Солнце в зените

Глава тридцатая

Тьюксбери, май 1471 года

Заманивание ланкастерцев в залив принесло Эдварду неожиданные трудности. До сих пор он считал, что Маргарита намерена отправиться в Уэльс, разведчики подтвердили эти данные, и королю пришлось продолжать действовать со всей чрезмерной осмотрительностью, как только его войско покинуло Виндзор двадцать четвертого апреля. Пятью днями позже, армия продвинулась на запад не далее Сайренсестера, ибо Эдвард начал заметно тревожиться, как бы Маргарита от него не ускользнула и не вернулась в Лондон. Когда в понедельник, первого мая, лазутчики доложили, что ланкастерцы двинулись на восток, к Бату, его подозрения подтвердились. Король ринулся на запад, на перехват, совершив короткий привал в Малмсбери, дабы дождаться дальнейших сведений о перемещениях и действиях противника.

Пришедшие новости не сулили добра. С помощью искусно распространенных ложных слухов Маргарита обвела Эдварда вокруг пальца, ибо никогда и не планировала встречу и сражение с его людьми в Бате. Вместо этого, она резко повернула на север, получив теплый прием в Бристоле, лежащем на пути к переправе через реку Северн.

Эдвард отреагировал исключительной вспышкой необузданного гнева, проклиная Маргариту - за успех ее уловки, себя - за заглатывание наживки и население Бристоля - за открытие Анжуйской хищнице ворот города. Вскоре королевские разведчики вновь выросли в королевских глазах, - на рассвете четверга они доставили ему настолько благоприятные вести, насколько он только мог желать. В Содбери, в десяти милях северо-восточнее Бристоля, заметили передовой отряд Маргариты, его приготовления к бою не представляли сомнений. Казалось, французская амазонка, наконец, решила повернуть и встретиться с неприятелем лицом к лицу. Эдвард встряхнул своих людей, развернув среди них яростную деятельность: во второй половине дня в четверг они выдвинулись в Содбери, встав на позиции и приготовившись к свиданию с ланкастерской армией.

Текли часы, на местность опустилась ночь. Когда стало понятно, что в этот четверг на сражение можно не рассчитывать, измученный двумя днями тяжелой скачки Френсис пошел к командирской палатке, на которой развевался баннер с Белым Вепрем Глостера. Бросившись на соломенный тюфяк, он сразу провалился в беспокойный тяжелый сон. Некоторое время спустя Ловелла разбудили голоса, один из которых принадлежал Ричарду. Толком не успев прийти в себя, Френсис тут же попытался дать знать о своем присутствии. Раздался второй голос, говоривший: 'Есть нечто, что я хочу открыть тебе, Дикон. Если, как я ожидаю, завтра состоится битва, существует большая вероятность, что у нас не окажется другого шанса поговорить наедине'.

Вместо того, чтобы заговорить, молодой человек очень тихо лег, его сердце гулко билось. Отсутствовало какое-либо желание, дабы король решил, что он подслушивает личную беседу. Френсис открыл глаза, в палатке царила темнота, мерцала лишь одинокая свеча. Послышалось, как Ричард обо что-то споткнулся и резко выругался.

'К каким чертям пропали мои люди? Нед, разреши послать за факелами, здесь чернее, чем в преисподней у Аида'.

'Не волнуйся. Уилл, Джек и остальные ждут нас в моей палатке, поэтому мы можем... О, Господи, я забыл лично позвать Джорджа! При первом удобном часе он надуется, что я не соизволил попросить его присоединиться к нам, осла этакого'.

'Что с ним не так в последнее время? Я и двух нормальных слов от него за последнюю неделю с лишним не удостоился'.

'Совсем не представляешь, Дикон?'

'Нет, с чего бы мне? Да, мы немного поцапались в Виндзоре на тему, - посылать ли тебе француженку на плаху, но я не чувствую, чтобы он затаил из-за этого обиду. Правда же?'

'Ясно, ты действительно не знаешь. Странно, как после всего перенесенного тебе удается сохранять определенную простосердечность, даже сейчас, даже с Джорджем'.

'Не могу согласиться с тобой, Нед. Не вижу, чтобы я был простосердечен, совсем'.

'Мне надо было помнить, разве нет? В твоем возрасте это смертельное оскорбление! Хорошо, тебе лучше оставить данную тему, Дикон. Джордж не тот человек, кто будет страдать в тишине. Раздразни его, и сразу узнаешь о его чувствах'.

Френсис пламенно пожелал отмотать минуты вспять и заговорить первым, конечно же, испытываемое им замешательство тогда было бы намного меньше, чем грозящее в случае обнаружения в настоящий момент. Беседа безошибочно демонстрировала близость братьев, Ловелл не думал, что Ричард хоть сколько-нибудь обрадуется, если король найдет здесь его друга.

'Что ты хотел мне сказать, Нед?'

'Только это... Я верю в завтрашнюю победу. Но только дурак никогда не рассматривает вероятность поражения. И если мы потерпим поражение... Маргарита Анжуйская не Уорвик, Дикон. Надеюсь, ты понимаешь, но мне необходима уверенность. Если нам предначертано проиграть, то я нуждаюсь в гарантии того, что ты не позволишь схватить себя живым... как случилось с Эдмундом. Понимаешь, парень?'

Френсис не удивился молчанию Ричарда, он не мог представить, что можно ответить на подобное заявление. Молодой человек лежал так тихо, что едва дышал, и еще долго не двигался, после ухода братьев из палатки, слишком потрясенный словами Эдварда, чтобы снова заснуть.

Как оказалось, король ошибся, на следующий день битвы не состоялось. В 3 часа он был разбужен мрачными известиями. Маргарита снова его перехитрила. Как только она удостоверилась, что успешно заманила Эдварда в Содбери, французская воительница оставила дальнейшие уловки по приготовлению к сражению. Стоило ее противнику встать лагерем в Содбери, Маргарита поспешила на север, в направлении Глостера.

Эдвард озверел, узнав, что при подходе к Глостеру и при переправе через Северн, его неприятель может сжечь за собой мост, отрываясь от погони, а затем спокойно проследовать в Уэльс на соединение сил с Джаспером Тюдором.

Королевская ярость пугала. Даже тех, кто очень близко его знал. Пока созданная отступлением в Уэльс военная угроза была воплотима в жизнь, гордость Эдварда подвергалась чудовищной пытке. То, что Маргарита дважды сумела выставить его дураком, являлось большим, чем король мог невозмутимо принять, но долго потакать гневу он не захотел. В течение часа лагерь был поднят на ноги, пустившись в мрачную погоню.

Он хорошо понимал, что не нельзя надеяться догнать Маргариту прежде, чем она доберется до Глостера, но йоркистский посыльный вскоре уже подстегивал своего скакуна в направлении севера страны, имея с собой срочные указания для Ричарда Бошана, управляющего Глостерским замком, предписывавшие ему любой ценой удержать городские ворота закрытыми перед лицом ланкастерцев. Пока уполномоченный летел к Глостеру, Эдвард повел войско на север, вдоль Котсуолдской гряды в сторону следующей переправы через Северн...к городку Тюксбери.

Воспоминания об этом походе надолго останутся с совершившими его людьми. Ему выпало оказаться стремительным, яростным и отчаянным, ибо Эдвард должен был остановить Маргариту раньше, чем она смогла бы соединить армию с ожидающими ее уэльскими бунтовщиками. Королева также должна была переправиться через Северн, желая обеспечить себе безопасность и, таким образом, отсрочить час расплаты. По этим причинам пятница для ланкастерских и йоркских солдат превратилась в кошмар, окутывающий пылью, точащий изнурением и изматывающий жаждой.

Эдвард прославился скоростью, с которой был способен перемещать войска, молниеносность его военных кампаний давно стала притчей во языцех. Теперь же, подталкиваемый столь срочной надобностью, он гнал своих людей совершенно безжалостно. Хотя наступили лишь первые майские дни, жара усиливалась, стоило солнцу показаться на небосводе, заставляя солдат изнемогать от температур, более свойственных середине лета, чем весне. Несчастные страдали не только от недосыпа, их равно мучила жажда. Попадая в область досягаемости нуждавшихся в воде мужчин, каждый ручей тут же представал настолько взбаламученным и загаженным лошадьми передового отряда, что не каждый тянущийся к влаге страдалец был рад из него испить.

Ланкастерская армия тоже шла всю ночь, но тем горше восприняла она прибытие в Глостер в 10 часов пятничного утра, в отсутствии еды и питья, притягиваемая тенью моста, перекинутого через Северн, и натолкнувшаяся на плотно закрытые для нее, по приказу управляющего Бошана, городские ворота. К этому моменту солдаты уже знали о следующих по пятам йоркистах и не осмеливались тратить время на приступ из-за опасения, что войско противника нагонит их до того, как люди Маргариты смогут привести к повиновению строптивое местное население. У них не было выбора, кроме как пробиваться вперед к переправе Тьюксбери, каждой порой тела умирая от жажды и отсутствия сна, тогда как враг уже бросал на армию свою тень, добавляя к их страданиям жестокую муку - раздражение от положения загнанного зверя, а совсем не охотника.

Весь день оба войска прорубались на север, к Тьюксбери. Их изнуряющий темп позволил Эдварду примириться с обманом Маргариты, и теперь между враждебными формированиями простиралось не более пяти миль. Наконец, в процессе затянувшейся погони, передовой полк йоркистов и замыкающий отряд ланкастерцев сумели ясно разглядеть друг друга.

В 4 часа пополудни ланкастерцы, в итоге, добрались до Тьюксбери, где сторонники йоркистов попытались воспрепятствовать им воспользоваться паромом близлежащего аббатства. Маргарита отдала приказ очистить дорогу силой, но она оказалась одна, кто спокойно перенес бы такое кровопролитное противоборство. Ее обессиленные люди и лошади находились на пределе терпения. Сомерсету даже не требовалось говорить об отсутствии мыслимого пути усмирить негодующих и переправить армию через реку, когда Эдвард Йорк стоял менее, чем в пяти милях от нее и еще быстрее продвигался дальше.

Боевой командир был вынужден отменить королевское распоряжение. Сомерсет торопливо исследовал земли вокруг Тьюксбери, и усталые ланкастерцы приготовились разбить лагерь на берегу реки Северн, которую они так безнадежно старались пересечь.

Ланкастерцы шли без остановки уже пятнадцать часов, преодолев, таким образом, в броске к Северну двадцать четыре мили. Но Эдварду удалось невозможное. За какие-то двенадцать часов он покрыл невероятные двадцать пять миль. Король был этим чрезвычайно доволен и решил наградить солдат, разрешив йоркистской армии привал в городке Челтнем, в девяти милях к югу от Тьюксбери, дабы в первый раз за день поесть и утолить жажду. Затем Эдвард повел свои подразделения вперед на три мили к рядам ланкастерцев, где вместе с боевыми командирами выехал изучать местность, утром готовящуюся обратиться в последнее поле битвы войны, почти двадцать лет опустошавшей дома Ланкастеров и Йорков.

Ричард не был замечен ни в избыточном, ни в мнимом применении сквернословия, но сказанное им при первом осмотре местности, простиравшейся между йоркистскими рядами и окопавшейся траншеями ланкастерской армией, принесло юноше взгляды, полные пораженного восхищения, как со стороны Френсиса, так и со стороны Роба Перси. Обозрев поле намечающейся битвы, они искренне согласились с его пылающей бранью.

Ланкастерцы растянули свои боевые ряды на возвышенности, пролегающей южнее городка Тьюксбери, получив тем самым природное преимущество над йоркистами, поставленными перед необходимостью сражаться, преодолевая крутизну склонов. Слева от ланкастерского лагеря струилось течение, известное в округе как Суилгейт Брук, справа - от Глостер Роуд до переправы через реки Северн и Эйвон - росли густые леса. Разделявшее армии пространство, пересечение которого предстояло йоркистскому авангарду, казалось вышедшим на солнечный свет из солдатского кошмара. Сплошное переплетение частых кустарников и ползучих растений, расщелин, вырванных с корнем деревьев, канав и живых изгородей, превышающих человеческий рост, внезапных провалов, пропитанных солончаковой коричневатой водой, поднимающейся с неизвестных глубин.

Ричард пришпорил своего скакуна, чтобы подъехать ближе и внимательнее изучить обстановку. Чем дольше он смотрел, тем потрясеннее представлялся. Время от времени юноша шептал больше себе, чем кому-либо другому: 'Господи Иисусе, смилуйся над нами'. Когда Френсис остановил коня рядом с ним, Ричард указал рукой налево.

'Взгляни туда, Френсис. На тот, покрытый лесом склон... Можешь представить лучшее укрытие для засады? А он окажется ровно на правом крыле во время моего сражения, храни нас Христос!'

Теперь, при объяснении другом причины внимания к лесистому холму, Френсис действительно мог увидеть заключавшуюся в нем возможную угрозу. Но он немного смутился из-за последнего замечания Ричарда. Передовой полк всегда занимал положение справа, тем не менее, ему только что было отведено расположение левее.

'Подразумеваешь местоположение Гастингса, Дикон? Авангард дерется справа от королевского полка, разве не так?'

'Не завтра', - сжато ответил Ричард. 'Завтра мы выстроим здесь наших людей в сплошную линию'.

Внезапно непроходимое пространство перед ними приобрело для Френсиса новое и очень личное значение.

'Хочешь сказать, нам придется идти через эти канавы и заросли? Милостивый Господи, Дикон, зачем?'

'Брат узнал, что Сомерсет возглавит передовой отряд ланкастерцев'. Ричард замешкался, но деликатного способа выразить его мысль не существовало. 'Он не хочет, чтобы Уилл Гастингс с ним встретился. Поэтому, завтра авангард сражается левее'.

Френсис совершил долгий свистящий вдох. С его точки зрения, это был обоюдоострый клинок, поистине, как звонкая пощечина Гастингсу, так и похвала Дикону. Молодой человек представлял, как Гастингс воспринял случившееся, наверняка, открыв рот, когда вечерний воздух внезапно затрепетал от звучания перезвона отбивающих время церковных колоколов. Лишь только эхо угасло, Френсис посмотрел в направлении севера. В аббатстве Святой Девы Марии, лежащем в полумиле отсюда, в тылу ланкастерских рядов, звонили к вечерней службе. Монахи продолжали еженощный ритуал, словно внизу в боевом порядке не растягивались два войска, каждое по одиннадцать тысяч человек, разделенные исключительно тремя милями и застывшей в ожидании ночью.

Ричард повернул коня, к ним приближались люди. Из-за битвы, обещающей начаться в течение считанных часов, Эдвард сидел на боевом скакуне, а сопровождавшие его заботились об освобождении для животного пространства. Хотя сражения, обычно, велись пехотинцами, командиры до сих пор нуждались в лошадях повышенной выносливости и сообразительности. Это объяснялось моментами, когда животные требовались в преследовании, в перегруппировке строя, в смыкании рядов и, если в том оказывалась нужда, в отступлении. Дабы удовлетворить эти потребности, боевые кони разводились, вскармливались и дрессировались только для военных действий, чтобы обладать возможностью с легкостью вынести рыцаря в полном вооружении. А способность быстро и яростно реагировать для рыцарского друга на поле боя имела совсем не последнее значение в качестве еще одного, живого, оружия.

Френсису приходилось слышать истории о битвах, где люди умирали не от нанесенных мечом ран, а от столкновения с боевым конем рыцаря. Редко встречавшиеся с наездником, за исключением военных действий, эти скакуны требовали внимательного всадника и твердой руки. Какие-то мгновения назад жеребец Эдварда злобно и довольно неосторожно встряхнул своего седока, так что тот мог легко попасть в область его грубых пожелтевших зубов, лишь королевская зоркость помогла монарху избежать глупой травмы.

Сейчас Френсис крепко держал своего коня позади, наблюдая, как Ричард направил скакуна навстречу брату. Он увидел, друг указывает налево, в сторону покрытого деревьями пригорка, и подъехал ближе, чтобы услышать затем смех Эдварда и повернуться к Уиллу Гастингсу.

'Уилл, ты мой должник! Я поспорил с Уиллом на пятьдесят марок, что ты сразу посчитаешь этот склон опасным'.

'Меня хорошо выучил Ричард Невилл, прости его Господь', - ответил Ричард, почти отсутствующе, и Френсис увидел, что он смотрит за спину брата, на неровную и каменистую местность, простирающуюся между ними и рядами ланкастерцев.

Словно прочтя его мысли, Эдвард произнес: 'Завтра ты получишь задание, парень, возглавив передовой отряд, перейти этот участок и подняться навстречу Сомерсету. О том склоне можешь не тревожиться, я о нем уже позаботился'.

Затем король окинул взглядом сумеречное небо, в наступающей темноте окрашивающееся в зеленовато-голубые оттенки, и, наконец, сказал ожидаемую Френсисом фразу.

'Нам больше нечего тут искать. Лучшее, что можем сделать, вернуться в лагерь. Скоро рассветет. Всегда так'.

В ланкастерской палатке командования тускло горел огонь. Колыхались отступающие перед внезапно вспыхивающими свечами тени, мерцая на напряженных усталых лицах пятерых, находящихся внутри, склонившихся над раздвижным столом, заставленным ради их задумчивых бдений едой, к которой никто не думал даже прикоснуться. Разведчики давным-давно передали информацию о расположении, занятом противником. Бодрствующие знали, с Сомерсетом выпало драться младшему брату Йорка, Глостеру, знали, с Девоном встретится Уилл Гастингс, а сам Йорк лично поведет центральный полк против Джона Уэнлока и принца Эдуарда. Самое тяжелое испытание пришлось на долю Маргариты: она могла только ждать.

Сомерсет сделал из кружки глубокий глоток лучшей мальвазии аббата Стрейншема, потянувшись после за ломтем жареного каплуна, ибо накануне этой пятничной битвы все присутствующие получили разрешение на вкушение мяса. Он заставил себя пережевать его и проглотить, что оказалось не просто, герцог слишком нервничал для получения какого-либо удовольствия от еды и слишком сильно был ранен, чтобы чувствовать вкус пробуемой пищи.

Поставив кружку на стол, Сомерсет оглянулся на товарищей. На них на всех красовались шрамы, оставленные кошмарными ночными скачками к переправе через Северн, но никто не мучился сильнее Маргариты в течение этих бурных часов, полетевших после известия о преследовании их Йорком по пятам.

Ее лицо обгорело на солнце, ибо не существовало в мире вуали, способной выдержать пятнадцать часов борьбы с жарой и ветром. Головной убор давно упал, и темные волосы, пронизанные седеющими прядками, беспорядочно разметались по шее, нарушая границы превращающегося в мираж шиньона. Глаза, которые казались Сомерсету столь прекрасными, опухли и налились кровью, скрывшись в появившихся мешках от усталости, пыли и от, в конце концов, слез разочарования, хлынувших из-за отказа в допуске к переправе в Тьюксбери.

Находиться так близко, видеть паром, обещающий ее сыну безопасность... Сомерсет знал, именно в этом заключалась подлинная причина мук Маргариты, а не только в физических повреждениях тела, не привыкшего к подобному образу жизни. Королева без единой жалобы перенесла вынужденный переход, настаивая перед спутниками на ускоренном темпе. Когда ее фрейлины ослабевали, она приводила их в чувство пощечинами и угрозами бросить хрупких дам на милость Йорку. Герцог Бофор не сомневался, если бы Маргарите знала, что каждый ланкастерский солдат на выбранном ей пути упадет, она бы глазом не моргнула, помоги эти трупы доставить Эдуарда в Уэльс.

Уэльс. Для Сомерсета он значил появление подкрепления, отдых для армии, обретение военного преимущества, которое может оказаться решающим. Для Эдварда Йорка - представлял угрозу, настолько сильную, что он молился и действовал, как мог, лишь бы помешать неприятелю перейти через Северн, даже сумел преодолеть смертоносные тридцать пять миль пути. Но для Маргариты, Эдмунд Бофор точно знал, Уэльс символизировал спасение. Он сильно подозревал, что она решила объединить войска с Джаспером Тюдором только потому, что лишь так могла отложить встречу на поле битвы сына и Эдварда Йорка. Также Сомерсет думал, что, добравшись до Уэльса, королева начнет способствовать, изворачиваясь и ничего не стесняясь, сохранению намечавшейся битве статуса 'мерцающей на далеком горизонте', никак не ближе, чем 'скоро' и 'когда придет время'.

Какими бы не были намерения Маргариты по прибытии в Уэльс, сейчас они, несомненно, не играли никакой роли. Раньше они имели свой вес, но, на настоящий момент, полностью его потеряли. Но потеряли на самом берегу Северна! А с таким поворотом, Эдмунд Бофор прекрасно понимал, Маргарита еще не могла, даже сейчас, примириться.

Если бы Йорк каким-то образом не разгадал ее хитрости в Содбери, если бы он не сумел заставить свое войско, за пределами всех человеческих сил, преодолеть маршрут, в принципе, не поддающийся преодолению... Если бы. Что если. Нет. Сомерсет мог почти услышать, как эти слова отскакивают от страдальчески нахмуренных бровей его королевы. Он знал, чего она боится. Но также он знал, сейчас Маргарита оказалась загнана в угол, вынуждена сражаться, и она сделает это, забыв о пощаде, с жестокостью, в сравнении с которой побледнеет кровопролитие в замке Сандл. Нет ничего, что королева ни совершила бы ради спасения единственного сына. Сомерсет рассчитывал на это. Пока тянулся вечер, Эдуард демонстрировал признаки все более ухудшающегося настроения. Сомерсет ощутил мимолетное сожаление, сочувствие, что нет способа уверить принца, - нормально бояться накануне сражения, всем мужчинам этот страх знаком, невозможно отыскать живого человека, способного выйти на поле без завязывающегося в узлы желудка, без покрывающихся холодным потом лба, подмышек и паха. Молодой человек лучше разберется в вопросе на практике. Принять перечисленное в теории Эдуард не смог бы. Только пережить лично. Если план Бофора примут, это также поможет ему, подаст пищу для размышлений долгими часами, оставшимися до рассвета.

'Здесь довольно жарко и душно, Мадам. На воздухе вы почувствуете себя лучше. Могу я предложить себя в качестве сопровождающего?' - произнес Сомерсет, предлагая свою руку.

Маргарита взглянула на него, хотела уже покачать головой, но герцог Бофор настойчиво повторил: 'Думаю, свежий ветер принесет вам пользу, Мадам'.

Отказ, витавший на губах королевы, там же и затух. Она кивнула, и Сомерсет ощутил волну благодарности за такое моментальное понимание. Маргарита наклонилась, поцеловала не двигающегося сына в висок, закрытый густым завитком волос, и затем оперлась на руку Сомерсета.

Вне навеса палатки было прохладнее, над головой простиралось ясное небо, освещающее землю внизу далеким рассеянным звездным светом. В конце концов, здесь не расстилались благоприятствующие Йорку туманы Барнета, с облегчением подумал Бофор, глядя вниз на территорию, где мерцали огни йокистского лагеря.

'Почему вы хотели поговорить со мной наедине, Сомерсет?'

'Потому что, Мадам, у меня созрел план, который, по моему скромному мнению, выиграет для нас один день'.

'Что вы намереваетесь сделать?' - горько поинтересовалась Маргарита. 'Послать ночью в йоркистский лагерь наемного убийцу, - перерезать Эдварду горло? Уверяю вас, ничто не доставит мне большей радости!'

'Нет, Мадам', - терпеливо ответил Бофор, и Маргарита поняла, что настроен он очень серьезно.

'Тогда, Сомерсет?' - прошептала она.

'Я несколько часов изучал поле предстоящего сражения, его внезапное распадение на фрагменты, густые заросли. Меня осенила идея, и я отправил разведчиков проверить, насколько она правомерна. Мадам, на месте очень ограниченная область видимости. Пространство таково, что передовой и центральный полки Йорка будут драться, не имея возможности видеть друг друга'.

'Раскройте мне ваш план', - попросила Маргарита.

Сомерсет подчинился.

На королеву снизошло заметное успокоение.

'Не знаю', - сказала она, в конце концов. 'Риск будет большим, Сомерсет, очень большим'.

'Вы не колебались рисковать при Сент-Олбансе', - отважился напомнить Маргарите Бофор, 'и, поступив так, разбили Творца Королей. Да, нам придется рискнуть, честно соглашусь. Но что мы можем выиграть этим риском, Мадам, что мы можем выиграть! Говорю вам, я тщательно все обдумал. Мой план может принести плоды. Мы застанем Йорка врасплох, жизнью своей могу поклясться. И прежде, чем он наведет порядок...' Сомерсет быстро махнул рукой, наглядно показывая режущий удар.

'Да', - медленно произнесла Маргарита. 'Да, это может оказаться результативным. Я не знаю, Сомерсет, просто не знаю... Если бы все касалось меня, только меня, я согласилась бы, сказала бы воспользоваться возможностью, положиться на удачу, послать все риски к чертям. Но это касается не только меня, вы понимаете'. Она потянулась, легонько прикоснулась к его щеке и тут же отдернула руку.

'Вы отважный человек, верный друг, я дорожу вами, Эдмунд, правда. Но я думаю, нам лучше обсудить ваше предложение с остальными - с Уэнлоком, с Девоном и с моим Эдуардом. Если они одобрят...'

В голосе Маргариты звучала чуждая ей нерешительность. Сомерсет чувствовал, она сопротивлялась своим природным склонностям, говорившим - следовать его плану, позволить себе крайние меры, способные принести обильный урожай. Господь освободил нас от калечащих дух уз материнства, подумалось Бофору. Но намерения предоставить выношенный план на суд остальных у него не возникало. Уэнлоку Сомерсет не доверял, Девон отличался излишней консервативностью, Эдуард еще не созрел. Только Маргарита обладала достаточным воображением, инстинктивной смелостью, чтобы послушаться его, увидеть - риск стоил результата.

'Мадам, поддержите меня, и принцу Эдуарду совсем не придется участвовать в сражении. Все может завершиться быстрее, чем наш центральный полк целиком вступит в бой'. Последняя фраза обдала Сомерсета волной стыда, пусть и не слишком сильной, в этом вопросе отсутствовало что-либо, подвергшееся умолчанию, что могло помочь заполучить согласие королевы.

Маргарита отошла, вглядываясь в йоркистские огни под ними. Резко повернулась. 'Хорошо, мы последуем вашему плану, Сомерсет. Все в ваших руках'.

Сомерсет торжествующе улыбнулся, продемонстрировав белые зубы, но, прежде чем он смог насладиться победой, Маргарита непреклонно добавила: 'При одном условии, я хочу, чтобы вы уберегли Эдуарда от участия в сражении. Пусть он находится наверху и все время охраняется. Ему нельзя позволить лично биться на поле'.

'Я не могу дать вам подобного обещания', - устало и очень мягко ответил Бофор. 'Вы же, знаете, это не в моей власти. Я отдам жизнь, дабы сохранить его в целости и сохранности. Все мы отдадим за Эдуарда жизнь. Но запретить ему сражаться я не могу, Мадам. Никто не может. Принц считает, что уже достиг возраста, позволяющего командовать войсками. Этого требует его гордость. Эдуард осведомлен, что Йорку еще не исполнилось девятнадцати лет, когда он одержал победу при Таутоне. Хуже того, принц знает, что Глостеру сейчас всего восемнадцать. Я не могу воспрепятствовать ему, Мадам.

Истинное руководство центральным полком останется в руках Уэнлока, а не принца Эдуарда. Думаю, он согласится во время битвы не слезать с коня'. На мгновение перед глазами Сомерсета промелькнул образ побелевшего и застывшего лица Эдуарда. 'В действительности, я уверен в этом. Но далее, он не пойдет. Сделать большее не в моих силах'.

Маргарита кивнула, и Бофор понял, что она и не ожидала добиться своего.

'Нет, полагаю, это от вас не зависит', - безжизненно произнесла она. Королева пожала плечами, не глядя на собеседника. 'Замечательно, тогда нам стоит огласить алгоритм действий на утро завтрашнего дня остальным, мой лорд'.

Она позволила Сомерсету взять ее руки в ладони, они были холодными, как лед и побелевшими, словно кровь их покинула.

'Все дальнейшее - ваше дело, Сомерсет', - прошептала Маргарита. 'Все в ваших руках... Передовой полк, ход сражения, судьба Ланкастеров'. Она затаила прерывистое дыхание. 'Жизнь моего сына'