Солнце в зените

Глава седьмая

Лондон, июнь 1483 года

June 1483

В конце концов, Уилл провалился в прерывистый сон. В состоянии покоя его лицо обнажало каждый из прожитых пятидесяти двух лет, выявленных напряжением последних трех дней.

Для Джейн они тоже оказались тяжелыми. Ее характер не обладал склонностью к заговорам, и молодая женщина ловила себя на поиске всего того, что могло пойти не правильно, не в силах стряхнуть дурное предчувствие. Джейн совсем не хотелось, чтобы так вышло, и она понимала, - Уиллу также. Паутину интриг сплели люди, подобные Мортону, Том стал лишь ее составной частью. Но не Уилл. Он старел у Джейн на глазах, плохо высыпаясь и еще меньше питаясь. Стараясь, как она знала, примирить потревоженную совесть с комплексом целесообразности и грядущего кровопролития.

Джейн наклонилась и прикоснулась губами к обильно испещренным серебром русым волосам. Странно, но она никогда ранее не замечала, как Уилл поседел. Осталось только молить Бога, чтобы не навредить ему. Гастингс нравился девушке так сильно, что Джейн не вынесла бы, если ей суждено было стать инструментом для причинения Уиллу боли. Какой он измученный, пусть и во сне. Почти такой же изнуренный и напряженный, как в понедельник вечером, когда поделился с ней откровениями епископа Стиллингтона, сообщив о намерении Глостера предъявить права на корону.

Ей не доводилось прежде видеть Уилла столь расстроенным, как в ту ночь. Он проклинал Неда языком, больше подошедшим бы береговым лодочникам, заявив, что он всех их привел к краху своими похотью и бесцеремонной надменностью. В обычных обстоятельствах Джейн крайне оскорбилась бы от подобных речей, но она обладала умом, подсказывающим, Уилл не отвечает за произнесенное, по меньшей мере, не сильнее напившегося до предела или горящего в лихорадке. Она сделала все, от себя зависящее, дабы его успокоить, сочувственно выслушав признания Гастингса в страхах перед будущим.

Как только Глостер станет королем, Уилл будет отодвинут в сторону. Для него не найдется места в правительстве Ричарда. За этим проследит стремящийся стать первым министром и не терпящий конкурентов Бекингем. Глостер к его мнению прислушается. Он думает, что Гастингс обманывал Неда, способствуя и даже подстрекая брата к хмельным кутежам и приведя короля, таким образом, к ранней кончине. В конце концов, что у Уилла общего с Глостером? С человеком, на двадцать два года моложе, отдающего предпочтение северным границам и обладающего строго очерченными нравственными правилами. Нед являлся единственной связывавшей их нитью, но сейчас Уилла с Ричардом не объединяет ничего существеннее воспоминаний.

На следующий день Джейн отправилась в убежище, к Тому. Именно тогда она убедилась в истинности рассказа епископа Стиллингтона. Взгляд на отпечатавшийся на лице Елизаветы Вудвилл ужас стал для молодой женщины самым красноречивым из возможных свидетельством в пользу действительности обручения. Как и истеричные протесты королевы. С каждым кипящим бешенством словом, произнесенным Елизаветой, уверенность Джейн в правомочности давно совершенной помолвки и в превращении сына Неда в жертву отцовского проступка только росла.

Она никогда не чувствовала по отношению к Елизавете сильной симпатии, но в данный момент легко могла ее ощутить, испытывая сочувствие к другой женщине, почти двадцать лет находившейся в сане королевы и сейчас оказавшейся с точки зрения Церкви не более, чем сожительницей. Сердце Джейн открылось навстречу юному Эдварду и остальным детям Неда, поэтому, услышав просьбу Тома о помощи, она ни на секунду не усомнилась.

Во-первых, она почти не раздумывала. Джейн могла убедить Уилла с удивительной легкостью. Действительно, его с Вудвиллами разделяли годы враждебности. Но если Гастингс сумеет сохранить трон для сына Неда, этот поступок перевесит все остальное прошлое. Что может быть лучше для ступеней к престолу, чем признательность юного монарха? Уилл станет опорой Эдварда, приняв в Совете первый голос, его будущее получит при сыне такое же надежное обеспечение, какое оно имело при отце. К тому же, Гастингс совершит значительный подвиг, воспрепятствовав нарушению справедливости. Эдвард был невиновен, так почему он должен страдать за чужой грех?

Только сегодня уверенность Джейн стали заволакивать сомнения. Раскрытие епископом Мортоном текущего заговора оказалось для нее ударом. Как мог Том скрыть это от сообщницы? К тому же он сделал несколько уничижительных замечаний в адрес Уилла, что определенно не пришлось Джейн по душе. Поддержка Уилла носила решающий для успеха их плана характер и было абсолютно неверным преуменьшать ее масштаб за его спиной, ничего хорошего будущему тем самым не предвещая.

Но больше всего Джейн беспокоила напряженность Гастингса. Она начала понимать, что он заботится о ней намного глубже, чем получает заботы в ответ. Не это ли придало ему большую восприимчивость к ее просьбам, нежели проявилась бы в других обстоятельствах? Джейн подобные мысли не нравились, они накладывали на девушку груз, который она не хотела принимать, - осознание впутывания Уилла в заговор лишь из-за любви к ней. Джейн напомнила себе, что им руководят собственное выживание на политической арене и опасение отстранения от дел вкупе с лишением канцлерских полномочий при восшествии на престол Глостера. Тем не менее, угрызения совести продолжали смущать душевное спокойствие. Как бы сильно Уилл не был недоволен, поступил бы он также, если бы не питал к ней чувства? Сейчас же Гастингс совершил опрометчивый шаг, бросив собственный жребий вместе с нелюбимыми им Вудвиллами, и его сумрачные темные глаза смотрели на Джейн с озадаченным потрясением, словно он не мог убедиться, как все вокруг происходит.

Она скинула прилипшую к телу и влажную от пота простыню. Господи, как же жарко! Что случится завтра на собрании Совета? Сумеет ли Уилл не выдать себя и взглянуть в лицо Глостеру, будто ничего плохого не произошло? Из заплетенной на ночь косы выбились пряди волос, навязчиво щекоча ей шею. Джейн нетерпеливо смахнула их и села на кровать. Как бы хотелось, чтобы на завтра не приходилась являющаяся дурным знаком дата - пятница, тринадцатое. Если бы она знала, что Том в безопасности и без препятствий выбрался из убежища. Если бы она могла увериться, что ее нынешние действия и есть то, что Нед хотел бы от нее дождаться.

Она была уверена в этом... в начале. Нед любил сына и хотел бы увидеть его коронованным. Но ...но согласился бы он, чтобы столько людей погибли за предоставление Эдварду возможности взойти на трон? Данная мысль останавливала Джейн. Раньше молодая женщина не до конца осознавала цену жизни. Остальные отдадут души за Глостера. Бекингем. Виконт Ловелл. Все те, кто ближе всего к нему находятся, кого посвятили в тайну рокового обручения. Такого бы Нед хотел? Он любил сына, но и брата тоже любил. Позволил бы Нед пожертвовать Глостером ради воцарения Эдварда?

Джейн вздохнула. Почему она не сумела позаботиться о Уилле, как он заботился о ней? Уилл доказал доброту и порядочность, дал ей понять, что на него можно положиться, что он всегда будет с ней рядом. Тогда почему Джейн возжелала Тома? Ненадежного и непредсказуемого в той же степени, что и привлекательного. Какая жалость, что ей не удалось найти мужчину, по верности сравнимого с Уиллом, а по страстности - с Томом! Хотя, нет, удалось. Почти девять лет тому назад.

Уилл пробормотал нечто невнятное, напоминающее ее имя. Джейн нахмурилась. Она не была с ним честна, заставив поверить, что любит больше, чем то оказывалось в реальности. С этим можно жить. Но что если Джейн причинила Гастингсу урон серьезнее? Что если их планы не сработают? Или - данный вопрос мгновенно вынудил ее подскочить - если принесут успех? Как только Уилл обезопасит свое политическое будущее, не почувствует ли он со временем, что цена удачи непомерно высока?

Ей надо это прекратить. Подобное поведение ни к чему хорошему не приведет. Все будет замечательно. Должно быть. Эдвард станет королем. Том и Уилл возьмут ради него в свои руки бразды правления, пока мальчик не достигнет совершеннолетия. А Джейн постепенно позабудет о брызгах крови на короне. Том поможет позабыть.

Незадолго до наступления 9 часов утра слуги начали готовить располагавшуюся на верхнем этаже Белой башни Тауэра Палату заседаний Совета. Их задача была легче, чем могла оказаться в иных обстоятельствах, - сегодня Совет собирался в урезанном составе.

Джон Мортон, епископ Или, сопровождаемый лордом Стенли, оказался первым, кто попал в поле видимости. Один за другим остальные приглашенные миновали речные ворота, ведущие во двор Тауэра, остановившись, лишь засвидетельствовать почтение играющему на площадке для стрельбищ, что на тауэрском лугу, Эдварду, после чего продолжили путь в Палату Совета - занимать свои места.

Атмосфера собрания родственной теплотой не отличалась. Ее омрачало смутно ощущаемое напряжение, больше всего напоминая предвосхищающее приближающийся смерч распространение статической наэлектризованности. Архиепископ Ротерхэм приблизил губы почти к самому уху лорда Стенли, и, по мере того как он растягивал жужжание, его собеседник рассматривал вид из окна все с большей тоской. Мортон перекинулся фразами с Бекингемом. Прочие хранили молчание. Уилл Гастингс выглядел больным и почти непричесанным, вокруг его глаз залегли одутловатые синяки, что говорило о недостатке сна. Забыв, по всей видимости, о соседях, он рассматривал лежащую перед ним бумагу, бесцельно намечая на ней круги покачивающимся пером. Джон Говард занял настолько далекое от Уилла место, насколько только мог отыскать, чтобы даже мимоходом не встретиться взглядами со старым другом. Не прошло и четырех часов, как он узнал о вовлечении Гастингса в заговор Вудвиллов и Мортона, поэтому потрясение еще не успело перевариться. Сидящий на ближайшем к Говарду стуле, нервно двигался, поглядывая на дверь, Френсис.

Пробило уже более десяти, когда в палату вошел Ричард. На мгновение он замер на пороге, словно не испытывая желания его переступать, но затем направился дальше и занял место во главе стола.

'Этим утром Ваша Милость выглядит крайне изнуренно. Предполагаю, ночь выдалась тяжелой?'

Брови Джона Мортона вопросительно изогнулись. Он спросил столь участливо, что посторонний сделал бы вывод, что священник интересуется здоровьем давнего и близкого друга. Ричард поймал себя на обнаружении совершенно отдельной от его сознания жизни собственных пальцев. В этот момент герцог ничего не хотел сильнее, чем возможности стереть лицемерную улыбку собеседника кулаком. Отвернувшись, он не ответил, окинув присутствующих за столом взглядом, который остановился на Уилле Гастингсе.

Если Мортон и оскорбился грубостью Ричарда, то на лице святого отца это никоим образом не отразилось. 'Превосходно, Ваша Милость, что сегодня идет первым пунктом повестки дня?'

Ричард не обратил на него внимания. Он сделал глубокий спокойный вдох и приступил к очень тихой и стремительной речи.

'Мой первый урок предательства был усвоен в возрасте семнадцати лет, когда я узнал, что кузен Уорвик взял в союзники женщину, оснований ненавидеть которую имел больше всех остальных. Мне казалось, отныне никакая степень двойной игры не сможет меня удивить, но я ошибался. Прошлой ночью я снова обнаружил, на что способны пойти люди во имя честолюбия. Даже те из них, кто провозглашает собственное преклонения перед идеалами чести...' Его рот вдруг искривился. 'Люди, скрывающие измену под покровом дружбы!'

Он мог услышать как, скрипя ножками по плитам пола, задвигались стулья. Перо Уилла застыло с самых первых слов Ричарда. Сейчас оно дрогнуло, от впившихся в него пальцев, ясно хрустнув пополам. 'Не уверен, что понимаю вас, мой господин'. Реплика принадлежала смеряющему Ричарда с достойным восхищения достоинством Мортону. Лишь мерцание спрятанных под набрякшими веками черных глаз способно было опровергнуть его ледяную выдержку. 'Что конкретно вы имеете в виду?'

'Что я имею в виду? Я ничего не имею в виду. Я прямо обвиняю, мой господин епископ, обвиняю вас и ваших соратников в заговоре против правительства, в попытке убить меня и всех, кто может вам воспротивиться'. Речь Ричарда стала еще стремительнее и отрывистее в желании высказать накопившееся: 'Короче говоря, мой господин епископ, я обвиняю вас в совершении государственной измены'.

Повисла мертвая тишина. У Ротерхэма странно сжались губы, словно он глотал воздух, подобно выброшеной на берег рыбе. Стенли приподнялся, будто в попытке тщательнее осмыслить услышанное. Лицо Уилла исказилось, точно от неожиданного приступа боли, оно подозрительно побагровело, покрывшись от прилившей к щекам крови румянцем.

'Могу заверить вас, мой господин Глостер, что-'

'Нет, доктор Мортон, не можете'. Ричард впился в край стола так крепко, что кольцо на пальце глубоко вонзилось в кожу, но он этого даже не почувствовал.

'В том, что вы можете сказать, нет ничего, из желаемого мной услышать. Вы, Томас Стенли и архиепископ Ротерхэм вошли в сговор с королевой и ее родственниками Вудвиллами с целью установления контроля над правительством, после чего вас следует обвинить в преступлении, намного страшнее государственной измены и преднамеренного убийства. Вы чуть не спровоцировали гражданскую войну, не остановившись перед вероятностью повторного погружения Англии в беспорядок и хаос времен правления Ланкастера. Увенчайся этот план успехом, вы обескровили бы страну алчностью и убийствами, от масштаба коих отпрянула бы сама Маргарита Анжуйская!

И о том...' Внезапно взгляд Ричарда возвратился к Уиллу. 'Вы знали о том, лорд Гастингс. Вы не могли питать иллюзий о выбранных для себя союзниках. Вы понимали, что они учинят, добравшись до руля правления. Тем не менее, вы с ними связались, с Вудвиллами и с этим священником-Иудой! Господи, Уилл, как вы могли?'

В конце стола возникло волнение. Накануне начала заседания Совета Стенли отстегнул свои ножны, повесив их на спинку стула. Поднявшись, он начал нащупывать их, стараясь вытащить меч. Реакция Джона Говарда оказалась быстрее. Он схватил Стенли за запястье, дернув его с такой силой, что противник потерял равновесие, неудобно зацепившись ногами за ножки стула, и тяжело упал на стол.

Прежде чем кто-либо успел двинуться и прежде чем Стенли смог встать, дверь распахнулась, и в зал хлынули вооруженные люди. Ближе остальных находящийся к двери Ротерхэм отпрянул со звуком, больше похожим на мычание. В потасовке на пол упал меч Стенли. Френсис отшвырнул его из поля досягаемости.

К Уиллу, наконец, вернулся дар речи. 'Это не правда', - хрипло произнес он. 'Дикон, я клянусь вам, что это не так!'

'И на чем же вы клянетесь, Уилл?' - с горечью поинтересовался Ричард. 'На любви, питаемой вами к моему брату? Умершему в сорок лет из-за вас и вам подобных, из-за вас с вашими попойками и придворными девками! Кого вы любили, если ваш разгульный образ жизни подорвал его здоровье, оборвав дыхание Эдварда, как фитиль свечи?'

'Это не правда! Я любил Неда так же сильно, как и вы, и не виновен в его смерти. Вся моя жизнь была ектенией верности ему и династии Йорков. Как вы можете сейчас обвинять меня в предательстве? Джек...' Уилл развернулся на стуле в направлении Джона Говарда. 'Джек, ради Бога, скажите ему, что я не причастен к интриге Вудвиллов!'

Говард отвел глаза. 'Не надо, Уилл', - попросил он угрюмо. 'Не стоит лгать. Вы недооценили Кэтсби. Он пошел к Дикону'.

Из легких Уилла громко вырвалась дыхание. Он осел на стуле, подняв на Ричарда опустошенный взгляд темных глаз.

'Вы вынудили меня к этому, Дикон. Я не хотел такого оборота, но вы не оставили мне выбора'.

'Понимаю...Вы предали тех, кто звал вас другом, войдя в преступный сговор с теми, кому должны были больше всех не доверять, пытаясь откреститься от участия в заговоре ложью еще сильнее, а сейчас объясняете свои действия моей виной?' - заметил Ричард с хлесткостью, заставившей Уилла лишь ярче покраснеть.

'Да, будь вы прокляты, да! Чего вы от меня ожидали? Что я останусь в стороне, пока вы позволяете Бекингему занять место, принадлежащее мне по праву? Человеку зеленому, как трава, и жадному до власти настолько, насколько таковым был один Уорвик! Я двадцать два года исполнял при Неде обязанности канцлера, и вы сегодня еще легко отделались!'

'Я доверял вам, Уилл. Был таким глупцом, что доверял вам! Даже зная, что вы вместе с Томасом Греем делите девку Неда, я ни разу не заподозрил, что вы способны лицемерить!'

На лбу Уилла запульсировала вена. 'А Нед доверял вам! Больше, чем кому бы то ни было! Испуская последний вздох, он отдал своего сына под вашу защиту. Как вы намереваетесь оправдать его доверие? Заклеймив отпрысков брата их незаконнорожденностью и отняв корону у мальчика, которого поклялись поддерживать!'

Ричард побелел. Он встал, опершись на стол, и один взгляд на его лицо сразу заставил капитана гвардейцев выступить вперед с рукой на рукояти меча.

'Ваша Милость? Что прикажете?'

'Этот человек только что признался в совершении государственной измены. Объясните ему, как обращаются с предателями'. На висках Ричарда блестел пот, грудь вздымалась, словно он остановился после долгой пробежки. 'Выведите его на луг и снесите голову с его плеч'.

Капитан моргнул. 'Вы имеете в виду...сейчас, Ваша Милость? Без...' Он хотел сказать 'суда', но успел подумать лучше и произнес: 'Что...что делать с плахой, мой господин? Мы не приготовились к казни...'

'Отыщите какую-нибудь!' - рявкнул Ричард. 'Мне безразлично как, но позаботьтесь об этом!'

Капитан не стал ждать, чтобы ему приказали во второй раз. Он дал знак, и к стулу Уилла направились вооруженные люди, грубо поставившие последнего на ноги. Гастингс не сопротивлялся, его губы шевелились, но не пропустили ни звука. Остальные обвиненные выглядели не менее ошеломленными. Недолго боровшийся с солдатами Стенли был вытащен из-за стола силой. Наблюдая за происходящим, Мортон поспешно поднялся. Он утратил большую часть своей изысканной уверенности, подумав, что тоже может в течение каких-то минут встретиться с топором, лик святого отца приобрел болезненно бескровный оттенок, который нельзя было назвать ни белым, ни серым. Ротерхэм начал тихо всхлипывать, издавая горловые звуки. Его пришлось схватить под руки и поставить, но и тогда он не сумел удержаться, заставив солдат подпирать своего подопечного.

Никто больше не пошевелился. Френсис выглядел оглушенным. Бекингем ярко вспыхнул, сверкая на солнце золотисто зелеными глазами. Джон Говард так сильно прикусил губу, что по его подбородку заструилась кровь.

Именно на Говарда, а не на Ричарда, взглянул сейчас Уилл. 'Джек?' - прошептал он, но заметил, что тот вздрогнул от звука. Прежде чем воспользоваться временем для окончательного осознания, что Говард не собирается его защищать, а Ричард - медлить, он уже оказался в дверях, чуть ли не вытолкнутым на лестничную клетку.

'Священника!' - отчаянно выкрикнул Гастингс. 'Святый Боже, вы же не откажете мне в священнике!'

Тем не менее, капитан не думал делать что-либо в данном направлении без особого распоряжения Ричарда. 'Ваша Милость? Можно позволить ему исповедоваться?'

Лишь когда тот отрывисто кивнул, капитан повернулся к сержанту и коротко приказал: 'Сходи в часовню и доставь к нам священника. Господина Гастингса препроводить на луг, где меня и дожидаться. Остальных трех отправить в Уэйкфилдскую башню и оставить там под стражей'.

Стоило двери за ними закрыться, Ричард отвернулся и, двигаясь подобно лунатику, направился к ближайшему окну. Он почти тут же отшатнулся, - вид предоставлял ему ясный обзор Тауэрского луга. Ранее утром там забавлялся на поле для стрельбищ Эдвард. В данный момент люди уже начали подготовку к исполнению срочного приказа, выкатывая на траву внушительную колоду. Из дверей часовни Святого Петра вышел священник. Летнее солнце ослепительно обливало серебристо-золоченую дарохранительницу, содержащую гостию (Тело Христово - просфора - Е. Г.), словно окутывая ее нимбом света. Ричард начал отступать.

Френсис хотел подняться, но это заставило Бекингема перегнуться через стол и схватить его за запястье. 'Оставьте его', - прошипел он.

'Черта с два я так поступлю!' - освободил руку Френсис. 'Еще есть время остановить происходящее. Пусть Гастингса казнят за измену, но не так. Господи, не так!'

'Значит лучше позволить ему перенести суд и осуждение, ходатайствуя к Ричарду о милосердии? Позволить супруге Гастингса на коленях молить Ричарда о снисхождении? Кровь Христова, Ловелл, задействуйте голову! Он слишком опасен, чтобы быть прощенным, неужели вы ничему не научились на примере Уорвика?'

На своем стуле ссутулился Джон Говард, его подбородок лег почти на грудь. Сейчас он поднял взгляд, облизнул с губ кровь и сплюнул ее на плиты пола. 'Бекингем прав', - с нажимом произнес Говард. 'Уилл сделал свой выбор, зная цену поражения. Если смерть должна наступить, будет милосердием, если она наступит быстро...'

Френсис смотрел на них обоих круглыми глазами. 'Глупцы, неужели вы не понимаете? Я тревожусь не о Гастингсе, а о Диконе! Только ради него-'

Он остановился на середине предложения. Капитан гвардейцев вернулся и встал в дверном проеме.

'Ваша Милость?' воин смущенно замешкался, но потом быстро выпалил, стараясь, как ни в чем не бывало, растягивать слова: 'Сделано, мой господин. Как вы и приказали. Что велите предпринять относительно тела? Хотите установить голову на воротах подвесного моста, дабы остальные усвоили, как поступают с изменниками?'

'Нет!' Ричард сделал глубокий вдох и произнес более спокойно: 'Брат хотел, чтобы Гастингса похоронили рядом с ним в Виндзоре. Проследите, дабы это исполнили'.

В конце стола находился украшенный стекловидным покрытием глиняный кувшин, неизвестно как оставшийся невредимым, после броска на столешницу Стенли. Ричард приблизился и налил из него в свой пустой бокал воду. Лишь тогда он заметил, как дрожит его рука.

Дневная жара не спадала до сгущения сумерек. Устроившись на коленях на подоконнике в спальне, Анна возносила хвалу за дуновение прохлады на лице. Впервые за несколько часов улица внизу успокоилась. Проскрипело несколько телег, немногочисленные хозяйки спешили вернуться в родные пенаты с рыночными покупками. Но остальные исчезли. Привлеченные любопытством к дому Господина Регента из-за знаменательного события днем толпы рассеялись.

Наступил полдень, когда за стены Тауэра начали разливаться первые слухи, распространяясь оттуда далее по лондонским улицам. Никто точно не знал, что случилось, но шли толки о завершившимся лужей крови на тауэрском лугу противостоянии в Совете. К тому времени, когда лорд-мэр Шаа был вызван в крепость, город уже кипел ярмарочной паникой. Она захватила и Анну, в тревоге ожидающую в Кросби Плейс новостей о безопасности Ричарда.

Посыльный с сообщением для Анны от Френсиса Ловелла прибыл тогда же, когда королевский герольд объявил у креста Святого Павла, что лорд Гастингс был вовлечен в заговор, с целью сместить правительство, и принял судьбу, предначертанную всем изменникам, - моментальную и позорную смерть. Наспех начертанное письмо Френсиса дало его корреспондентке немного больше информации, нежели неизбежные описания казни Уилла Гастингса. Дикон собирался в Вестминстер сразу после встречи с лордом-мэром, писал он, дабы перед полным собранием Совета представить доказательства интриги. Френсис не знал, сколько времени это займет, поэтому Анне лучше не ждать Дикона в ближайшие часы. Он надеялся, что молодая женщина поймет, почему у Дикона не нашлось минутки написать самому, но тревожиться ей не стоит, худшее уже позади.

Спустя часы Анны продолжала бороться с оглушающим ощущением неверия. Что сподвигло на это Ричарда? Что заставило его приказать казнить человека без суда? Неужели предательство Уилла настолько глубоко разорвало все узы? Или он опасался, что не будет способен так поступить, если промедлит?

У нее не находилось ответов, одни вопросы. Как мог их мир так измениться в течение всего двух кратких месяцев? Казалось, что все вокруг наступают и окружают, сговариваются лишить существование семьи даже намека на безопасность. После совершенного Стиллингтоном разоблачения минуло только семь дней. Семь дней! А сейчас погиб Уилл Гастингс, ближайший друг Неда. Погиб по приказу ее мужа, и как, во имя Божье, могло произойти подобное?

Когда Ричард вернулся домой к Анне, на небо, медленно покрывая последние следы света, припозднившиеся у горизонта, наползал мрак. Пока он проходил через дверной проем спальни, герцогиня вскочила на ноги и бросилась к супругу в объятия. Какое-то время они стояли молча, Анна слышала, как сердце Ричарда колотится об ее ухо, и чувствовала напряжение каждой мышцы его тела.

'Любимый...Любимый, я так испугалась!' 'Успокойся', - ответил Ричард, и его голос затих в ее волосах. 'Успокойся'. Он держал ее слишком крепко, чтобы это снимало напряжение или даже позволяло дышать, и, в конце концов, Анне пришлось прервать объятие. Отступив, она начала изучать его лицо тревожным потемневшим взглядом.

'Ричард...Ричард, что произошло сегодня утром?' 'Тебе известно, что произошло', - напряженно произнес он. 'Гастингс признался в совершении государственной измены и заплатил за нее. Больше сказать нечего'. 'Да, но-'

'Анна, я сказал, что не хочу это обсуждать! Ни сейчас, ни когда-либо потом! Понимаешь?'

Они и раньше спорили, крича друг на друга и обмениваясь теми приносящими боль обвинениями, которые неизбежны в любых отмеченных ежедневной близостью взаимоотношениях. Но никогда прежде в голосе Ричарда не звучало ноток, явственных сегодня. Он дрожал, как сначала подумала Анна, от гнева, но потом различила оттенки более глубокого и мощного происхождения.

'Хорошо, Ричард', - тихо согласилась она. 'Мы не будем говорить об этом снова'. Он ничего не ответил, и спустя мгновение жена протянула к нему руку. Их пальцы коснулись друг друга и переплелись. Ричард опять притянул Анну к себе, в безмолвное объятие, надолго затянувшееся в сумеречном мраке и не подразумевающее ни капли желания, в отличие от присутствовавшей тут немалой доли отчаяния.