Солнце в зените

Глава четвертая

Лондон, май 1471 года

Вероника де Креси была второй дочерью рыцаря, присягнувшего на верность Рене Анжуйскому, и появилась на свет только после смерти отца. Она не обладала никакими правами на наследство. Когда ее батюшка отошел в мир иной, пав в неравной схватке с болезнью легких весной 1459 года, скромные владения де Креси перешли к его единственному сыну, Гийому. То малое количество драгоценностей и серебряной посуды, что Креси-старший сумел накопить, оказалось потрачено за год до рождения младшей дочери, став приданым сестры девушки, Марты. На долю Вероники ничего не осталось, она была плодом ошибки, придя в этот мир после того, как детородный возраст ее матушки давно завершился.

Ее детство в Обепине, усадьбе де Креси в Шатийонне на Луаре особым счастьем не отличалось. Дело не в том, что Гийом хотя бы раз проявил к ней явное недоброжелательство. Но их мать умерла, когда Веронике исполнилось всего три года, а отец последовал за супругой к Господу два лета спустя, поэтому Гийом не преисполнился радостью, оставшись с маленькой сестрой, уступающей ему на целых двадцать два года, на руках. Ей не отложили имущества на приданое, отчего малютка почти точно могла остаться в старых девах, если только пожилой вдовец не посчитает приемлемым закрыть глаза на отсутствие у нее земель, предпочтя менее основательные выгоды, которые юная супруга способна предложить стареющему мужу.

Будучи столь часто предостерегаема на тему своей ограниченности в возможностях Гийомом и его острой на язык женой Мадлен, Вероника сочла истинным чудом, когда на пятнадцатую осень ее жизни брат возвратился в Обепин с новостью о получении для нее места в штате сестры его сеньора, герцога Жана Калабрийского.

Вероника пришла в восторг. Для нее совсем не имело значения, что Гийом добился выгодного положения исключительно по причине отсутствия конкуренции. Некоторым казалось, что у ее госпожи, дочери герцога Рене, Маргариты, блестящие перспективы. Все понимали, что она, когда-то бывшая английской королевой, сейчас полностью зависит от милости отца и брата, герцога Жана. Вероника даже не задумывалась над этим вопросом, она горела желанием сменить тесные рамки Обепина на незнакомые ожидания от двора Маргариты в Кере.

Насколько приезд туда взволновал девушку, настолько же быстрым и глубоким разочарованием он обернулся. Маргарита предстала озлобленной, нетерпеливой женщиной, едва замечающей существование новой фрейлины, кроме моментов совершения ею ошибок и вызывания тем самым неудовольствия бывшей английской владычицы. Вероника чувствовала рядом с изгнанной ланкастерской королевой непреодолимый страх и совершенно не питала к ней симпатии.

По душе ей пришелся принц Эдуард. Сначала он абсолютно очаровал новенькую. Молодой человек был намного интереснее и свободнее в общении, чем знакомые Веронике сельские юноши Шатийонна на Луаре. От его внимания не укрылось расширение материнской свиты, Эдуард время от времени заигрывал с ней и смеялся, когда заставлял краснеть. Вскоре она заметила, что принц только развлекается. Получая удовольствие везде, где только можно, молодой человек не вовлекал в свои забавы дам матери, не важно, насколько красивыми те были. Вероника знала, она могла рассчитывать лишь на ничего не значащую болтовню. Эдуард являлся принцем в изгнании и барышне ее положения был способен предложить только постель. А она хотела большего, намного большего. Имея в памяти с каждым днем сильнее стирающиеся обрывки воспоминаний о нежности, полученной в детстве, Вероника мечтала, чтобы ее любили.

Поэтому, Вероника пыталась умаслить Маргариту изо всех сил, любуясь на принца Эдуарда с почтительного расстояния и чувствуя себя удивительно одиноко, сама не понимая, почему. С чего ей тосковать по Обепину, где девушку окружало так мало радости? Но, если это не ностальгия по покинутому дому, что тогда?

В декабре, во время скромного празднования Рождества обнаружилось, - придворные праздники несказанно впечатляющи, по сравнению с обычаями родных мест Вероники. Стоило замку украситься вечной зеленью, а Маргарите и Джону Мортону удалиться обсуждать поздно ночью английскую политику, к юной фрейлине пришло негаданное чувство.

Он был на несколько лет старше ее, молодой английский рыцарь, который приходился другом и товарищем по изгнанию Джону Бофору. Сэр Ральф Делви, тихо расхохотавшийся, когда Вероника робко обратилась к нему как к месье Раулю. Рассмешить его удавалось легко. Ральф не относился к числу привлекательнейших мужчин, но двигался с томным ленивым изяществом, а смех освещал его тонкое, достаточно невыразительное лицо обаянием, буквально лишающим девушку способности дышать.

Никто и никогда не уделял Веронике столь неподдельного внимания, сколь ей досталось от Ральфа в то Рождество. Он отыскивал новую знакомую, как бы ни была она захвачена исполнением повелений Маргариты, подшучивал над ней, чего до него другие не делали, начал обучать английскому языку. Ральф проявлял игривость и нежность, ему не составило труда предъявить права на чувства, а потом и на тело подруги. Тайные любовные взаимоотношения продолжались всю весну 1470 года, самый счастливый на тот момент отрезок жизни Вероники. Даже страх раскрытия секрета Маргаритой и позорного изгнания не мог ничего сотворить со счастьем, даруемым английским возлюбленным. Сезон обернулся тремя месяцами почти совершенного счастья. Дальше Ральф начал избегать ее, в конце концов, порвав отношения. Веронике оставалось молча горевать о преданном доверии, потере невинности и о любви, так щедро расточаемой человеку, совсем не питающему взаимности.

Между тем наступило лето, и внезапно все невероятно изменилось. Во Францию прибыл английский граф, известный под прозвищем Творец королей. Король Людовик вызвал в Анжер Маргариту, которая, по возвращении в Кер, оказалась полностью в руках вельможи, ненавидимого ею за перенесенные катастрофы прошлых лет так же страстно, как и Эдвард Йорк.

В августе Вероника ехала в королевскую резиденцию Людовика, размещавшуюся в Амбуазе, куда Маргарита перевела свой двор. Почти незаметно для самой девушки стало понемногу восстанавливаться душевное равновесие. Амбуаз был намного интереснее Кера, в нем оказалось намного проще избегать встречи с Ральфом, будущее манило неведомыми перспективами. Вероника попала в число тех, кого отобрали служить английской барышне, предназначенной в жены принцу Эдуарду.

С первого взгляда Вероника почувствовала к Анне Невилл инстинктивную симпатию, в дальнейшем обернувшуюся глубокой привязанностью. Анна непереносимо страдала, но, тем не менее, никогда не срывалась на нее, как и на других своих дам. Вероника ни разу не стала для Анны козлом отпущения, кем так часто была для Маргариты. Обрадовать новую госпожу оказывалось очень просто, чего никак нельзя было ждать от графской дочери. И Анна была принцессой Уэльской, которой в один прекрасный день суждено стать английской королевой. Когда настало время покидать Онфлер и отправляться в Англию, у Вероники не появилось и тени сомнения. Во Франции ее ничего не держало. Будущее заключалось в Анне, в жизни на чуждых еще берегах Туманного Альбиона.

Сокрушительные для Анны и Изабеллы новости о случившемся на поле Барнета, Веронику потрясли не меньше. Ее сердце болело от страданий, испытываемых покровительницей и другом, одновременно мучаясь от чудовищных предчувствий. После смерти графа Уорвика Анна уже не представляла ценности в глазах Ланкастера. Она больше не имела перспективы воцариться на родине.

Грядущее самой Вероники? Ей исполнилось семнадцать лет, не подаривших девушке ни друзей, ни семьи, готовых прийти на помощь, не существовало никого, дорожившего скромной фрейлиной. Вероника ничего не знала о политической ситуации в Англии, принимая как должное предполагаемую победу графа Уорвика. Сейчас всесильный Творец Королей был мертв, и вдруг показалось очень вероятным, - триумф окажется на стороне йоркистов, захвативших ее в ловушку на чужой земле, давно французских жителей не привечавшей.

Вероника поверить не могла, услышав, что Анна отправляет ее в безопасное место, переводя в штат герцогини Кларенс. Поступок принцессы Уэльской тем более ошеломил, что она, прежде всего, побеспокоилась о благополучии своей придворной дамы, тогда как собственное будущее супруги Эдуарда висело на тончайшем волоске. Благодарность переполняла настолько, что Вероника в слезах расцеловала Анну и предложила остаться с ней. Та отказалась, поцеловав фрейлину в ответ и прошептав: 'Вероника, молись за Йорка. И за меня'.

Она молилась, пылко и самоотверженно молилась за победу зловещих йоркистов, известных только по ланкастерской ругани. Для Вероники сейчас имела значение лишь Анна, девушка понимала, - без триумфа йоркской партии ее госпожа окончательно погибнет, что принесет гибель самой Веронике.

Девушка не была бы несчастна в замке Гербер, имей она уверенность в безопасности Анны. Сначала Изабелла Невилл внушала некоторые опасения, внутренний голос говорил, - ничего не поделать с попытками расположиться к герцогине после свадьбы Анны, но вскоре стало ясно, Изабелла мало озабочена частной жизнью своих придворных, совсем не обладая злопамятностью, дабы поддерживать недовольство. Временами она даже оживлялась, демонстрируя Веронике определенную равнодушную доброту, словно вспоминая о долге перед отсутствующей сестрой.

Часто приходило на ум, как Маргарита повторяла утверждения о покровительстве Йоркам лукавого. Сейчас Вероника считала, - с покровительством дочь Рене Анжуйского не ошиблась, но исходило оно от Господа. Менее, чем через месяц, все закончилось. Йоркистский король победил. Принц Эдуард погиб, и бывшая фрейлина его вдовы ощутила по этой причине болезненное сожаление, думая, каким молодым и красивым он был. Однако, к Маргарите, провезенной в открытой телеге по улицам Лондона на глазах у улюлюкающей толпы, ее сожаления не относились. О чем Вероника по-настоящему тревожилась, так это о безопасности для Анны. С принцессой Уэльской все оказалось хорошо, она собиралась приехать в Гербер, ко двору сестры, где ее раны бы зажили и начали забываться. Зажигая в храме свечи в благодарность за спасение покровительницы, Вероника нетерпеливо ожидала ее возвращения из Ковентри.

День продуманного входа короля Эдварда в Лондон оказался для Вероники незабываемым. Анна не выразила никакого интереса, дабы выйти и полюбоваться на триумфальное шествие. Потратив время на безуспешные уговоры, девушка, в конце концов, решила самостоятельно ускользнуть, ибо горела желанием посмотреть на йоркистских лордов, приветствуемых горожанами.

Она впервые гуляла по Лондону, который в ее глазах даже в спокойные минуты внушал страх, одна и о совершенной выходке сожалела совсем не долго. Под флером празднования таились отвращаюшие взгляд подводные течения взаимной нетерпимости. Лондонцы, только что начавшие оправляться после немалого испуга, иногда терзались подозрениями, что бастард Фальконберг вполне способен захватить их столицу. В качестве незаконнорожденного кузена графа Уорвика, он теперь рассматривался как сторонник Маргариты, а бывшую королеву склоняли на все лады за ущерб, им нанесенный в момент обстрела Тауэра. Местные жители живо напоминали друг другу, до их родного Лондона этой даме никогда дела не было, она так и осталась от макушки до ногтей француженкой.

Не в такое время следовало гулять без провожатых девушке, подобной Веронике, когда она могла выдать свое иностранное происхождение, только заговорив. Без малейшего предупреждения юная фрейлина оказалась окружена хохочущими юнцами, насмехающимися над ее произношением и льющими вино на ее платье. К счастью, обнаружились прохожие, пришедшие на помощь. Спасители, владелец трактира в Олдгейт и его сын, не только пообещали мучителям барышни избить их в котлеты, но и настояли на том, дабы отвести ее с собой домой.

Не успела Вероника понять, что происходит, как уже сидела напротив открытого очага, получив кружку эля и сочувствие, внесшие немалый вклад в восстановление ее душевного равновесия. Супруга трактирщика оказалась не меньше, как Доброй Самаритянкой, настояв на очистке заляпанного вином платья гостьи, после чего казалось проявлением благодарности принять приглашение поужинать с семьей новоприобретенных друзей. Девушка обнаружила, в душе они остались верны Ланкастерам, и придумала способ воздать им за доброту, пересказывая множество достоверных случаев, имевших место в Кере или относящихся к потерявшей все на Кровавом Лугу Тьюксбери королеве.

Было уже поздно, когда по замолкшим улицам трактирщик с сыном проводили Веронику назад к замку Гербер. На часах пробило почти десять вечера, значит, отсутствие длилось около восьми часов, но, к огромному удивлению девушки, Анна не задала ни единого вопроса, казалось, совсем не заметив отсутствия компаньонки. Еще более странной в глазах Вероники предстала наружность принцессы. Она оставила свой траурный наряд, облачившись в красивейшее из имеющихся платьев из легкого шелка сапфирового цвета, отделанное бледно-голубым бархатом. Было видно, волосы расчесывались так долго, пока не начали сиять подобно атласу, покрыв спину волнами переливающихся оттенков темного золота, листвы поздней осени и сожженной корицы. Анна явно провела значительную часть времени перед зеркалом в спальне, что поражало в ровеснице, относящейся к собственной внешности скорее небрежно.

Вероника закрыла за собой дверь комнаты, пройдя вперед, чтобы посмотреть на Анну с некоторым замешательством. Девушке, очевидно, не нужно покидать замок Гербер, - женщины никогда не распускают волосы, за исключением пределов дома. Тем не менее, точно, что она не стала бы так одеваться ради одинокого времяпрепровождения в собственных покоях!

'С кем вы провели вечер, дорогая?' - шутя, спросила Вероника. 'С Его Милостью Королем?'

'Я надеялась' - голос Анны звучал столь тихо, что подруга едва могла услышать ее, - 'надеялась на приход кузена'.

'Вашего кузена? Вы имеете в виду...герцога Глостера?' Вероника заинтересовалась, вдруг вспоминая, что Анна как-то рассказывала ей о предложенной помолвке с упомянутым кузеном Глостером, запрещенной его братом Эдвардом.

'Анна...Я не хотела вмешиваться, но уже долго задавала себе вопрос о ваших взаимоотношениях с кузеном. Когда бы вы не произнесли его имя, ваш голос меняется, становясь заметно нежнее. Он вам не безразличен, не так ли?'

'Я люблю его', - бесхитростно ответила Анна. 'Всегда любила. Даже в детстве...Понимаешь, батюшка намеревался поженить нас, я выросла с этой мыслью. Она казалась такой естественной... Никогда не думала, что может случиться иначе. Мои устремления всегда были посвящены Ричарду, Вероника. Только Ричарду'.

'А что по поводу него, Анна? Что он к вам испытывает?'

'Я...Я не уверена'. Светлая кожа девушки потемнела, лицо и горло густо покраснели. 'Тот день в Ковентри мы провели вместе, Ричард был так...так ласков ко мне, Вероника. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности, хотя успела забыть о существовании подобной надежности. Я осмелилась надеяться...что все еще важна ему, что он может хотеть видеть меня рядом и сейчас, и после брака с Ланкастером...Но потом я все испортила, позволив Ричарду столкнуться с моими страхами...'

Не было надобности выражаться более ясно, Анна уже давно поведала Веронике, как ужасны оказались ночи, проведенные в постели Эдуарда.

'Дорогая Анна, послушайте меня. Я правильно поняла, что он пытался добиться слишком многого и слишком быстро? Может статься, вы несколько задели его гордость, но он излечится. Если ваш Ричард пусть и наполовину таков, каковым вы его видите, то осознает, - проблема не только в ваших поступках, но и в нем, что сыграло более значительную роль'.

'Вероника, если бы я могла быть так же уверена, как и ты. Если бы он только пришел сегодня вечером...'

'Анна, если вы его любите, то должны больше верить дорогому вам человеку. А сейчас позвольте задать вам вопрос. Знаю, вы ничего не хотите сильнее, чем сделать Ланкастера частью вашего прошлого. Но тогда зачем вы продолжаете носить обручальное кольцо?'

Анна удивилась, взглянув на свою руку внезапно ставшими задумчивыми глазами. 'Да', - медленно ответила она, 'зачем я это делаю?' Она начала стягивать украшение, в конце концов, сорвав его с пальца. С минуту Анна перекатывала кольцо на ладони, раздумывая над возможностями дальнейших действий, но тут ее поманили открытые настежь ставни. Соскользнув с кровати, девушка подбежала к окну и одним ловким движением выпустила груз с ладони в пространство, с мрачным удовлетворением наблюдая за исчезновением свидетельства о прошлом в темноте, не оставляющем и следа траектории полета.

Анна не приветствовала возвращение в Гербер зятя, но ее сомнения казались беспочвенными. Джордж уделил ей совсем мало внимания, стычки, подобной состоявшейся в Ковентри, не повторилось. Июнь пролетел без происшествий. Июль ворвался в жизнь яростным ливнем, - конюшни так и остались окруженными лужами грязи. Вероника обеспокоенно остановилась. Одна из ценных собак породы аланов ощенилась, и девушка наслаждалась, любуясь ежащимися и пищащими комочками, взбирающимися по терпеливой матери, с аппетитом жующими друг у друга хвосты и исследующими границы своего ограниченного лошадиными яслями мира. Но, как бы ни были притягательны щенки, Вероника не собиралась задерживаться на болоте, в которое превратились конюшни, и повернула к жилым строениям.

Во внутреннем дворе оказались привязаны лошади, увидев которых Вероника замедлила шаги. Взгляд сверкнул по расхаживающим людям и отметил украшающего их рукава Белого Вепря. Пусть неблизкое, но знакомство с английской геральдикой уже состоялось. Девушка взлетела по ступенькам в большой зал. Там сгрудились, по меньшей мере, человек пятьдесят, большинство состояло из вассалов герцога Кларенса, обладающего двором из трехсот или чуть более приверженцев. Сейчас они ожидали приказаний сеньора, являясь зачарованными свидетелями разгоряченного обмена выпадами между своим господином и его братом.

'Говорю тебе, Дикон, ты не можешь с ней увидеться. Анна болеет, проводя в постели уже целую неделю. В прошлый раз, когда ты был здесь, я тебе успел, по-моему, это объяснить. Придется вернуться потом'.

'Ты знаешь, Джордж, завтра я отбываю на шотландскую границу!'

'Замечательно, тогда у тебя проблемы. Но я в них не повинен. Разумеется, ты не будешь меня винить в болезни Анны'.

'Нет...поверь я, на самом деле, в ее недомогание!'

'Мне мало разницы, веришь ты мне или нет. Ты хотел встретиться с Анной, - Анна занедужила. Она до сих пор плохо себя чувствует. Чего ты от меня желаешь? Пустить тебя на ее ложе болезни? Мой врач сказал тебе, - ей нельзя принимать посетителей. Повторите ему, доктор Рэнделл, может статься, сейчас ваши слова подействуют!'

'Милорд Кларенс говорит правду, Ваша Милость. Я всю неделю ухаживал за леди Анной. Ее недомогание не несет опасности, но барышня перенесла лихорадку, все еще держащую свою хватку, и пострадала от слабости желудка. Поверьте, я не могу позволить моей подопечной сразу принимать посетителей после таких сложностей, господин'.

'Если ты лжешь, Джордж...'

'Что ты сделаешь, Дикон? Напомнить тебе, что ты под моей крышей гость? Добавлю, довольно нежеланный... Хотя бы, пока ты не научишься следить за своими манерами!'

Зрители застыли, с горячим нетерпением ожидая худшего. Они разочарованно вздохнули, когда Ричард повернулся, сделав знак вассалам, и, не прощаясь, покинул большой зал.

Ричард задержался на ступенях, спускающихся во внутренний двор. Он зашел в тупик и прекрасно понимал свое положение. Молодой человек и на секунду не поверил Джорджу, но не понимал, как определить ложь брата точнее. Пробиться с боем в покои Анны было нельзя, осмелься совершить такое, даже попытайся, и Джордж только порадуется поводу приказать остановить младшего. Черт бы побрал его бесчестную душонку и обрек Кларенса за подобный поступок на вечное пламя! Да и сам Ричард тоже хорош. Ему совершенно нельзя было идти на поводу у родственничка, когда Джордж еще в первый раз сослался на болезнь Анны. Видит Бог, он не поверил Кларенсу, но успел пообещать Неду постараться, по возможности, ужиться с Джорджем... какой же горькой шуткой обернулась его наивность! Таким образом, Ричард положился на слово Джорджа, а тот до сих пор отказывается позволять младшему увидеться с Анной, пользуясь отсутствием у него времени для обращения к Неду за вмешательством в затруднение. Ричард не горел желанием просить Неда о помощи. Если быть совсем точным, мало существовало того, чего он хотел бы меньше. Но что еще оставалось? Юноша наверняка знал, ему совершенно не улыбалось отправляться на север, не встретившись с Анной. Он начал спускаться по лестнице, так и не решив, как поступит, или, сдавшись на милость мощнейшему искушению, убьет Джорджа...или, по меньшей мере, затолкнет его ненавистную ухмылку среднему в глотку. Занятый этими мыслями Ричард не заметил девушку, пока она не столкнулась с ним, издавая вопль негодования, сопровождаемый сумятицей отрывочных английских и взволнованных французских фраз.

На миг смешавшись, Ричард поклялся бы в преднамеренности столкновения, но не обладал временем, чтобы обдумать странное впечатление, подхватывая ее, пока она вскидывала руки ему на шею в безуспешной попытке удержать равновесие. С помощью молодого человека девушка смогла самостоятельно подняться, чтобы потом отступить и склониться на ступенях в поспешном реверансе.

'Молю, мой господин, простите меня. Приношу тысячу извинений!'

'Все в порядке, барышня', - медленно пробормотал Ричард, наблюдая, как она уносится по лестнице в сторону большого зала. К нему подвели коня, герцог вскочил в седло, но сделал он это автоматически, ибо в ушах все еще раздавалось торопливо сказанное неосторожной торопыгой на ухо: 'Леди Анна здорова, мой господин! Возвратитесь через четверть часа!'

Джордж вернулся в спальню, к ожидавшему его портному, готовому завершить прерванную прибытием Ричарда примерку. Кларенсу было тяжело вернуть былую заинтересованность, тем не менее, он бросил невидящий взгляд на одежду, разложенную для его оценки, - камзол из лилового атласа на изготовленной в Голландии подкладке. Не большее внимание досталось следующему предложенному Джорджу наряду, - длинной бархатной мантии, отороченной соболем.

Дьявол бы разорвал Дикона с его настырностью! У него не отнимет много времени жалоба Неду, чтобы снова явиться сюда. Что тогда делать, Джордж ума не мог приложить. Он смял податливую ткань в кулаке, услышав инстинктивное печальное возражение портного. В это мгновение в дверях появился церемониймейстер, входя так неловко, что Кларенс подумал, произнесенное сейчас к разряду приятных новостей не относится.

'Прошу прощения моего господина, но мастер Уоткинс послал меня к вам с сообщением, - внизу, в большом зале, находится герцог Глостер'.

Джордж быстро сбежал по витой лестнице, ведущей из верхних покоев, рискуя споткнуться на по последней моде заостренных и вытянутых мысах туфель, избежав постыдного кувырка только благодаря бдительности оказавшегося поблизости служителя. Однако, Кларенсом руководили не соображения срочности, а терзающая его ярость, - он уже знал, что опоздал. Джордж не удивился, при входе в большой зал, обнаружив там сноровистого младшего брата с девушкой, в глазах среднего превратившейся в источник всех его бед.

Парочка обернулась к нему. С победоносным выражением лица - Ричард, с нервозно-пренебрежительным - Анна. Джордж резко остановился. Его первым побуждением было велеть свояченице подняться к себе. Но выполнить свое намерение и посмотреть на его плоды у Кларенса не получилось. Прозвучал голос его супруги, звенящий нотами приятного изумления.

'Дикон!' Выступив вперед, Изабелла протянула руки, подставляя Ричарду щеку для поцелуя. 'Я не знала о твоем возвращении из Кента! Мои поздравления с искусной расправой над Фальконбергом. По словам Неда, ничто не способно порадовать его больше'.

Нед! Джордж натужно набрал в легкие воздух и медленно выдохнул. Он почти совершил глупейшую ошибку. В случае скандала, связанного с именем Анны, Нед сделает его виноватым, принимая сторону Дикона. Так уже бывало. Открытое противостояние с Диконом предоставит Эдварду повод вмешаться, вознаградив младшего за его счет.

Изабелла повела Ричарда и Анну к лестничному пролету. Ради всего святого, подумал Джордж, она так похожа на мамашу-курицу с двумя опекаемыми ею цыплятами. Копившаяся ярость внезапно устремила неконтролируемый поток на супругу. Кларенс сжал губы, проклятая дура, почему бы ей просто не проводить парочку в комнату Анны и не уложить в постель, подоткнув одеяло?

Жена вернулась к нему, озаряя лучезарной улыбкой. 'Джордж, почему ты мне не сказал, что Дикон уже был здесь? Он сможет остаться пообедать с...' Радость на лице Изабеллы на глазах погасала. 'Джордж, почему ты так на меня смотришь?'

'Мне надо поговорить с тобой, Изабелла', - коротко объяснил Кларенс и, взяв за руку, резко толкнул к лестнице. Женщина споткнулась, не в силах удержать равновесие, и Джордж увидел, как ее замешательство сменяется пониманием. Это лишь немного сбавило его пыл, но гнев все еще сжигал грудь изнутри. Таща позади Изабеллу, он добрался до лестничного пролета ровно тогда, когда Ричард и Анна исчезли на пороге парадных покоев, плотно притворив за собой дверь.

'Анна, я приходил раньше, но Джордж заявлял, что ты больна. Годы напролет Нед пытался показать мне противность правды природе нашего брата, но я не позволял себе поверить...Бог ты мой, каким идиотом я был!' Ричард направился ближе к подоконнику со словами: 'Хочу, чтобы ты честно сказала мне, обижал ли он тебя как-либо, делал ли что-то, причиняющее тебе неудобство или...'

Анна покачала головой. 'Ричард, нет. Он, действительно, не делал ничего плохого. Я едва виделась с Джорджем после его возвращения, что мне очень подходило. Подозреваю, ему тоже!'

Ричард немного успокоился, но поверил не до конца. 'Как бы я не был рад услышать это, моя красавица, я, несмотря ни на что, ему не доверяю. Вернувшись в Лондон, я прежде всего намереваюсь проследить, дабы он не мог-'

'Вернувшись? Ричард, ты снова уезжаешь? Но после путешествия в Кент прошло совсем мало времени!'

'Знаю. Но на шотландской границе снова беспорядки, и Нед хочет направить меня на север уладить вопрос'.

Анна уже не слушала. Она опустила взгляд на колени, с трудом пытаясь справиться с обуревавшими ее чувствами. Он собирается на север. Бог знает, как надолго. Подавлять мятеж по просьбе Неда. Того Неда, что останется в Лондоне и будет наслаждаться жизнью, пока Ричард примется ставить на кон свою, служа старшему брату. Анне каким-то образом удалось собрать волю в кулак, сдержавшись от слов, которые, она точно знала, Ричард никогда ей не простит.

'...и поэтому Фальконберг поедет со мной. Говоря правду, Анна, сомневаюсь, насколько могу ему доверять. Но, сдаваясь в плен при Сэндвиче, он клялся в верности Неду, отчего мы решили рискнуть и поверить на слово. Если Фальконберг был искренен, то сильно меня поддержит на севере, если нет - я скоро увижу его истинное лицо'.

Он так прозаически спокойно рассматривал отправку в бой вместе с заведомым предателем! 'Ричард...' Но молодой человек, казалось, не заметил ее недовольства, доставая из кармана камзола сложенный лист бумаги.

'Анна, у меня есть для тебя письмо...От твоей матери'.

Когда девушка и не пошевелилась, чтобы забрать его, лишь подняв в изумлении глаза, Ричард перегнулся и вложил послание ей в руки.

'Она написала мне о... Ну, твоя матушка хочет, дабы я поговорил от ее имени с Недом. Она просила, чтобы уезжая, я переложил эту миссию на твои плечи'.

Анна замешкалась, но затем сломала печать. Не понятно, на что возлагались надежды, но уж точно на большее, чем предстало взору, - половина страницы, состоящая из ходульных фраз, скорее вышедшая бы из-под пера тетушки, встреченной только на праздновании Крещения Господня, чем написанная женщиной, подарившей ей жизнь.

Девушка посмотрела на Ричарда, произнеся со слишком ослепительной, но ломкой улыбкой: 'Матушка надеется, что со мной все в порядке, а также, что я сподвигну тебя оказать ей помощь в восстановлении прав на конфискованное недвижимое имущество'.

Ричард взял ее руку, сжал ладонь и сказал: 'Анна, полагаю, тебе следует знать, что Нед не кажется склонным обратить внимание на воззвание леди Уорвик. Я сделаю все, что от меня зависит, но...'

Анна кивнула. Она прекрасно понимала, что Ричарду совсем не хотелось озвучивать. Нед предполагал оставить ее матушку в монастыре. Из-за Джорджа. Из-за Джорджа, намеревавшегося любой ценой завладеть землями семьи Бошам. Девушка думала, ей следовало бы испытать сожаление о матери, но правда заключалась в его отсутствии, при всех стараниях. Анна не так ожесточилась, как Изабелла, постоянно повторявшая, - матушка может гнить в Бьюли столько, сколько ей будет угодно. Но и младшей сестре тоже оказалось сложно выказать достаточно глубокое сочувствие.

Что она чувствовала сильнее всего, так это облегчение, - ей не надо разделять материнское заточение. Анна заметила, ранее возникшие у нее страхи крепко укоренились в действительности. Если Нед согласится лишить матушку владений, задабривая Джорджа, ему также легко будет принять ее замуровывание в монастырских стенах, позволив Кларенсу поступать с родственницей, как тому заблагорассудится. Между Анной и подобным жребием стоял Ричард. Только Ричард.

'Буду очень благодарна, если сможешь замолвить за матушку слово, Ричард', - ответила Анна, освобождаясь тем самым от дочернего долга, что леди Уорвик возложила на нее. 'Ты так добр, беспокоясь о человеке, к которому, насколько мне известно, никогда не испытывал горячих чувств...'

'Я делаю это не ради кузины Нэн. Я делаю это ради тебя, Анна'.

'Ох', - выдохнула девушка, глядя на их руки, переплетенные на сиденье, стоящем между ними, пальцы переплелись настолько, словно кости уже прошли стадию перелома. Милостивая Дева Мария, не поступай со мной так, пролетело в мыслях у Анны. Не позволяй мне поверить в его заботу, если она лишь показная или преходящая. Я этого не вынесу.

'Я часто думал о тебе в минувшие недели'.

'Правда, Ричард?' Анна поняла, что забыла, как дышать, понимая, - он сейчас может почувствовать, как участился ее пульс. Пальцы Ричарда скользнули к запястью. Большим пальцем он проводил по ее ладони, пробуждая отвлеченные чувства, пугающие своей неизвестностью. Она хотела вырвать руку и, в то же время, продолжать ощущать его прикосновения, оказаться тесно притянутой к сердцу, услышать, как Ричард называет ее 'любимой', будто и думает также.

Понятно, о чем он думает. Кисть обвилась вокруг талии. Ричард улыбнулся Анне как всегда, когда старался уговорить ее действовать вопреки своим лучшим намерениям.

'Иди сюда и присядь рядом, Анна'.

Улыбка до сих пор не исчерпала очаровывающего воздействия. Анна нервно рассмеялась, преодолевая разделяющие их дюймы, отговариваясь: 'Смилуйся, Ричард, если я сяду ближе, то буду уже у тебя на коленях!'

Его губы очутились вблизи от ее виска, появилось греющее ощущение дышащего смехом дыхания, окутывающего тихие слова: 'В конце концов, любовь моя, я вовсе не возражаю!'

'Как и я', - прошептала Анна, не уверенная, надеется она, что Ричард ее услышит, или боится этого, чувствуя сжимание кольца его рук вокруг себя все сильнее. Как странно, проскользнула мысль, тело Ричарда может казаться таким знакомым и чуждым одновременно. Камзол ненавязчиво манил ароматом фиалкового корня, соединенного с шафраном. Свежая и достаточно глубокая царапина на челюсти служила ярким свидетельством, молодой человек взял труд побриться, прежде чем идти навещать предмет интереса. Возникло внезапное побуждение прикоснуться к пятну губами. Анна нашла приемлемое замещение, приложив тонкокожую подушечку пальца к доказательству спешки поторапливаемого цирюльника. Локоны прически лежали на воротнике камзола блестящими волнами, и девушка отметила их мягкую воздушность, как у только что вымытых собственных волос.

'Можно тебя поцеловать, Анна?'

Едва ли можно было удивиться, разве что предварительному вопросу. Внезапно Анна решила, Ричарду соприкосновение с ее страхами способно представляться столь же сложным, как и ей самой. Она робко кивнула, запрокинув лицо для поцелуя. Ричард больше не издавал аромат тимьяна, но его губы остались теплыми, какими девушка их и запомнила. Анна очень хотела, дабы сердце перестало так колотиться, нет сомнений, перебои слышны и Ричарду!

'Анна, ты не боишься? Не боишься меня, любимая?'

'Нет, Ричард', - прозвучало в ответ. 'Ты меня никогда не испугаешь...'

Их взгляды встретились и сомкнулись друг на друге. 'У меня кое-что для тебя есть', - заинтриговал молодой человек и полез в кисет, свисающий с пояса, вытаскивая оттуда крохотный сверток, упакованный в зеленый бархат.

'Сначала я надеялся, вручить его тебе на день рождения, потом на день ангела, но сейчас кажется, я и его тоже пропущу'.

Некоторое время Анна молча смотрела вниз на лежащий в ее ладонях, искусно созданный медальон, сделанный в форме правильного золотого овала. Он являл собой прекрасное произведение искусства, но дыхание перехватило именно из-за переплетенных инициалов, отчеканенных так близко друг к другу, что нельзя было точно определить где заканчивается инкрустированная А и начинается R. Как Ричарду удалось отыскать время на заказ подобной вещицы среди разрывавших его в последние недели разнообразных обязанностей, не получалось даже предположить. Анна оцепенело подумала, он, скорее всего, заставил золотых дел мастера работать сутками напролет, если подарок был завершен в столь короткий промежуток времени, что Ричард смог подарить его сейчас, подразумевая объяснение в любви.

Девушка мучилась с защелкой, пока медальон не открылся, протянув затем безделушку Ричарду.

'Вложи сюда для меня прядь твоих волос...пожалуйста'.

Ричард ничего не ответил, просто вынимая из ножен кинжал и передавая Анне. Она поднялась и очень осторожно обернула несколько локонов темных волос вокруг лезвия. Пока Анна возвращала оружие в ножны, молодой человек взял у нее медальон и застегнул на ее шее.

'Чтобы ты обо мне вспоминала', - сказал Ричард и только потом улыбнулся. Анна хотела ответить, что каждая ее мысль будет связана с ним, но вместо этого попросила: 'Поцелуй меня на прощанье'.

Они сидели так близко, что юноше понадобилось только наклонить голову и прижаться своими губами к ее. Поцелуй был нежным и больше говорил о ласке, чем о страсти. Когда он завершился, молодые люди посмотрели друг на друга, и Ричард обнаружил в глазах Анны свое собственное нежелание разговаривать и подвергаться опасности неуместных слов. Девушка вернулась в его объятия, и Ричард крепче сжал ее. В тот момент этого оказалось достаточно.

Солнце светило прямо в глаза, и Ричард прикрыл веки от яркого сияния. Он мог почувствовать, как по его спине скользнула ее рука. Анна казалась пугающе хрупкой, подумалось, как легко она ранима, даже неосознаваемая другим человеком мелочь способна задеть эту девушку. Осмысление заставило задохнуться. Ричард начал целовать поднятое к нему лицо, не сразу прикоснувшись к губам. Он ощущал владевшие Анной напряжение и неуверенность, онемелость легкого тела, находившегося в его руках. Но девушка сама раскрыла губы навстречу Ричарду, призывая целовать ее так страстно, как ему вздумается. Сопротивляться было невозможно, не существовало ни единой причины.

Какое-то время спустя он услышал, как Анна произносит его имя, тихо возражая: 'Ричард... Ричард, мне сложно перевести дыхание...Подожди, любимый...'

Девушка с радостью продолжала наслаждаться объятиями, однако юношу это ободрило, он прошептал в ее волосы: 'Все наладится, дорогая. Обещаю. Я никогда тебя не обижу, никогда...'

Глаза Анны были темнее, чем запечатлелись в его памяти, превратившись в окутанный тенями приют воспоминаниям, которые она не могла, даже сейчас, стереть. Черт бы побрал Ланкастера вместе с Уорвиком за то, что они с ней сотворили. Черт бы побрал их всех, подумал Ричард с неожиданной горькой нежностью, и снова ее поцеловал, давая себе в этот миг обещание, помочь Анне забыть, каким угодно образом, неважно за насколько долгий промежуток времени и какую цену он заплатит, ибо Анна достойна этого, этого и намного большего.