Пушкин и декабристы

88

никами», теперь нарушено. «Гнусное соревнование высших состояний» («званные» самой Екатериной, «избранные», то есть выдвинутые сановниками) хуже, чем равенство в рабстве, так как вредит грядущему «соединению противу общего зла». Любопытно, что близость с М. Ф. Орловым не мешала, а может, и помогала Пушкину подразумевать среди «презренных» - двух дядей Михаила Федоровича, Григория и Алексея Орловых.

Так и слышатся будущие строки:

Попали в честь тогда Орловы,

А дед мой в крепость, в карантин.

И присмирел наш род суровый…

(«Моя родословная»)

«Униженная Швеция и уничтоженная Польша, вот великие права Екатерины на благодарность русского народа».

В пушкинском черновике была сначала «Уничтоженная Польша, ‹униженная›, усмиренная Турция».

Затем «Турция» вычеркивается: обстоятельства начала 1820-х годов не доказывали, что Турция усмирена и тем более унижена. Султан расправляется с восставшими греками, держит под ярмом много захваченных земель.

Вместо Турции появляется Швеция.

«Униженная Швеция и уничтоженная Польша - вот права Екатерины на нашу благодарность».

Задумавшись над тем, что значит «наша благодарность», Пушкин уточняет: «на благодарность русского народа».

Затем еще сильнее:

«Вот истинные права Екатерины на благодарность русского народа»…

Слово «истина» появляется и в начале следующего предложения, где возобновляется атака на систему Екатерины: «Но со временем истина оценит…» - Пушкин тут же пробует другие варианты: «пройдет ‹время›», «время оценит», «настанет время». В окончательном варианте, как видим, нет «истинных прав на благодарность» (вместо этого - «великие права на благодарность»): вместо «истина оценит» появилось - «история оценит».

В самом деле, что есть «истина»? Существует история, есть права на благодарность достаточно большие, «великие», - но можно ли определить истинные, «конечные», права?

Строки о Польше указывают на то, что Пушкин метит не только в бывшую царицу, но и в ее царствующего внука. В 1822 году Александр представлялся многим современникам восстановителем Польши в ущерб России, и «комплимент» бабушке за уничтоженную Польшу звучал совсем не верноподданнически: печальный парадокс…

«Но со временем История оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России.

Мы видели, каким образом Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле ревностно помогали ей любимцы. Стоит напомнить о пощечинах, щедро ими раздаваемых нашим князьям и боярам, о славной расписке Потемкина, хранимой доныне в одном из присутственных мест государства ¹, об обезьяне графа Зубова, о кофейнике к‹нязя› Кутузова и проч. и проч.

Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные такою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом развратная государыня развратила свое государство».

Осуждение екатерининского царствования, задержанное на мгновение краткой похвалой, продолжает усиливаться, превращаясь в злой памфлет. Но с каждой строкой все заметнее, что, собственно, дело не в Екатерине: так же как хвала Екатерине «за Польшу» задевала Александра, так и отрицание екатерининской системы было уничтожением александровской…

¹ «П‹отемкин› послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 000 р. Чиновник не осмелился отпустить эту сумму без письменного вида. П‹отемкин› на другой стороне их отношения своеручно приписал: дать, е… м…». - Примеч. Пушкина.