Пушкин и декабристы

270

секретничает. Понятно, и сейчас Пушкин начал разговор или скорее всего сделал намек, естественно вытекавший из обсуждения должности надворного судьи.

Пущин на этот раз уже не может отмолчаться, отшутиться, и логика разговора представляется следующей: Пушкин завел разговор (намекнул, высказал подозрение) насчет потаенной деятельности одного Пущина («гордился мною и за меня».) - Пущин же отвечает - «не я один»; тут и оправдание прежнего молчания, и специфически пущинская сдержанность.

Давно отмечена бурная реакция Пушкина, который «вскочил», «вскрикнул» и только потом, «успокоившись, продолжал».

Из этих строк хочется вычитать побольше, и разные исследователи видели тут разные вещи.

«Нельзя было сказать о существовании тайного общества и членстве в нем И. И. Пущина, не сказав, во имя чего же общество существует, что собирается предпринять» ¹.

«Несомненным является то обстоятельство, что на вопрос о существовании тайного общества Пущин ответил красноречивым умолчанием, которое вероятнее всего было понято как признание принадлежности Пущина к такой декабристской организации» ².

Я разделяю в основном вторую точку зрения. Слова Пушкина «я не заставляю тебя, любезный Пущин, говорить», «Молча, я крепко расцеловал его», «обоим нужно было вздохнуть», - передают предельно напряженную ситуацию полупризнания: нельзя сказать, но нельзя и скрыть, и если б только это! Члену тайного общества достаточно просто промолчать, загадочно улыбнуться… Но «крепко расцеловал» - это любовь, бережность, сожаление, неотвратимость разных путей, и совсем не тех разных, как, например, у Пушкина и Горчакова («вступая в жизнь, мы рано разошлись»).

Прибавим к этому еще соображения, высказанные Пущиным чуть раньше: «совершенно напрасно ‹Пуш-

¹ М. В. Heчкина. Движение декабристов, т. II, с. 104.

² Сб.: «Пушкин. Итоги и проблемы изучения». М.-Л., 1966, с. 176-177 (со ссылкой на статью С. Гессена в кн.: «Пушкин». - «Временник Пушкинской комиссии», т. II. M.-Л., 1936).