Солнце в зените

Глава третья

Вестминстер, май 1483 года

'Бесс, Бесс, просыпайся!'

Бесс открыла глаза, увидела, что все окутано тьмой, и зарыла лицо в подушку. 'Уйди...'

'Бесс!' Сесилия не отставала, и Бесс перевернулась на бок, моргнув в сторону сестры.

'Сесилия? Еще же не рассвело?'

'Почти четыре. Просыпайся, Бесс. Это срочно. Ко мне пришла Грейс и...'

Бесс до сих пор не проснулась. 'Кто?' - зевнула она.

'Бесс, пожалуйста, послушай меня! Что-то не так. В комнатах мамы всю ночь горел свет, входили и выходили какие-то люди, посланцы сновали в разные стороны...'

'Хорошо, а мама что сказала? Ты ходила к ней...или нет?'

Сесилия опустила голову. 'Я не посмела', - ответила она, запинаясь. 'Ты же знаешь, какой была мама в эти прошедшие три недели, Бесс...'

Бесс знала. Совершенно к настоящему моменту проснувшись, она села. ' Передай мне халат, Сесилия. Где сейчас Грейс?'

'Я отправила ее посмотреть, что получится выяснить. Представляешь рассказ Грейс, Бесс? В окружающей убежище стене пробили дыру! Она поделилась, как наблюдала за таскающими по двору сундуки и мебель людьми, а когда проем оказался слишком маленьким, те просто создали еще одно отверстие! Не смотри на меня так, Бесс! Это правда! Подойди к окну и сама полюбуйся!'

Бесс, застыв, устроилась у окна, глядя вниз на сцену из забытых детских кошмаров. Факелы вонзались во тьму, освещая мрак внешнего двора и показывая, как люди сражаются с ларями и ящиками, наполненными чем-то кажущимся огромными перьевыми матрасами, и шатаясь под тяжестью серебряных блюд и внушительных дубовых комодов.

Сесилия была слишком юна, чтобы сохранить воспоминания о шести месяцах, проведенных в убежище, это время милосердно затерялось в ее памяти. Бесс так не посчастливилось, ведь она все помнила. Когда девушка смотрела сейчас на происходящий внизу крайний хаос, те дни снова вернулись к ней, ощущаемый страх был уже знаком, являясь точной копией прежнего, пережитого потрясенным четырехлетним ребенком, неожиданно выброшенным в чужой и угрожающий мир.

Лестница должна была освещаться свечами. Но она лежала во мраке, отчего Бесс и Сесилии ощупью пришлось искать путь наверх, руководствуясь лишь слабым отблеском фонаря в руках младшей девушки.

'Бесс, французы могли начать бросать в Лондон снаряды? Сейчас, когда папы нет, они способны решить, что могут...' Сесилия охнула, ибо натолкнулась на что-то теплое и живое. Она так сильно и резко отшатнулась, что наступила сестре на ногу. Бесс издала раздраженное восклицание, которое никогда не прозвучало бы в приличном обществе, и забрала фонарь.

'Сесилия? Сесилия, это я!'

'Грейс? Благодарение Богу, ты меня чудовищно напугала! Расскажи нам, что ты выяснила?'

'Не много. Но я встретила мастера Брента, раздатчика милостыни вашей госпожи матушки, и он сказал, как слышал, - ваш брат, Томас Грей, пытался поднять войска!'

Сесилия обернулась к сестре. 'Бесс, зачем Тому...Бесс? Бесс, подожди!'

К тому времени, как Бесс добралась до покоев матери, она стала задыхаться, а ее сердце начало биться в настолько быстром и неправильном ритме, что, почувствовав вдруг головокружение, девушка была вынуждена остановиться и опереться на дверной косяк. Как раз в этот миг полуоткрытая дверь растворилась, и через нее вышел отцовский канцлер, Томас Роттерхэм.

Бесс схватила его за рукав. 'Господин архиепископ, что случилось? Пожалуйста, расскажите мне!'

Его лицо было бледным, представляясь девушке точной тенью носимого цистерцианскими и картузианскими белыми монахами обесцвеченного снежного цвета. Человек и так пожилой, он показался Бесс постаревшим на много лет с тех пор, как она в последний раз его видела. Если Роттерхэм и удивился, встретив ее здесь в такой час, то не продемонстрировал и следа изумления, сказав дрожащим хриплым голосом: 'Вам не надо бояться, моя госпожа. Я отдал Большую Печать в руки королевы'.

Бесс моргнула. Большую Печать? У мамы нет на нее прав, совсем нет. О чем он говорит?

'Нет, вам не надо бояться. Как я уже заверил вашу госпожу матушку, если с юным Эдвардом случится что-то плохое, мы коронуем после него вашего младшего брата'.

Бесс в ужасе взглянула на канцлера и, отпрянув, зашла в комнаты матери. Там она застыла, словно вростя в пол и не в силах поверить своим глазам. Люди разбирали огромную перьевую постель и снимали со стен гобелены. Посреди спальни стояли открытые сундуки, стол и стулья доверху были завалены материнскими платьями вперемешку с бархатными и затканными золотом тканями. Из хранилища в гардеробной вытаскивали горностаевые и лисьи меха, уворачиваясь и огрызаясь на истеричного маленького спаниэля, кусающего незнакомцев за лодыжки и лающего, как безумный.

Никто не удостоил Бесс ни малейшим вниманием. Словно моряк, прокладывающий путь вопреки встречному течению, обогнув сундуки и перевернутый стул, она направилась к матери. Елизавета стояла к дочери спиной, зато та могла видеть лица сводного брата Томаса и дяди Лайнела, епископа Солсберийского. Оба выглядели оглушенными. Томас говорил голосом, настолько не схожим с привычными ему модуляциями, что Бесс никогда не согласилась бы, что это речь ее брата. 'Матушка, это бесполезно, я потратил почти пять часов и сейчас заверяю вас, - никто за нас сражаться не станет. Стенли прямо сказал, что ничего не может поделать и был бы сумасшедшим, если бы выступил сейчас на нашей стороне. Мортон внезапно посоветовал проявить благоразумие. Сент-Леджер сильно оправдывался, но тоже считает опасности слишком высокими. Даже Эдвард Грей, брат моего отца...даже он не будет...'

'Мама?' Бесс не могла дольше ждать. 'Мама, о чем толкует Том? Что происходит, мама?'

Елизавета повернулась, и Бесс пережила еще одно потрясение из тех, которых пришлось слишком много на эту ночь. Она никогда не видела мать такой, какой она предстала перед ней в данную минуту. Лишенное косметики и блестящее от пота лицо Елизаветы покрылось ярким румянцем. Золотисто-серебряные волосы, которыми девушка часто восхищалась лежали в крайнем беспорядке, спадая на глаза и обрамляя щеки неопрятными клоками. Все вместе сверкало и лоснилось, будто высушенная на солнце солома. Бесс впервые столкнулась с проявлением матерью ее возраста, демонстрацией каждого из прожитых сорока шести лет. Почему-то это напугало больше всего остального из случившегося.

'Бесс?' Словно впервые заметив, Елизавета переключилась на дочь. 'Слава Богу, что ты здесь! Времени совсем нет. Тебе надо разбудить брата и сестер и велеть нянькам их одеть, взяв также с собой одежду. Давай, Бесс, поспеши!'

'Но...'

'Бесс, не прекословь мне! Делай, как говорю!'

Бесс никогда раньше не ослушивалась прямых приказов, матушка всегда требовала немедленного подчинения. Но сейчас девушка стояла на своем, плача: 'Именем Господа, мама! Объясните, что происходит!'

Томас тяжело рухнул на один из наполовину заполненных ларей. При этом он завел взгляд, сфокусировавшись на Бесс лишенными выражения зелеными глазами человека, переживающего основательное потрясение. Однажды ей пришлось увидеть жертву слишком мощной пушечной стрельбы, Томас смотрелся абсолютно также.

'Бесс, дело в Глостере', произнес брат, тряся головой, будто пытаясь прояснить смешавшиеся там мысли. 'Все провалилось, все...'

Он неопределенно махнул рукой. 'Глостер задержал Энтони и Дика, взяв Эдварда под охрану...'

'Глостер?' Бесс обернулась и недоверчиво воззрилась на мать. 'Вы хотите искать убежища, спасаясь от моего дяди Дикона?' Нанесенный удар сделал голос громче, внезапно придав ему резкости. 'Мама, он же папин брат!'

Елизавета отвернулась, склонившись перед открытым ларцом. Достав оттуда маленькую шкатулку, она подняла ее крышку, ослепив присутствующих блеском инкрустированного изумрудами золота.

'Как и Кларенс', - огрызнулась королева. 'А теперь прекрати тут торчать и иди делать, что я велела. Мы не знаем, сколько времени у нас в запасе'.

В комнату ненавязчиво вошла Сесилия. Бесс заметила на лице сестры то же ошеломленное недоверие, которое, наверняка, имела сама. Матушка с ума сошла? Как еще объяснить эту необдуманную и бессмысленную панику?

'Мама...Мама, пожалуйста, выслушайте меня. Это безумие. Знаю, вы не любите Дикона, но нам незачем его бояться, поверьте. Неужели вы забыли, как папа доверял ему? Как они были близки?'

Елизавета захлопнула крышку ларя, окатив дочь взглядом, наполненным такой яростью, что Бесс невольно отпрянула.

'Папа ему доверял', - злобно передразнила королева. 'Вам же больше ничего не нужно? Ваш драгоценный совершенный папа, который не мог ошибаться...Благословенная Мария, если бы вы только знали!'

'Мама, не надо!' Бесс сжала руки, чтобы усмирить их дрожь. 'Не говорите так о папе'.

В этот момент она настолько разозлилась на Елизавету, что злость заслонила собой все остальное, даже внушаемый матерью трепет.

'Я не знаю, что произошло в Нортгемптоне, но твердо уверена, что нет причин искать убежища. Дикон никогда не причинил бы нам вреда, никогда. Если сказанное Томом правда, и он задержал Дика и вашего брата Энтони, то...' Бесс глубоко вздохнула, и на языке очутилось обвинение, которое до настоящей минуты она не осмеливалась озвучить.

'То потому, что вы не оставили ему выбора, потому что действовали с целью нарушить последнюю волю папы! Он хотел, чтобы регентом стал Дикон, мама, и вы об этом знали. У вас не было никакого права идти против его завещания. И не надо пытаться убедить меня в обратном. Мне известно, чего вы с Томом добились от совета, и известно, чего хотел папа. Я там присутствовала, помните? Я оставалась с ним до последней секунды...даже когда вас не было!'

Первые же слова дочери заставили Елизавету подняться и слушать, стоя в огне неподвижной и невероятной ярости. Сейчас же она преодолела разделяющее их пространство и залепила Бесс пощечину.

Девушка этого не ожидала, и маленьким ребенком она никогда не сталкивалась с физическим воздействием. Бесс охнула, споткнувшись отступив назад, и упав на один из открытых сундуков. Она поспешно схватилась за стол, но тут подвернулась лодыжка, и последовало тяжелое падение, сопровождаемое пронзающей спину и проникающей в легкие болью, что лишило принцессу способности дышать.

Сесилия издала задушенный возглас, в водовороте спутавшихся юбок опустившись на колени рядом с сестрой. Томас также склонился над ней, протягивая руку.

Бесс не увидела этого, не заметив обнявшую ее руку Сесилии. Она закусила внутренний угол рта, ощущая на языке вкус крови. С пылающим лицом девушка взглянула на мать, и испытала крохотную долю удовлетворения, когда Елизавета отвернулась первой.

Она находилась одна в Иерусалимской палате жилища аббата. Эта комната связывалась для нее со множеством воспоминаний, - здесь появился на свет ее сын Эдвард. В тех комнатах - она обрела убежище вместе с двумя сыновьями-подростками и тремя маленькими девочками. Сейчас Елизавета вернулась. С подросшим сыном, которому нет и десяти, и пятью дочерьми, из которых старшей семнадцать, а младшей - два года.

Двенадцать лет и семь месяцев. Того же числа. 1 октября 1470 года и 1 мая 1483 года соответственно. В моем конце мое начало. Кто это сказал? Строки из Писания? Почему она не помнит?

Двенадцать лет и так много смертей. Ее матушка. Трое из детей, - двое в колыбели и ушедшая в четырнадцать лет Мария. Нед. Уорвик. Его брат Монтегю. Кларенс. Но не Стиллингтон. Господи тебя прости, Нед, но не Стиллингтон.

Что сейчас? Иисусе, Агнец Божий, что сейчас? Двенадцать лет назад она была еще молода. Ей исполнилось всего тридцать три года, и Елизавета знала...она никогда не сомневалась...что Нед вернется. Елизавета знала, что он ее не подведет.

Она обнаружила, что стоит у окна, как долго королева здесь оставалась, ответить не получалось. Я одна, подумала Елизавета. Я совершенно одна, и нет никого, кто избавил бы меня от врагов. Никого. Она наклонилась, закрыла лицо руками и горько и безнадежно заплакала.

В следующее воскресенье в Хорнси собрались лорд-мэр Лондона, городские старшины и пятьсот самых процветающих горожан, чтобы встретить в столице юного короля. Эдвард был облачен в голубой бархат, с правой от него стороны ехал его дядя Ричард, герцог Глостер, а с левой - его дядя Гарри Стаффорд, герцог Бекингем, оба облаченные в мрачный черный цвет траура. Народ обернулся к ним для приветствий, готовый полюбить сына так же, как любил отца. С внушительными церемониями юношу устроили во дворце епископа Лондона. Бекингем отбыл в свою усадьбу на Саффолк Лейн, Ричард - в Кросби Плейс.

'Согласен, Дикон, это чертовски неловко', - довольно кисло усмехнулся Уилл Гастингс. 'Видеть королевскую мать с ее детьми, ютящимися в убежище на расстоянии броска булыжника от дворца...да, это откровенно затруднительно. Но нам не удалось ее вразумить выйти навстречу с юным Йорком и его сестрами. Ты же знаешь, обладай она разумом в голове, осталась бы на своем месте и набралась дерзости. Что с ней стряслось? Как женщина и мать короля, Елизавета почти неприкосновенна для последствий своих измен, какую бы цену Томас Грей не заломил. Спрятавшись в убежище, она лишь признала вину, доказав всем, - испытания ярким светом ее совесть не выдержит'.

Ричард слушал Уилла только вполуха. 'Я действительно считаю', - отрывисто произнес он, 'что сделал шаг вперед в отношении Эдварда. В конечном итоге, он больше не смотрит на меня, будто подозревает, что я скрываю в сапогах раздвоенные копыта'.

Уилл при этом ухмыльнулся. Ричард его не поддержал. Перед ним на поверхности стола находилась склянка с песком, герцог поднял и перевернул ее.

'Точно также', - заметил он горько, 'какого бы успеха я не добился, он с корнем уничтожается. Уилл, ты видел лицо мальчика, когда нам пришлось ему сказать? Можешь представить, как все выглядит с его точки зрения? Удалившись в убежище, эта волчица убедила Эдварда в каждом из подозрений, что его приучили ко мне питать. Как я могу хотя- бы надеяться когда-нибудь завоевать доверие племянника, если его мать объявляет миру, дескать, мне нельзя доверить жизни вдовы и отпрысков моего брата?'

Френсис одарил его сочувственным взглядом. 'Это потребует времени, Дикон, но удастся может', - сказал он с намного большей убежденностью, нежели та, которую испытывал.

Уилл тоже был полон сочувствием, но не до такой степени, чтобы позволить мрачному настрою Ричарда охладить собственный душевный подъем. На настоящий момент он праздновал уже четыре дня, - с той самой минуты, как Лондона достигло известие о действиях герцога в Нортгемптоне. Для Гастингса будущее выглядело полным заманчивых обещаний. Вудвиллов надломили, словно ветки ураганом. Эдвард находился в безопасности на попечении. Пока мальчик не достигнет совершеннолетия, править станут Уилл и Глостер. При Эдварде Гастингс послужит таким же канцлером, каким он служил Неду, что он считал хорошей возможностью по-настоящему завоевать доверие юного короля.

Это являлось вполне разумным. Предприняв настолько радикальный и решительный шаг для отсечения Эдварда от Вудвиллов, Глостер оказал стране значительную услугу, пусть и дорого за нее заплатив. Уилл не думал, что Эдвард может простить за это герцога. Юноша всегда будет смотреть на Ричарда, как на человека, разлучившего его с другим - любимым - дядей. Гастингс сожалел о подобном положении вещей, тем не менее, оно принесло ему очевидную выгоду. Истинная правда - Уилл тоже не был Вудвиллам другом, но он и не присутствовал в Нортгемптоне. В глазах же Эдварда данный факт сыграет определенную роль.

'У нее сверхъестественная способность отравлять источники', - посочувствовал он. 'Мужайтесь, Дикон. Раньше или позже Елизавета придет в себя. Сложившееся положение не может быть удобным для Ее Величества, а наша госпожа Лизбет всегда была ценящей комфорт особой! Черт их подери за почти полное разграбление дворца, сами видите, забрали гобелены, утварь, не упоминая всего, что могли унести, включая казну Неда. Эдвард Вудвилл отплыл с большей ее частью в прошлый вторник, остаток Томас Грей и королева захватили с собой в убежище'.

Ричард внезапно встал, бесцельно двинувшись к окну и вернувшись обратно. Как всегда в минуты волнения или злости, он не мог оставаться спокойным, начиная раздражать Уилла своими хождением и непрекращающейся тревогой. Кроме того, Гастингса в его имении на набережной Святого Павла сейчас уже ждала Джейн. Она напросилась на ужин, Уилл не представлял, что у нее на уме, но очень хотел бы выяснить. Гастингс поднялся, попрощавшись с Ричардом, Френсисом Ловеллом и с герцогом Бекингемом. Только у двери он вспомнил.

'Дикон, у меня чуть не выскользнуло из головы. Ко мне тут на днях заявился Ротерхэм. Старикан потел и шаркал, так как собрался отчитываться за оплошность с Большой Печатью!' Уилл усмехнулся при всплывшей в глазах картине и покачал головой. 'Он сделал ударение на скором возвращении в чувство и повторном скором визите в Вестминстер, чтобы потребовать Большую Печать у Елизаветы, что надеялся обернуть в свою пользу. Я уверил его, - мы оставили прошлое прошлому и'

'Даже не обсуждается'. Это был первый раз, когда Бекингем вмешался в разговор, длящийся уже более часа, настолько хладнокровно, что брови Уилла взлетели вверх.

'Перестань, Гарри', - воспротивился примиряюще Гастингс. 'Согласен, что старик поставил себя в достаточно глупое положение, но ведь никакого вреда он не нанес. Помимо прочего, мне думается, хорошей стратегией станет, если мы сейчас сохраним узду свободной. Не надо раскачивать лодку, в которой еще предстоит плыть. У нас довольно времени, дабы избавиться от Роттерхэма позже, а до того- '

Бекингем больше не горбился на скамье. Выпрямившись, он покачал головой, прервав Уилла на середине фразы.

'Роттерхэм или союзник Вудвиллов, или одураченный ими простак. Как бы то ни было, он несет ответственность, ни секунды нас не касающуюся'.

Дружелюбие Уилла на глазах покрылось льдом. 'Как новичок в правящем Совете, Гарри, полагаю, ты отчасти незрел в излагаемых суждениях. Мне представляется, будет ошибкой сейчас сместить Роттерхэма. Со всем уважением, мой опыт в подобных вопросах значительно обширнее твоего'.

Господи, подумал Френсис, неужели это начнется так скоро? Он был согласен с Бекингемом, Роттерхэму следовало уйти. Но почему Бекингему надо действовать словно лорду, вершащему правосудие над своими крестьянами? Гастингс не тот человек, кому можно приказывать, он в течение двадцати двух лет исполнял обязанности канцлера Англии, находясь в самом центре правительства йоркистского короля. Почему Дикон не возьмет дело в свои руки, вмешавшись раньше, чем положение станет по-настоящему неприятным?

Бросив взгляд в сторону Ричарда, он понял почему, заметив, что тот даже не слушает. На лице герцога лежала тень отстраненности и отсутствия восприятия внешнего мира, где бы Дикон не находился, решил Френсис, он был далеко от Кросби Плейс и этого безобразного мелочного противоборства. Да, но если Дикон не вмешается, вряд ли потом ему станет лучше.

'Если мне позволят', - поспешно поднял голос Френсис, - 'думаю, я мог бы предложить приемлемое решение. Каждый из вас отстаивает убедительную позицию, почему бы не поступить, основываясь на обеих точках зрения? Заберите у Роттерхэма пост канцлера, как советует мой господин Бекингем, но дайте ему сохранить место в Совете, как ратуете вы, мой господин Гастингс'.

Никто из спорящих не выглядел сильно впечатленным посредничеством Ловелла. К счастью, Ричард запоздало заметил возникшее напряжение. 'У меня не было достаточно времени на обдумывание данного вопроса, но я склоняюсь к передаче должности канцлера Джону Расселлу, епископу Линкольна. Как ты на это смотришь, Уилл?'

Рассел являлся образцовым выбором, примиряющим обе стороны, и Уилл не отличался мелочностью, чтобы отрицать это только ради облегчения своей затронутой гордости.

'Достойный человек', - согласился Гастингс. 'Думаю, он будет приемлем в Совете больше остальных. Уверенно считаю его таковым'.

Казалось, температура в комнате вернулась к обычным показателям. Уилл еще некоторое время участвовал в незначительных обсуждениях, после чего неторопливо оставил зал. Однако Френсис успел поймать, как взгляд его темных глаз снова обратился на Бекингема. У него на лице написано, подумал Ловелл, изумление человека, который путешествовал по знакомому маршруту и натолкнулся на препятствие там, где меньше всего ожидал таковое повстречать.

Нам только предстоит, тяжело признал Френсис, хлебнуть с этими двумя проблем. Гастингс не из тех, где охотно уступит свое место под солнцем. Сквозь всю речь о легкой руке на узде сквозила его твердая надежда, что одна из рук будет принадлежать ему. Относительно Бекингема - за ним стоит присмотреть, вероятно, первый вкус власти ударил герцогу в голову.

После того как Бекингем вызвал сопровождение и умчался вниз по Бишопсгейт Стрит, заставив дребезжать оконные рамы и выбивая из мостовой булыжники, Френсис опять присоединился к Ричарду в светлом зале. Он намеревался предостеречь друга касательно замеченной минуту назад ревности, но при виде лица последнего сдался. Дикону и так забот сейчас доставало. Не было нужды отягощать его еще одной. Ловелл взял на себя обязанности виночерпия, до краев наполнив Ричарду кубок сладким белым вином из Италии.

'Знаешь, Дикон, это довольно печально. Эдвард даже не знает, как следует, собственных брата и сестер. Как часто он с ними виделся? Девочек он вообще едва ли помнит. Я понимаю, что парень провел какое-то время в Ладлоу с младшим братом, но не столько, чтобы они стали по-настоящему близки. Как истинные братья, как ты с Эдвардом-'

Он резко замолк, так как увидел то, что Ричард предпочел бы скрыть, - внезапно навернувшиеся на глаза герцога слезы.

Френсис тактично сосредоточился на добавлении себе вина. Уже второй раз за день он заставал друга на милости у воспоминаний. Утром по пути в Лондон они проезжали Барнет, и Ричард решил показать племяннику поле битвы. Сложно сказать, получилось ли у него высечь в душе мальчика неподдельную искру интереса. Эдвард был до оскорбительности вежлив, схватившись за любезность, как за щит, единственное доступное ему оружие. В случае Ричарда, память о сражении двадцатилетней давности только растравила полученную три недели назад рану. Он до сих пор не мог говорить о брате, не испытывая боли, что Френсис и доказал по недосмотру.

С точки зрения Ловелла, оцепенение лишало всех сил. Оно начинало затапливать и казаться реальным. Боже, смилуйся над ним, следующие недели будут худшими и тяжелейшими из того, через что придется пройти. И обнаружить сейчас, что королева отказывается покидать убежище! Гастингс назвал это неловким. Нет, происходящее намного хуже. Это смертельное оскорбление ранило Дикона в самую чувствительную для него точку - в его любовь к покойному королю.

Ричард вернулся к окну. 'Как же я ненавижу Вестминстер', - неожиданно почти с яростью произнес он. 'Признаюсь тебе, Френсис, даже воздух здесь кажется мне непригодным для дыхания. Все осталось так, как мне запомнилось. Люди заботятся лишь о собственном продвижении, подлизываясь к тем, кто в силах принести их больше выгоды, низкопоклонники и подхалимы, если не хуже. Никогда не знаешь, где ты находишься при дворе. Даже мой брат, даже он не сумел защититься от засасывания в эту грязную трясину. Если такое могло случиться с подобным ему сильным человеком, что, по-твоему, произойдет с мальчиком, как Эдвард?'

'Знаешь, Френсис, чем поделился со мной Джек Говард? Джейн Шор стала любовницей Томаса Грея'. Ричард медленно покачал головой. 'Можешь поверить? Джек заявил, - постель Неда не успела остыть, когда она уже переместилась в опочивальню Грея. А Нед так заботился об этой женщине, по-настоящему заботился'.

Направившись к буфету, он потянулся за графином с вином, наполнив кубок и осушив его, прежде чем снова обернуться к Френсису. Гнев сошел с лица, оставив Ричарда очень усталым и до крайности потерянным.

'Помнишь, после полудня я решил поговорить с Эдвардом наедине, как только мы устроили его во дворце епископа? Хочешь узнать, что сказал мне мальчик, Френсис? Спросил, почему, если он король, то не в силах просто отдать приказ об освобождении своего дяди...'

Голос Ричарда потух. Они с Френсисом смотрели друг на друга, каждый не произнося ни слова, пока все еще горящие свечи на столе между ними не начали постепенно оплывать горячим воском на серебряные подсвечники.