Солнце в зените

Глава пятнадцатая

Йорк. Август 1470 года.

В последнюю неделю июля Эдвард узнал о восстании в Йоркшире, поднятом лордом Фитц-Хью, союзником и зятем изгнанного графа Уорвика. Молодой король потратил мало времени, чтобы собрать войска и, вместе с Уиллом Гастингсом, выдвинуть их на север к Йорку, где его уже ждал Ричард, все лето вербовавший солдат в западных внутренних графствах.

К тому времени, когда Эдвард добрался до старого рыночного городка Рипон, восстание уже было подавлено. Фитц-Хью пересек границу и ушел в Шотландию, его соратники поспешно начали изъявлять покорность йоркистскому королю. Эдвард с победой возвратился в Йорк и оттуда вновь стал водворять порядок в одном из самых сложных и беспокойных регионов своего королевства.

Новости о неудачном мятеже лорда Фитц-Хью принесли ужас в прекрасную долину Виндраш, лежащую в каких-то ста восьмидесяти пяти милях к югу и живописно обрамляющую Минстер Ловелл Холл. Френсис был шокирован: лорд Фитц-Хью приходился ему тестем. Почти сразу же доставили истерическое письмо от Анны, умоляющей Френсиса вмешаться в дело и побеседовать с королем от имени ее отца.

Юноша в таких просьбах не нуждался. Он не желал Анне страданий, причиняемых безумствами ее батюшки. Еще меньше он хотел, чтобы предательство Фитц-Хью бросило тень на Ловеллов. Френсис знал, измена являлась бедой заразной, и невиновность в случае обвинения не была гарантией неприкосновенности.

Френсис обдумал письмо Анны, и уже рассвет следующего дня встретил его на Горностаевой дороге, ведущей на север, в сторону Йорка. Хотя молодому человеку не исполнилось еще и семнадцати лет, он остро осознавал свои семейные обязательства. Его мать умерла четыре года назад после короткого и необдуманного второго брака, заключенного с сэром Уильямом Стенли, младшим братом Томаса, лорда Стенли. Сестры Френсиса получали лишь ту поддержку, которую мог им обеспечить брат, поэтому он был поставлен перед обязательностью обеспечения им честного имени, незапятнанного косвенной связью с безрассудствами семьи его жены.

Понимание обстоятельств подгоняло, в понедельник, 27 августа перед Френсисом вырисовывались белые известняковые стены города Йорка. Здесь он был с восторгом встречен Ричардом и с лестной дружелюбностью королем. Почти сразу юноша выпалил причину своего путешествия, с изумлением воспринятую Ричардом и с любопытством Эдвардом, так как их друг торжественно заверил братьев, что преданность Ловеллов непоколебимо принадлежит Йоркам, - сейчас и в необозримом будущем.

При этом Эдвард расхохотался, возразив, он не требует клятв в верности, протягивающейся за черту человеческого существования, а Ричард перебил Френсиса, спрашивая, как только тот мог вообще представить сомнения в его преданности. Молодой человек счастливо покорился стебу одного и упрекам другого, зная, больше у него никогда не возникнет подобных страхов за семью. Его будущее неразрывно переплетено с будущим династии Йорков, и он более, чем охотно принимает свой удел.

Френсис разочаровывающе мало видел Ричарда в последующие дни, потому что его друг возглавлял высшую судебную комиссию в Йорке, и его часы, от рассвета и еще долго после наступления сумерек, были отданы обязанностям, за которые юный герцог нес ответственность. На третью ночь после прибытия Френсиса Ричард ухитрился найти время для развлечений, и два молодых человека отправились знакомиться с пользующимися самой дурной славой удовольствиями, предлагаемыми Йорком.

Френсис хотел поужинать в одном из трактиров на Конинг-стрит, но Ричард пытался укрыться своей неузнаваемостью и победил. Друзья купили жареные пироги с миногами в кулинарной лавке, находящейся поблизости от монастыря августинцев, где жил Ричард, подавились прокисшим вином, приобретенным, чтобы обмыть рыбу, и забрели в один, а потом и в другой, затасканные питейные заведения, теснившиеся на берегу, только затем, чтобы наткнуться на признание герцога в лицо почти каждым их завсегдатаем.

Словно к развлечению Френсиса, единственными не узнавшими Ричарда этой ночью оказались стражники, сразу же остановившие парней для недружелюбного допроса, ибо те гуляли в час, когда все добропорядочные люди сидят у своих очагов. Но, прежде чем они сумели ответить на все интересующие хранителей правопорядка вопросы, к ним поспешил третий человек, пихающий раздраженных коллег в сторону для сообщения шепотом чего-то важного, в чем Френсис ясно уловил только одно слово, повторяющееся и откликающееся с растущим ужасом, - имя Глостера. После этого юноши внезапно оказались освобождены, чтобы продолжить свой путь со звучащими в спину извинениями, рассыпающимися по улице вдоль всего их маршрута.

Инцидент вынудил Ричарда признать поражение, и, менее чем через полчаса после вечернего благовеста колоколов собора святого Михаила, они повернули вниз по Конинг стрит и возвратились к монастырю, протянувшемуся от старой Конинг-стрит к реке. Движение друзей было медленным, потому что в Йорке не существовало обыкновения требовать освещения улиц, как в Лондоне, и единственный свет исходил от серебрящегося полумесяца и фонаря, висевшего на восьмиугольной фонарной башне церкви Всех Святых. Френсис подозревал, что медлительность шагов Ричарда связывалась не только с темнотой. Он считал, что друг неохотно взваливал на себя взрослые обязанности, ожидавшие его по возвращении в монастырь.

Как бы ни было поздно, люди все еще надеялись на появление Ричарда в жилище священника, рассчитывая на прием, пусть и краткий юного герцога. Ричард оказался вынужден уделить несколько минут Роберту Анмасу, городскому шерифу, доставившему послание от лорда-мэра Холбека, но остальные, твердо сообщил Глостер, должны будут вернуться утром.

Френсис, извертясь на заднем плане, скоро утомился и выскользнул ждать Ричарда в комнату, находящуюся поодаль и предназначенную для герцога на время его пребывания в Йорке.

Комната отличалась опрятностью, даже аскетичностью, неся на себе некоторые черты личности нынешнего постояльца. Френсис точно так ее себе и представлял, давно зная о потребности друга путешествовать налегке. На длинном столе на распорках лежали книги, бумаги, отточенные перья, соседствуя с серебряной чернильницей, свечами и подробной большой картой находящейся на границе шотландской области, забрызганной воском и покрытой загадочными каракулями, ни о чем гостю не говорящими. Стопка документов аккуратно возвышалась в углу, в надежде на резолюцию Ричарда, другие бумаги, уже подписанные, лежали, готовые к отправке. Френсис бегло взглянул на косой прочерк 'Глостер', начертанный через верхнее письмо, с интересом отметив, что оно предназначалось Джону Невиллу, маркизу Монтегю.

Не в силах остановиться, молодой человек просмотрел корешки книг, стратегически выставленных для удержания развернутого положения карты: 'Трактат о войне', 'Часослов', 'Искусство соколиной охоты'. Облокотившись о стол, Френсис почувствовал внезапное надавливание на подколенную яму и наклонился, чтобы обнаружить присутствие огромного черного волкодава. Мощный пес с достоинством принял ласку юноши, словно они занимали одинаковое общественное положение, чем немало того позабавил, и устроился у его ног, когда Френсис сел на кровать.

Окованный металлом сундук располагался для удобства у кровати и служил подставкой для внушительной восковой свечи и книги, переплетенной в марокканскую кожу. Уступив импульсу любопытства, Френсис взял книгу в руки. Бросив взгляд на корешок, он не удивился, увидев, что это трактат по истории, - 'Хроника' Фруассара, - у Ричарда был дисциплинированный и практический склад ума, но юноша изумился, обнаружив, что томик тщательно изучен. Френсис задавал себе вопрос, как его друг ухитрился найти время для чтения.

Он начал праздно перелистывать страницы, остановившись на кратком посвящении на фронтисписе, и совершил следующее открытие, - книга была одолжена у Джона Невилла. Для Френсиса не было новостью доказательство их близости, он знал, как глубоко Ричард любил брата Невилла, оставшегося верным Эдварду. Юный Ловелл поймал себя на размышлении, когда Дикон в прошлый раз виделся с Джонни. Он также задумался, с большой долей сочувствия, на что похоже ожидание вторжения французских войск, если вражескую армию ведет собственный брат.

Френсис закрыл книгу с мыслью, что не хотел бы поменяться местами с Джонни Невиллом даже за половину золота всего христианского мира. Или с Диконом. Временами почти вылетало из головы, что у Дикона тоже был брат, находившийся во французском изгнании.

Когда Френсис возвращал книгу на сундук из толщи ее страниц на пол к его ногам вылетела сложенная бумага. Поднимая ее, он увидел, что это письмо, незаконченное и, вероятно, позабытое, так как на нем стояла дата, написанная собственной рукой Ричарда более двух недель назад. Френсису не понадобилось смотреть дальше обращения - 'Моей дорогой Кейт', чтобы понять, почему друг решил не диктовать данное выбивающееся из ряда послание писцу.

Френсису нравилось считать, что он самый близкий друг Ричарда, однако он мало или вовсе ничего не знал о любовных взаимоотношениях последнего. В отличие от Эдварда, совсем не беспокоящегося о сокрытии своих многочисленных измен, не отрицающего ни возлюбленных, ни рожденных вне брака детей от предметов краткосрочного флирта, Ричард был сдержан до крайности, проявляя неожиданную для принца из семьи Плантагенетов скромность.

Френсис находился в курсе долгих затруднений с девушкой, о которой было ему известно лишь имя - Катрин, привязанности, возникшей вскоре после наступления шестнадцатилетия Ричарда и длящейся по нынешний день. Но он знал не больше того и только поэтому, что она родила другу ребенка прошлой весной, дочку, официально признанную и названную Катрин в честь своей таинственной матери.

Ловелл не сомневался, что именно она была 'дорогой Кейт' из письма Ричарда, и испытывал болезненное искушение прочитать дальше. Френсис уже заколебался, но огромный волкодав устремил на гостя доверчивый взгляд, заставив неохотно вернуть письмо в книгу, таким образом избегнув значительного затруднения, ибо Ричард вернулся в считанные мгновения, пролетевшие после победы совести Ловелла над его же любопытством.

Наблюдая, как друг быстро пролистывает ожидающую внимания корреспонденцию, Френсис подумал: неудивительно, что Дикон выглядит осторожным даже, когда смеется. Лорд Высший Коннетабль Англии, главный судья Северного Уэльса, главный управляющий, утверждающее лицо и наблюдатель всего Уэльса, главный судья и казначей южного Уэльса... и сейчас еще хранитель западного Марча на границе с Шотландией. Все эти титулы являлись не только внушительными по звучанию, но и несли с собой тяжелую службу, отягощенную властными полномочиями и обязанностями. Не светит мне брать на себя ответственность за жизни других людей, не в семнадцать лет, коли будет на то милость Божья.

'Вот письмо, которое не может подождать, Френсис. Мне нужно, чтобы оно оказалось в руках моего кузена, Джонни Невилла, без лишних отлагательств'.

Пока Ричард инструктировал выбранного им посыльного, Френсис играл с собакой, ожидая момента, когда они останутся наедине, чтобы удовлетворить любопытство по вопросу, озадачившему его, как только впервые прозвучала новость об отправлении Эдварда на север, - подавлять мятеж Фитц-Хью.

'Дикон, почему Его Милость король почувствовал потребность лично появиться в Йоркшире? Почему восстание не могло быть остановлено графом Нортумберлендом?'

Ричард пожал плечами. 'Нортумберленд прислал отчет о значительном превосходстве сил бунтовщиков над его войсками', ответил он с ровной интонацией, обычно используемой им при сознательном усилии быть справедливым и не выносить собственных суждений. Но сам по себе факт того, что юноша испытывал необходимость совершить подобное усилие, уже являлся проявлением личного мнения, и Френсис слишком хорошо его знал, чтобы понять друга.

'Не такой уж у них получился и мятеж, на мой взгляд', насмешливо высказался Ловелл. 'Бунтовщики неслись от Королевской Милости, как от табуна призрачных коней! Если бы Нортумберленд только постарался, он увидел бы, какой мелочной угрозой был поставлен в тупик'.

'Думаю, у Нортумберленда присутствует склонность к ошибкам от чрезмерной осторожности. Он вызывает ассоциацию с влезшей на дерево кошкой, не спешащей покинуть ветку, пока не удостоверится, что точно расположено внизу'. Ричард снова пожал плечами, произнеся без осуждения: 'Ведь минуло менее года со дня его освобождения из Тауэра. Возможно, Нортумберленду просто нужно время...'

Он не позаботился о завершении фразы, как не решился Френсис подталкивать его к продолжению. Истинная заинтересованность юного Ловелла не была связана с Нортумберлендом, она касалась человека, до нынешнего графа носившего этот титул, поэтому Френсис задумчиво спросил: 'Что слышно о Джонни Невилле, Дикон? Он же тоже должен был выдвинуться против Фитц-Хью. Почему Джонни этого не сделал?'

Какое-то время Ричард молчал. 'Не знаю', признался он, в конце концов. 'Брат назначил Джонни в высшую судебную комиссию в Линкольншире в июле, когда у нас с ним и появилась возможность краткой встречи во время моего пребывания там. После он снова поехал на север, и, с тех пор, мы о нем ничего не слышали'.

Френсис, любящий Джонни Невилла, осторожно рискнул затронуть тему, рассматриваемую им, как довольно чувствительную.

'Дикон, как он воспринял возвращение королем графства Нортумберленд назад Перси?'

Ричард встал и направился к столу. Стоя спиной к Френсису, он тихо произнес: 'Возвращая графство Нортумберленд Перси, брат намеревался умиротворить север страны. Он не забыл насилие, развернувшееся здесь в Йорке год назад... Начавшееся протестом против платы десятины на больницу святого Леонарда завершилось забрасыванием толпой камнями городских стражников, сопровождаемым криками в поддержку Перси.

Френсис, если такое могло произойти в Йорке, где Невиллов очень любили... Нет, я понимаю причины моего брата, короля. Более того, я доверяю Джонни Невиллу, как никому больше на Божьем свете'. Он заколебался, обернувшись к другу, а потом резко подытожил: 'Господи, как бы я желал, чтобы он не делал этого. Господи, лишь бы он так не поступил'.

Френсис мысленно пожелал, чтобы ему не приходило в голову задавать подобный вопрос, решив сменить главную тему беседы. 'Пока я здесь, хотел бы приобрести кобылу для своей сестры Джоан. Я обещал ей привезти с собой хорошую йоркширскую лошадку'.

'Мы можем выехать в аббатство Жерво - посмотреть на их конюшни. Хотя сегодня и хороший день для прогулки, у меня не получится вырваться вплоть до следующего понедельника, но, если у тебя хватит терпения подождать, Френсис, ты не отыщешь нигде лучшей лошади, чем у местных монахов. Эта компания растит лучших коней в Венслейдейле'.

Мысль о подобном путешествии вызвала бурную реакцию у Френсиса. 'И Миддлхэм меньше, чем в четырех милях дальше по пути', восторженно заметил он. 'Поместье же было конфисковано королем, разве нет? Мы сумеем провести ночь там, а не у монахов'.

Юноша сразу увидел, что упоминать Миддлхэм было ошибкой, ибо он увидел до такой степени потемневшие глаза Ричарда, что не мог удостовериться, являлись они голубыми или же серыми, наблюдая только внезапное затуманивание цвета, вызванное болью. Потом все резко прошло, и Ричард, улыбаясь, легко ответил: 'Кто знает, ты можешь найти в Жерво лошадку, которую захочешь подарить Анне!'

Френсис уже собирался вспомнить имя, которое не слышал из уст Ричарда со дня бегства Уорвика во Францию, имя четырнадцатилетней девочки, попавшей в изгнание вместе с отцом. Он отвлекся на насмешку Ричарда, и имя, произнесенное губами, скорее принадлежало Анне Фитц-Хью, чем Анне Невил.

'Было решено, что Анна переберется жить ко мне в Минстер-Ловелл на следующий год, как только ей исполнится пятнадцать лет. Это довольно странное чувство, Дикон, видеть в женах девушку, которую едва знаешь... Нам нечего сказать друг другу, совсем нечего'.

Внезапно дверь отворилась, и оба молодых человека обернулись, ожидая увидеть Томаса Парра, дворянина из свиты Ричарда или, возможно, одного из облаченных в черное братьев-августинцев. Появившийся перед ними человек был незнакомым и носил голубые и бордовые цвета Йорков.

'Милорд Глостер... Прошу прощения Вашей Милости, но госпитальер попросил меня пройти сразу же к вам, стоило мне доложить, что я послан Его Милостью, королем. Милорд, Его Королевская Милость желает вас немедленно видеть. Он ждет визита прямо сейчас в монастыре францисканцев'.

Ричард ничего не ответил, просто кивнув. Человек удалился, и, тяжело наступая на каблуки, вошел Томас. Он не тратил времени зря, сжато доложив: 'Я приказал седлать вашу лошадь, милорд'.

'Дикон... Я подожду тебя. Все в порядке?'

Ричард обернулся к Френсису, снова кивнув, но Ловелл подумал, друг не слышал его, на самом деле. Ричард заметно побледнел. Его рот резко сжался, словно удерживая новости, заранее предполагаемые дурными. Прежде чем Френсис смог повторить свой вопрос, Ричард вышел, оставив того одного в тихой комнате. Ловелл сел на узкую кровать и попытался убедить себя в причине вызова королем Дикона в такой поздний час из-за насущных проблем, никак не связанных с какими бы то ни было катастрофами.

'Заходи, Дикон. Хочу поделиться с тобой новостями. Видимо, наихристианнейшая Франция стала свидетельницей чуда... Смею заметить, нам скоро объявят, что слепой прозрел, а хромой запрыгал, словно олень'.

'Мало мест приходит на ум, столь благословенных, как Франция', неуверенно ответил Ричард, обратив внимание на сверкающую суровую мерзлоту в глазах брата и обманчивую насмешливость интонации. 'Что случилось, Нед?'

'Поистине, кошка пробралась в голубятню, братишка. Из Вестминстера пришло сообщение от Лисбет. Мег отправила весточку из Бургундии... Уорвик нашел общий язык с французской девкой'.

Впервые в жизни Ричард узнал, что значит, - онеметь от потрясения. 'Поверить не могу', выдавил он наконец.

'Поверь, Дикон', попросил Эдвард и мрачно ухмыльнулся. 'Уорвик и Маргарита Анжуйская встретились в Анжере двадцать второго числа прошлого месяца и обнаружили, что у них есть общий интерес... мое ниспровержение'.

'Даже узришь, как волк и ягненок делят трапезу', пробормотал Уилл Гастингс, но Ричард не видел смешного в таком нечестивом союзе и высказался, все еще недоверчиво: 'Если он взял в союзники Маргариту Анжуйскую, то не побрезгует и договором с самим дьяволом из ада'. Он сразу прибавил, себе же противореча: 'Смилуйся над ним, Господи, над тем, как он дошел до этого...'

"Facilis descensus Averni', произнес Эдвард, пожимая плечами. 'Спуститься в ад легко'.

'Иисусе, Нед, его отец и брат погибли вместе с нашими у замка Сандл', упорствовал Ричард, 'от рук людей Маргариты!'

'Да, и Уорвик во всеуслышанье объявил ее сына незаконнорожденным. Но у короля Франции на языке мед, а в уме просвещенное соблюдение собственных интересов, кажущееся объективно находящемся на повестке дня', крайне сухо прокомментировал Эдвард, и Ричард обратил на него подернутые дымкой серые глаза, говорящие о пришедшем понимании.

'Эта сеть соткана французским королем, так?'

'А кем еще, Дикон? У нашего друга Уорвика воображения кот наплакал... Присутствовала бы там фантазия, он никогда не опирался бы на претензии на корону братца Джорджа! Что до французской девицы...' Эдвард невесело рассмеялся. 'Я думаю, она, на самом деле, ненавидит Уорвика даже больше, чем меня!'

'И изгнание никак не смягчило ее', вставил реплику Уилл. 'Она держала милорда Уорвика на коленях целую четверть часа и только потом соизволила простить его!'

'Хотел бы я полюбоваться на это', горько бросил Ричард, вызвав у Эдварда улыбку желчного понимания.

'Как и я, парень... Как и я'.

'Что с Джорджем?' - внезапно заинтересовался Ричард, и в этот раз смех Эдварда не был вынужденным.

'Что, действительно? Уорвик также сильно нуждается в Джордже, как изувеченный мужчина в подружке с горячей кровью, и даже наш братец способен осознать, что сейчас он напоминает сосок у быка, - любопытно, но не применимо'.

Уилл расхохотался, но Ричард нахмурился, до сих пор сражаясь с недоверием.

'Но как Уорвик может вообще надеяться снова посадить Гарри Ланкастера на трон?' - спросил он. 'Боже Всемогущий, Нед, он безумнее всего Бедлама вместе взятого, и Уорвик прекрасно осведомлен о данном факте'.

'Если они осмелятся, то обойдут старшего и коронуют мальчишку', предсказал Уилл, заставив Эдварда отпрянуть.

'Они пока еще не высадились в Англии, а у тебя уже и мальчишка коронован?'

Спохватившись об обмолвке, Уилл ухмыльнулся и мгновенно исправился. 'Они могли бы... но не сделают этого'.

'Нет, не сделают, Уилл. Но от души постараются'.

'Не думаю, Нед. Держу пари, они схватятся за меч, наткнувшись на первую же жабу... и наш кузен Уорвик обменяет остатки своей чести на пригоршню паутины и дыма'

'Не рассчитывал бы на такое совпадение на твоем месте, Дикон'.

'Не можешь поверить, что этот проклятый союз продлится? Их объединение противоестественно, как Рима и Карфагена или Спарты и Трои!'

'Кажется, ты позабыл, Дикон, что мы имеем дело с королем-пауком. Луи понимает, также, как и ты трудозатратность скрещивания собаки с котом, требующую больше, чем испытываемое к английской короне сладострастие'.

Эдвард замолчал и покачал головой. 'Нет, этот выродок искусно заманил Уорвика в ловушку, а потом запечатал богопротивную неравнозначную спайку таинством брака. Хотя мне действительно хотелось бы выяснить, каким образом он уболтал Маргариту женить ее драгоценного птенчика на дочери Уорвика!' Король снова изумленно покачал головой. 'Сейчас это поистине является вызовом вере!'

'Смею сказать, ее склонил мальчишка', Уилл обернулся к Ричарду, поясняя, 'По видимости, парень запал на девчонку и не имел ничего против связи, даже и не получая короны'.

Пока Уилл говорил с его стороны стола возникло внезапное замешательство. Служащий в королевском хозяйстве дворянин, незаметно двигающийся среди присутствующих, наполнял их винные кубки из тяжелого стеклянного графина. Когда он остановился перед Ричардом, последний обернулся без предупреждения, глядя на брата, и несчастный вдруг обнаружил, что механически льет вино на место, ранее занимавшееся стоящим здесь кубком.

Он с ужасом смотрел на лужицу, образующуюся из стекающих на пол ручейков, и с еще большим ужасом, чем на разлитое вино, на рукав из голубого бархата камзола юного герцога, готовясь к нагоняю, незаслуженному, но, предположительно, неизбежному.

Ничего не произошло. Неожиданно наступила тишина, нарушенная, в конце концов, Уиллом, когда стало ясно, что никто более не намеревался говорить. Уилл вздрогнул от невнимательности Ричарда, но слишком хорошее воспитание помешало ему заострить на совершенной оплошности внимание. Вместо этого, он сделал незаметный знак уйти разливавшему вино, а потом подвел черту, так ровно, словно беседа и не прерывалась.

'Маргарита не совсем безмозглая! Пусть она и позволила свершиться помолвке, свадьбе не бывать, пока Уорвик не захватит Англию'. Он рассмеялся, прежде чем радостно заключить: 'А у него столько же шансов на этот подвиг, сколько может их существовать на удачную осаду Святого града Иерусалима!'

Он замолчал в ожидании ответа, вскоре заметив, что медлит напрасно. Наступило осознание растущего потрясения от сговора Уорвика с ланкастерской королевой. Больше попыток завязать разговор Уилл не делал, вместо этого наблюдая за Эдвардом, надеясь на его комментарий. Долго ждать не пришлось.

'Уилл, я хотел бы побеседовать с братом один на один', резко произнес Эдвард и, как только за Уиллом закрылась дверь, наклонился вперед. Но Ричард отстранился от его прикосновения.

Эдвард оказался в нехарактерном для себя положении нехватки нужных слов, глядя в тишине на Ричарда, отпрянувшего к окну, где тот принялся напрасно открывать ставни.

Когда холодный воздух наводнил комнату, взволновав пламя свечей и предвещая скорый дождь, Эдвард тихо выругался себе под нос.

"Дикон, я не знал... Мне никогда в голову не приходило, что ты до сих пор можешь испытывать что-то к дочке Уорвика".

Ричард ничего не ответил, к, до некоторой степени, собственному изумлению Эдвард услышал, как оборонительно объясняется. "Помимо прочего, ты не виделся с ней почти год... Довольно большой отрезок времени, чтобы увлечься, а потом забыть почти десятка два возлюбленных. В твоем возрасте, знаю, я поступал бы так... хотя я так и поступал".

Дослушав речь брата, Ричард обернулся. "В прошлом году, когда ты воспротивился нашей помолвке, я признался тебе, что люблю Анну... а ты сказал, что, если мои чувства останутся прежними и через год или около того, то можешь еще раз подумать на эту тему. Помнишь, как произнес эти слова?"

Эдвард не обладал склонностью к выслушиванию обвинений, обоснованных или нет, поэтому он был спровоцирован отвечать с саркастичной искренностью.

"Я помню. Это обещание представлялось довольно легким. Тебе исполнилось всего шестнадцать, и я чистосердечно верил, твоя выдумка со временем пройдет".

Об искренности Эдвард тут же пожалел, он и не думал, какими черствыми прозвучат его доводы, пока не услышал их произнесенными вслух. Король вздохнул и снова выругался, чувствуя себя не в своей тарелке. Он не привык замечать так близко чужую боль и, в конце концов, не любил выражений чувств. Какое-то время спустя Эдвард медленно сказал: "Дикон, не знаю, как попросить у тебя прощения. Если бы только ты намекнул в прошедшие месяцы. Понимай я лишь, что ты все еще любишь девушку, я никогда не позволил бы тебе услышать о ее помолвке так, как это случилось. На самом деле глубоко и искренне извиняюсь. Но не могу признаться, что сожалею о запрете вашего брака. Не стану лгать тебе".

Ричард почти незаметно кивнул, и это движение ни о чем не говорило или же могло сказать что угодно.

'Проклятие, Дикон, мы раздуваем из произошедшего больше, чем на то существует оснований. Как сказал Уилл, свадьба не состоится, пока Уорвик не предъявит права на трон Англии. Если это правда, твоя маленькая кузина никогда не встретит рассвет того дня, когда она должна будет сочетаться узами брака с Ланкастером. Вот самое большее, что я могу пообещать тебе, братишка'.