Пушкин и декабристы

367

крепляет несомненное, когда пишет: «это нас самих удивляло…»

Единственное «смягчающее обстоятельство» - что среди молодых офицеров ходят ранние стихи Пушкина, «грехи молодости».

Действительно, в 1825-1826 годах поэт уже далеко не тот, кем был в период «Вольности» и «Кинжала»: на многое он смотрит иначе, чем пять лет назад; держится с достоинством, не отказываясь от прошлого, но и не скрывая новых мыслей. Юношеские стихи, вольные эпиграммы живут, однако, уже независимо от автора, возвращая к прошлому иногда против воли… «Ваше величество, - ответит Пушкин на вопросы Николая I через несколько месяцев, - я давно ничего не пишу противного правительству, а после «Кинжала» и вообще ничего не писал»; ¹ это объяснение, сохраненное двумя людьми с сильной памятью - Л. С. Пушкиным и, вслед за ним, Н. И. Лорером, очень важно для поэта: самая большая опасность для него - любая полученная властями новость о свежих, недавно вышедших наружу вольных словах или сочинениях (как в случае с Плетневым при перехвате письма от 7 марта).

Между тем именно в эти первые месяцы 1826 года начинается распространение сорока четырех запрещенных строк из «Андрея Шенье», и это обстоятельство, пожалуй, случайно не сделается важнейшим препятствием к освобождению из ссылки…

Пушкин о том ничего не ведает, так же как о главных перипетиях декабристского процесса. Все названные опасности тем не менее - реальный факт его весенней биографии.

Что же делали и сделали друзья поэта «во спасение»? Жуковский отчетливо представляет, как низки акции Пушкина-верноподданного в апреле 1826 года. Известные его

¹ «Записки декабриста Н. И. Лорера», с. 200. Подразумевается, конечно - ничего не писал после «Кинжала» против правительства; поскольку же между «опасными стихами», известными властям еще по Петербургу,- и «Кинжалом» (1821) прошел определенный промежуток времени, поэт мог сказать, что вообще давно ничего не пишет против власти (вспомним, что в 1820 г. он дал слово Карамзину сдерживаться по этой части в течение двух лет).