Солнце в зените

Глава шестая

Дарем

Декабрь 1463 года

К Рождеству северный пограничный замок Бамбург капитулировал перед йоркистами. Осада длилась больше месяца, и в последние дни угодившие в западню ланкастерцы были унижены до необходимости есть собственных лошадей. Но таким образом они лишь растянули свои мучения. Конец был неизбежен. Маргарита находилась в Шотландии, она не имела сил, чтобы прийти на помощь Бамбургу. На рассвете рождественского дня штандарт Эдварда с солнцем в зените сиял белым и золотым над зубчатыми стенами замка, и Джон Невилл, к этому времени ставший лордом Монтагю, официально принимал сдачу крепости от имени Йоркистского короля.

Генри Бофор, герцог Сомерсет, уже знал, - жить ему осталось недолго. Он измерял свою жизнь в границах часов, того периода, что остался до прибытия в Дарем. Там его визита уже ожидал Эдвард Йорк. Эдвард занедужил две недели назад, и поэтому был не способен лично руководить осадой Бамбурга, что не препятствовало ему лично наблюдать за процессом с одра болезни. Тем не менее, действительное направление военных действий оказалось в руках кузенов Эдварда, Невиллов - Уорвика и Джона. Последний и сопровождал Сомерсета на юг, - к Дарему и гибели.

Сомерсет всегда знал, чего ожидать, попади он в руки Йорков. То, что осталось от милосердия и великодушия в йоркистско-ланкастерском противоборстве, умерло вместе с Эдмундом Рутландом на Уэйкфилдском мосту. Сомерсет хорошо осознавал, - в глазах йоркистов - имя его прегрешениям - легион... Ладлоу, замок Сандл, Сент Олбанс, Таутон. И спустя двадцать один месяц после кровавой победы Эдварда при Таутоне, Сомерсет создал ему еще одну причину желать врагу смерти. Он отправился во Францию в бесполезной надежде, получить там поддержку для Маргариты, провел переговоры с шотландцами от ее имени, захватил Бамбург от ее лица. У нее не существовало более преданных сторонников, чем Сомерсет и его младшие братья. И сейчас Джон Невилл принимал капитуляцию старшего с мрачным удовольствием охотника, в конце концов, загнавшего жертву в нору после особенно изнурительного и ставшего наказанием преследования.

Сомерсет обнаружил горькое различие между предполагаемой смертью, как возможностью, и возникающей на его горизонте, как действительностью. Он не мог винить Эдварда Йорка за то, что совершил бы сам, представься ему возможность. Сомерсет никогда не сомневался в своей отваге, уверен он был в ней и сейчас. Слишком часто приходилось встречаться со смертью лицом к лицу, чтобы точно знать, - последние минуты будут прожиты с честью. Но Сомерсету исполнилось всего двадцать шесть лет, он обладал здоровым, дисциплинированным телом, отлично служившим своему владельцу, выяснилось, что в жизни ему многое дорого, даже в качестве преследуемого мятежника, на имя которого издан Билль о лишении гражданских и имущественных прав. По пути в Дарем Сомерсет пришел к выводу, - страх смерти в бою сопоставим со страхом смерти от топора палача лишь в том отношении, в каком страх туберкулеза может сравниться с обреченным пониманием человека, начавшего кашлять и плеваться кровью.

Дарем лежал в двадцати пяти милях к югу от Бамбурга. Именно там, в бенедиктинском мужском монастыре святого Кутберта, Эдвард находился в рождественские дни. Это было уже второе Рождество с тех пор, как он заявил свои права на корону. С ним был кузен Уорвик. Компанию поддерживал младший брат, Ричард, которому позволили совершить кратковременный побег от занятий латынью, французским языком, математикой, юриспруденцией, музыкой, от изучения хороших манер и жизненно необходимых навыков военного искусства и владения оружием в принадлежащем Уорвику замке Мидлхэм, расположенном в каких-то пятидесяти милях от Дарема. Джон Невилл тут же отправился к своему кузену, королю. Сомерсет предполагал, что его поместят в особняке Линдж, в тюремную камеру, находящуюся под хозяйскими покоями в госпитале. Некоторым образом, к его изумлению, Генри Бофор оказался отведен вместо этого в маленькое помещение рядом со зданием для собраний каноников. Ему объяснили, что там содержатся в заключении монахи, совершившие мелкие проступки. Бенедиктинец прищурился в замешательстве, стоило Сомерсету разразиться прерывистым смехом.

'Мелкие проступки' - задохнулся он. 'Не стоит ли назвать их мелкой изменой?' Шутка, если это была она, прошла мимо ушей монаха, словно и не произносилась. Он пожал плечами и боком покинул комнату. Как только за ним захлопнулась дверь, сквозняк задул единственную свечу. Сомерсет остался один в темноте.

Вскоре после этого произошел вызов, которого Сомерсет уже ожидал. Он последовал за стражниками в жилище настоятеля, через большой зал, заполненный йоркскистскими вассалами. Двор также был запружен людьми. Они высмеивали Сомерсета и толкали, пока сопровождавшие вели его сквозь толпу, тем не менее, атмосфера скорее говорила об ожидании, нежели о злобе, напоминая праздничное настроение народа, вышедшего на улицы ради прилюдного повешения известного разбойника.

Сомерсета втолкнули в главную дверь, и он увидел, что очутился в просторных покоях, размером каких-то тридцать на сорок футов. Узнавалась личная комната настоятеля, да и он сам оказался знакомым. Джон Барнаби не был чужим семье Бофоров, именно он даровал Сомерсету укрытие на ночь в монастыре, когда тот бежал в Шотландию после битвы при Таутоне. Однако сейчас глаза приора скользнули по когда-то спасенному им человеку, как по впервые встреченному, свидетельствуя лишь о замешательстве.

Но, прежде чем Сомерсет успел полностью рассмотреть то, что находилось вокруг, стражники толкнули его мимо личной комнаты, совсем не любезно направив в открытую дверь. Он споткнулся, тут же вернув равновесие, и в изумлении огляделся по сторонам.

Сомерсет очутился о освещенной факелом комнате, завешенной красной тканью для изгнания лихорадки, обогреваемой огромным, расположенном в нише очагом и несколькими жаровнями с нагроможденными на них тлеющими кусками каменного угля. Две крупные овчарки и меньший по размеру алан расположились возле огня, привязанный сапсан, не мигая, наблюдал за происходящим из дальнего угла. Оковы внезапно оказались сняты, будучи быстро открыты, и упали на пол к ногам Сомерсета. Он потер запястья, перед тем как обдумать случившееся, потом высоко поднял свою голову.

Собаки следили за пришедшим с ленивой доброжелательностью, граф Уорвик и Джон Невилл - с ледяным интересом. Сомерсет взглянул на них с тем же самым выражением лица, а потом увидел короля из династии Йорков. Эдвард находился на ложе, полностью одетый, поддерживаемый полудюжиной перьевых подушек. Его цвет лица отличался бледностью, но других следов недавней болезни не замечалось. Во взгляде короля читалось теоретическое любопытство.

Все молчали. Стражники отошли назад, ненавязчиво направившись в направлении двери. Только тогда Сомерсет заприметил мальчика, сидевшего с перекрещенными ногами на прикроватных валиках, с еще одной овчаркой, распростершейся на полу рядом с ним. Это был темноволосый ребенок не старше десяти лет или около того. Сомерсет ощутил отчетливое потрясение и горькое недоверие к тому, что его смертный приговор оказался вынесен в спальне Эдварда Йорка, к тому же, в присутствии ребенка.

'С моими кузенами Невиллами вы знакомы', сухо удостоверился Эдвард и, как только Сомерсет посмотрел на него, переполняемый бессильной яростью, указал в сторону мальчика, сидевшего на полу. 'Мой брат Ричард, герцог Глостер'. Ребенок одарил гостя холодным собранным взглядом.

'Мы встречались в Ладлоу', заметил он, вызвав улыбку и у Эдварда, и у Невиллов. Сомерсета затопила волна ненависти, на миг перекрывшая чувство подступавшего страха.

'Собираешься обезглавить меня здесь - в спальне, на глазах у ребенка?' - вызывающе поинтересовался он в пылу высокомерного презрения.

Джон Невилл поднялся на ноги. 'Осторожнее, Сомерсет', тихо предостерег он. 'Вечером или завтра - мне безразлично'.

Уорвик и не подумал пошевелиться, но его темные глаза сузились, отразив враждебность более безжалостную и угрожающую, чем бесстрастное предостережение брата.

Тем не менее, Эдвард покачал головой и нетерпеливо вмешался. 'Вы же не глупы, Сомерсет. Почему же позволяете себе подобные высказывания? Ради Христа, вы действительно считаете, что я приказал прийти в эти покои с намерением снести вам голову с плеч?'

Невиллы выглядели не менее ошеломленными, чем Сомерсет. Только Ричард, ни капли не взволнованный, обернулся - крайне заинтересованно посмотреть на брата.

Первым заговорил Уорвик, отмахнувшись от того, что им показалось услышанным: 'Ты же не собираешься сохранить ему жизнь, Нед? Сомерсету? Из всех других людей? Невозможно'.

Не обратив внимания на категорический тон кузена, Эдвард наклонился, забрал один из валиков, присвоенных Ричардом, присоединив их к груде на кровати, а потом удобно откинулся на эту кипу, подтянувшись на локтях.

'Скажите мне, Сомерсет', спокойно попросил он, 'прав ли мой кузен Уорик? Сохранение вам жизни на самом деле невозможно?' У Сомерсета не нашлось для него ответа. Внезапное предположение того, что приговор может быть отменен пересилило его защитные механизмы, затопив необузданными чувствами. В мыслях пульсировало только, а не вступление ли разворачивается сейчас, необыкновенно мстительное и тщательно продуманное, к дальнейшей казни.

'Не понимаю', ответил Сомерсет в конце концов, и даже такое признание стоило ему дорого.

'Вы сражались за дело, проигранное еще двадцать один месяц назад. Королева может просить помощи у всех европейских дворов, но англичане стали моими подданными. Так сложно смириться с данным фактом? Прийти к соглашению с йокистской партией?'

Сомерсет молчал. Больше не чувствовалось уверенности в жестокой шутке, в мести за замок Сандл. Он смотрел на Эдварда, на не верящих в происходящее Невиллов, внезапно осознав, - Маргарита была права в оценке первого, а он ошибался. Этот легкомысленный двадцатилетний юноша больше не являлся в его глазах марионеткой. Эдвард принимал во внимание мнение родственного клана Невиллов только потому, что сейчас следовало так поступать.

'Что будет, если я так поступлю?' - осторожно спросил Сомерсет, еще не желая обманываться надеждой, еще не способный поверить, что предложение Эдварда - искренне.

'Я намереваюсь даровать вам полное прощение. Пригласить к своему двору', Эдвард сделал паузу, 'и восстановить титулы и права на земли, конфискованные на основе билля о лишении гражданских и имущественных прав, изданного на ваше имя моим первым парламентом в прошлом году'.

'Боже', выдохнул Сомерсет, далее не имея сил притворяться, да и вообще реагировать каким-либо образом, кроме как изумляться масштабу предложения противника.

Эдвард бросил взгляд на кузенов, потерявших дар речи, и перевел его на широко раскрывшего глаза младшего брата, прежде чем снова посмотреть на Сомерсета.

'Ну и?' - спросил король. 'Что скажете?'

'Вы в самом деле собираетесь так поступить?' - выпалил Сомерсет, взволновавшись в этот момент и став внешне выглядеть моложе короля. В первый раз за многие годы гордость не принималась им в расчет. Ощущались лишь смущение и внезапное возбуждение чувств, такие мощных, что грозила опасность, - опьянеть от одного воздуха.

'Я правильно понимаю, - предложение принимается?' - спросил Эдвард и улыбнулся настолько заразительно, что изумленный Сомерсет обнаружил, - он тоже расплывается в улыбке.

'Я оказался бы дураком сверх всякой меры, если бы отказался', услышал Сомерсет свое признание, увидев Эдварда, искренне и радостно смеющегося. Он встал, пересек комнату и, как только король сел в кровати, преклонил перед ним колени и принес клятву в верности, связывавшей вассала с сувереном.

Уорвик направился к Ричарду и улыбнулся мальчику.

'Дикон, почему бы тебе не вывести собак в монастырский двор для пробежки? Они были заперты здесь всю ночь и сейчас нуждаются в тренировке'.

'Да, господин', - Ричард стал послушно подниматься с пола, когда Эдвард схватил его за руку и, смеясь, потянул на кровать.

'Кузен Уорик хочет сказать, Дикон, что планирует отругать меня и желает безопасно удалить тебя с поля боя'.

Эдвард усмехнулся и покачал головой. 'Позволь парню остаться, Дик. Смею сказать, он найдет более занимательным присутствовать при нашем разговоре, чем выгуливать этих твоих страшных гончих'.

Ричард неуверенно смотрел то на одного, то на другого. Ему не надо было объяснять, что предложение Уорика являлось хитроумным планом. Гнев кузена чувствовался физически, и мальчик сильно расстроился из-за этого. Со дня присоединения к семье Уорвика в Мидлхэме, Ричард сильно привязался к родственнику, которого многие стали называть 'Творцом королей'. Ребенок не мог ничего поделать, - он подпал под воздействие открытого нрава Уорвика, его щедрости, безошибочного инстинкта на драматические поступки и в мгновение ока совершающиеся подвиги. Регулярные посещения Уорвиком Мидлхэма оборачивались значительными возможностями для Ричарда. Кузен заставлял существование бурлить, оживлял ежедневный быт и неизменно вносил волнение, въезжая во двор замка со свитой, численность которой превышала состав походного быта Эдварда. Но правда оказалась намного проще: она состояла в том, что Уорвик, у которого не было родного сына, подарил мальчику больше внимания и одобрения в течение тринадцати месяцев, чем родной отец в течение восьми лет.

Мысль, что обожаемый кузен может ссориться с Эдвардом, глубоко взволновала Ричарда. Он тревожился, пока не взглянул внимательнее на старшего брата. Тот был абсолютно спокоен и не выказывал никаких признаков гнева. Юный герцог некоторым образом расслабился, решив, что если Нед так мало озабочен вырисовывающимся столкновением, то и ему тоже не следует напрягаться. Ричард устроился в изножье кровати по возможности незаметно, совершенно счастливый своим вовлечением в интересные взрослые события и благодарный Неду за то, что тот посчитал нужным сделать младшего брата свидетелем столь увлекательного дела, как сдача Сомерсета. Уорвик, увидев стремление Ричарда остаться, не нашел причин для позволительности взрыва в его присутствии. Но и сдерживать гнев дольше у него не выходило.

'Нед, ты с ума сошел! У Маргариты нет более верного союзника, чем Сомерсет. Она всегда опиралась на Бофоров, и неудивительно! Скорее всего, помилованный тобой приходится сводным братом тому маленькому отродью, которого она смеет требовать считать сыном Ланкастера. Помнишь, как демонстративно эта дама осыпает своими милостями отца Сомерсета?'

'Точно сказать, что помню. - не могу... Кроме того, мне исполнилось только одиннадцать лет, когда этот негодник появился на свет!'

Уорвику было не до смеха, и Эдвард, откинувшись на подушки, больше не делал попыток проявить легкомыслие.

'Твоя позиция хорошо понятна, Дик. Если Генри Ланкастер думает, что сына ему подарил Святой Дух, я бы сказал, - покойный герцог Сомерсет является в глазах людей самым вероятным подозреваемым, чем кто-либо иной! Но меня сейчас заботит нынешний герцог Сомерсет. Семья Бофор имеет для Ланкастеров, также как семья Невиллов для Йорков, - неоценимое значение. Перетяни я Бофоров на сторону Йорков, получится продвинуться дальше в примирении страны под моим управлением. Конечно же, ты не станешь отрицать истинность этого факта?'

Тут в первый раз заговорил Джон Невилл. 'Не думаю, что это возможно, Нед.'

'Вероятно, ты прав, Джонни. Но мне представляется, - игра стоит свеч, мы будем вознаграждены гарантиями принятых на себя рисков'.

'Совершенно не вижу риска в отделении головы Сомерсета от его тела', откровенно высказался Уорвик, и, на мгновение, нетерпение затуманило лицо Эдварда.

'Вам обоим известно, что мне не хочется проливать кровь, если речь идет об этом. Я внес свой вклад. Большая его часть идет от необходимости и немного...' Он примолк и заключил с унылой перекашивающей рот улыбкой - 'В двух словах, чуть-чуть делается ради старых добрых времен'.

Это было шотландское выражение, неизвестное Ричарду, но отсылка оказалась безошибочной. Он не знал, как утешить, только - как разделить боль. Эдвард прочитал его затруднение по лицу и, вытянувшись, привлек мальчика к себе в коротком безмолвном объятии. Инстинктивно король был склонен физически откликаться на эмоциональные нужды, особенно с детьми и с женщинами. С первыми - он находил объятия, главным образом, самым действенным видом утешения, с последними - оно чаще всего вело к дальнейшим более приятным предложениям, чем успокоение. Сейчас Эдвард улыбнулся своему маленькому брату и посмотрел на кузенов, холодно подытожив: 'Гарантирую вам, - данная необходимость столь же слаба по смыслу, сколь и добродетельность саутворкской гулящей бабенки. Я не уверен, что мне следует предавать Сомерсета смерти. Если я прав, - мы совершим крупную сделку. Если окажется, что я ошибся...' Он выразительно пожал плечами.

Уорвик молча смотрел на Эдварда. У него на языке вертелось напоминание об обезглавливаниях, совершенных по королевскому приказу, после Мортимер-Кросса и Таутонского поля. Но он был рад своему молчанию, обезоруженный искренним предположением Эдварда о том, что казни несут в себе лишь месть. Уорвик также помнил не свойственное кузену проявление чувств перед Йоркской Миклгейтской заставой, держа в голове, что мимолетный всплеск горького несчастья искал разрядки в гневе. Прошло два года после событий в замке Сандл, достаточное время, как он думал, чтобы залечить все раны, но не видел сейчас причины прощупывать зарубцевавшиеся шрамы. Если Нед сказал что-то, то так тому тогда и быть. Нед выучит тяжелый урок с Сомерсетом, и, вероятно, это тоже неплохо.

'Хорошо, Нед. Сделаем, как скажешь'. Уорвик продемонстрировал решительную улыбку смирившегося проигравшего. 'Кроме того, ты можешь оказаться прав... Кто знает?'

'В самом деле, кто?' - откликнулся Эдвард, и, хотя это было сказано достаточно спокойно, даже с намеком на ироническое развлечение, Джон Невилл быстро направился к буфету, не теряя времени на вызов слуги, лично разлил вино по чашам и передал их брату и кузену.

'Не стоит ли нам, в таком случае, выпить за обращение Сомерсета в Истинную Веру', тихо спросил он, ощутив неопределяемое еще, но сильно чувствующееся ощущение облегчения, когда оба, и Эдвард, и Уорик, рассмеялись.