Пушкин и декабристы

325

Но здесь меня таинственным щитом

Святое провиденье осенило,

Поэзия, как ангел-утешитель,

Спасла меня, и я воскрес душой.

Самая важная, заветнейшая мысль сообщена Раевскому: высочайшая степень близости, для которой «Годунов» - серьезный повод.

Вот, по-видимому, главная причина посвящения «Андрея Шенье» H. H. Раевскому.

Реплики насчет драматургии Байрона - эхо того, что немного раньше появилось во вступлении:

Меж тем, как изумленный мир

На урну Байрона взирает…

Зовет меня другая тень.

Известное отрицание Байрона - утверждение собственного пути. Байрон, байронизм - в определенном смысле «знаки» той системы, от которой Пушкин уходит и в которой его удерживают искренне любящие Рылеев и Бестужев.

«Знаковая система» Пушкина - Шекспир, Борис Годунов, Шенье. Система, включающая в себя важнейшие проблемы народной жизни, народного движения, народного мнения. Для Рылеева и его единомышленников этот путь, однако, представлялся слишком абстрактным, медленным и потому неприемлемым.

Для Рылеева Байрон был «победителем Шекспира». Пушкин зовет «к Шекспиру». Литературные проблемы легко переходят в общественно-политические, в проблемы смысла существования ¹.

Узнав о поражении восстания 14 декабря, Пушкин отзовется в письме Дельвигу словами, поражающе близкими к «литературной терминологии» предыдущих месяцев: «Не будем ни суеверны, ни односторонни - как французские трагики; но взглянем на трагедию взглядом Шекспира» (XIII, 259).

¹ Многосторонний анализ шекспиризма Пушкина см.: М. П. Алексеев. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Л., «Наука», 1972, с. 240-280.

Формально с пушкинским противопоставлением Байрон - Шекспир совпадало мнение Кюхельбекера, сравнившего «огромного Шекспира - и однообразного Байрона» (сб.: «Литературная критика декабристов». М., «Художественная литература», 1978, с. 196). Однако это было написано до гибели английского поэта, которого Кюхельбекер оплакал в панегирической оде «На смерть Байрона».

«Шекспир, - заметил С. М. Бонди, - был для Пушкина знаменем не только литературного (или театрального) направления, но целого нового мировоззрения» ¹.

По сути, в первой половине 1825 года происходил важнейший обмен мнениями Пушкина, Раевского, Пущина, Рылеева, Бестужева; пусть большая часть записанных мнений многим участникам диспута осталась неизвестной - неважно! К тому же фактическими участниками тех разговоров были Вяземский, Жуковский, Дельвиг, Плетнев и другие литераторы - но мы не пишем полной истории тогдашнего литературного движения, и, конечно же, многое очень важное «за скобками».

И все же названные замечательные люди горячо обсуждали в 1825-м проблемы не только того года и даже того века:

О лучшем роде поэзии.

О цели поэзии.

О поэте и революции.

О назначении поэта.

Спор особенно интересен тем, что действующие лица не враги, не антиподы - но друзья, «на ты», и вместе составляют то, что можно было бы назвать мыслящей оппозицией, противостоящей «власти роковой»; все они почти сходны в идеалах - желают для России реформ, перемен. Однако в средствах порою основательно расходятся. То, что сближало, соединяло этих людей, - столь же важно и поучительно, как то, что их разделяло, заставляло спорить…

Поражение 14 декабря, огромные внешние перемены, казалось, затемняли, отменяли старые споры и вопросы. Многие строки, написанные перед восстанием, - объективно приобретают новое, политическое звучание.