Пушкин и декабристы

293

О муза пламенной сатиры!

Приди на мой призывный клич!

Не нужно мне гремящей лиры,

Вручи мне Ювеналов бич!

Вопрос о месте политической сатиры в пушкинских сочинениях того времени, о предполагаемом, но не осуществленном сборнике его эпиграмм - в нашей работе подробно не рассматривается.

Т. Г. Цявловская, подвергнув многостороннему анализу все данные о «пламенной сатире» преддекабрьского времени, указывает на шестнадцать политических эпиграмм и сатир, написанных Пушкиным в ссылке; пишет о политическом смысле этого явления, значение которого «трудно переоценить» ¹.

Рылеев и Бестужев могли быть довольны большим декабристским единомыслием с Пушкиным «по сатирической части» - но притом чувствовали, что тут не весь Пушкин, что «часть его большая» - в «Онегине» и других сочинениях, которые он сам считает лучшими; что в Михайловском прокладываются какие-то иные поэтические пути, не получающие полного признания у петербургских друзей.

Обеим сторонам ясно, что расхождение хоть и остается в пределах теплой, творческой дружбы, но - из-за вопросов не второстепенных, не мелких.

Речь ведь идет о цели и назначении поэзии.

Цель поэзии - второй «диспут», который мы вычленяем из переписки 1825 года.

Рылеев: «…Не ленись: ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения - и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы» (XIII, 133).

Бестужев (в недошедшем письме), очевидно, противопоставляет поэзию Пушкина отрицательному «мистическому» влиянию стихов Жуковского.

Пушкин: «…Не совсем соглашаюсь с строгим приговором ‹Бестужева› о Жуковском. Зачем кусать нам

¹ Т. Г. Цявловская. «Муза пламенной сатиры». - Сб.: «Пушкин на юге», т. II с. 160.

груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались? Что ни говори, Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности; к тому же переводный слог его останется всегда образцовым. Ох! уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает? Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и не созревшие надежды» (XIII, 135).

Рылеев: «Не совсем прав ты и во мнении о Жуковском. Неоспоримо, что Жуковский принес важные пользы языку нашему; он имел решительное влияние на стихотворный слог наш - и мы за это навсегда должны остаться ему благодарными, но отнюдь не за влияние его на дух нашей словесности, как пишешь ты. К несчастию, влияние это было с лишком пагубно: мистицизм, которым проникнута большая часть его стихотворений, мечтательность, неопределенность и какая-то туманность, которые в нем иногда даже прелестны, растлили многих и много зла наделали. Зачем не продолжает он дарить нас прекрасными переводами своими из Байрона, Шиллера и других великанов чужеземных. Это более может упрочить славу его. С твоими мыслями о Батюшкове я совершенно согласен: он точно заслуживает уважения и по таланту и по несчастию» (XIII, 141-142).

Разговор о назначении поэзии переходит на другие предметы. Пушкин в несохранившемся письме запальчиво отстаивал точку зрения Байрона о том, что любой предмет, даже самый «низменный», например, колода карт, может быть предметом «поэтическим»; и если описан талантливо - то это более высокая поэзия, чем всякое отображение вещей более «возвышенных», например, деревьев ¹. Понятно, что речь и тут шла об «Онегине»: Рылеев, Бестужев критикуют выбор объектов, Пушкин подразумевает, что «картины светской жизни также входят в область поэзии». Однако Пушкин счел существенным и возражение Рылеева; «Мнение Байрона, тобою приведенное, несправедливо. Поэт, описавший колоду карт лучше, нежели другой деревья, не всегда выше своего соперника. У каждого свой дар, своя Муза» (XIII, 150). Тут подчеркивалось значение поэтической темы, смысла - чего Пуш-

¹ Речь шла об известной полемике Байрона с поэтом Боулсом - какие предметы предпочтительнее для поэтического отображения.