Пушкин и декабристы

28

еще дальше - в Южную Америку, к Боливару - сражаться на стороне восставших, в духе лорда Байрона; настроения, мысли, чувства Липранди, как и прежде, созвучны переживаниям Пушкина, который не ладит с Воронцовым, подвергается новой опале и переводится в Михайловское.

5 апреля 1824 года одесский чиновник Михаил Иванович Лекс сообщал своему приятелю И. П. Липранди о невозможности выдать ему заграничный паспорт. Если Франция 1814 года была апогеем успехов Ивана Петровича, то теперь как будто - перигей…

Вскоре Пушкин навсегда расстается с Иваном Липранди; когда грянет 14 декабря - один уже в Михайловском, другой еще в Кишиневе.

Однако и полтора века спустя исследователей пушкинской биографии продолжает чрезвычайно занимать Липранди 1820-х годов, как автор дневника, из которого в 1860-х выйдут его знаменитые воспоминания.

Большая переплетенная рукопись записок И. П. Липранди хранится теперь в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинском доме).

Записки эти появились почти через полвека после первой встречи Липранди с Пушкиным, в журнале «Русский архив» 1866 года, и появились, можно сказать, случайно. Издатель журнала Петр Иванович Бартенев, один из лучших знатоков и собирателей пушкинского наследства, вспомнил о семидесятишестилетнем отставном генерале Липранди и послал ему свою статью «Пушкин в Южной России». Статью эту Бартенев составил по крупицам из документов, отдельных рассказов и воспоминаний нескольких спутников пушкинской молодости.

Липранди отозвался и написал громадный комментарий к бартеневской статье. С истинно военной точностью он поправлял, иногда опровергал, часто значительно расширял и дополнял сведения Бартенева. Он все помнил - и серьезное, и мелочи:

что познакомился с Пушкиным 22 сентября 1820 года, а 23-го обедал с ним у М. Ф. Орлова;

что чиновник Эйхфельдт наливал в чайник рому и позже погиб, соревнуясь в количестве выпитого;

что знаменитая куртизанка Калипсо Полихрони не могла напеть Пушкину «Черной шали» (как утверждал Бартенев), ибо приехала в Кишинев в середине 1821 года, а «Черная шаль» была сочинена в октябре 1820 года;

что Пушкин надолго брал из библиотеки Липранди - сначала Овидия, затем Валерия Флакка, Страбона и Мальтебрюна;

что Пушкин обучил бранным словам не сороку (Бартенев), а попугая, принадлежавшего генералу Инзову;

что из поездки в Аккерман и Измаил Липранди и Пушкин вернулись 23 декабря 1821 года в 9 часов вечера, а в Измаиле перед сном выпили графин систовского вина, но Пушкин, проснувшись рано, сидел неодетый, «окруженный лоскутками бумаги», и «держал в руке перо, которым как бы бил такт, читая что-то».

Многое в обширной работе Липранди относилось к поэту весьма отдаленно; кое-что явно замалчивалось, обходилось (сказывалось изменение взглядов Липранди с 1820 по 1860-е годы); однако, анализируя эти записки, исследователи находили и находят там бесценные сведения о «трудах и днях» поэта, о его кишиневских друзьях и врагах, о юных шалостях и зрелых размышлениях; «…его Пушкин, - справедливо пишет В. Вацуро, - человек углубленных исторических, этнографических интересов, - даже более чем поэт. Липранди мало говорит о его стихах, - зато упоминает о не дошедших до нас записях молдавских преданий и занятиях историей, политикой, географией края…» ¹

Сам Липранди не скрывал, откуда он все помнит: «Заметки эти взяты из моего дневника и в некоторых местах дополнены из памяти» ².

Если бы Бартенев не догадался послать свою статью Липранди или сделал бы это слишком поздно, мы, возможно, никогда не узнали бы о столь важных, позже часто перепечатывавшихся воспоминаниях, «мемуарах № 1», о кишиневском периоде жизни Пушкина.

Прошло семьдесят лет, и М. А. Цявловский обнаружил у потомков Бартенева корректурные листы драгоценных записок Липранди. В листах содержалось несколько эпизодов, которые в «Русский архив» не попали:

¹ «Пушкин в воспоминаниях…», с. 13.

² «Русский архив», 1866, стлб. 1213; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 285.