ПУШКИН И ДЕКАБРИСТЫ

331

Великодушную присягу

И самовластию бестрепетный ответ.

Я зрел, как их могущи волны

Все ниспровергли, увлекли,

И пламенный трибун предрек, восторга полный,

Перерождение земли.

Уже сиял твой мудрый гений,

Уже в бессмертный Пантеон.

Святых изгнанников входили славны тени,

От пелены предрассуждений

Разоблачался ветхий трои;

Оковы падали. Закон,

На вольность опершись, провозгласил равенство,

И мы воскликнули: Блаженство!

О горе! о безумный сон!

Где вольность и закон? Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей. Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас! о позор!

Но ты, священная свобода,

Богиня чистая, нет - не виновна ты,

В порывах буйной слепоты,

В презренном бешенстве народа,

Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд

Завешен пеленой кровавой;

Но ты придешь опять со мщением и славой, -

И вновь твои враги падут;

Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,

Все ищет вновь упиться им;

Как будто Вакхом разъяренный,

Он бродит, жаждою томим;

Так - он найдет тебя. Под сению равенства,

В объятиях твоих он сладко отдохнет;

Так буря мрачная минет!

Ассоциативность этого отрывка, неожиданная, не существовавшая ранее связь с нахлынувшими политическими событиями, конечно, не укрылись от Пушкина, и, может быть, явились стимулом к «автономии» текста. Пушкина и раньше изумляло, восхищало быстрое осуществление некоторых пророчеств, провозглашенных в элегии. Очевидно, сопоставляя предсказание неизбежного возмездия тиранам и внезапную смерть Александра I, поэт 4-6 декабря 1825 года радостно пишет Плетневу: «Душа! я пророк, ей-богу пророк! Я Андрея Шенье велю напечатать церковными буквами во имя отца и сына etc» (XIII, 249).

Что же касается сорока четырех строк, то все звучание их не в узком, буквальном, но в самом широком, духовном смысле соответствовало настроениям, мыслям, событиям в первые месяцы после 14 декабря.

Речь идет, понятно, не о гимне павшим декабристам - содержание отрывка достаточно сложно, и в нем описываются события, внешне полярные тому, что произошло в 1825-1826 годах. В Париже «свергнули царей», в Петербурге - «цари» взяли верх. Однако внутренняя, глубинная связь сорока четырех строп с тем, что произошло только что в России, несомненно, имеется: гимн свободе, картина террора, вера в грядущее возвращение вольности: «Так буря мрачная минет». Прямолинейная аналогия, пришедшая в голову не слишком искушенному читателю и побудившая его озаглавить отрывок «На 14 декабря», была принята и «признана» карающей властью, которая отнюдь не нашла явного противоречия между произвольным заглавием и пушкинским текстом. Даже не имея уже сомнений, что Пушкин сочинил элегию за несколько месяцев до восстания, - сенат все равно квалифицировал ее как «сочинение соблазнительное и служившее к распространению в неблагонадежных людях того пагубного духа, который правительство обнаружило во всем его пространстве» ¹.

Все это свидетельствует о существовании объективной социальной ситуации для восприятия сорока четырех строк как самостоятельного целого. То, что заметили разные читатели 1826 года, по всей вероятности, заметил довольно рано сам автор.

Прибавив к этому прежние соображения - о невозможности отдельной жизни такого отрывка до выхода в свет «Стихотворений Александра Пушкина», о времени и месте первого появления фрагмента (Новгород, февраль 1826 года), - заключаем, что сорок четыре строки, вероятно, были выделены Пушкиным как отдельное стихотворение в первые месяцы 1826 года.

В следующей главе этот период пушкинской биографии будет рассмотрен подробнее; необходимая в последекабрьские месяцы осторожность, сдержанность соединялась с волнением, скорбью, сочувствием попавшим в беду друзьям. Вполне возможно, что сорок четыре строки «Приветствую тебя, мое светило…» предназначались для чтения в самом узком, своем кругу. Привлеченный в 1827 году к следствию, Пушкин подчеркивал, что из полного текста

¹ П. Б. Щеголев. А. С. Пушкин - в политическом процессе 1826-1828 гг. - Сб.: «Пушкин и его современники», вып. 11. СПб., 1909, с. 45.