лет, всю мою жизнь, у меня был человек, которому я неизменно доверял... и внезапно никого не осталось'.
'А как же Уилл Гастингс? Или Джек Говард...'
'Я не говорю о дружбе, Дикон. Я говорю о доверии'.
'Но...'
'О, ты считаешь, это одно и то же?'
Ричард подумал. 'Да, считаю'.
'Не в случае королей, братишка. Не в случае королей', - рот Эдварда напрягся, на миг он позволил проявиться горечи. 'Может, я когда-то и думал так, но наш кузен Уорвик научил меня обратному'.
Ричард не мог больше сдерживаться. 'Разве ты не полагаешь, что можешь доверять мне?'
Эдвард пригубил вино, скрывая улыбку. 'Ну... Я, конечно, доверяю тебе больше, чем братцу Джорджу!'
'Благодарю'. Демонстрация сарказма не получилась, заметив что, Эдвард смягчился.
'Доверие - это выученный ответ, Дикон. Пока я постоянно находился в состоянии безотчетной привязанности к тебе, братишка, то не мог сказать, что доверяю тебе больше, чем... ну, больше, чем десяткам двум других людей, которых хоть сейчас перечислю'. Он примолк. 'Так было, пока ты не предоставил мне причину поверить'.
Внезапно Эдвард рассмеялся. 'И, если память меня не подводит, впервые ты заставил поверить тебе каких-то одиннадцать лет назад, на лугу, недалеко от замка Ладлоу'.
'Хочешь сказать, ты еще хранишь это в памяти? После всех прошедших лет... и после всех встреченных тобой женщин'.
'Разумеется, да. Именно тогда я впервые подумал, что ты можешь оказаться ценным союзником. Признаю, время не доказало ошибочности моего суждения'.
Ричард был польщен, но стеснялся показать это. 'Что касается меня, считаю, я могу без опасений сказать то же самое о тебе', - великодушно сказал он.
Эдвард ухмыльнулся. 'Силы адские, ты мне до смерти доверял, мы оба знаем об этом. Признайся, Дикон, ты всегда был плохим судьей человеческих характеров'.
Когда Ричард улыбнулся, Мари пошевелилась и, зевнув, прижалась к его плечу. 'Скоро, милый?'
'Скоро, дорогуша', - механически ответил Ричард, не отводя глаз от брата. 'Нед, ты сказал, что искал меня сегодня вечером... Почему? Если только ради сообщения о браке Анны, то я не могу поверить, что ты не дождался бы моего возвращения'.
'Ты прав, я дождался бы', - не смущаясь, признал Эдвард. 'Может статься, ты и лучше оцениваешь людей, нежели мне казалось. Нет, если тебе необходима правда, я испытывал такую срочность поговорить с тобой, что не заботился, есть ли у тебя... свои более безотлагательные нужды'.
Ричард бросил взгляд на Мари, развлекавшуюся полировкой подвески свисающим рукавом платья.
'Если ты заговорил об этом', - криво заметил он, 'не то, чтобы я не наслаждался твоим обществом, но...'
Эдвард ухмыльнулся, но потом перегнулся через стол и положил ладонь Ричарду на плечо.
'Мне нужно было сразу сказать тебе, Дикон, я и хотел. Но существовали другие вопросы, которые нам стоило прояснить между собой'.
У Ричарда внезапно сдавило горло. Господи Иисусе, неужели всем новостям сегодня нужно оказываться настолько ужасными? Он тут же понял, что не желает слушать. Он не желал столкнуться с худшим, даже если они и обречены, Ричард хотел, чтобы Нед оставил это при себе, по крайней мере, на одну ночь.
'Что произошло?' - тускло поинтересовался он, сразу подумав, не читает ли брат его мысли, ибо Эдвард казался совсем не расположенным говорить. Нед снова выпил, изумив затем Ричарда словами: 'Помнишь, Дикон, как на пути к столбу с мишенью у тебя была двойная задача? Во-первых, полностью сбить мишень, а во-вторых, избежать удара, когда эффект твоего отбросит ее за твою спину?'
'У меня была замечательная причина для запоминания', - смущенно признался Ричард. 'Таким образом сломал в десятилетнем возрасте плечо. Я тогда попал под удар и слетел с лошади благодаря тому, что в меня влетел мешок с песком. Но какое отношение те события имеют к происходящему сейчас?'
'Сравнение замечательно подходит для описания моего ощущения нынче вечером. С первым ударом я совладал, а вот к мешку с песком готов не оказался...'
Потянувшись к карману камзола, Эдвард выбросил на стол перед Ричардом скрученный лист бумаги. 'Вот, прочти'.
Ричард поднял документ. Приветствие и подпись отсутствовали, они были просто вырезаны. Почерк ему показался незнакомым, но текст читался на английском. Взгляд привлекло предложение в первом же абзаце: 'Торжественно заявляю, что всегда держался в стороне от споров вокруг английского престола'. Он быстро скосил глаза на Эдварда, снова затем вернувшись к тексту письма.
'Я сильно опечален тем, что честолюбие одного человека может представить поле раздорам и враждебности между мной, народом и государством, к которому я всегда проявлял себя сильно привязанным'.
Ричард уже понял, - автор - его свояк. Его напыщенный стиль не позволял ошибиться. Молодой человек бросил бумагу на стол с ругательством.
'Вижу чудесную руку Карла', - саркастично заметил он. 'Но кто адресат?'
'Джон Уэнлок из Кале'
'Как ты это достал, Нед?'
'Уэнлок играет в очень рискованную игру. Он держит Кале от имени Уорвика, как раньше делал это от моего имени. Но этот человек еще и понимает, - удача может, несмотря ни на что, оказаться переменчивой стервой, поэтому следит за флюгером ради безопасности своего будущего'.
'То есть это чудо у тебя от самого Уэнлока...' - сморщился Ричард. 'Могу посочувствовать Уорвику с такими друзьями... почти'. Подняв снова письмо, он быстро пробежал глазами оставшиеся абзацы.
'Происходя от крови Ланкастеров', - язвительно процитировал юноша. 'Как удобно для Карла нынешнее воспоминание об утверждении его матушки ее родства с Ланкастерами! Он готов признать английского короля, кем бы тот ни был!'
Ричард снова выругался, притянув к себе свечу и поместив письмо над пламенем, на изумленных глазах Эдварда и Мари.
'Нед, он дурак, если рассчитывает на благоденствие через взаимоотношения с Уорвиком'.
'Карл любит Уорвика не больше, чем меня. Но Уорвик держит в своих руках всю Англию и...'
'И он торжественно пообещал целой Нортумбрии удержать тебя в Бургундии', - угрюмо завершил фразу Ричард. Эдвард кивнул.
'Дикон...здесь больше. Помнишь о мешке с песком?' Эдвард перегнулся вперед, тихо сообщив: 'Мег вечером прислала человека. Предупредить нас, что Карл собирается выпустить воззвание, запрещающее его подданным как-либо помогать или оказывать содействие Йоркам'.
Ричард поперхнулся, ударив затем кулаком по столу. Вино в бокалах расплескалось, и подсвечник поехал по мокрой шерсти, пока не качнулся на самом краю столешницы. Мари единственная заметила это и потянулась, чтобы его удержать.
'Христе, Нед, как Карл может быть таким близоруким? Людовик уже объявил войну Бургундии. В Пикардии стоят французские войска. Что бы Уорвик не обещал Карлу, он связан с Францией и личным выбором и необходимостью. Пока он в компании с Ланкастерами возглавляет Англию, война с Бургундией - неизбежна'.
'Как ты изволил заметить, Дикон, наш свояк - дурак', - кисло согласился Эдвард. Он осушил свой бокал и вновь его отставил.
'Лучше всего тебе найти время для встречи со мной и Уиллом завтра утром. Тогда будет удобнее всего отправить еще одно послание Френсису в Британию. Тщетные усилия, сомнений нет, но поле для маневра у нас сужается'.
'Нед, нам надо снова поговорить с Мег. Каким-то образом мы должны убедить Карла увидеться с тобой. Если ты не можешь просто с ним побеседовать...'
'Думаю, твое доверие не оправдано, Дикон....скорее оно льстит его самолюбию. Тем не менее, мы согласны друг с другом касательно дальнейшего плана действий. Есть только одна возможность - заставить Карла признать, что его безопасность обеспечивается исключительно йоркистской Англией'.
Он отодвинул скамью, резко встав на ноги.
'Но если мы потерпим в этом поражение...тогда тебе лучше смириться с образом жизни Бургундии, ибо придется здесь задержаться на какое-то время'.
Ричард попытался возразить, заколебался, но потом выпалил: 'Нед, по твоим словам, у меня существовал выбор. Так вот, если бы от меня зависело заново все пережить, сделал бы точь-в точь!'
Эдвард постоял, глядя на брата сверху вниз. Выражение его лица было мрачным и вымотанным, но на этот раз лишенным привычной насмешливости. 'Знаю, Дикон... и с прошлого года я стал воспринимать твою преданность само собой разумеющимся явлением, доверять тебе, как никому другому ранее... Даже Эдмунду'.
Ричард потерял дар речи, вызвав у Эдварда хохот: 'Бога ради, не задумывайся так глубоко'.
'Сложновато', - хрипло отозвался Ричард и, обводя рукой уже переполненный общий зал, скрипящий от обилия используемых иностранных языков и подернутый туманом от раскуриваемых трубок, '...принимая во внимание все, полученное в награду за мою преданность!'
Глаза Эдварда посветлели от внутреннего язвительного смеха: 'Ты все выдержишь, черт тебя побери, выдержишь'.
Он наклонился, поднимая со скамьи плащ. Тот пребывал в гораздо более сносном состоянии, чем у брата. Эдвард не разделял сомнений Ричарда в принятии щедрости Грютхюзе.
'А сейчас забирай эту терпеливую и прелестную проказницу в постель и на несколько часов постарайся забыть об Уорвике, братце Джордже и маленькой кузине, на которой должен был жениться'.
Ричард различил смутную просьбу о прощении в только что произнесенном пожелании, подразумеваемое невысказанное сожаление. Он улыбнулся.
'Идите с Богом, мой сеньор'.